Чем занимались пропагандисты, провокаторы и дезинформаторы на полях сражений Великой войны
Первая мировая война вошла в историю не только невиданной бойней на полях реальных сражений, но и первым в истории человечества опытом проведения масштабных пропагандистских баталий — за умы солдат и простого населения. Именно Великая война показала, что информационное оружие порой может быть ничуть не менее эффективным, чем винтовки и пушки. Именно тогда были отработаны все нынешние основные приемы ее ведения — манипулирование и жонглирование информацией, ее цензурирование, распространение «дезы», провокационных и деморализующих слухов и пропагандистских штампов. Именно поэтому Первая мировая стала и Первой полноценной информационной войной, в которой, кстати, Германия также потерпела поражение.
«Подлежащая распространению вера»
Именно так переводится сам термин «пропаганда» — не надо глубокого знания, не надо конкуренции разных источников информации, споров и столкновений разных взглядов. Достаточно просто верить: что, например, все немцы — садисты, или что все русские — безграмотная деревенщина, что суверенитет Бельгии — «клочок бумаги», или что Проливы (Босфор и Дарданеллы) — «исконно русская земля». И с этим жить. А всякого сомневающегося объявлять «национал-предателем».
Первыми серьезное значение пропаганде стали придавать немцы, хотя впоследствии их опыт, как и в случае с применением отравляющих газов, переняли все враждующие страны. А к концу войны уже и сама Германия подвергалась первоклассной пропагандистской обработке, организованной английским бароном и издателем первой массовой газеты «Daily Mail» Альфредом Хармсвортом Нортклиффом под руководством министра информации и тоже крупного издателя Эйткена Уильяма Бивербрука.
Бюро военной пропаганды в Великобритании, деятельность которого довел до совершенства Нортклифф, появилось уже в сентябре 1914 года и под его эгидой работали такие мастера слова как Редьярд Киплинг, Герберт Уэллс, Артур Конан Дойль. Достаточно вспомнить, например, талантливый, но явно пропагандистский рассказ последнего «Его прощальный поклон» про Шерлока Холмса и снятые по его мотивам последние серии фильма о сыщике с Бейкер-стрит с Ливановым и Соломиным в главных ролях. Рассказ этот был впервые опубликован в 1917 году, а сам Конан Дойль, кстати, в 1914 году в возрасте 55 лет пытался записаться добровольцем на фронт.
К лету 1915 года бюро выпустило более 2,5 млн экземпляров книг, записей речей, официальных документов и листовок. Кроме того, появились и первые кинофильмы о войне. Одним из примеров может служить кинолента «The Battle of the Somme», вышедшая на экраны в августе 1916 года, когда сама битва еще не была окончена. «Таймс» от 22 августа так описывала киносеанс: «Многочисленная аудитория была возбуждена реалиями войны, представленными ей столь ярко, что женщины порой закрывали глаза, не в силах видеть трагедию сражения, изображенную в фильме; мнение, которое, вероятно, разделяют все — весьма разумно, что люди могут взглянуть на то, что делают наши солдаты, за что борются и страдают».
Впрочем, в Первую мировую войну в пропаганде использовалась и в прямом смысле «вера», то есть религия. В частности, после вступления в Первую мировую войну Османской империи на территориях нынешнего Казахстана и Средней Азии распространились такие воззвания: «Мусульмане! Царствующий над нами халиф ислама — турецкий султан ведет войну с Россией и другими ей союзными государствами. Каждый мусульманин должен сочувствовать этой священной войне Султана и обязан начать немедленно жертвовать деньги на ее нужды и во благо всего мусульманства. А тот, кто не в состоянии жертвовать, должен сам встать в ряды сражающихся против неверных… Настало время освобождения от власти гяуров-русских…»
Германскими агентами в среде среднеазиатских народов распространялись также слухи о поражениях российских войск, а самые малые успехи германских и особенно османских войск безудержно восхвалялись.
Различие в вероисповеданиях использовалось турками и в качестве одного из оправданий уничтожения армян, ассирийцев и понтийских греков. Действительно во многом сочувствовавшие России христиане именовались «опасными микробами» и животными. Главным пропагандистом такой политики был доктор Мехмет Решид, губернатор Диярбакыра (город и район на Юго-востоке Турции), распорядившийся прибивать подковы к ногам депортируемых армян. Также турецкие врачи-изуверы ставили медицинские опыты над живыми людьми (теми же армянами), пытаясь изобрести вакцину от тифа.
Отрубленные руки и мыло из трупов
В пропаганде обеими сторонами активно использовались образы погибших геройской и мученической смертью. Причем именно идеализированные образы, не во всем совпадающие с реальностью. Классический пример — история расстрелянной немцами в Бельгии медсестры Эдит Кейвелл, которая спасла десятки раненых солдат. Хотя в реальности ей было около 50 лет, пропаганда напирала на то, что изверги-немцы расстреляли юную девушку. Также рассказывалось, что немцы ее замучили в тюрьме и добили в бессознательном, полуживом состоянии. Результат был достигнут — после сообщений об акте такого зверства поток добровольцев в армию союзников удвоился.
Огромную убедительную силу имела и легенда о «распятии канадца», а также рассчитанная на чувства католиков ложь о насилиях над монашками, «показания свидетелей» о муках католических священников, которых якобы подвешивали к колоколам. Но самой гнусной и одновременно самой действенной ложью оказались сообщения о том, что немцы перерабатывают трупы солдат на мыло и на корм для свиней. Причем якобы трупы не только вражеских, но даже собственных солдат. Вполне вменяемые люди, узнав об этом, сжимали кулаки и тоже бросались к ближайшим бюро по вербовке в армию.
«В массовой литературе еще в двадцатые годы были разоблачены наиболее известные факты лжи об отрубленных детских руках», — писал автор книг о военной пропаганде Рудольф Зульцман, но даже в 1927 году эту ложь еще можно было встретить на страницах лотарингских школьных учебников.
На этих примерах хорошо видно, как британская пропаганда «переиграла» немецкую, которая лишь оправдывалась чугунным языком: «Если бы мы отпустили медсестру Кейвелл, был бы рост числа женщин, участвующих в актах против Германии, а теперь они будут знать, что их строго накажут». Также широко освещалась трагедия пассажирского корабля «Лузитания», затопленного немецкой подводной лодкой в мае 1915 года и зверства немцев над мирным населением в Бельгии (большей частью вымышленные, хотя отдельные случаи имели место).
Военная пропаганда англичан, а потом и американцев вообще изначально делала ставку на представление немцев как опасных и злобных варваров. Сами немцы позднее признавали, что это был абсолютно правильный ход: страны Антанты подготовили своих солдат к любым ужасам войны. Немецкая же и австрийская пропаганды все время пытались представлять противника как недочеловека, в смешном виде. Но при первой же встрече в бою «немецкая гордость» давала трещину — солдаты обнаруживали, что противник не такой идиот, как его рисовала пропаганда, и «шапками закидать» его не получалось.
«В результате наносился громадный вред, — писал немецкий военный и историк Вальтер Николаи. — Наш солдат чувствовал себя обманутым, он переставал верить и во всем остальном нашей печати. Конечно, это никак не могло укреплять волю к борьбе и закалять. Напротив, солдат впадал в отчаяние».
Британский историк Нейл Грант так оценивает британские приемы информационной войны: «Хотя эта кампания, как, впрочем, и всякая пропаганда, не была абсолютно честной, она предоставляла немецкому населению более правдивую информацию относительно хода войны, чем оно получало от немецких властей, все еще предсказывавших славную победу».
Апогей «кровной вражды»
Противоборство Германии с Францией тоже шло не только штыками, но и пропагандистскими ударами. Еще после позорного разгрома Франции в войне с Пруссией 1870-71 годов, аннексии у Франции Эльзаса и части Лотарингии между двумя странами сохранялась своего рода «холодная война», получившая название «кровной вражды». Во французском языке даже появился новый глагол "bismarquer" — "сбисмарничать" ("перехитрить", "вероломно что-то заполучить").
Едва начались боевые действия, прославленные французские карикатуристы начали создавать свои шедевры. Классический сюжет почтовой открытки — Вильгельм собрался в поход, однако восседает он не на скакуне, а на игрушечной лошадке с ванной вместо туловища. Вместо традиционного шлема с пикой на голову надет ночной горшок. Свою армию он тянет за собой на веревке — платформу на колесиках с оловянными солдатиками. Высмеивание германского монарха в качестве командующего игрушечной армией должно было укрепить боевой дух французов.
Немецкая пропаганда же тут снова работала по наезженной схеме: Франция выставлялась слабым, неорганизованным и плохо вооруженным, трусливым противником. Упоминалось и о «кровожадных французских разбойниках», защититься от которых можно лишь «основательно выбив из них зуд шовинизма и национальное высокомерие». Французы тоже выставляли немцев извергами. «Солдаты кайзера выполняют свое разрушительное дело с удовольствием и изощренностью лютых и бессердечных дикарей», — писала газета Le Miroir в сентябре 1914 года, указывая на слепое повиновение приказам немецкого императора. Эти сообщения сопровождались фотографиями сожженных немцами церквей и библиотек. Они также печатались на пропагандистских почтовых открытках. Встречались и карточки со сценами издевательств и убийств мирных граждан.
Другим направлением французской пропаганды было разбрасывание с непилотируемых воздушных шаров с помощью специальных приспособлений так называемых «летучек» — газет и листовок на французском и немецком языках. Своим согражданам, угодившим в оккупацию, листовки должны были поднимать настроение, а немцев подавлять, призывать их к сдаче в плен, забастовкам, революции.
Каждый воздушный шар мог пролететь до 600 километров и сбросить до 400 газет. Но насколько много было таких шаров, можно судить, например, по тому, что немецкие солдаты собирали и сдавали листовки десятками тысяч (а ведь многие листовки и припрятывались). Сбрасывание происходило автоматически, небольшими пачками при помощи тлеющего зажигательного шнура, пережигавшего поддерживавшую нить. Правда, часть газет печаталась и на месте, «партизанским» способом, в подпольных типографиях.
Во время немецких побед в них сообщалось о тяжелых поражениях германского оружия. О русских, давно уже отброшенных от границ, все еще сообщалось, что они движутся на Берлин, как в самом начале войны.
На немцев французы вначале сбрасывали главным образом карикатуры и листовки, в которых призывали идти к ним в плен, но с 1917 года стали сбрасывать и политические книги, брошюры, которые должны были доказать виновность Германии в войне и способствовать революции. При этом использовались цитаты немецких философов и писателей, критиковавших прусский милитаризм.
Но особенно сильно французские листовки действовали на соотечественников на оккупированных территориях. «Листки» с родины припрятывались ими со страстной жадностью и хранились как сокровище. Люди безоговорочно верили пропаганде.
«Я пытался убедить молодую француженку в том, что жестоки не немцы, а самая война, и что грабежи — неизбежный спутник войны, — писал немецкий офицер. — Я мог ей рассказать, что уже в самом начале войны вступил вместе с первыми германскими частями во французский город Бузьер, и что мы нашли город уже совершенно разграбленным самими французами. Но собеседница резко выпрямилась и бросила мне в ответ: «Нет, сударь, это неправда. Вы можете лишить меня жизни, но это неправда».
Новая жизнь русского лубка
В России огромную роль в пропаганде сыграли деятели искусства. Телевизора тогда не было, поэтому основную «лямку» пришлось тянуть живописцам и поэтам. Художники — как авангардисты, так и такие видные представители романтической, реалистической школы: братья Васнецовы, Константин Коровин, Абрам Архипов — создавали плакаты, сатирические открытки, понятные самому простому человеку. В своем творчестве многие (прежде всего авангардисты) возродили и успешно применяли народные традиции лубка.
Социальные плакаты информировали о мероприятиях, организованных в поддержку солдат на фронте, раненых и инвалидов. Благотворительность, пожертвования раненым, увечным воинам считались очень почетным делом. «Война, охватившая кровавым пожаром почти всю Европу, принесла в последнее время русским героям новое тяжелое испытание, — информировал плакат с изображением задыхающихся солдат. — Наш противник, варварски разрушающий памятники культуры и попирающий заветы гуманности, вводит ныне в употребление один из бесчеловечнейших способов посредством удушливых газов. Но не страшны будут эти газы нашим защитникам, если мы снабдим их достаточным количеством обезвреживающих приспособлений. Ободренные всенародной помощью, надев предохранительные маски и очки, пойдут наши воины смелым уверенным шагом навстречу победе и славе. Комитет «Воинам-героям на спасение от удушливых газов» устраивает на улицах Москвы и в дачных местностях кружечный сбор».
Так же эпически воспевалась сама война — как фактор, ломающий устоявшийся ход времени, необходимый кризисный момент на пути к обновлению человечества.
«У Вильгельма Гогенцоллерна размалюем рожу колерно. Наша пика — та же кисть, если смажем — ну-ка счисть!». «Франц послушался Вильгельма, а Вильгельм подвел — вот шельма! Глядь — медведь уж тут как тут, и приятелям капут». «Горько плачет мальчик Вилли, его здорово побили» — емкие и доходчивые лозунги под смачными картинками.
Использовались и романтические, мифические образы: союзников по Антанте и противников России художники изображали, например, в виде античных богинь или животных — британский лев, галльский петух, германский орел.
Не отставала и русская поэзия «серебряного века». Вот, к примеру, Владимир Маяковский, который и сам хотел идти на фронт (не взяли из-за политической неблагонадежности):
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!
Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие, нажраться лучше как, –
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре *** буду
подавать ананасную воду!
Маяковский в соавторстве с Казимиром Малевичем создал и свою серию ура-патриотических плакатов. Один авангардист рисовал, другой писал: «Немец рыжий и шершавый разлетался над Варшавой. Да казак Данила Дикий продырявил его пикой. И ему жена Полина шьет штаны из цеппелина».
А вот стихи Валерия Брюсова:
Так! слишком долго мы коснели
и длили Валтасаров пир!
Пусть, пусть из огненной купели
преображенным выйдет мир!
Подводя итог действиям тогдашних диванных войск во всех странах, британский историк Нейл Грант пишет: «Поддерживаемая правительством пропаганда, использование печати и сознательное содействие развитию национальной ненависти стали одним из самых мрачных аспектов культурной стороны войны. Одним из последствий пропаганды стала невозможность компромисса по установлению мира. Она рисовала цели союзников как несомненно справедливые, а цели противника как олицетворение зла. В подобной атмосфере разумное обсуждение проблем становилось крайне трудным, а уравновешенность звучала как измена. Пропаганда изображала новый мировой порядок в послевоенный период как мир «свободный для демократии». Порождала неосуществимые иллюзии и посеяла зерна будущих разочарований.
Но никто не может предсказать будущее, и организаторов пропаганды эпохи Первой мировой войны нельзя винить за удивительно успешное и морально отвратительное использование пропаганды, к которому впоследствии активно прибегали нацистская Германия, СССР и другие тоталитарные режимы».