Выстрел в Смольном
80 лет назад, 1 декабря 1934 г., в коридоре Смольного некий Николаев разрядил револьвер в Сергея Мироновича Кирова. Это был видный политический деятель, близкий к Сталину. Разгромив очередную оппозицию, отстранив от должности главу ленинградской парторганизации Зиновьева, Иосиф Виссарионович поставил Кирова на его место. Причем по контрасту с Зиновьевым Сергей Миронович приобрел в Питере значительную популярность. Он и лично нравился Сталину, останавливался у него дома во время приездов в Москву. Генеральный секретарь приглашал его с собой париться в бане – единственного из партийных руководителей. Сталин привлекал Кирова для выполнения весьма ответственных поручений: организовывать единый Комитет по заготовкам после голодомора, расследовать “перегибы” в Казахстане и др. Это был человек, которому генеральный секретарь всецело доверял. По его инициативе Киров был введен во все руководящие органы партии – Политбюро, Оргбюро и Секретариат. Планировался перевод в Москву – с повышением.
Сталина убийство потрясло. Уже 1 декабря вышло постановление правительства, вводившее ускоренное следствие и судопроизводство по делам о терроризме, немедленное исполнение смертных приговоров по таким делам. В действительности подоплека убийства была не совсем политической. У Кирова имелись некоторые “слабости”. Он не пропускал смазливых дамочек, партийных секретарш. Хотя такое поведение в определенной мере было объяснимо. В свое время Кирова оженили на некой Марии Маркус намного старше его, а с годами она стала проявлять признаки психической ненормальности.
Одной из любовниц Сергея Мироновича была латышка Мильда Драуле. Её муж Николаев как раз и стал убийцей. Неуравновешенный коммунист-неудачник в числе других зиновьевцев был уволен, остался без работы. А тут еще и жена изменила с главным обидчиком. Николаева (возможно, не без участия жены) ждало назначение в провинциальную Лугу… Но когда Сталин, приехавший в Питер, лично взял под контроль расследование, обнаружились подозрительные вещи. Сотрудники НКВД уже дважды задерживали Николаева с револьвером, один раз рядом с квартирой Кирова. Оба раза отпустили. О том, что на Кирова готовится покушение, доносила осведомительница Волкова – оставили без внимания. В день убийства телохранитель Борисов отстал от Кирова, заговорив на проходной с охранником. А когда его везли на допрос, случилась авария. Борисов погиб, разбив голову, а кроме него, никто не пострадал. Эти факты не получили однозначного объяснения до сих пор. Но Сталин получил все основания не верить в версию личной мести.
И не поверил. Приказал применить к Николаеву методы “кнута и пряника”, писал: “Кормите его, чтобы он окреп, а потом расскажет, кто им руководил, а не будет говорить, засыпем ему – все расскажет и покажет”. Чекисты еще и пытались противодействовать участию в следствии представителей Иосифа Виссарионовича, не показывали материалов. Сталину пришлось звонить Ягоде и пригрозить: “Смотрите, морду набьем”. Кстати, это опровергает клевету Троцкого и Хрущева о причастности к убийству Сталина. Все факты показывают, что он был заинтересован в выяснении истины, а не ее сокрытии.
Но “засыпать” Николаеву не потребовалось. Этот неврастеник вел дневник, написал “политическое завещание”. В дневнике были найдены фамилии видного зиновьевца Котолынова, троцкиста Шатского. И открылось, что разогнанные кружки троцкистов и зиновьевцев существуют подпольно, что в Ленинград приезжали эмиссары Зиновьева из Москвы. В кружках обсуждалось, как будет развиваться политическая ситуация. Например, утверждалось: “В случае возникновения войны современному руководству ВКП (б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева”. Перемывались кости Сталину и его соратникам, дескать, “все зло от них”. И в этих же кружках вращался Николаев, подкрепляя личное озлобление “идеями”, писал в “политическом завещании”: “…Я веду подготовление подобно А.Желябову… Привет царю индустрии и войны Сталину…”
Так возникли дела “ленинградского центра” и “московского центра”. Выбивали ли признания из арестованных? Но ведь не выбили. В соучастии в теракте не сознался никто. Но подсудимые вовсе не отрицали, что несут “моральную ответственность” за убийство. Что разговоры в их среде могли подтолкнуть взяться за оружие любого. 29 декабря все 14 обвиняемых по делу “ленинградского центра” были осуждены к высшей мере и расстреляны. По делу “московского центра” было привлечено 19 человек, в том числе Зиновьев и Каменев. Их судили за подпольную пропаганду с тяжелыми последствиями. Они также признали “идеологическую ответственность” за случившееся. Получили разные сроки заключения. Зиновьев – 10 лет, Каменев – 5 лет…
Судили и руководителей ленинградского НКВД. Но их коллеги постарались выгородить, дело свели к халатности. Зато НКВД постаралось реабилитироваться чрезмерным рвением. Из Ленинграда провели массовую депортацию “бывших” дворян, офицеров и т.п., хотя они-то уж никогда к зиновьевцам и троцкистам отношения не имели. Теперь их подчистую выселяли в Оренбуржье, Поволжье, Казахстан, Сибирь. По стране покатились аресты за “контреволюционную агитацию”. В основном по доносам: кто-то одобрил убийство Кирова, кто-то сказал “всех бы их так”.
Но убийство Кирова послужило толчком, от которого начали раскручиваться новые нити. Начали открываться такие обстоятельства, которые раньше скрывались или не замечались. Так, после выстрела в Смольном решили проверить охрану Кремля. А когда копнули, за голову хватились. Служба была поставлена отвратительно. Мало того, вскрылся клубок махинаций. Секретарь президиума ВЦИК Авель Енукидзе, заведовавший хозяйством Кремля, оказался замешан во множестве злоупотреблений, коррупции, его уличили и в “моральном разложении” – сексуальных извращениях. Енукидзе и многих сотрудников поснимали с постов, двоих расстреляли, три десятка посадили.
Начались проверки и в парторганизациях, выявляли замаскированные группы троцкистов и зиновьевцев. Но обнаружили не только их. В областях, районах, различных ведомствах образовались, по выражению Сталина, “удельные княжества”. Партийные боссы и чиновники вели себя, как местные “царьки”, хищничали. Сталин провел очередные кадровые перестановки, выдвигая “верных” (или тех, кого считал “верными” себе). В Политбюро ввел Микояна, во главе ленинградской парторганизации поставил Жданова, московской – Хрущева. 4 мая 1935 г. генеральный секретарь обратился напрямую к народу, осудив “неслыханно бесчеловечное отношение обюрократившихся кадров” к простым труженикам, “этому самому драгоценному капиталу”. Призвал рабкоров (рабочих корреспондентов) широко освещать такие случаи в печати.
Но толку было мало. Разве рабкоры не зависели от местного начальства? А проверку коммунистов, начатую в рамках кампании обмена партбилетов, областные руководители фактически саботировали. Покрывали своих знакомых, подчиненных. Несмотря на троекратные указания ЦК, контроль со стороны Главного управления кадров во главе с Ежовым, проверка началась с запозданием на полгода, охватила лишь 81 % коммунистов и, как констатировал ЦК, установка на изгнание троцкистов и зиновьевцев осталась не выполненной.
Однако на дальнейшее развитие событий наложился еще один важный фактор. После убийства Кирова представители сталинского аппарата впервые основательно влезли в работу самого мощного “удельного княжества”, настоящего “государства в государстве” – НКВД. Его руководство уже не могло скрывать и заглаживать всю получаемую информацию. А структуры троцкистов и зиновьевцев все же зацепляли, их дела раскручивались, выявлялись все новые связи. В это же время от внешней разведки поступала информация о контактах Троцкого со своими сторонниками в СССР, о его связях с иностранными спецслужбами.
Попутно всплывали и открытия случайные, но многозначительные. Скажем, в период ревизий по “кремлевскому делу” и проверок охраны в кладовой был найден забытый сейф Якова Свердлова. Вскрыть его смогли далеко не сразу, только при помощи квалифицированного вора-“медвежатника”. А в сейфе нашли золотые монеты на 108,5 тыс. руб., 705 золотых изделий с драгоценными камнями, бумажные деньги на 750 тыс. руб., бланки чистых и заполненных паспортов, в том числе иностранных.…
И в сознании Сталина разрозненные кусочки “мозаики” начали складываться в единую картину. Темные дела Троцкого, Свердлова и их ставленников. “Загадки” в их деятельности. Существование в СССР широкого оппозиционного подполья, связанного с зарубежными центрами, а через них – с иностранцами. И странная повторяемость катастроф, в которые выливались буквально все крупные советские начинания. Получалась картина заговора. Причем заговора не внутрипартийного, антисталинского! Заговора международного. Направленного против Советского государства.
Когда пришло это понимание? Момент можно датировать хоть и приблизительно, но все же достаточно определенно. Конец 1935 – начало 1936 гг. Потому что в феврале 1936 г. начались массовые аресты троцкистов. Без всяких дополнительных поводов, но их стали брали всех, подчистую. А НКВД получил указание пересмотреть дело об убийстве Кирова. Не лишним будет отметить и совпадение. В этот же самый период Сталин начал подозревать, что шеф НКВД Ягода «саботирует» следствие, чего-то опасается.
Тем не менее, 19 августа 1936 г. в Москве начался первый открытый процесс над лидерами “троцкистско-зиновьевского блока”. Перед судом предстали Каменев, Зиновьев, Евдокимов, Бакаев, Мрачковский, Смирнов, Тер-Ваганян, Дрейтцер, Гольцман, Лурье, Ольберг, Фриц-Давид и др. И обвинения им предъявили уже не в создании подпольных кружков, а куда более суровые. В подготовке переворота, диверсий, военного поражения и расчленения СССР. С легкой руки Троцкого, чьи доводы подхватили западные историки, а потом и отечественных “перестройщиков”, все процессы 1936 – 1938 гг принято считать сфальсифицированными, а обвинения выдуманными. Но уже многие современные исследователи – А. Шубин, А. Колпакиди, О. Прудникова, А. Смирнов приводят доказательства, что дело обстояло не так просто.
Да, некоторые показания и впрямь оказываются недостоверными. Но отнюдь не все. А заведомо ложные признания могли быть вызваны не только “чрезмерным усердием” следователей, но и хитростью со стороны самих обвиняемых. Чтобы потом указать на легко проверяемую ложь и упростить свою реабилитацию. К примеру, когда СССР потерпит поражение в войне, сменится правительство. Ведь заговор-то действительно существовал. Троцкисты откровенно распространяли установки об отказе от “конституционных путей” борьбы, о “революционном движении”, связанном с внешним вторжением и пр. Они взяты не из следственных или судебных материалов, а из официальных документов IV (троцкистского) Интернационала.
Различные источники, и не только советские, подтверждают наличие в СССР оппозиционных структур, их связи с Троцким. Допустим, опровергая материалы московского процесса, Лев Давидович отрицал свое знакомство со связным Райхом, о чем говорилось на суде. Но сейчас точно установлено, что Райх тесно сотрудничал с Троцким. Который, стало быть, солгал. А его сын Лев Седов уже после процесса проговорился, что поддерживал контакты с осужденными Гольцманом, Смирновым. Зачем бы он стал клеветать на них и противоречить отцу? Мало того, заговор против Советской России был шире, чем изначально виделось Сталину. Он до сих пор по инерции делил оппозиционеров на “левых”, “правых”, поэтому не относил к врагам Бухарина.
В 1936 г. уже сажали троцкистов, уже находились в тюрьмах Зиновьев с Каменевым, но Бухарин в данное время почему-то считал себя неуязвимым! В этом же году он побывал за границей, в Париже встречался с видными меньшевиками Николаевским, Даном. Рассказал им о внутрипартийной борьбе в СССР, сообщил немало скандальных фактов, действительных или мнимых, которые впоследствии использовались в антисоветской пропаганде. Эта информация взята вовсе не из судебных показаний. Об этом позже написал его собеседник Николаевский. Он вспоминал, что Бухарин выражал желание увидеться с Троцким, говорил: “Между нами были большие конфликты, но это не позволяет мне не относиться к нему с большим уважением”. В разговорах упоминалось о совпадении программ Троцкого и Бухарина по дальнейшему развитию страны: частичный возврат к нэпу, сокращение колхозов, в промышленности – госкапитализм и широкое использование иностранных концессий.
В ходе той же самой заграничной поездки Бухарин выступил на собрании эмигрантов в Праге. По свидетельству Кусковой, он сделал с трибуны масонский знак, “давая знать аудитории, что есть связь между ею и ним, и что прошлая близость не умерла”. А когда Николай Иванович вернулся в Россию, в поезде, следовавшем в Ленинград, он имел секретную встречу с послом США У. Буллитом. Эти сведения взяты тоже не из следственных признаний. Они стали известны только недавно из записок секретаря посла. В частности, Бухарин сообщил Буллиту, что Сталин ведет тайные переговоры с немцами. Если разглашение иностранному дипломату ценнейшей стратегической информации называть не шпионажем, то… как еще это назвать?
Кстати, за рубежом существовали мощные структуры советских спецслужб. Неужели они не “вели” такую фигуру как Бухарин во время заграничной поездки? Если нет, то почему? А если да, то почему столь вопиющие факты о его встречах в Париже и Праге не дошли до советского руководства, а стали известными только от эмигрантов? Даже в последующих обвинениях против Бухарина данные о его зарубежных контактах так и не прозвучали. Да и сам он, когда столь свободно вел себя за границей, очевидно, был уверен – его прикроют, он может себе позволить не осторожничать.
Но можно отметить и еще более загадочные обстоятельства. Оказывается, что связи с зарубежьем в советском руководстве поддерживали не только троцкисты и не только Бухарин. Скажем, 23-29 июня 1937 г. в Кремле прошел пленум ЦК ВКП(б), на котором решались вопросы репрессий против большой группы видных партийцев. Даже в архивах ЦК документы о нем оказались представлены в урезанном виде, а единственный экземпляр несокращенной стенограммы был потом найден в “особой папке” Сталина. Но в пражских архивах Трудовой крестьянской партии впоследствии обнаружились полные данные о пленуме, где были перечислены и выступающие, и содержание выступлений, даже кулуарные разговоры советских вождей! Каким образом, от кого секретнейшие сведения попали в Прагу? Ответа нет до сих пор.
Аналогичные материалы имелись и в Русском Общевоинском союзе (возможно, попавшие через Трудовую крестьянскую партию). А в бумагах, найденных в архиве эмигранта-журналиста В.Л. Бурцева, был отражен даже ход следствия над некоторыми высокопоставленными большевиками, вплоть до того, кто ведет дело, кто на кого дал показания, ссылки на номера документов. Ну неужели в Кремле и на Лубянке действовала агентура эсеров? Или белогвардейцев из РОВС? Или информаторы журналиста Бурцева? Вот в этом, пожалуй, можно усомниться. Остается предположить, что подобная утечка происходила от кого-то из советских руководителей по каналам старой дореволюционной “дружбы” – масонской.
Но, повторюсь, эти факты стали известны лишь много лет спустя. А в августе 1936 г. все обвиняемые процесса сознались в своей преступной деятельности (хотя некоторые с оговорками, признавали не все). Процесс был показательным, он велся без всяких упрощений процедуры следствия и судопроизводства, подсудимым были предоставлены адвокаты. В ночь на 25 августа всем обвиняемым был вынесен смертный приговор, но при этом давалось 72 часа на апелляцию. Им раздали бумагу, ручки, каждый написал прошение о помиловании. После чего… всех сразу же расстреляли.
Это объясняют коварством Сталина. Но не слишком ли странное “коварство”? 72 часа в принципе ничего не решали, уничтожить приговоренных было никогда не поздно. Но они сообщили ценные сведения для дальнейшего следствия, дали показания против целого ряда других видных коммунистов – Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, Пятакова, Радека, Сокольникова, Серебрякова. Можно было провести очные ставки, вскрыть новые связи. Тут-то как раз и стал бы раскручиваться широкий заговор.
И, между прочим, Сталина в это время вообще не было в Москве. Он вместе со Ждановым находился в отпуске на Кавказе. Всем “оформлением” процесса занимался Ягода. “Усердие” с немедленным расстрелом проявил именно он. Может быть, он запросил Сталина, и тот дал подтверждение на казнь? Сделать это было бы не трудно, но никаких следов подобного запроса в архивах не обнаружено. И как раз Сталин был заинтересован в продолжении расследования. А Ягода, получается, оборвал все нити, ведущие к другим подозреваемым. Отметим, что на следующих процессах было иначе. Кое-кто все же выторговывал себе жизнь. А в августе 1936 г. почему-то нет, прикончили немедленно и всех. Вдобавок и всех прочих троцкистов, которых арестовывали в 1936 г., принялись осенью расстреливать в тюрьмах. Без судов, скопом. Опять же, обрывая возможности для дальнейшего расследования. Концы в воду.
Факты показывают однозначно, Сталину действия Ягоды очень не понравились. 25 сентября Иосиф Виссарионович и Жданов направили в Политбюро телеграмму об “абсолютно необходимом и срочном” отстранении Ягоды от руководства НКВД и назначении Ежова. 30 сентября такое решение было принято. Понимал ли шеф карательных органов, что самовольное экстренное уничтожение осужденных и подследственных может навлечь на него подозрение и подставить его под удар? Не мог не понимать. Ведь Сталин уже в деле об убийстве Кирова имел очень серьезные претензии к НКВД. Тогда почему Ягода решился на такое? Из чувства самосохранения, чтобы не вскрылись некие его собственные дела? Позвольте усомниться. Какое же самосохранение, если сам по себе этот шаг мог стать для него (и стал) самоубийственным? Остается предположить, что он получил от кого-то приказ. Приказ от таких сил, чью волю он не мог не исполнить – независимо от последствий. Но сталинские представители, направленные в органы, уже не позволили окончательно спрятать концы в воду. Следствие продолжилось, захлестнуло и Ягоду, и Бухарина, и Радека, и многих, многих других. Грянули грандиозные чистки…
Информация