Тайна «Слова о полку Игореве»
В тех же местах, где сегодня в Донбассе идут бои, князь Игорь попал в плен к половцам. Это случилось в районе соляных озер возле Славянска.
Среди древнерусских книг одна всегда вызывала во мне мистический ужас — «Слово о полку Игореве». Я прочел ее в раннем детстве. Лет в восемь. В украинском переводе Максима Рыльского. Это очень сильный перевод, не многим уступающий оригиналу: «Глянув Ігор на сонце та й побачив — військо тьма покрила, і сказав до дружини-вояцтва: «Браття мої, друзі вірні! Лучче нам порубаними бути, ніж полону зазнати!». И еще вот это: «О Руська земле, уже ти за могилою!» (по-древнерусски, так как писал не переводчик, а сам автор великой поэмы, последняя фраза звучит так: «О Руская земле, уже за шеломянемъ еси!»). «Шелом» — это холм, внешне напоминающий шлем, высокая могила в степи.
Что вызывало у меня ужас? Не поверите: больше всего я уже тогда боялся, что снова вернутся «времена первых усобиц» и встанет брат на брата. Было ли это предчувствием того, что ждет наше поколение? Я рос в Советском Союзе — одном из сильнейших государств в мире. Чувство защищенности, которое тогда было у советских людей, нынешние украинские дети даже не могут представить. Китайская стена на Дальнем Востоке. Западная группа советских войск в Германии. Ядерный щит над головой. И песня: «Пусть всегда будет солнце! Пусть всегда буду я!».
В школе нас учили, что Киевская Русь — колыбель трех братских народов. В Москве правил Брежнев — выходец из Днепропетровска. Сомневаться, что народы — братские, не было оснований. Московский инженер получал столько же, как и киевский. «Динамо» Лобановского выигрывало один чемпионат СССР за другим. Бомжа не только на Крещатике (нигде в Киеве!) ни днем, ни ночью было не найти. И все-таки я боялся. Боялся, что это незаслуженное счастье уйдет. Смута, феодальная раздробленность — эти слова преследовали меня уже тогда, как кошмар. Наверное, был у меня дар предчувствия.
И когда в 1991 году в Беловежской Пуще трое новых «феодалов» разделили нас, как когда-то князья смердов, а мы только молчаливо внимали, и границы пролегли между прежними братскими республиками, я вспомнил «Слово о полку...» снова. И постоянно вспоминал в «бандитские 90-е», когда новые «князья» делили все вокруг, как и современники Игоря. Разве не современно звучало вот это: «Стал говорить брат брату: «Это мое! И то тоже мое!». И начали князья по малое «се великое» молвити, а сами на себя крамолу ковать, а погании со всех стран приходили с победами на землю Рускую»? Автор «Слова...» всю суть наших бед еще 800 лет назад, в конце XII века определил.
После долгого забвения «Слово о полку Игореве» обнаружил в 90-х годах XVIII века граф Мусин-Пушкин — бывший адъютант екатерининского фаворита Григория Орлова. Выйдя в отставку, он занялся коллекционированием старинных книг и в одной из монастырских библиотек под Ярославлем наткнулся на рукописный сборник. В нем находился тот самый загадочный текст, который теперь известен любому.
Находка вызвала сенсацию. Патриоты Руси ликовали. Наконец-то и у нас откопан шедевр, сравнимый с французской «Песнью о Роланде». А, может быть, даже лучше! Молодой Карамзин поместил в гамбургском «Обозревателе Севера» восторженную заметку, где были и такие слова: «В наших архивах обнаружен отрывок из поэмы под названием «Песнь воинам Игоря», которую можно сравнить с лучшими оссиановскими поэмами и которая написана в XII столетии неизвестным сочинителем».
ДВУЛИКИЙ ИГОРЬ. Почти сразу же возникли сомнения в подлинности поэмы. Рукопись «Слова о полку Игореве» сгорела в Москве в 1812 году, во время войны с Наполеоном. Все последующие перепечатки сделаны по первому печатному изданию 1800 года, озаглавленному «Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новгорода-Северского Игоря Святославича». Неудивительно, что именно французы потом стали утверждать, что «Слово...» — подделка. Кому же хочется признаваться, что твои земляки уничтожили, как варвары, великий славянский шедевр?
Рыцарственный Игорь был, однако, не так бел, как изображает его автор «Слова...». Симпатию на Руси он вызвал, когда стал жертвой — попал в плен к половцам. У нас всегда прощают прежние грехи страдальцам.
В 1169 году, согласно «Повести временных лет», юный Игорь Святославич оказался среди банды князей, ограбивших Киев. Инициатором нападения выступил суздальский князь Андрей Боголюбский. Впоследствии, уже в XX веке, кое-кто из националистических украинских историков пытался представить этот поход как первый наезд «москалей». Но на самом деле Москва тогда была всего лишь мелким острожком, ничего не решавшим, а в якобы «москальском» воинстве рядом с сыном Андрея Боголюбского — Мстиславом — почему-то оказались Рюрик из «украинского» Овруча, Давид Ростиславич из Вышгорода (это под самым Киевом!) и 19-летний черниговец Игорь с братьями — старшим Олегом и младшеньким — будущим «буй-туром» Всеволодом.
Разгром Киева был страшным. По свидетельству Ипатьевской летописи, грабили весь день, не хуже половцев: храмы жгли, христиан убивали, женщин разлучали с мужьями и уводили в плен под плач ревущих детей: «И взяли они добра без счета, и церкви оголили от икон и книг, и риз, и колокола поснимали все эти смоляне, и суздальцы, и черниговцы, и Олегова дружина…3ажжен был даже монастырь Печерский… И был в Киеве среди всех людей стон и печаль, и скорбь неутихающая, и слезы беспрестанные». Одним словом, тоже усобица и тоже горе.
А в 1184 году Игорь снова «отличился». Великий князь киевский Святослав отправил объединенное русское войско на половцев. В походе участвовал и будущий герой поэмы с братом — неразлучным «буй-туром» Всеволодом. Но стоило союзникам углубиться в степь, как между переяславским князем Владимиром и нашим героем разгорелась дискуссия о методах дележа награбленного. Владимир потребовал, чтобы ему уступили место в авангарде — передовым частям всегда достается больше добычи. Игорь, замещавший в походе отсутствовавшего великого князя, категорически отказал. Тогда Владимир, плюнув на патриотический долг, повернул назад и принялся грабить Северское княжество Игоря — не возвращаться же домой без трофеев! Игорь тоже не остался в долгу и, забыв о половцах, в свою очередь набросился на владения Владимира — переяславский городок Глебов, который захватил, не пощадив никого.
КАРА ЗА МЕЖУСОБИЦУ. А в следующем году приключился тот самый злосчастный поход, по мотивам которого создана великая поэма. Вот только за кадром осталось то, что в составе Ипатьевской летописи содержится произведение, трактующее неудачу Игоря с куда более реалистических позиций. Историками оно условно названо «Повестью о походе Игоря Святославича на половцев». И неизвестный автор его рассматривает плен новгород-северского князя как справедливую кару за погромленный русский город Глебов.
В отличие от «Слова...», где многое дано только намеком, «Повесть о походе...» представляет собой подробнейший отчет. Игорь в ней выражается не высокопарным штилем, а вполне прозаично. В «Слове...» он вещает: «Хочу копье преломить край поля Половецкого с вами, русичи, хочу либо голову свою сложить, либо шлемом испить из Дону!». А в «Повести...» просто боится людской молвы и принимает опрометчивое решение продолжать поход несмотря на затмение солнца, сулящее неудачу: «Если нам, не бившись, вернуться, то срам нам будет хуже смерти. Пусть, как Бог даст».
Бог дал плен. Автор «Слова...» кратко упоминает: «Тут князь Игорь пересел из седла золотого в седло рабское». Летописец же в «Повести...» детально повествует, как предводитель распадающегося на глазах русского войска пытается повернуть свою побежавшую легкую кавалерию — «ковуев» (одно из его вассальных степных племен), но, не догнав их, попадает в руки половцев «на расстоянии одного полета стрелы» от своих основных сил: «И пойманный Игорь видел брата своего Всеволода, который крепко бился, и просил он душе своей смерти, чтобы не видеть падения брата своего. Всеволод же так бился, что даже оружия в руке его было мало, и бились они, обходя кругом озера».
Тут на зарвавшегося авантюриста, по словам летописца, находит раскаяние. «И рек тогда Игорь: «Помянул я грехи перед Господом Богом моим, как много убийств, кровопролитий сотворил я на земле христианской, как не пощадил христиан, но взял на щит город Глебов у Переяславля. Тогда немало зла испытали безвинные христиане — отлучали отцов от детей, брата от брата, друга от друга, жен от мужей, дочерей от матерей, подруг от подруг, и все смятено пленом и скорбью было. Живые завидовали мертвым, а мертвые радовались, как святые мученики, огнем от жизни сей приемля испытание. Старцы умереть порывались, мужей рубили и рассекали, а жен — оскверняли. И все это сотворил я! Не достоин я жизни. А ныне вижу отмщение мне!».
Не так просты были и отношения Игоря с половцами. По одной из версий, он сам был сыном половчанки. Как бы то ни было, новгород-северский князь охотно вступал в союзы со степняками. Причем не менее часто, чем воевал с ними. Ровно за пять лет до того, как попасть в плен к половецкому хану Кончаку, Игорь вместе с тем же Кончаком отправились вместе в набег на смоленских князей. Потерпев поражение на речке Черторый, они в буквальном смысле оказались в одной лодке. И половецкий хан, и русский князь, сидя рядышком друг с другом, бежали с поля битвы. Сегодня — союзники. Завтра — враги.
Да и в плену у Кончака в 1185 году герой «Слова о полку...» отнюдь не бедствовал. Он даже успел женить своего сына Владимира на дочери этого хана. Мол, чего время терять? Воронье выклевывало в степи глаза погибшим дружинникам, а князь уже вел переговоры с врагом — о будущем для себя и своего удела в Новгород-Северском. Наверное, сидели рядом с Кончаком в юрте, пили кобылье молоко, торговались об условиях сделки. А когда все уже было решено, и православный священник обвенчал княжича и половчанку, принявшую христианство, Игорь, воспользовавшись доверчивостью степняков, ночью вместе с симпатизировавшим ему половцем Овлуром вскочили на коней, когда все спали, и рванули на Русь: «Игорю Бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую… Погасла вечерняя заря. Игорь спит. Игорь бдит. Игорь мыслию поля мерит от великого Дона до малого Донца. Овлур конный свистнул за рекою, велит князю разумети… Игорь соколом полетел, Овлур волком потек, стряхивая студеную росу, надрывая борзых своих коней…».
Кому приходилось вставать ночью в степи и идти по траве, роняющей росу, тот оценит поэтичность этой сцены. А тому, кто в степи не ночевал никогда, наверняка в степь захочется…
После бегства из плена Игорь проживет еще 18 лет и даже станет черниговским князем. Сразу же после смерти Игоря в 1203 году его брат — тот самый «буй-тур Всеволод» вместе «со всею Половецкою землею», как пишет Лаврентьевская летопись, отправится в поход на Киев: «И взяли и сожгли не только Подол, но и Гору и митрополию святую Софию ограбили и Десятинную святую божницу разграбили и монастыри и иконы ободрали…». По словам летописца, «сотворили великое зло в Русской земле, какого не бывало от самого крещения над Киевом».
СНОВА КАК ТОГДА. Я отнюдь не желаю развенчивать поэтический образы, созданные автором «Слова о полку Игореве». Просто обращаю внимание на то, что был Игорь грешен. Было на руках его немало крови соплеменников. Не отправься он в свой последний злосчастный поход в Степь, так и остался бы в памяти потомков одним из бесчисленных феодальных разбойников. А скорее, просто затерялся бы на страницах летописей. Мало ли было таких, как он, мелких второстепенных князей, всю жизнь потративших на усобицы? Но раны, полученные не только за свой удел, а за всю «землю Рускую», смелый побег из плена, удививший всех и в Киеве, и в Чернигове, последующая вполне приличная жизнь словно искупили грехи молодости. У каждого из нас ведь есть и свой последний шанс, и свой звездный час.
Но важно даже не это. Почему вспомнился мне в очередной раз поход Игоря в землю Половецкую? Да потому, что действие знаменитой поэмы, о чем мы не задумываемся, все ее знаменитые военные сцены, происходят в нынешнем Донбассе — примерно в тех местах, где сегодня находится город Славянск. Игорь шел в степь вдоль Северского Донца. Он был северским князем — властителем славянского племени северян. Целью похода его был Дон, притоком которого является Донец. Где-то рядом с солеными озерами возле нынешнего Славянска, в местности, где нет пресной воды, князь Игорь был разбит половцами. Большинство исследователей сходятся именно на этой версии локализации места летописной битвы — именно между озерами Вейсовым и Репным в 1894 г. при прокладке железной дороги через Славянск рабочие выкопали на небольшой глубине множество человеческих костяков и остатков железного оружия — следы знаменитого сражения.
Все мы в той или иной степени — потомки и русичей, и половцев. Две трети нынешней Украины — это бывшая земля Половецкая. И только одна треть — северная — принадлежала Руси. И вот снова в тех же местах, что и восемь веков назад, льется славянская кровь. Снова пришла Усобица. Брат убивает брата. Что не может не наполнять душу мою печалью.
Среди древнерусских книг одна всегда вызывала во мне мистический ужас — «Слово о полку Игореве». Я прочел ее в раннем детстве. Лет в восемь. В украинском переводе Максима Рыльского. Это очень сильный перевод, не многим уступающий оригиналу: «Глянув Ігор на сонце та й побачив — військо тьма покрила, і сказав до дружини-вояцтва: «Браття мої, друзі вірні! Лучче нам порубаними бути, ніж полону зазнати!». И еще вот это: «О Руська земле, уже ти за могилою!» (по-древнерусски, так как писал не переводчик, а сам автор великой поэмы, последняя фраза звучит так: «О Руская земле, уже за шеломянемъ еси!»). «Шелом» — это холм, внешне напоминающий шлем, высокая могила в степи.
Что вызывало у меня ужас? Не поверите: больше всего я уже тогда боялся, что снова вернутся «времена первых усобиц» и встанет брат на брата. Было ли это предчувствием того, что ждет наше поколение? Я рос в Советском Союзе — одном из сильнейших государств в мире. Чувство защищенности, которое тогда было у советских людей, нынешние украинские дети даже не могут представить. Китайская стена на Дальнем Востоке. Западная группа советских войск в Германии. Ядерный щит над головой. И песня: «Пусть всегда будет солнце! Пусть всегда буду я!».
В школе нас учили, что Киевская Русь — колыбель трех братских народов. В Москве правил Брежнев — выходец из Днепропетровска. Сомневаться, что народы — братские, не было оснований. Московский инженер получал столько же, как и киевский. «Динамо» Лобановского выигрывало один чемпионат СССР за другим. Бомжа не только на Крещатике (нигде в Киеве!) ни днем, ни ночью было не найти. И все-таки я боялся. Боялся, что это незаслуженное счастье уйдет. Смута, феодальная раздробленность — эти слова преследовали меня уже тогда, как кошмар. Наверное, был у меня дар предчувствия.
И когда в 1991 году в Беловежской Пуще трое новых «феодалов» разделили нас, как когда-то князья смердов, а мы только молчаливо внимали, и границы пролегли между прежними братскими республиками, я вспомнил «Слово о полку...» снова. И постоянно вспоминал в «бандитские 90-е», когда новые «князья» делили все вокруг, как и современники Игоря. Разве не современно звучало вот это: «Стал говорить брат брату: «Это мое! И то тоже мое!». И начали князья по малое «се великое» молвити, а сами на себя крамолу ковать, а погании со всех стран приходили с победами на землю Рускую»? Автор «Слова...» всю суть наших бед еще 800 лет назад, в конце XII века определил.
После долгого забвения «Слово о полку Игореве» обнаружил в 90-х годах XVIII века граф Мусин-Пушкин — бывший адъютант екатерининского фаворита Григория Орлова. Выйдя в отставку, он занялся коллекционированием старинных книг и в одной из монастырских библиотек под Ярославлем наткнулся на рукописный сборник. В нем находился тот самый загадочный текст, который теперь известен любому.
Находка вызвала сенсацию. Патриоты Руси ликовали. Наконец-то и у нас откопан шедевр, сравнимый с французской «Песнью о Роланде». А, может быть, даже лучше! Молодой Карамзин поместил в гамбургском «Обозревателе Севера» восторженную заметку, где были и такие слова: «В наших архивах обнаружен отрывок из поэмы под названием «Песнь воинам Игоря», которую можно сравнить с лучшими оссиановскими поэмами и которая написана в XII столетии неизвестным сочинителем».
ДВУЛИКИЙ ИГОРЬ. Почти сразу же возникли сомнения в подлинности поэмы. Рукопись «Слова о полку Игореве» сгорела в Москве в 1812 году, во время войны с Наполеоном. Все последующие перепечатки сделаны по первому печатному изданию 1800 года, озаглавленному «Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новгорода-Северского Игоря Святославича». Неудивительно, что именно французы потом стали утверждать, что «Слово...» — подделка. Кому же хочется признаваться, что твои земляки уничтожили, как варвары, великий славянский шедевр?
Рыцарственный Игорь был, однако, не так бел, как изображает его автор «Слова...». Симпатию на Руси он вызвал, когда стал жертвой — попал в плен к половцам. У нас всегда прощают прежние грехи страдальцам.
В 1169 году, согласно «Повести временных лет», юный Игорь Святославич оказался среди банды князей, ограбивших Киев. Инициатором нападения выступил суздальский князь Андрей Боголюбский. Впоследствии, уже в XX веке, кое-кто из националистических украинских историков пытался представить этот поход как первый наезд «москалей». Но на самом деле Москва тогда была всего лишь мелким острожком, ничего не решавшим, а в якобы «москальском» воинстве рядом с сыном Андрея Боголюбского — Мстиславом — почему-то оказались Рюрик из «украинского» Овруча, Давид Ростиславич из Вышгорода (это под самым Киевом!) и 19-летний черниговец Игорь с братьями — старшим Олегом и младшеньким — будущим «буй-туром» Всеволодом.
Разгром Киева был страшным. По свидетельству Ипатьевской летописи, грабили весь день, не хуже половцев: храмы жгли, христиан убивали, женщин разлучали с мужьями и уводили в плен под плач ревущих детей: «И взяли они добра без счета, и церкви оголили от икон и книг, и риз, и колокола поснимали все эти смоляне, и суздальцы, и черниговцы, и Олегова дружина…3ажжен был даже монастырь Печерский… И был в Киеве среди всех людей стон и печаль, и скорбь неутихающая, и слезы беспрестанные». Одним словом, тоже усобица и тоже горе.
А в 1184 году Игорь снова «отличился». Великий князь киевский Святослав отправил объединенное русское войско на половцев. В походе участвовал и будущий герой поэмы с братом — неразлучным «буй-туром» Всеволодом. Но стоило союзникам углубиться в степь, как между переяславским князем Владимиром и нашим героем разгорелась дискуссия о методах дележа награбленного. Владимир потребовал, чтобы ему уступили место в авангарде — передовым частям всегда достается больше добычи. Игорь, замещавший в походе отсутствовавшего великого князя, категорически отказал. Тогда Владимир, плюнув на патриотический долг, повернул назад и принялся грабить Северское княжество Игоря — не возвращаться же домой без трофеев! Игорь тоже не остался в долгу и, забыв о половцах, в свою очередь набросился на владения Владимира — переяславский городок Глебов, который захватил, не пощадив никого.
Поражение и бегство. Иллюстрации художника И. Селиванова к «Слову о полку Игореве».
Озеро возле Славянска. На этих берегах Игорь с братом Всеволодом воевали с половцами. В тех же местах, где сегодня в Донбассе идут бои, князь Игорь попал в плен к половцам. Это случилось в районе соляных озер возле Славянска
КАРА ЗА МЕЖУСОБИЦУ. А в следующем году приключился тот самый злосчастный поход, по мотивам которого создана великая поэма. Вот только за кадром осталось то, что в составе Ипатьевской летописи содержится произведение, трактующее неудачу Игоря с куда более реалистических позиций. Историками оно условно названо «Повестью о походе Игоря Святославича на половцев». И неизвестный автор его рассматривает плен новгород-северского князя как справедливую кару за погромленный русский город Глебов.
В отличие от «Слова...», где многое дано только намеком, «Повесть о походе...» представляет собой подробнейший отчет. Игорь в ней выражается не высокопарным штилем, а вполне прозаично. В «Слове...» он вещает: «Хочу копье преломить край поля Половецкого с вами, русичи, хочу либо голову свою сложить, либо шлемом испить из Дону!». А в «Повести...» просто боится людской молвы и принимает опрометчивое решение продолжать поход несмотря на затмение солнца, сулящее неудачу: «Если нам, не бившись, вернуться, то срам нам будет хуже смерти. Пусть, как Бог даст».
Бог дал плен. Автор «Слова...» кратко упоминает: «Тут князь Игорь пересел из седла золотого в седло рабское». Летописец же в «Повести...» детально повествует, как предводитель распадающегося на глазах русского войска пытается повернуть свою побежавшую легкую кавалерию — «ковуев» (одно из его вассальных степных племен), но, не догнав их, попадает в руки половцев «на расстоянии одного полета стрелы» от своих основных сил: «И пойманный Игорь видел брата своего Всеволода, который крепко бился, и просил он душе своей смерти, чтобы не видеть падения брата своего. Всеволод же так бился, что даже оружия в руке его было мало, и бились они, обходя кругом озера».
Тут на зарвавшегося авантюриста, по словам летописца, находит раскаяние. «И рек тогда Игорь: «Помянул я грехи перед Господом Богом моим, как много убийств, кровопролитий сотворил я на земле христианской, как не пощадил христиан, но взял на щит город Глебов у Переяславля. Тогда немало зла испытали безвинные христиане — отлучали отцов от детей, брата от брата, друга от друга, жен от мужей, дочерей от матерей, подруг от подруг, и все смятено пленом и скорбью было. Живые завидовали мертвым, а мертвые радовались, как святые мученики, огнем от жизни сей приемля испытание. Старцы умереть порывались, мужей рубили и рассекали, а жен — оскверняли. И все это сотворил я! Не достоин я жизни. А ныне вижу отмщение мне!».
Не так просты были и отношения Игоря с половцами. По одной из версий, он сам был сыном половчанки. Как бы то ни было, новгород-северский князь охотно вступал в союзы со степняками. Причем не менее часто, чем воевал с ними. Ровно за пять лет до того, как попасть в плен к половецкому хану Кончаку, Игорь вместе с тем же Кончаком отправились вместе в набег на смоленских князей. Потерпев поражение на речке Черторый, они в буквальном смысле оказались в одной лодке. И половецкий хан, и русский князь, сидя рядышком друг с другом, бежали с поля битвы. Сегодня — союзники. Завтра — враги.
Да и в плену у Кончака в 1185 году герой «Слова о полку...» отнюдь не бедствовал. Он даже успел женить своего сына Владимира на дочери этого хана. Мол, чего время терять? Воронье выклевывало в степи глаза погибшим дружинникам, а князь уже вел переговоры с врагом — о будущем для себя и своего удела в Новгород-Северском. Наверное, сидели рядом с Кончаком в юрте, пили кобылье молоко, торговались об условиях сделки. А когда все уже было решено, и православный священник обвенчал княжича и половчанку, принявшую христианство, Игорь, воспользовавшись доверчивостью степняков, ночью вместе с симпатизировавшим ему половцем Овлуром вскочили на коней, когда все спали, и рванули на Русь: «Игорю Бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую… Погасла вечерняя заря. Игорь спит. Игорь бдит. Игорь мыслию поля мерит от великого Дона до малого Донца. Овлур конный свистнул за рекою, велит князю разумети… Игорь соколом полетел, Овлур волком потек, стряхивая студеную росу, надрывая борзых своих коней…».
Кому приходилось вставать ночью в степи и идти по траве, роняющей росу, тот оценит поэтичность этой сцены. А тому, кто в степи не ночевал никогда, наверняка в степь захочется…
После бегства из плена Игорь проживет еще 18 лет и даже станет черниговским князем. Сразу же после смерти Игоря в 1203 году его брат — тот самый «буй-тур Всеволод» вместе «со всею Половецкою землею», как пишет Лаврентьевская летопись, отправится в поход на Киев: «И взяли и сожгли не только Подол, но и Гору и митрополию святую Софию ограбили и Десятинную святую божницу разграбили и монастыри и иконы ободрали…». По словам летописца, «сотворили великое зло в Русской земле, какого не бывало от самого крещения над Киевом».
СНОВА КАК ТОГДА. Я отнюдь не желаю развенчивать поэтический образы, созданные автором «Слова о полку Игореве». Просто обращаю внимание на то, что был Игорь грешен. Было на руках его немало крови соплеменников. Не отправься он в свой последний злосчастный поход в Степь, так и остался бы в памяти потомков одним из бесчисленных феодальных разбойников. А скорее, просто затерялся бы на страницах летописей. Мало ли было таких, как он, мелких второстепенных князей, всю жизнь потративших на усобицы? Но раны, полученные не только за свой удел, а за всю «землю Рускую», смелый побег из плена, удививший всех и в Киеве, и в Чернигове, последующая вполне приличная жизнь словно искупили грехи молодости. У каждого из нас ведь есть и свой последний шанс, и свой звездный час.
Но важно даже не это. Почему вспомнился мне в очередной раз поход Игоря в землю Половецкую? Да потому, что действие знаменитой поэмы, о чем мы не задумываемся, все ее знаменитые военные сцены, происходят в нынешнем Донбассе — примерно в тех местах, где сегодня находится город Славянск. Игорь шел в степь вдоль Северского Донца. Он был северским князем — властителем славянского племени северян. Целью похода его был Дон, притоком которого является Донец. Где-то рядом с солеными озерами возле нынешнего Славянска, в местности, где нет пресной воды, князь Игорь был разбит половцами. Большинство исследователей сходятся именно на этой версии локализации места летописной битвы — именно между озерами Вейсовым и Репным в 1894 г. при прокладке железной дороги через Славянск рабочие выкопали на небольшой глубине множество человеческих костяков и остатков железного оружия — следы знаменитого сражения.
Все мы в той или иной степени — потомки и русичей, и половцев. Две трети нынешней Украины — это бывшая земля Половецкая. И только одна треть — северная — принадлежала Руси. И вот снова в тех же местах, что и восемь веков назад, льется славянская кровь. Снова пришла Усобица. Брат убивает брата. Что не может не наполнять душу мою печалью.
Информация