Убить дракона
Нам не страшно «когнитивное оружие», у самих его в избытке
Новомодное словосочетание «когнитивное оружие», оказывается, вовсе не новинка на постсоветском пространстве. И, судя по всему, в использовании этого оружия массового поражения сознания мы далеко впереди. Другое дело – есть ли у нас к нему иммунитет? А если нет – где взять?
На конференции в Академии военных наук было отмечено возрастание удельного веса так называемой мягкой силы в многовекторном анализе современных угроз безопасности России. По мнению генерального директора Центра научной политической мысли и идеологии Степана Сулакшина, в условиях ведущейся информационной войны необходимо обратить особое внимание на использование против нашей страны «когнитивного оружия», под которым предлагается понимать «внедрение в интеллектуальную среду противника ложных научных теорий, парадигм, концепций, стратегий, влияющих на ее государственное управление в сторону ослабления оборонно значимых национальных интересов». Применение такого оружия, считает Сулакшин, способно вызвать сползание «индекса успешности страны» в область отрицательных показателей, генерирование внутри нее деградационных процессов.
Принцип действия «когнитивного оружия», по мнению докладчика, следующий: «Внедренная ложная теория поражает национальную науку, соответствующие научные школы и поколения. Производные от этого экспертные сообщества, образовательный контур, который готовит ущербные кадры, запрограммированные на ложные представления о важнейших парадигмах управления, развития страны, воспроизводят поколения студентов и аспирантов соответствующего сорта. Они насыщают деквалификацией релевантные референтные структуры органов государственного управления и лиц, принимающих решения. Соответственно возникает ошибочная, контрпродуктивная и деструктивная государственная политика управления и результат – ослабление оборонно значимых потенциалов страны».
Действительно ли существует подобный тип оружия? Каков принцип действия и последствия его применения? Попробуем разобраться в этих вопросах с научных позиций.
Если придерживаться именно такого подхода, то к определению «когнитивного оружия», данному Сулакшиным, имеются некоторые замечания. В частности, когда говорится о внедрении ложных научных теорий, по-видимому, предполагается существование неких абсолютно истинных идей. Но согласно современным представлениям о науке истинных научных теорий не бывает, все они потенциально подвержены опровержению. Фальсифицируемость – главный определяющий признак, отличающий научные теории от ненаучных и псевдонаучных, таких как астрология, уфология, различные эзотерические концепции и прочее.
О критериях научности
Научные теории – это некие конвенции, соглашения, для оценки которых неправомерно использовать понятия истинности или ложности, тут нужны совершенно иные критерии: адекватность, практичность, соответствие принципу Оккама и тому подобные.
Скажем, геоцентрические представления Птолемея о строении космоса были для своего времени вполне адекватными и позволяли производить астрономические расчеты с необходимой для практики точностью. Затем на смену пришла гелиоцентрическая теория, в которой центр космоса переместился к Солнцу. Сегодня понятие центра Вселенной вообще девальвировано, поскольку его выбор совершенно произволен: любое место пространства может быть признано отправной точкой мироздания, хоть кончик собственного носа. Парадокс, не разрешимый в трехмерной системе координат, состоит в том, что из любой точки наблюдается одна и та же картина – расширяющаяся с ускорением во все стороны Вселенная. Не исключено, что и этот взгляд на ее структуру также со временем будет пересмотрен, как и все предыдущие. Последовательная смена парадигм присуща не только космологии, но и любым другим отраслям знаний.
Предназначение научных теорий – объединять разрозненную совокупность фактов в единую непротиворечивую систему. Она будет обладать некими новыми свойствами, позволяющими, во-первых, расширять ареал применимости на явления и события, не входившие в сферу интересов предыдущей теории, во-вторых, увеличивать «чувствительность» и позволять заглянуть за порог видимости, недоступный ранее. В совокупности количество фактов, фиксируемых наукой, возрастает. Множество вновь обнаруженных явлений не всегда укладывается в принятую теоретическую схему, для них приходится придумывать отдельные объяснения. Но это помогает лишь частично. Кардинально проблема решается в ходе научных революций – созданием очередной, более совершенной теории, упразднением прежних постулатов и выстраиванием когнитивных структур на совершенно иных исходных посылах. Между новой и старой парадигмой нет логического следования, одни и те же факты в них объясняются совершенно по-разному.
К примеру, теория относительности не отвергает классическую физику Ньютона, просто Эйнштейн предложил иной взгляд на вещи, позволяющий с единых позиций описывать большее количество предметов и явлений.
То есть научная теория не панацея на все случаи жизни, а всего лишь рабочий инструмент для добывания новых знаний об объективной реальности и объяснения существующих фактов. Применение научных теорий к описанию тех или иных явлений окружающего мира должно приводить к извлечению полезной для ученого информации. Чтобы иметь такую возможность, теория обязана реализовываться не в результате случайного совпадения обстоятельств, а благодаря соблюдению строго определенных процедур, целенаправленного создания уникальных условий. Фальсифицируемость наполняет научные теории информацией, делает их действительно полезными в работе.
Различные сакрально-эзотерические учения стремятся к обратному эффекту – непогрешимости через максимальную универсальность. Псевдонаучные утверждения нельзя опровергнуть. Но нефальсифицируемость никак не может являться гарантом истинности хотя бы по причине того, что истина приобретает смысл только в совокупности с ложью – нет лжи, нет и истины. Неопровержимость ведет к неопределенности и делает псевдонаучные теории совершенно бесполезными на практике, лишает их возможности служить источником информации.
Что есть истина?
Появлению науки предшествовала философия, которая в свою очередь отпочковалась от религии как познание окружающей действительности посредством рациональных рассуждений. Религия зиждется на вере. Для философии и науки обязательными атрибутами стали доказательность и аргументированность. Хотя и религия, и философия оперируют понятием истинности, смысл, который они вкладывают в нее, разный. Для религии это соответствие Священному Писанию. В философии истинность имеет логическое значение.
В науке корректно говорить не об истинности, а о достоверности результатов. Достоверность предполагает не только непротиворечивость исходных теоретических схем, но и экспериментальную проверку. Проверяемость – обязательное условие научности.
Наука исследует предметы и явления объективной реальности, только то, что существует в пространстве и во времени, следовательно, поддается измерению. Таким образом, проверяемость всегда предполагает метричность – возможность количественного представления результатов научных изысканий. Математика, наука о пространственных формах и количественных отношениях, – неизменный спутник научных выкладок.
Фальсифицируемость (а значит, информационность, негэнтропность, полезность, проверяемость, метричность и т. д.) делает крайне неудобным использование научных теорий в качестве троянского коня. А вот всевозможные околонаучные концепции, не имеющие достоверных подтверждений своей адекватности, вполне пригодны на роль «когнитивного оружия». Псевдонаучные теории, мимикрируя под научные путем использования специализированных терминов, создают лишь иллюзию рациональности. Их обоснованность, как правило, носит исключительно личностный характер. Распространение подобных учений происходит в среде дилетантов, склонных беспрекословно подчиняться авторитету. Для адептов не требуется и даже противопоказано критическое осмысление содержательной части. Обычно подобные учения изначально объявляются, безусловно, истинными, а те, кто не желает верить на слово, подвергаются порицанию, считаются интеллектуально ущербными.
Изложенные рассуждения позволяют скорректировать определение «когнитивного оружия». Во-первых, наименование данного оружия необходимо взять в кавычки, поскольку по своей сути оно антикогнитивное. Во-вторых, вместо словосочетания «ложные научные» правомернее писать «псевдонаучные».
Указанные поправки дают возможность выявить пути внедрения «когнитивного оружия» в тело жертвы. Можно предположить, что действие подобного оружия будет наиболее разрушительным в социальной среде, где управленческое звено принимает решение, руководствуясь не рассудительностью и практической целесообразностью, а эмоциями и личными амбициями, то есть там, где над здравомыслием превалирует волюнтаризм, нарциссизм, увлеченность всякого рода модными веяниями. «Когнитивное оружие» сравнимо с инфекционным заражением, но действующим не в физической, а в интеллектуальной среде. Так же, как и вирусы, «когнитивная инфекция» распространяется только в благоприятных для этого условиях.
Проникновение вредоносных агентов происходит при нарушении защитных механизмов организма. В государстве одним из основных органов, препятствующих «когнитивному заражению», по мнению того же Сулакшина, является наука. И в этом он, бесспорно, прав. Наука сегодня не только производительная сила государства, но и один из главных интерпретаторов событий и явлений, происходящих в мире.
Существующие общества условно можно разделить на две категории: традиционные и индустриальные. В традиционном обществе мировоззрение формируется на основе мифов, легенд и обыденного опыта. Современная западная культура сформировалась благодаря науке в смысле science – добывающей знания посредством экспериментов. В техногенном обществе наука оказывает мощное воздействие на все сферы жизни. На этом влиянии как раз и пытается паразитировать псевдонаука.
Вирус марксизма
У польского фантаста и философа Станислава Лема есть рассказ «О выгодности дракона». В нем инопланетная цивилизация абразийцев в основу экономики положила дракона. Дракона никто никогда не видел, но на его содержание выделяются огромные средства. Ученые Абразии признали его объективной реальностью и изучают на кафедрах общей и прикладной драконистики. Дракон стал национальной идеей, а тех, кто замышляет покончить с ним, немедленно наказывают.
Беспристрастный взгляд на историю нашего государства, к сожалению, убеждает: рассказ Лема вовсе не выдумка, замена дракона на марксизм наполняет сюжет вполне конкретными персоналиями.
В СССР псевдонаучный миф о возможности построения коммунизма длительное время воспринимался как реально достижимая цель. Диалектический материализм – по сути иррациональная, идеологическая утопия – преподносился как наука. Хотя не составляет особого труда убедиться: любые значимые события реализовывались вопреки предсказаниям отца «Капитала». Взять, к примеру, Октябрьскую революцию, ознаменовавшую собой якобы безвозвратный переход от капитализма к построению пролетариатом справедливого коммунистического общества. По утверждению Карла Маркса, смена социально-экономических формаций – естественный исторический процесс глобального уровня, поэтому переход к бесклассовому обществу невозможен в одной стране. В реальности революция была осуществлена вооруженным переворотом группой заговорщиков в отдельно взятой России, далеко не самой развитой в капиталистическом мире. К власти пришли профессиональные террористы, не запятнавшие биографию трудовыми подвигами.
Приводить примеры несоответствия исторических фактов теоретическим воззрениям германского «оракула» можно до бесконечности. Деструктивные процессы, постигшие нашу страну в конце XX века, в очередной раз показали всю несостоятельность диамата. Но марксизм очень глубоко проник в наше сознание. Историки и экономисты до сих пор продолжают пользоваться идеями эволюционирования общества на основе соответствия производительных сил производственным отношениям, делить историю на бесклассовый и классовый (рабовладельческий, феодальный, капиталистический и т. п.) периоды. Увы, в нашем научном сообществе еще недостаточно полно привита традиция оценивать теории по их адекватности реально наблюдаемым процессам и драконистика продолжает находить благодатную почву для существования.
В сложившихся условиях заразиться очередной спасительной идеей не составляет особого труда. И не стоит во всем обвинять коварный Запад, у нас своих источников инфекции предостаточно. Чего только стоит, к примеру, активно продвигаемая в последнее время идея создания в Вооруженных Силах системы маскировки, по сути означающая сведение искусства обмана противника к выполнению предписанных стандартных процедур. Изумляет озабоченность некоторых военных ученых относительно возможности инопланетного вторжения. Многие авторитеты с гордостью заявляют, что их «законы войны» никто еще не смог опровергнуть. Очарованные диалектической методологией, они совершенно не осознают, что неопровержимость совсем не означает доказанность. Коаны Нострадамуса и откровения Блаватской так же еще никому не удалось опровергнуть, как и гороскопы от Глобы – случайные совпадения всегда возможны.
Отечественная драконистика
Выше уже акцентировалось внимание на том, что отсутствие принципиальной возможности опровержения – явный признак ненаучности. Нефальсифицируемость «законов войны» лишает их информационного наполнения и делает совершенно бесполезными для практических нужд. Конечно, можно бравировать знаниями «непогрешимых истин», демонстрируя свою ученость, но использовать их для получения осязаемого результата не представляется возможным, если только за таковые не принимать горы исписанной бумаги или защиту очередной диссертации. Многие авторитетные теоретики на полном серьезе полагают, что главное предназначение военной науки – выдвигать футуристические гипотезы. По их разумению есть военная практика, а есть наука, сочиняющая для войск рекомендации, впоследствии ложащиеся в основу руководящих документов. В результате подобного диалектического взаимодействия между футуристической теорией и реальной практикой командир при выполнении поставленной задачи оказывается в ситуации, когда он должен думать одно, говорить другое, а делать третье.
Страсть генерировать вечные законы свойственна не только военной науке. Еще в большей степени мания законотворчества присуща различного рода теориям по управлению персоналом или, как модно сейчас выражаться, по менеджменту. Если, к примеру, в физике формулирование закона – знаковое событие в жизни науки, поэтому, как правило, каждый носит имя своего создателя, то в теории управления законы сочиняются целыми блоками, выдаются на-гора списками, и в смысле авторства все они «сироты». Да что там законы, так, минутное отвлечение. «Ученые-управленцы» ничтоже сумняшеся производят одно «открытие» за другим, нисколько не обращая внимания на то, что их утверждения, мягко говоря, не соответствуют основам современного естествознания.
Создается впечатление, что некоторые отечественные управленческие школы существуют в параллельном мире и соревнуются с фантастами в оригинальности. Так, в одном из учебников по государственному управлению, рекомендованному для вузов, делается удивительное анатомическое открытие. Оказывается, управление – нечто располагающееся между сознанием человека и его деятельностью. В другом учебнике, по-видимому, сочиненном большим знатоком физики, управление определяется как социальное явление, отличающееся независимостью от пространства и времени. А в монографии «Основы управления» автора настигает философское прозрение – механизм управления описывается как связующее звено между теорией и практикой.
Воздействие подобных теорий на сознание полностью соответствует определению «когнитивного оружия». На что будут способны руководители, овладевшие такого рода управленческими знаниями, трудно и предполагать. Хотя можно быть уверенным: предложения, сформулированные по принципу «четкий алгоритм действий и нормированные средства – конкретный результат», их вряд ли заинтересуют. Куда привлекательнее драконистика. Поведение дракона непредсказуемо, аппетиты ничем не ограничены. Естественно, сакральными знаниями о том, как ублажить дракона, обладают только избранные. Под эти цели можно запрашивать средства, объем которых лимитирован лишь готовностью клиента расстаться с определенной суммой денег во избежание внушаемой ему потенциальной угрозы. Не удается запугать – можно сыграть на алчности. Обладая определенным ораторским мастерством, нетрудно убедить обывателя в реальности яркого, красочного, привлекательного мифического существа. Психология среднестатистического человека – готовность скорее поверить в чудо моментального обогащения, нежели в необходимость ежедневного кропотливого труда с фиксированным результатом. Финансовые пирамиды типа МММ, лотереи, займы для погашения займов – наглядный тому пример.
Хотели как лучше
Диалектика удобна универсальной возможностью объяснять наукоподобным языком все что угодно. Этим удачно пользовался Гегель, доказывая, что количество планет в Солнечной системе должно быть ровно семь, по числу известных на то время. Что прусская монархия – самое совершенное государственное устройство, которое только можно представить. А Марксу диалектика позволяла безбедно существовать, промышляя написанием (как правило, в соавторстве с финансово обеспеченным другом Энгельсом) прозы политико-экономического содержания. Большевикам – обосновывать законность захвата и удержания власти.
Во второй половине прошлого века к руководству в СССР пришли наивные романтики, искренне уверовавшие в истинность марксистско-ленинского писания. После этого в результате принятия неэффективных управленческих решений распад государства стал неотвратимым, оказался вопросом времени. «Доброжелателям» оставалось лишь умело подыгрывать прихотям самоуверенных дилетантов. Деятельность наших руководителей того времени метко характеризуется фразой: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Привычка власти поступать по велению сердца без четкого понимания того, к каким реальным последствиям это может привести, устояла и после отказа от коммунистической идеологии, вплоть до начала XXI века.
Возможно, в обществе традиционного уклада искренность, добродушие, сострадание и могут считаться оптимальными чертами характера правителя, но в постиндустриальном мире их явно недостаточно. К современному руководителю помимо общечеловеческих качеств должны предъявляться и другие, сугубо прагматичные требования: рациональность, рассудительность, чувство меры. В процессе принятия решений полагаться только на интуицию, случай и доверительные отношения стало непозволительной роскошью. Слишком высокую цену приходится платить за ошибки, совершенные пусть даже из самых благих побуждений.
Вакцина для цивилизации
Техногенный мир предлагает своим обитателям множество бытовых удобств. Но все имеет обратную сторону. Человек с помощью науки получил возможность повелевать силами природы. При этом, выстраивая вокруг себя искусственный мир, он лишает себя природного начала и ограничений, действующих в естественной среде обитания. Цивилизация требует определенную плату за возможность планировать результаты своей деятельности, предвосхищать наступление событий, контролировать проходящие процессы. Кризис вокруг событий на Украине в очередной раз убеждает: у страны нет друзей, в лучшем случае в межгосударственных отношениях можно рассчитывать на партнерские. Поведение игроков на международной арене в первую очередь мотивируется корыстными интересами и собственной выгодой. В условиях, когда рынки сбыта распределены, а потребляемые ресурсы ограниченны, уповать на искренность и непосредственность в отношениях между себе подобными не приходится. Хорошо это или плохо, вопрос риторический. Это данность, которую должен усвоить государственный деятель в процессе принятия решений.
Можно ли отказаться от плодов цивилизации? Если нет желания разделить судьбу индейцев Северной Америки или аборигенов Австралии, то антисциентизм не выход. Может ли наука решить все насущные проблемы современной цивилизации? Ответ также отрицательный. Наука лишь часть человеческой культуры, и она неспособна заменить собой философию, искусство, религию, политику…
Особое внимание обращает на себя интеллектуальный выверт, доставшийся нам от советских времен: трансцендентные отношения между наукой и философией – понимание последней как науки всех наук, сверхнауки. Для многих воспитанных на вере, что марксистско-ленинское учение «всесильно, потому что оно верно», до сих пор остается откровением, что наука (в смысле science) и философия – две различные сферы человеческой деятельности, хотя и имеющие некоторые общие черты. От непонимания данного обстоятельства страдает как наука, так и философия. Наука, лишенная критериев научности, быстро замещается различными псевдонаучными теориями. Попытки придать философии прагматические черты вырождают ее в пустую софистику. Как результат – цивилизационный код общества становится весьма восприимчивым к воздействию «когнитивной инфекции», с легкостью поддается личному обаянию очередного гуру и начинает воспринимать иллюзорные идеи как реально достижимые.
Понимание причин болезни позволяет предложить конкретные меры по выработке рецепта вакцины против «когнитивного оружия». Формула лекарства довольно проста – развитие науки, получение образования и формирование мировоззрения на основе новейших достижений, умение выявлять и разоблачать псевдонаучные идеи.
Новомодное словосочетание «когнитивное оружие», оказывается, вовсе не новинка на постсоветском пространстве. И, судя по всему, в использовании этого оружия массового поражения сознания мы далеко впереди. Другое дело – есть ли у нас к нему иммунитет? А если нет – где взять?
На конференции в Академии военных наук было отмечено возрастание удельного веса так называемой мягкой силы в многовекторном анализе современных угроз безопасности России. По мнению генерального директора Центра научной политической мысли и идеологии Степана Сулакшина, в условиях ведущейся информационной войны необходимо обратить особое внимание на использование против нашей страны «когнитивного оружия», под которым предлагается понимать «внедрение в интеллектуальную среду противника ложных научных теорий, парадигм, концепций, стратегий, влияющих на ее государственное управление в сторону ослабления оборонно значимых национальных интересов». Применение такого оружия, считает Сулакшин, способно вызвать сползание «индекса успешности страны» в область отрицательных показателей, генерирование внутри нее деградационных процессов.
Принцип действия «когнитивного оружия», по мнению докладчика, следующий: «Внедренная ложная теория поражает национальную науку, соответствующие научные школы и поколения. Производные от этого экспертные сообщества, образовательный контур, который готовит ущербные кадры, запрограммированные на ложные представления о важнейших парадигмах управления, развития страны, воспроизводят поколения студентов и аспирантов соответствующего сорта. Они насыщают деквалификацией релевантные референтные структуры органов государственного управления и лиц, принимающих решения. Соответственно возникает ошибочная, контрпродуктивная и деструктивная государственная политика управления и результат – ослабление оборонно значимых потенциалов страны».
Действительно ли существует подобный тип оружия? Каков принцип действия и последствия его применения? Попробуем разобраться в этих вопросах с научных позиций.
Если придерживаться именно такого подхода, то к определению «когнитивного оружия», данному Сулакшиным, имеются некоторые замечания. В частности, когда говорится о внедрении ложных научных теорий, по-видимому, предполагается существование неких абсолютно истинных идей. Но согласно современным представлениям о науке истинных научных теорий не бывает, все они потенциально подвержены опровержению. Фальсифицируемость – главный определяющий признак, отличающий научные теории от ненаучных и псевдонаучных, таких как астрология, уфология, различные эзотерические концепции и прочее.
О критериях научности
Научные теории – это некие конвенции, соглашения, для оценки которых неправомерно использовать понятия истинности или ложности, тут нужны совершенно иные критерии: адекватность, практичность, соответствие принципу Оккама и тому подобные.
Скажем, геоцентрические представления Птолемея о строении космоса были для своего времени вполне адекватными и позволяли производить астрономические расчеты с необходимой для практики точностью. Затем на смену пришла гелиоцентрическая теория, в которой центр космоса переместился к Солнцу. Сегодня понятие центра Вселенной вообще девальвировано, поскольку его выбор совершенно произволен: любое место пространства может быть признано отправной точкой мироздания, хоть кончик собственного носа. Парадокс, не разрешимый в трехмерной системе координат, состоит в том, что из любой точки наблюдается одна и та же картина – расширяющаяся с ускорением во все стороны Вселенная. Не исключено, что и этот взгляд на ее структуру также со временем будет пересмотрен, как и все предыдущие. Последовательная смена парадигм присуща не только космологии, но и любым другим отраслям знаний.Предназначение научных теорий – объединять разрозненную совокупность фактов в единую непротиворечивую систему. Она будет обладать некими новыми свойствами, позволяющими, во-первых, расширять ареал применимости на явления и события, не входившие в сферу интересов предыдущей теории, во-вторых, увеличивать «чувствительность» и позволять заглянуть за порог видимости, недоступный ранее. В совокупности количество фактов, фиксируемых наукой, возрастает. Множество вновь обнаруженных явлений не всегда укладывается в принятую теоретическую схему, для них приходится придумывать отдельные объяснения. Но это помогает лишь частично. Кардинально проблема решается в ходе научных революций – созданием очередной, более совершенной теории, упразднением прежних постулатов и выстраиванием когнитивных структур на совершенно иных исходных посылах. Между новой и старой парадигмой нет логического следования, одни и те же факты в них объясняются совершенно по-разному.
К примеру, теория относительности не отвергает классическую физику Ньютона, просто Эйнштейн предложил иной взгляд на вещи, позволяющий с единых позиций описывать большее количество предметов и явлений.
То есть научная теория не панацея на все случаи жизни, а всего лишь рабочий инструмент для добывания новых знаний об объективной реальности и объяснения существующих фактов. Применение научных теорий к описанию тех или иных явлений окружающего мира должно приводить к извлечению полезной для ученого информации. Чтобы иметь такую возможность, теория обязана реализовываться не в результате случайного совпадения обстоятельств, а благодаря соблюдению строго определенных процедур, целенаправленного создания уникальных условий. Фальсифицируемость наполняет научные теории информацией, делает их действительно полезными в работе.
Различные сакрально-эзотерические учения стремятся к обратному эффекту – непогрешимости через максимальную универсальность. Псевдонаучные утверждения нельзя опровергнуть. Но нефальсифицируемость никак не может являться гарантом истинности хотя бы по причине того, что истина приобретает смысл только в совокупности с ложью – нет лжи, нет и истины. Неопровержимость ведет к неопределенности и делает псевдонаучные теории совершенно бесполезными на практике, лишает их возможности служить источником информации.
Что есть истина?
Появлению науки предшествовала философия, которая в свою очередь отпочковалась от религии как познание окружающей действительности посредством рациональных рассуждений. Религия зиждется на вере. Для философии и науки обязательными атрибутами стали доказательность и аргументированность. Хотя и религия, и философия оперируют понятием истинности, смысл, который они вкладывают в нее, разный. Для религии это соответствие Священному Писанию. В философии истинность имеет логическое значение.
В науке корректно говорить не об истинности, а о достоверности результатов. Достоверность предполагает не только непротиворечивость исходных теоретических схем, но и экспериментальную проверку. Проверяемость – обязательное условие научности.
Наука исследует предметы и явления объективной реальности, только то, что существует в пространстве и во времени, следовательно, поддается измерению. Таким образом, проверяемость всегда предполагает метричность – возможность количественного представления результатов научных изысканий. Математика, наука о пространственных формах и количественных отношениях, – неизменный спутник научных выкладок.
Фальсифицируемость (а значит, информационность, негэнтропность, полезность, проверяемость, метричность и т. д.) делает крайне неудобным использование научных теорий в качестве троянского коня. А вот всевозможные околонаучные концепции, не имеющие достоверных подтверждений своей адекватности, вполне пригодны на роль «когнитивного оружия». Псевдонаучные теории, мимикрируя под научные путем использования специализированных терминов, создают лишь иллюзию рациональности. Их обоснованность, как правило, носит исключительно личностный характер. Распространение подобных учений происходит в среде дилетантов, склонных беспрекословно подчиняться авторитету. Для адептов не требуется и даже противопоказано критическое осмысление содержательной части. Обычно подобные учения изначально объявляются, безусловно, истинными, а те, кто не желает верить на слово, подвергаются порицанию, считаются интеллектуально ущербными.
Изложенные рассуждения позволяют скорректировать определение «когнитивного оружия». Во-первых, наименование данного оружия необходимо взять в кавычки, поскольку по своей сути оно антикогнитивное. Во-вторых, вместо словосочетания «ложные научные» правомернее писать «псевдонаучные».
Указанные поправки дают возможность выявить пути внедрения «когнитивного оружия» в тело жертвы. Можно предположить, что действие подобного оружия будет наиболее разрушительным в социальной среде, где управленческое звено принимает решение, руководствуясь не рассудительностью и практической целесообразностью, а эмоциями и личными амбициями, то есть там, где над здравомыслием превалирует волюнтаризм, нарциссизм, увлеченность всякого рода модными веяниями. «Когнитивное оружие» сравнимо с инфекционным заражением, но действующим не в физической, а в интеллектуальной среде. Так же, как и вирусы, «когнитивная инфекция» распространяется только в благоприятных для этого условиях.
Проникновение вредоносных агентов происходит при нарушении защитных механизмов организма. В государстве одним из основных органов, препятствующих «когнитивному заражению», по мнению того же Сулакшина, является наука. И в этом он, бесспорно, прав. Наука сегодня не только производительная сила государства, но и один из главных интерпретаторов событий и явлений, происходящих в мире.
Существующие общества условно можно разделить на две категории: традиционные и индустриальные. В традиционном обществе мировоззрение формируется на основе мифов, легенд и обыденного опыта. Современная западная культура сформировалась благодаря науке в смысле science – добывающей знания посредством экспериментов. В техногенном обществе наука оказывает мощное воздействие на все сферы жизни. На этом влиянии как раз и пытается паразитировать псевдонаука.
Вирус марксизма
У польского фантаста и философа Станислава Лема есть рассказ «О выгодности дракона». В нем инопланетная цивилизация абразийцев в основу экономики положила дракона. Дракона никто никогда не видел, но на его содержание выделяются огромные средства. Ученые Абразии признали его объективной реальностью и изучают на кафедрах общей и прикладной драконистики. Дракон стал национальной идеей, а тех, кто замышляет покончить с ним, немедленно наказывают.
Беспристрастный взгляд на историю нашего государства, к сожалению, убеждает: рассказ Лема вовсе не выдумка, замена дракона на марксизм наполняет сюжет вполне конкретными персоналиями.
В СССР псевдонаучный миф о возможности построения коммунизма длительное время воспринимался как реально достижимая цель. Диалектический материализм – по сути иррациональная, идеологическая утопия – преподносился как наука. Хотя не составляет особого труда убедиться: любые значимые события реализовывались вопреки предсказаниям отца «Капитала». Взять, к примеру, Октябрьскую революцию, ознаменовавшую собой якобы безвозвратный переход от капитализма к построению пролетариатом справедливого коммунистического общества. По утверждению Карла Маркса, смена социально-экономических формаций – естественный исторический процесс глобального уровня, поэтому переход к бесклассовому обществу невозможен в одной стране. В реальности революция была осуществлена вооруженным переворотом группой заговорщиков в отдельно взятой России, далеко не самой развитой в капиталистическом мире. К власти пришли профессиональные террористы, не запятнавшие биографию трудовыми подвигами.
Приводить примеры несоответствия исторических фактов теоретическим воззрениям германского «оракула» можно до бесконечности. Деструктивные процессы, постигшие нашу страну в конце XX века, в очередной раз показали всю несостоятельность диамата. Но марксизм очень глубоко проник в наше сознание. Историки и экономисты до сих пор продолжают пользоваться идеями эволюционирования общества на основе соответствия производительных сил производственным отношениям, делить историю на бесклассовый и классовый (рабовладельческий, феодальный, капиталистический и т. п.) периоды. Увы, в нашем научном сообществе еще недостаточно полно привита традиция оценивать теории по их адекватности реально наблюдаемым процессам и драконистика продолжает находить благодатную почву для существования.
В сложившихся условиях заразиться очередной спасительной идеей не составляет особого труда. И не стоит во всем обвинять коварный Запад, у нас своих источников инфекции предостаточно. Чего только стоит, к примеру, активно продвигаемая в последнее время идея создания в Вооруженных Силах системы маскировки, по сути означающая сведение искусства обмана противника к выполнению предписанных стандартных процедур. Изумляет озабоченность некоторых военных ученых относительно возможности инопланетного вторжения. Многие авторитеты с гордостью заявляют, что их «законы войны» никто еще не смог опровергнуть. Очарованные диалектической методологией, они совершенно не осознают, что неопровержимость совсем не означает доказанность. Коаны Нострадамуса и откровения Блаватской так же еще никому не удалось опровергнуть, как и гороскопы от Глобы – случайные совпадения всегда возможны.
Отечественная драконистика
Выше уже акцентировалось внимание на том, что отсутствие принципиальной возможности опровержения – явный признак ненаучности. Нефальсифицируемость «законов войны» лишает их информационного наполнения и делает совершенно бесполезными для практических нужд. Конечно, можно бравировать знаниями «непогрешимых истин», демонстрируя свою ученость, но использовать их для получения осязаемого результата не представляется возможным, если только за таковые не принимать горы исписанной бумаги или защиту очередной диссертации. Многие авторитетные теоретики на полном серьезе полагают, что главное предназначение военной науки – выдвигать футуристические гипотезы. По их разумению есть военная практика, а есть наука, сочиняющая для войск рекомендации, впоследствии ложащиеся в основу руководящих документов. В результате подобного диалектического взаимодействия между футуристической теорией и реальной практикой командир при выполнении поставленной задачи оказывается в ситуации, когда он должен думать одно, говорить другое, а делать третье.
Страсть генерировать вечные законы свойственна не только военной науке. Еще в большей степени мания законотворчества присуща различного рода теориям по управлению персоналом или, как модно сейчас выражаться, по менеджменту. Если, к примеру, в физике формулирование закона – знаковое событие в жизни науки, поэтому, как правило, каждый носит имя своего создателя, то в теории управления законы сочиняются целыми блоками, выдаются на-гора списками, и в смысле авторства все они «сироты». Да что там законы, так, минутное отвлечение. «Ученые-управленцы» ничтоже сумняшеся производят одно «открытие» за другим, нисколько не обращая внимания на то, что их утверждения, мягко говоря, не соответствуют основам современного естествознания.
Создается впечатление, что некоторые отечественные управленческие школы существуют в параллельном мире и соревнуются с фантастами в оригинальности. Так, в одном из учебников по государственному управлению, рекомендованному для вузов, делается удивительное анатомическое открытие. Оказывается, управление – нечто располагающееся между сознанием человека и его деятельностью. В другом учебнике, по-видимому, сочиненном большим знатоком физики, управление определяется как социальное явление, отличающееся независимостью от пространства и времени. А в монографии «Основы управления» автора настигает философское прозрение – механизм управления описывается как связующее звено между теорией и практикой.
Воздействие подобных теорий на сознание полностью соответствует определению «когнитивного оружия». На что будут способны руководители, овладевшие такого рода управленческими знаниями, трудно и предполагать. Хотя можно быть уверенным: предложения, сформулированные по принципу «четкий алгоритм действий и нормированные средства – конкретный результат», их вряд ли заинтересуют. Куда привлекательнее драконистика. Поведение дракона непредсказуемо, аппетиты ничем не ограничены. Естественно, сакральными знаниями о том, как ублажить дракона, обладают только избранные. Под эти цели можно запрашивать средства, объем которых лимитирован лишь готовностью клиента расстаться с определенной суммой денег во избежание внушаемой ему потенциальной угрозы. Не удается запугать – можно сыграть на алчности. Обладая определенным ораторским мастерством, нетрудно убедить обывателя в реальности яркого, красочного, привлекательного мифического существа. Психология среднестатистического человека – готовность скорее поверить в чудо моментального обогащения, нежели в необходимость ежедневного кропотливого труда с фиксированным результатом. Финансовые пирамиды типа МММ, лотереи, займы для погашения займов – наглядный тому пример.
Хотели как лучше
Диалектика удобна универсальной возможностью объяснять наукоподобным языком все что угодно. Этим удачно пользовался Гегель, доказывая, что количество планет в Солнечной системе должно быть ровно семь, по числу известных на то время. Что прусская монархия – самое совершенное государственное устройство, которое только можно представить. А Марксу диалектика позволяла безбедно существовать, промышляя написанием (как правило, в соавторстве с финансово обеспеченным другом Энгельсом) прозы политико-экономического содержания. Большевикам – обосновывать законность захвата и удержания власти.
Во второй половине прошлого века к руководству в СССР пришли наивные романтики, искренне уверовавшие в истинность марксистско-ленинского писания. После этого в результате принятия неэффективных управленческих решений распад государства стал неотвратимым, оказался вопросом времени. «Доброжелателям» оставалось лишь умело подыгрывать прихотям самоуверенных дилетантов. Деятельность наших руководителей того времени метко характеризуется фразой: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Привычка власти поступать по велению сердца без четкого понимания того, к каким реальным последствиям это может привести, устояла и после отказа от коммунистической идеологии, вплоть до начала XXI века.
Возможно, в обществе традиционного уклада искренность, добродушие, сострадание и могут считаться оптимальными чертами характера правителя, но в постиндустриальном мире их явно недостаточно. К современному руководителю помимо общечеловеческих качеств должны предъявляться и другие, сугубо прагматичные требования: рациональность, рассудительность, чувство меры. В процессе принятия решений полагаться только на интуицию, случай и доверительные отношения стало непозволительной роскошью. Слишком высокую цену приходится платить за ошибки, совершенные пусть даже из самых благих побуждений.
Вакцина для цивилизации
Техногенный мир предлагает своим обитателям множество бытовых удобств. Но все имеет обратную сторону. Человек с помощью науки получил возможность повелевать силами природы. При этом, выстраивая вокруг себя искусственный мир, он лишает себя природного начала и ограничений, действующих в естественной среде обитания. Цивилизация требует определенную плату за возможность планировать результаты своей деятельности, предвосхищать наступление событий, контролировать проходящие процессы. Кризис вокруг событий на Украине в очередной раз убеждает: у страны нет друзей, в лучшем случае в межгосударственных отношениях можно рассчитывать на партнерские. Поведение игроков на международной арене в первую очередь мотивируется корыстными интересами и собственной выгодой. В условиях, когда рынки сбыта распределены, а потребляемые ресурсы ограниченны, уповать на искренность и непосредственность в отношениях между себе подобными не приходится. Хорошо это или плохо, вопрос риторический. Это данность, которую должен усвоить государственный деятель в процессе принятия решений.
Можно ли отказаться от плодов цивилизации? Если нет желания разделить судьбу индейцев Северной Америки или аборигенов Австралии, то антисциентизм не выход. Может ли наука решить все насущные проблемы современной цивилизации? Ответ также отрицательный. Наука лишь часть человеческой культуры, и она неспособна заменить собой философию, искусство, религию, политику…
Особое внимание обращает на себя интеллектуальный выверт, доставшийся нам от советских времен: трансцендентные отношения между наукой и философией – понимание последней как науки всех наук, сверхнауки. Для многих воспитанных на вере, что марксистско-ленинское учение «всесильно, потому что оно верно», до сих пор остается откровением, что наука (в смысле science) и философия – две различные сферы человеческой деятельности, хотя и имеющие некоторые общие черты. От непонимания данного обстоятельства страдает как наука, так и философия. Наука, лишенная критериев научности, быстро замещается различными псевдонаучными теориями. Попытки придать философии прагматические черты вырождают ее в пустую софистику. Как результат – цивилизационный код общества становится весьма восприимчивым к воздействию «когнитивной инфекции», с легкостью поддается личному обаянию очередного гуру и начинает воспринимать иллюзорные идеи как реально достижимые.
Понимание причин болезни позволяет предложить конкретные меры по выработке рецепта вакцины против «когнитивного оружия». Формула лекарства довольно проста – развитие науки, получение образования и формирование мировоззрения на основе новейших достижений, умение выявлять и разоблачать псевдонаучные идеи.
Информация