Даешь длинные деньги
Если хотим развиваться, как Китай, то и инвестировать надо столько же
Как западные санкции скажутся на нашей экономике? Насколько объективно мы оцениваем происходящие в ней процессы? Эти вопросы волнуют каждого – от простого обывателя до президента страны. Предложения по ускорению социально-экономического развития России обсуждались на парламентских слушаниях в Государственной думе. «Военно-промышленный курьер» предлагает ознакомиться с мнениями ведущих экспертов.
Сегодня эйфория прежних лет уходит и становится предельно ясно: те успехи, которые базировались исключительно на сырьевом экспорте, высоких ценах на нефть, остались в прошлом. Надо развивать высокие технологии и уже на этой основе наращивать темпы роста. Каков прогноз роста национальной экономики на ближайшее время?
Локомотив стоит – нет денег
Если оценить существующую социально-экономическую ситуацию в стране, то она триедина: стагнация, переход к рецессии, стагфляция.
Стагнация идет с 2013 года, когда темпы экономического развития снизились до 1,3 процента ВВП. Промышленность оказалась на нуле. Инвестиции, экспорт, строительство, производство машин и оборудования, капитализация российских компаний снижались. А за ними – и финансовый результат деятельности предприятий, организаций.
С 2014 года началась рецессия. Первый-второй кварталы – так называемая техническая рецессия, когда валовый продукт был меньше, чем в предыдущем периоде. С третьего квартала – настоящая рецессия: ВВП стал ниже соответствующего показателя прошлого года. При этом инфляция ускоряется. В годовом выражении она составляла: в 2012-м – 5,1 процента, в 2013-м – 6,6 процента. Прогноз за 2014-й – более 7 процентов. Отсюда – стагфляция.
Очень важно понять главную причину такого замедления, поскольку, зная ее, можно дать рекомендации по исправлению положения.
На мой взгляд, она в недостаточных инвестициях. В стране, где отсталая материально-техническая база, уродливая структура народного хозяйства с креном в капиталоемкие отрасли, именно инвестиции толкают экономику вперед. Ничего другого не придумано. Если посмотреть, почему в 2013-м произошел обвал, станет понятно: из-за отсутствия инвестиций. Заделы для 2013 года должны были создаваться еще в 2009-м. Но из-за кризиса инвестиции сократились на 17 процентов. Мы вошли в 2013 год без заделов. Темпы снизились. Не увеличились и инвестиционные кредиты, что также отразилось на экономическом росте.
Кроме того, замедление связано с огромным оттоком капитала, который усилился в 2013-м. Из России ушло более 500 миллиардов долларов.
Возрос государственный долг, прежде всего корпоративный. На 1 января он составил 732 миллиарда долларов, и только на его обслуживание в 2014 году надо отдать 199 миллиардов долларов.
Еще одно обстоятельство – прогрессирующее старение основных фондов. Норма их выбытия сократилась после кризиса до 0,7 процента, а коэффициент обновления – до 3,7 процента. Поэтому каждый год фонды стареют все больше, что ухудшает ситуацию. Как и структура экономики, которая зависит от топливно-энергетических, сырьевых отраслей. У нас очень низкий удельный вес высокотехнологичных секторов, которые определяют темпы развития, в частности экономики знаний, удельный вес которой в создании ВВП всего 15 процентов. Для сравнения: в Европе – 35 процентов, в США – 45 процентов.
Понятно, что при норме инвестиций в 2012 году в 20 процентов ничего хорошего не следовало ожидать. Потому и был подготовлен указ президента от 7 мая 2012 года «О долгосрочной экономической политике», который определил, что инвестиции надо повысить до 25 процентов – к 2015-му, до 27 процентов – к 2018-му. Но для этого темпы вложений с 2012 по 2014 год (и вплоть до 2016-го) надо было наращивать по 12 процентов. А сейчас мы наблюдаем, наоборот, снижение.
У нас в экономике много «черных дыр», которые необходимо закрывать. Но при такой норме инвестиций можно ожидать роста всего в 1–2 процента. Если, конечно, резко не поднимутся цены на нефть и газ, не придет даровая валюта в страну. Особых надежд на это, к сожалению, нет.
Как же преодолеть стагнацию, рецессию, стагфляцию? Выход один – в увеличении вложений. Вот конкретный расклад. При росте инвестиций до 25 процентов, сможем развиваться с темпом в 3–4 процента в год. При 30 процентах (как в Казахстане) получим рост в 5 процентов.
Передовые развивающиеся страны имеют среднюю долю инвестиций в 30–35 процентов ВВП. Если хотим прибавлять, как Китай (7,5–8% в год), то инвестировать в промышленность надо так же, как Поднебесная. Здесь прямо пропорциональная зависимость, нравится это кому-то или нет.
Но самое главное – надо определить, во-первых, дополнительные источники финансирования, во-вторых, объекты и направления эффективного вложения средств.
Последнее вроде бы всем понятно. Это технологическое обновление производства, прирост мощностей, строительство предприятий для выпуска готовой продукции с высокой добавленной стоимостью, прежде всего наукоемкой, инновационной. Обязательны вложения в науку и образование, которые являются главным локомотивом экономического роста. Плюс био- и информационные технологии, здравоохранение. Увы, нам тут похвастать пока особо нечем.
Однако для того, чтобы разогнать инвестиции, необходим соответствующий механизм. Какой? Если мы выделяем финансовые средства по ставке 12–14 процентов годовых, это не поможет. Придется забыть об экономическом росте также и в том случае, если давать деньги на три года. Минимальный эффективный срок – 5–7 лет (для технологической модернизации), 8–10 (для нового строительства), 18–20 (для масштабных проектов типа прокладки скоростной железной дороги, автострады). Такова общемировая практика.
А где у нас главный денежный мешок? Это средства банковской системы. Активы наших банков – 55 триллионов рублей. Но доля их инвестиционного кредита… всего один триллион (2%). Я посмотрел статистику ООН. Не нашел ни одной страны с таким низким процентом инвестиционного кредита. Вывод: отечественные банки просто стоят в стороне от развития России.
Как короткие деньги превратить в длинные, всем известно, есть опыт США, Японии, Сингапура… Но что мешает утроить долю наших банков в инвестиционных проектах, скажем, с 2 до 6 процентов? Это как раз составит два триллиона рублей. А для преодоления стагнации и рецессии нужен один триллион.
Второй вариант – отступить от бюджетного правила. Попробуем поступать так, как в Европе, где безопасный дефицит бюджета – 3 процента. Это тоже может дать нам недостающие два триллиона рублей. Конечно, есть риски в нарушении бюджетного правила, увеличении инфляции. Но опасность стагнации, рецессии и стагфляции несоизмерима по своим негативным последствиям. Мы даже не представляем, что это такое. Наша страна никогда не была в стагфляции и рецессии. А это затяжной процесс, даже не кризис, когда экономика упала, а через год восстановила показатели. Все гораздо серьезнее. В Соединенных Штатах, которые все 70-е годы находились в стагнации и рецессии, это стоило должности двум президентам (Джеральду Форду и Джимми Картеру). А вышли США из этого состояния во многом благодаря рейганомике. Почему бы и нам не повторить в нынешних условиях нечто подобное.
Абел Аганбегян,
заведующий кафедрой экономической теории и политики РАНХиГС, академик РАН, доктор экономических наук
На поводу у священных коров
Примерно 20 лет назад мы уже проводили такие парламентские слушания, где на повестке дня были те же самые проблемы. Ставились задачи экономического роста, привлечения инвестиций, импортозамещения, повышения эффективности и производительности труда. Но между словами и делами – дистанция огромного размера. Прихожу к выводу: задачи, которые ставит политическое руководство страны, никак не трансформируются в работе наших экономических ведомств. Поэтому сейчас у меня ощущение дежавю.
7 мая 2012 года состоялся указ президента, о котором уже упоминалось. В нем шла речь о необходимости роста ВВП 6–8 процентов, инвестиций – на 15 процентов. Лишь при этих показателях можно решить задачи, поставленные президентом России. Интересно, что наша экономика объективно способна расти такими темпами. Каждая из этих цифр обоснованна. Например, недозагрузка производственных мощностей составляет сегодня от 30 до 60 процентов, избыточная занятость в промышленности – около 20 процентов, сбережения в 1,5 раза выше нормы накоплений. То есть все вроде бы есть: мощности, рабочая сила, даже сбережения.
Но вместо этого мы имеем соскальзывание в стагфляцию, где уже находились все 90-е годы. Тогда нашими экономическими регуляторами использовались те же методы, которые они сегодня вновь пытаются применить с завидным упорством. По опросам предприятий, всем не хватает кредитов, в экономике нет длинных денег. Зато утечка капитала из России – по 100 миллиардов долларов в год.
Но если мы откроем «Проект основных направлений денежно-кредитной политики», опубликованный Центральным банком, то по-прежнему не увидим там никаких серьезных намерений создать систему длинных денег и долгосрочных кредитов. ЦБ с упорством, достойным лучшего применения, в очередной раз говорит, что кроме подавления инфляции методами умеренно жесткой кредитно-денежной политики ничего не планирует. Не ставится задач экономического роста или увеличения инвестиций.
Уровень монетизации экономики России в два раза ниже, чем минимально необходимый для простого воспроизводства, не говоря уже о расширенном. Число и размер кредитов вдвое-втрое меньше, чем у наших основных конкурентов. Главный тормоз развития – недомонетизация российской экономики. А ЦБ пытается снижать инфляцию прежними методами.
Прирост денежной массы в последние два-три года составил всего 5–8 процентов. Когда в 2000–2008 годах он был 20–30 процентов, то наблюдался и экономический рост. Совершенно понятно, что методами зажима денежной массы инфляция не лечится. Об этом говорят многочисленные исследования. Нет статистически значимой зависимости между инфляцией и темпами роста денежной массы. Есть как раз обратная зависимость. Во всех странах, которые демонстрировали успешный рост, он сопровождался монетизацией экономики. Всюду ему сопутствовало увеличение объема денежной массы в экономике, что происходило через кредитование.
В России все наоборот. Центральный банк игнорирует наличие огромных обратных связей между денежным предложением, ростом производства и инфляцией. Единственным способом снижения цен в реальной экономике являются инвестиции в освоение новых технологий, снижение производственных затрат, расширение объемов выпуска товаров. Новые технологии позволяют резко сократить издержки. Отсюда низкая инфляция в тех странах, которые не жалеют долгосрочных кредитов.
У нас же существует еще одна священная корова, на которую продолжают молиться денежные власти. Это неограниченный вывоз капитала, его свободное движение по трансграничным операциям. В 90-е годы нам говорили, что это очень важно для развития страны. Следствием такого простого, я бы сказал, наивного рецепта стало то, что наша страна особых инвестиций так и не привлекла, зато стала крупнейшим донором глобального финансового рынка. Мы отдаем мировой экономике на 150 миллиардов долларов в год больше, чем получаем. 60 миллиардов долларов теряем только по процентным платежам.
Еще одна цифра. Анализ показывает, что примерно 85 процентов «иностранного» капитала, который приходит в Россию, – это капитал российского происхождения, реинвестированный через офшорные зоны. В том числе те деньги, которые бизнес возвращает в страну, предварительно отмыв их, уклонившись от налогообложения и правоохранительных органов. Потеря налогов из-за офшоризации у нас составляет около триллиона рублей в год. Хотя та же экономическая теория гласит: если у страны положительное сальдо торгового баланса (а оно у нас положительное), то она нуждается не столько в финансовых кредитах, сколько в прямых инвестициях, технологиях, кооперации. А не в ликвидности для финансирования собственного роста.
Значит, должны работать внутренние источники кредита. И сегодня у нас возникает уникальная возможность такие источники создать. Мы должны наконец образовать суверенную денежно-кредитную финансовую систему. Что для этого нужно?
Несколько дней назад на Госсовете обсуждалась программа импортозамещения, назывались цифры – два-три триллиона рублей, которые необходимы для дополнительного производства товаров. Но как организовать импортозамещение без дополнительного кредита, расширения оборотных средств предприятий, инвестиций в модернизацию? Если нам надо произвести на два-три триллиона рублей больше продуктов, значит, надо на один триллион больше кредитов, причем как минимум на три – пять лет, чтобы предприятия смогли запустить новое производство или расширить его.
Но следует учесть тот факт, что наши предприятия и банки уже задолжали за границей 750 миллиардов долларов. Это объем, сопоставимый со всей денежной массой в стране. Возникает проблема: если Запад полностью перекроет нам займы, у нас моментально остановится межбанковский рынок, кредитование многих производств, в том числе системозначимых. Чем заместить эти 750 миллиардов долларов? Если рублями, то это будет означать почти удвоение денежной массы. Потребуется около 25 триллионов рублей плюс деньги на импортозамещение, поддержку инвестиций.
Эти цифры показывают, что на самом деле денег у нас в два раза меньше, чем необходимо для простого воспроизводства. В 90-е годы их нехватка, которая была искусственно создана ЦБ, компенсировалась взаимными неплатежами. Сегодня наблюдается почти двукратный дефицит средств. Неудивительно, что половина денежных предложений в стране формируется под иностранные источники.
Центробанк, надо отдать должное, в последние годы все же начал осваивать механизмы формирования внутренних кредитов и остается главным источником денежного предложения. Мы долгое время создавали деньги под обязательства иностранных государств, а сейчас надо осваивать другие механизмы. Рефинансирование коммерческих банков остается очень коротким (в основном недельным) и дорогим.
Необходимо:
-существенно расширить рефинансирование, снизить процентные ставки. Обеспечить рост денежной массы в 20–30 процентов. Я не призываю залить экономику деньгами. Боже упаси. Эмиссия должна идти через механизмы проектного финансирования, институты развития и, повторю, под очень низкие процентные ставки (1–2%). А также под строгим контролем использования средств, которые не должны переходить на валютный рынок;
-усилить борьбу с офшоризацией. Я бы предложил подумать о введении налога на вывоз капитала с распространением его на все транзакции. Тем более что отток идет в нелегальных формах, наблюдается уход от налогов, в том числе НДС;
-ввести понятие «национальная компания». Все методы государственного стимулирования, в том числе доступ к рефинансированию и кредитам развития, применять только к таким компаниям;
-резко ужесточить налоговый контроль.
Денежно-кредитная политика – наиболее слабое место и самый серьезный барьер для экономического роста. Цена этого – два годовых ВВП, ровно столько мы потеряли с начала 90-х годов.
Большая проблема и в нарастающем технологическом отставании страны. Мы увлеклись реформой Академии наук, но в действительности слабым звеном была не она. При приватизации полностью уничтожена прикладная отраслевая наука. Вместо того чтобы создавать свою новую инжиниринговую систему, проектные институты и КБ, мы взялись реформировать то, что еще работало, – фундаментальную науку. Результат отрицательный. Молодежь начала из нее уходить, потому что уже не верит в устойчивость работы научных институтов.
Отдельные инновационные проекты оборачиваются часто конфузом и позором, как это было с корпорацией РОСНАНО, которая превратилась в почетного клиента Счетной палаты. Несмотря на большие вложения государства в инновации, эффективность их близка к нулю. Все это говорит о том, что необходимо кардинально поднимать качество управления в этой сфере, а возможно – подумать о создании Государственного комитета по науке и технике. Он свяжет в единую систему все работы, которые идут по научно-технологическим циклам: от фундаментального звена до инжиниринговых компаний.
И самое последнее: нужно, конечно же, дать простор частному бизнесу, снизить фискальную нагрузку на производственные предприятия. Введение прогрессивной шкалы подоходного налога даст государству пять триллионов рублей, которые можно отдать на амортизацию основных фондов.
Немало предложений есть и по устранению завалов в РАО «ЕЭС», которые позволили бы снизить тарифы на электроэнергию и тепло минимум на 20–30 процентов.
Сергей Глазьев,
советник президента Российской Федерации, доктор экономических наук, академик РАН, профессор
Без шока и самообмана
Мы вступаем в достаточно длительную полосу стагнации. Причем президент страны Владимир Путин очень верно подметил: причина этого – наша собственная, доморощенная. И это впервые, поскольку обычно у нас виноватых ищут на Западе.
Вместе с тем, похоже, в нашем правящем доме нет ясного понимания, что же делать в данной ситуации. Сегодняшняя эйфория по поводу того, что благодаря западным санкциям мы наконец приступим к импортозамещению, вызывает у меня недоумение. Шоковым порядком можно отпустить цены, отменить монополию внешней торговли. Эти меры в свое время приводили к неплохим результатам, заполнению полок товарами. Но шоковым путем нельзя произвести импортозамещение.
Кроме того, есть опасность, что действующий бюджет и тот, который будет утверждаться, могут воспроизвести инерцию прежних лет.
Сейчас идет разговор о полной замене иностранных комплектующих и товаров. Но это слишком красиво, чтобы быть правдой. Должен напомнить: в 1992 году наша страна за одну ночь вошла в мировой рынок и тем самым по сути дела ликвидировала практически все готовое производство, которое было создано при советской власти. Сегодня идут разговоры о возврате к такой мобилизационной экономике, о том, что, мол, рыночная никуда не годится, надо возрождать Госплан и т. п.
Пора понять: да, это возможно, но только при тотальной изоляции России от всего остального мира. Если мы этого хотим – одно. Однако большинство граждан, думается, все-таки считают иначе. Сегодняшний подход к бюджету и промышленной политике больше похож на самообман. Когда не определены приоритеты, а импортозамещение намечается провести по всему фронту, то, конечно, здесь ничего нельзя добиться наскоком, кавалерийской атакой.
Я понимаю озабоченность Центрального банка. Хотя довольно странно звучат рассуждения некоторых его представителей о демографической ситуации, которая якобы создает проблемы. Надо отдавать себе отчет в том, что с инфляцией положение тяжелое и ЦБ пытается его изменить, как всегда, традиционными мерами. На протяжении уже более 20 лет звучит одна и та же мантра: мы не можем печатать много денег. Когда говорится, что нет недостатка в деньгах – есть нехватка спроса на инвестиции, это в некотором смысле верно. Но когда мои коллеги утверждают, что они занимают очень малую часть в валовом внутреннем продукте, встает вопрос: а кто субъект, кто хочет инвестировать?
И вот тут возникает самая главная проблема. Похоже, нет субъекта с большими деньгами, который бы хотел производить готовые изделия.
То же самое происходит, когда говорится, что, мол, у нас производственные мощности не заполнены на столько-то процентов и т. п. Но прежде надо понять: а что это за мощности и что они производят, какого качества продукцию? На первый взгляд, это чисто социальный вопрос: люди, слава богу, ходят на работу, что-то там делают и им там даже платят немножко. На самом деле – серьезнейшая проблема. Наши производственные фонды полностью изношены. Как и чем их заменять? Ведь у нас в стране много лет был курс на тотальную поддержку потребителя, а теперь? Страна шарахается из стороны в сторону. Сегодня курс на такую же безоговорочную поддержку производителя, за что мы, судя по всему, намерены биться до конца.
Боюсь, поиски баланса будут очень сложными. Готовых решений нет. И такого никогда не было, чтобы вступали в силу сразу и собственные (внутренние) причины, и очень мощные западные санкции, которые будут действовать неопределенно долго.
Депутаты при обсуждении бюджета должны обратить особое внимание на государственные программы. Они, как мне представляется, созданы инерционным способом. У нас теперь есть даже фонд промышленных инвестиций, но о чем идет речь? Чтобы каждому опять немножко дать? Думаю, это только заморозит ту серьезнейшую ситуацию, в которой мы сегодня оказались.
Как западные санкции скажутся на нашей экономике? Насколько объективно мы оцениваем происходящие в ней процессы? Эти вопросы волнуют каждого – от простого обывателя до президента страны. Предложения по ускорению социально-экономического развития России обсуждались на парламентских слушаниях в Государственной думе. «Военно-промышленный курьер» предлагает ознакомиться с мнениями ведущих экспертов.
Сегодня эйфория прежних лет уходит и становится предельно ясно: те успехи, которые базировались исключительно на сырьевом экспорте, высоких ценах на нефть, остались в прошлом. Надо развивать высокие технологии и уже на этой основе наращивать темпы роста. Каков прогноз роста национальной экономики на ближайшее время?
Локомотив стоит – нет денег
Если оценить существующую социально-экономическую ситуацию в стране, то она триедина: стагнация, переход к рецессии, стагфляция.
Стагнация идет с 2013 года, когда темпы экономического развития снизились до 1,3 процента ВВП. Промышленность оказалась на нуле. Инвестиции, экспорт, строительство, производство машин и оборудования, капитализация российских компаний снижались. А за ними – и финансовый результат деятельности предприятий, организаций.
С 2014 года началась рецессия. Первый-второй кварталы – так называемая техническая рецессия, когда валовый продукт был меньше, чем в предыдущем периоде. С третьего квартала – настоящая рецессия: ВВП стал ниже соответствующего показателя прошлого года. При этом инфляция ускоряется. В годовом выражении она составляла: в 2012-м – 5,1 процента, в 2013-м – 6,6 процента. Прогноз за 2014-й – более 7 процентов. Отсюда – стагфляция.
Очень важно понять главную причину такого замедления, поскольку, зная ее, можно дать рекомендации по исправлению положения.
На мой взгляд, она в недостаточных инвестициях. В стране, где отсталая материально-техническая база, уродливая структура народного хозяйства с креном в капиталоемкие отрасли, именно инвестиции толкают экономику вперед. Ничего другого не придумано. Если посмотреть, почему в 2013-м произошел обвал, станет понятно: из-за отсутствия инвестиций. Заделы для 2013 года должны были создаваться еще в 2009-м. Но из-за кризиса инвестиции сократились на 17 процентов. Мы вошли в 2013 год без заделов. Темпы снизились. Не увеличились и инвестиционные кредиты, что также отразилось на экономическом росте.
Кроме того, замедление связано с огромным оттоком капитала, который усилился в 2013-м. Из России ушло более 500 миллиардов долларов.
Возрос государственный долг, прежде всего корпоративный. На 1 января он составил 732 миллиарда долларов, и только на его обслуживание в 2014 году надо отдать 199 миллиардов долларов.
Еще одно обстоятельство – прогрессирующее старение основных фондов. Норма их выбытия сократилась после кризиса до 0,7 процента, а коэффициент обновления – до 3,7 процента. Поэтому каждый год фонды стареют все больше, что ухудшает ситуацию. Как и структура экономики, которая зависит от топливно-энергетических, сырьевых отраслей. У нас очень низкий удельный вес высокотехнологичных секторов, которые определяют темпы развития, в частности экономики знаний, удельный вес которой в создании ВВП всего 15 процентов. Для сравнения: в Европе – 35 процентов, в США – 45 процентов.
Понятно, что при норме инвестиций в 2012 году в 20 процентов ничего хорошего не следовало ожидать. Потому и был подготовлен указ президента от 7 мая 2012 года «О долгосрочной экономической политике», который определил, что инвестиции надо повысить до 25 процентов – к 2015-му, до 27 процентов – к 2018-му. Но для этого темпы вложений с 2012 по 2014 год (и вплоть до 2016-го) надо было наращивать по 12 процентов. А сейчас мы наблюдаем, наоборот, снижение.
У нас в экономике много «черных дыр», которые необходимо закрывать. Но при такой норме инвестиций можно ожидать роста всего в 1–2 процента. Если, конечно, резко не поднимутся цены на нефть и газ, не придет даровая валюта в страну. Особых надежд на это, к сожалению, нет.
Как же преодолеть стагнацию, рецессию, стагфляцию? Выход один – в увеличении вложений. Вот конкретный расклад. При росте инвестиций до 25 процентов, сможем развиваться с темпом в 3–4 процента в год. При 30 процентах (как в Казахстане) получим рост в 5 процентов.Передовые развивающиеся страны имеют среднюю долю инвестиций в 30–35 процентов ВВП. Если хотим прибавлять, как Китай (7,5–8% в год), то инвестировать в промышленность надо так же, как Поднебесная. Здесь прямо пропорциональная зависимость, нравится это кому-то или нет.
Но самое главное – надо определить, во-первых, дополнительные источники финансирования, во-вторых, объекты и направления эффективного вложения средств.
Последнее вроде бы всем понятно. Это технологическое обновление производства, прирост мощностей, строительство предприятий для выпуска готовой продукции с высокой добавленной стоимостью, прежде всего наукоемкой, инновационной. Обязательны вложения в науку и образование, которые являются главным локомотивом экономического роста. Плюс био- и информационные технологии, здравоохранение. Увы, нам тут похвастать пока особо нечем.
Однако для того, чтобы разогнать инвестиции, необходим соответствующий механизм. Какой? Если мы выделяем финансовые средства по ставке 12–14 процентов годовых, это не поможет. Придется забыть об экономическом росте также и в том случае, если давать деньги на три года. Минимальный эффективный срок – 5–7 лет (для технологической модернизации), 8–10 (для нового строительства), 18–20 (для масштабных проектов типа прокладки скоростной железной дороги, автострады). Такова общемировая практика.
А где у нас главный денежный мешок? Это средства банковской системы. Активы наших банков – 55 триллионов рублей. Но доля их инвестиционного кредита… всего один триллион (2%). Я посмотрел статистику ООН. Не нашел ни одной страны с таким низким процентом инвестиционного кредита. Вывод: отечественные банки просто стоят в стороне от развития России.
Как короткие деньги превратить в длинные, всем известно, есть опыт США, Японии, Сингапура… Но что мешает утроить долю наших банков в инвестиционных проектах, скажем, с 2 до 6 процентов? Это как раз составит два триллиона рублей. А для преодоления стагнации и рецессии нужен один триллион.
Второй вариант – отступить от бюджетного правила. Попробуем поступать так, как в Европе, где безопасный дефицит бюджета – 3 процента. Это тоже может дать нам недостающие два триллиона рублей. Конечно, есть риски в нарушении бюджетного правила, увеличении инфляции. Но опасность стагнации, рецессии и стагфляции несоизмерима по своим негативным последствиям. Мы даже не представляем, что это такое. Наша страна никогда не была в стагфляции и рецессии. А это затяжной процесс, даже не кризис, когда экономика упала, а через год восстановила показатели. Все гораздо серьезнее. В Соединенных Штатах, которые все 70-е годы находились в стагнации и рецессии, это стоило должности двум президентам (Джеральду Форду и Джимми Картеру). А вышли США из этого состояния во многом благодаря рейганомике. Почему бы и нам не повторить в нынешних условиях нечто подобное.
Абел Аганбегян,
заведующий кафедрой экономической теории и политики РАНХиГС, академик РАН, доктор экономических наук
На поводу у священных коров
Примерно 20 лет назад мы уже проводили такие парламентские слушания, где на повестке дня были те же самые проблемы. Ставились задачи экономического роста, привлечения инвестиций, импортозамещения, повышения эффективности и производительности труда. Но между словами и делами – дистанция огромного размера. Прихожу к выводу: задачи, которые ставит политическое руководство страны, никак не трансформируются в работе наших экономических ведомств. Поэтому сейчас у меня ощущение дежавю.
7 мая 2012 года состоялся указ президента, о котором уже упоминалось. В нем шла речь о необходимости роста ВВП 6–8 процентов, инвестиций – на 15 процентов. Лишь при этих показателях можно решить задачи, поставленные президентом России. Интересно, что наша экономика объективно способна расти такими темпами. Каждая из этих цифр обоснованна. Например, недозагрузка производственных мощностей составляет сегодня от 30 до 60 процентов, избыточная занятость в промышленности – около 20 процентов, сбережения в 1,5 раза выше нормы накоплений. То есть все вроде бы есть: мощности, рабочая сила, даже сбережения.
Но вместо этого мы имеем соскальзывание в стагфляцию, где уже находились все 90-е годы. Тогда нашими экономическими регуляторами использовались те же методы, которые они сегодня вновь пытаются применить с завидным упорством. По опросам предприятий, всем не хватает кредитов, в экономике нет длинных денег. Зато утечка капитала из России – по 100 миллиардов долларов в год.
Но если мы откроем «Проект основных направлений денежно-кредитной политики», опубликованный Центральным банком, то по-прежнему не увидим там никаких серьезных намерений создать систему длинных денег и долгосрочных кредитов. ЦБ с упорством, достойным лучшего применения, в очередной раз говорит, что кроме подавления инфляции методами умеренно жесткой кредитно-денежной политики ничего не планирует. Не ставится задач экономического роста или увеличения инвестиций.
Уровень монетизации экономики России в два раза ниже, чем минимально необходимый для простого воспроизводства, не говоря уже о расширенном. Число и размер кредитов вдвое-втрое меньше, чем у наших основных конкурентов. Главный тормоз развития – недомонетизация российской экономики. А ЦБ пытается снижать инфляцию прежними методами.
Прирост денежной массы в последние два-три года составил всего 5–8 процентов. Когда в 2000–2008 годах он был 20–30 процентов, то наблюдался и экономический рост. Совершенно понятно, что методами зажима денежной массы инфляция не лечится. Об этом говорят многочисленные исследования. Нет статистически значимой зависимости между инфляцией и темпами роста денежной массы. Есть как раз обратная зависимость. Во всех странах, которые демонстрировали успешный рост, он сопровождался монетизацией экономики. Всюду ему сопутствовало увеличение объема денежной массы в экономике, что происходило через кредитование.
В России все наоборот. Центральный банк игнорирует наличие огромных обратных связей между денежным предложением, ростом производства и инфляцией. Единственным способом снижения цен в реальной экономике являются инвестиции в освоение новых технологий, снижение производственных затрат, расширение объемов выпуска товаров. Новые технологии позволяют резко сократить издержки. Отсюда низкая инфляция в тех странах, которые не жалеют долгосрочных кредитов.
У нас же существует еще одна священная корова, на которую продолжают молиться денежные власти. Это неограниченный вывоз капитала, его свободное движение по трансграничным операциям. В 90-е годы нам говорили, что это очень важно для развития страны. Следствием такого простого, я бы сказал, наивного рецепта стало то, что наша страна особых инвестиций так и не привлекла, зато стала крупнейшим донором глобального финансового рынка. Мы отдаем мировой экономике на 150 миллиардов долларов в год больше, чем получаем. 60 миллиардов долларов теряем только по процентным платежам.
Еще одна цифра. Анализ показывает, что примерно 85 процентов «иностранного» капитала, который приходит в Россию, – это капитал российского происхождения, реинвестированный через офшорные зоны. В том числе те деньги, которые бизнес возвращает в страну, предварительно отмыв их, уклонившись от налогообложения и правоохранительных органов. Потеря налогов из-за офшоризации у нас составляет около триллиона рублей в год. Хотя та же экономическая теория гласит: если у страны положительное сальдо торгового баланса (а оно у нас положительное), то она нуждается не столько в финансовых кредитах, сколько в прямых инвестициях, технологиях, кооперации. А не в ликвидности для финансирования собственного роста.
Значит, должны работать внутренние источники кредита. И сегодня у нас возникает уникальная возможность такие источники создать. Мы должны наконец образовать суверенную денежно-кредитную финансовую систему. Что для этого нужно?
Несколько дней назад на Госсовете обсуждалась программа импортозамещения, назывались цифры – два-три триллиона рублей, которые необходимы для дополнительного производства товаров. Но как организовать импортозамещение без дополнительного кредита, расширения оборотных средств предприятий, инвестиций в модернизацию? Если нам надо произвести на два-три триллиона рублей больше продуктов, значит, надо на один триллион больше кредитов, причем как минимум на три – пять лет, чтобы предприятия смогли запустить новое производство или расширить его.
Но следует учесть тот факт, что наши предприятия и банки уже задолжали за границей 750 миллиардов долларов. Это объем, сопоставимый со всей денежной массой в стране. Возникает проблема: если Запад полностью перекроет нам займы, у нас моментально остановится межбанковский рынок, кредитование многих производств, в том числе системозначимых. Чем заместить эти 750 миллиардов долларов? Если рублями, то это будет означать почти удвоение денежной массы. Потребуется около 25 триллионов рублей плюс деньги на импортозамещение, поддержку инвестиций.
Эти цифры показывают, что на самом деле денег у нас в два раза меньше, чем необходимо для простого воспроизводства. В 90-е годы их нехватка, которая была искусственно создана ЦБ, компенсировалась взаимными неплатежами. Сегодня наблюдается почти двукратный дефицит средств. Неудивительно, что половина денежных предложений в стране формируется под иностранные источники.
Центробанк, надо отдать должное, в последние годы все же начал осваивать механизмы формирования внутренних кредитов и остается главным источником денежного предложения. Мы долгое время создавали деньги под обязательства иностранных государств, а сейчас надо осваивать другие механизмы. Рефинансирование коммерческих банков остается очень коротким (в основном недельным) и дорогим.
Необходимо:
-существенно расширить рефинансирование, снизить процентные ставки. Обеспечить рост денежной массы в 20–30 процентов. Я не призываю залить экономику деньгами. Боже упаси. Эмиссия должна идти через механизмы проектного финансирования, институты развития и, повторю, под очень низкие процентные ставки (1–2%). А также под строгим контролем использования средств, которые не должны переходить на валютный рынок;
-усилить борьбу с офшоризацией. Я бы предложил подумать о введении налога на вывоз капитала с распространением его на все транзакции. Тем более что отток идет в нелегальных формах, наблюдается уход от налогов, в том числе НДС;
-ввести понятие «национальная компания». Все методы государственного стимулирования, в том числе доступ к рефинансированию и кредитам развития, применять только к таким компаниям;
-резко ужесточить налоговый контроль.
Денежно-кредитная политика – наиболее слабое место и самый серьезный барьер для экономического роста. Цена этого – два годовых ВВП, ровно столько мы потеряли с начала 90-х годов.
Большая проблема и в нарастающем технологическом отставании страны. Мы увлеклись реформой Академии наук, но в действительности слабым звеном была не она. При приватизации полностью уничтожена прикладная отраслевая наука. Вместо того чтобы создавать свою новую инжиниринговую систему, проектные институты и КБ, мы взялись реформировать то, что еще работало, – фундаментальную науку. Результат отрицательный. Молодежь начала из нее уходить, потому что уже не верит в устойчивость работы научных институтов.
Отдельные инновационные проекты оборачиваются часто конфузом и позором, как это было с корпорацией РОСНАНО, которая превратилась в почетного клиента Счетной палаты. Несмотря на большие вложения государства в инновации, эффективность их близка к нулю. Все это говорит о том, что необходимо кардинально поднимать качество управления в этой сфере, а возможно – подумать о создании Государственного комитета по науке и технике. Он свяжет в единую систему все работы, которые идут по научно-технологическим циклам: от фундаментального звена до инжиниринговых компаний.
И самое последнее: нужно, конечно же, дать простор частному бизнесу, снизить фискальную нагрузку на производственные предприятия. Введение прогрессивной шкалы подоходного налога даст государству пять триллионов рублей, которые можно отдать на амортизацию основных фондов.
Немало предложений есть и по устранению завалов в РАО «ЕЭС», которые позволили бы снизить тарифы на электроэнергию и тепло минимум на 20–30 процентов.
Сергей Глазьев,
советник президента Российской Федерации, доктор экономических наук, академик РАН, профессор
Без шока и самообмана
Мы вступаем в достаточно длительную полосу стагнации. Причем президент страны Владимир Путин очень верно подметил: причина этого – наша собственная, доморощенная. И это впервые, поскольку обычно у нас виноватых ищут на Западе.
Вместе с тем, похоже, в нашем правящем доме нет ясного понимания, что же делать в данной ситуации. Сегодняшняя эйфория по поводу того, что благодаря западным санкциям мы наконец приступим к импортозамещению, вызывает у меня недоумение. Шоковым порядком можно отпустить цены, отменить монополию внешней торговли. Эти меры в свое время приводили к неплохим результатам, заполнению полок товарами. Но шоковым путем нельзя произвести импортозамещение.
Кроме того, есть опасность, что действующий бюджет и тот, который будет утверждаться, могут воспроизвести инерцию прежних лет.
Сейчас идет разговор о полной замене иностранных комплектующих и товаров. Но это слишком красиво, чтобы быть правдой. Должен напомнить: в 1992 году наша страна за одну ночь вошла в мировой рынок и тем самым по сути дела ликвидировала практически все готовое производство, которое было создано при советской власти. Сегодня идут разговоры о возврате к такой мобилизационной экономике, о том, что, мол, рыночная никуда не годится, надо возрождать Госплан и т. п.
Пора понять: да, это возможно, но только при тотальной изоляции России от всего остального мира. Если мы этого хотим – одно. Однако большинство граждан, думается, все-таки считают иначе. Сегодняшний подход к бюджету и промышленной политике больше похож на самообман. Когда не определены приоритеты, а импортозамещение намечается провести по всему фронту, то, конечно, здесь ничего нельзя добиться наскоком, кавалерийской атакой.
Я понимаю озабоченность Центрального банка. Хотя довольно странно звучат рассуждения некоторых его представителей о демографической ситуации, которая якобы создает проблемы. Надо отдавать себе отчет в том, что с инфляцией положение тяжелое и ЦБ пытается его изменить, как всегда, традиционными мерами. На протяжении уже более 20 лет звучит одна и та же мантра: мы не можем печатать много денег. Когда говорится, что нет недостатка в деньгах – есть нехватка спроса на инвестиции, это в некотором смысле верно. Но когда мои коллеги утверждают, что они занимают очень малую часть в валовом внутреннем продукте, встает вопрос: а кто субъект, кто хочет инвестировать?
И вот тут возникает самая главная проблема. Похоже, нет субъекта с большими деньгами, который бы хотел производить готовые изделия.
То же самое происходит, когда говорится, что, мол, у нас производственные мощности не заполнены на столько-то процентов и т. п. Но прежде надо понять: а что это за мощности и что они производят, какого качества продукцию? На первый взгляд, это чисто социальный вопрос: люди, слава богу, ходят на работу, что-то там делают и им там даже платят немножко. На самом деле – серьезнейшая проблема. Наши производственные фонды полностью изношены. Как и чем их заменять? Ведь у нас в стране много лет был курс на тотальную поддержку потребителя, а теперь? Страна шарахается из стороны в сторону. Сегодня курс на такую же безоговорочную поддержку производителя, за что мы, судя по всему, намерены биться до конца.
Боюсь, поиски баланса будут очень сложными. Готовых решений нет. И такого никогда не было, чтобы вступали в силу сразу и собственные (внутренние) причины, и очень мощные западные санкции, которые будут действовать неопределенно долго.
Депутаты при обсуждении бюджета должны обратить особое внимание на государственные программы. Они, как мне представляется, созданы инерционным способом. У нас теперь есть даже фонд промышленных инвестиций, но о чем идет речь? Чтобы каждому опять немножко дать? Думаю, это только заморозит ту серьезнейшую ситуацию, в которой мы сегодня оказались.
Информация