Собирался ли СССР напасть на Германию?
В свое время много шума наделали сочинения В. Суворова (Виктора Резуна) «Ледокол» и «День-М», где он на основании каких-то косвенных источников утверждает, будто советское нападение на Германию было запланировано на 6 июля 1941 г., причем даже не в связи с германским планом «Барбаросса».Но прежде чем перейти к документальному подтверждению полной несостоятельности подобных утверждений, обратим внимание на общее состояние накануне гитлеровской агрессии советских Вооруженных сил, которые как раз тогда находились в стадии реформирования.
При общем значительном превосходстве в основных средствах вооруженной борьбы над Германией и ее сателлитами советские Вооруженные силы оказались в 1941 году не в лучшей ситуации: для полного укомплектования им катастрофически не хватало танков, самолетов и орудий. Одной из причин ошибок в реорганизации явился допущенный советским руководством фатальный просчет в определении сроков начала войны. Судя по тому, что завершение оснащения формируемых, полная штатная укомплектованность частей и соединений планировались в основном к 1942 году, советское военно-политическое руководство принимало за аксиому, что в 1941 году войны удастся избежать.
Такой вывод Сталин сделал потому, что не верил в способность Гитлера открыть войну сразу на два фронта, повторяя глобальную ошибку германского кайзера Вильгельма II в 1914 году, и был убежден, что не закончив военный спор с Англией и не покорив британцев, фюрер не отважится на крупномасштабную войну с СССР.
Убежденность в этом советского лидера (активно подпитывавшаяся энергичными мероприятиями гитлеровской разведки и пропаганды по дезинформации) привела к тому, что основная часть намеченных мероприятий по укреплению обороны оказалась к началу войны незавершенной. Реформы хоть и шли полным ходом, но все еще только шли, что сильно снижало боеспособность советских Вооруженных сил. Они оказались не полностью укомплектованными, особенно командным составом, современной военной техникой и оружием, имели низкую подвижность, обученность и слаженность, полностью неготовый к боевым действиям тыл.
Любой выпускник военной академии принимает за альфу и омегу, что в подготовке страны и вооруженных сил к отражению возможной агрессии, важнейшую роль играет оперативно-стратегическое планирование. То есть, разработка плана войны, предусматривающего порядок развертывания вооруженных сил, создание группировок войск для ведения военных действий и замыслы первых стратегических операций, а также план мобилизации, в том числе, промышленности.
Исходя из миролюбивой внешней политики
В процессе укрепления обороноспособности страны учитывались принципы внешней политики СССР, содержавшие два ключевых положения. Во-первых, Советский Союз не собирается нападать на кого-либо, стоит за мир и укрепление взаимовыгодных связей со всеми странами; если же наша страна подвергнется нападению, то враг будет сначала отброшен от ее границ, а затем наголову разгромлен решительным наступлением Красной армии. Второе положение было зафиксировано и в военной доктрине. В основополагающем плане «развертывания вооруженных сил Советского Союза на западе и на востоке на 1940 и 1941 гг.» от 18 сентября 1940 г. в отношении «основ нашего стратегического развертывания на западе» было записано: «Активной обороной прочно прикрывать наши границы в период сосредоточения войск. Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение люблин-сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в общем направлении на Кельце, Краков и выйти к р. Пилица и верхнее течение р. Одер».
В последующих, уточненных вариантах плана основополагающее положение об активной обороне, предполагавшей стремительное наступление, неизменно сохранялось. Но надо иметь в виду, что на оборону советские военные специалисты тогда смотрели лишь как на кратковременный этап военных действий, в котором участвует только часть войск, выделенная для прикрытия границы, пока идет отмобилизование и развертывание главных сил для решительного наступления.
В отличие от наших намерений, в германской военной директиве по плану «Барбаросса» ни о какой обороне речь вообще не идет и прямо указывается: уничтожить силы Красной армии в западной части СССР и захватить территорию до рубежа Архангельск, Астрахань, то есть жизненно важные регионы страны.
Последующая разработка плана развертывания Советских Вооруженных сил касалась только изменения и распределения сил по стратегическим направлениям и уточнения их задач.
Вслед за изменениями внешнеполитической обстановки
К весне 1940 г. в результате присоединения к СССР новых территорий значительная часть советских войск вынужденно сменила дислокацию. Многие соединения оказались перемещены на большое расстояние от районов, где они должны были отмобилизоваться по прежнему плану на случай войны в Европе. Теперь Красная армия на многих участках оказалась лицом к лицу с армией Германии. Да и советские Вооруженные силы к этому времени значительно увеличились. План их действий, принятый в 1938-1939 гг., перестал соответствовать обстановке, которая стала угрожающей. Поэтому в Генеральном штабе под руководством его начальника Б.М. Шапошникова к лету 1940 года были разработаны основы нового плана.
В августе Б.М. Шапошников передал К. А. Мерецкову пост начальника Генерального штаба и дела, среди которых были и те, где излагались соображения по стратегическому развертыванию Вооруженных сил. Они-то и стали основой доклада, сделанного народным комиссаром обороны С.К. Тимошенко и начальником Генерального штаба К.А. Мерецковым Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) И.В. Сталину в сентябре 1940 года.
Уже 14 октября «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940-1941 гг.» были одобрены высшим политическим руководством страны, а в следующем месяце нарком обороны дал соответствующие указания разработать конкретные оперативные планы. В феврале 1941 года, после завершения в Генеральном штабе мобилизационной части плана войны, в округах приступили к разработке своих мобилизационных планов. Завершить все планирование намечалось в мае. Однако ввиду продолжавшегося вплоть до 21 июня формирования новых соединений и не прекращавшейся передислокации войск оперативное планирование все еще пребывало в рабочей стадии.
Согласно «Соображениям…», Советскому Союзу «необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе - против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на Востоке - против Японии как открытого противника или противника, занимающего позиции вооруженного нейтралитета, всегда могущего перейти в открытое столкновение». Допускалось выступление на стороне фашистского блока еще и Турции. Основным театром военных действий считался Западный, а главным противником - Германия. В последние месяцы перед войной ожидалось, что вместе с союзниками она развернет против СССР на западе 230-240 дивизий, более 20,5 тыс. орудий, около 11 тыс. танков и свыше 11 тыс. самолетов всех типов, что было близко к истине. Предполагалось, что Япония против СССР выставит 50-60 дивизий, около 9000 орудий, более 1 тыс. танков и 3 тыс. самолетов. Таким образом, по оценке советского Генерального штаба, на Западе и Востоке наши вероятные противники по суммарным оценкам могли иметь против Советского Союза 280-300 дивизий, примерно 30 тыс. орудий, 12 тыс. танков и 14-15 тыс. самолетов.
Начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников полагал, что «Германия вероятнее всего развернет свои главные силы к северу от устья р. Сан с тем, чтобы из Восточной Пруссии через Литовскую ССР нанести и развить главный удар в направлении на Ригу, Ковно (Каунас) и далее на Двинск (Даугавпилс), Полоцк или на Ковно, Вильно (Вильнюс) и далее на Минск». Считался возможным также удар со стороны Сувалок и Бреста на Волковыск и Барановичи. Основными целями этих ударов, логично считали в советском Генштабе, является окружение и уничтожение советских войск в Прибалтике и Белоруссии и последующее наступление на Ленинград и Москву. Кроме того, ожидались удары германских войск из района Люблина на Киев, румынских и немецких - из Северной Румынии в целях окружения и уничтожения советских войск на Правобережной Украине. На северо-западе СССР предполагалось, что финские войска при поддержке немецких соединений будут наступать на Ленинград, Петрозаводск и Кандалакшу, а немецкие - на Мурманск.
«Основным, наиболее политически выгодным для Германии, а следовательно, и наиболее вероятным является 1-й вариант ее действий, то есть с развертыванием главных сил немецкой армии к северу от устья р. Сан», - справедливо считал Б.М. Шапошников. Исходя из декларированной руководством страны политики ненападения и концепции мощного ответного удара, то есть перехода в наступление после отражения натиска агрессора, Шапошников предлагал: «Считая, что основной удар немцев будет направлен к северу от устья р. Сан, необходимо и главные силы Красной армии развернуть к северу от Полесья.
Однако с таким вариантом не согласилось новое руководство Наркомата обороны во главе с Тимошенко и Мерецковым.
Стратегический план ведения войны с Германией строился на неверном предположении, прежде всего, самого Сталина о том, что в случае нападения немецкое командование будет стремиться в первую очередь к захвату экономически развитых районов Украины и Кавказа, а не к прорыву к Москве.
В записке от 18 сентября 1940 г., написанной от руки будущим маршалом (а тогда генерал-майором, заместителем начальника Оперативного управления Генштаба) А.М. Василевским, утверждалось, что Германия нанесет главный удар севернее реки Припять. Основным вариантом развертывания советских войск должен был стать такой, при котором «главные силы сосредоточивались бы к югу от Брест-Литовска».
Однако остальные варианты соображений военного руководства по стратегическому развертыванию советских Вооруженных сил на случай войны, составлявшиеся в 1941 г. практически ежемесячно, коренным образом отличались от сентябрьского: в них развертывание главных сил противника ожидалось «на юго-востоке, от Седлец до Венгрии, с тем чтобы ударом на Бердичев, Киев захватить Украину». Это мнение усугубило исходившую из советских верхов ошибку в определении направления главного удара, и явилось одной из главных причин трагического исхода сражений лета 1941 г.
Советская военная доктрина, придававшая большое значение тылу страны, экономическому фактору в вооруженной борьбе, сделала теоретически верный вывод, что война коалиции буржуазных государств против СССР, в силу его колоссальных ресурсов и возможностей, ни при каких обстоятельствах не может быть молниеносной. Но и срыв целей вражеской коалиции потребует длительного напряжения всех сил советской страны, больше того, сама война растянется на несколько лет. Именно из этого исходил И.В. Сталин, определяя вероятное направление главного удара противника на западе: он считал, что Германия будет стремиться захватить сначала богатые сырьем, продовольствием и экономически наиболее развитые районы Советского Союза - Украину и Кавказ, с тем, чтобы поставить их ресурсы на службу себе. Это вроде бы подтверждалось и данными советской разведки, неоднократно сигнализировавшей о том значении, которое придавали немецкие политические и военные руководители захвату этих регионов. По их мнению (как это звучало в сообщениях агентуры), оккупация Украины должна была лишить СССР его основной производственной базы, от которой зависел в сильнейшей степени весь перевод народного хозяйства страны на военные рельсы.
Все это утвердило Сталина в мысли, что основные усилия германских войск будут сосредоточены не на западном (московском) стратегическом направлении, а на юго-западном украинском. В октябре 1940 г. он настоял, чтобы советский план войны исходил из того, что главный удар на западе противник нанесет южнее Припяти, из района между Седлецом и границей с Венгрией, на Киев в целях оккупации Украины.
О «превентивном» ударе
В 1941 году под руководством нового начальника Генерального штаба генерала Г.К. Жукова, сменившего Мерецкова, работа по уточнению документов оперативного планирования, естественно, продолжилась. Генштаб резонно был встревожен вопросом, как предотвратить завладение противником стратегической инициативы уже в приграничных сражениях. Поэтому в начале мая в Генштабе готовился документ, в котором указывалось на растущую концентрацию немецких войск у советских границ, также справедливо подчеркивалось, что уже отмобилизованная и полностью боеготовая немецкая армия с развернутыми тылами «имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар». Чтобы предотвратить внезапность нападения и захват противником стратегической инициативы, в проекте документа предлагалось «упредитъ» немецкую армию в развертывании и разгромить ее на территории Польши и Восточной Пруссии «в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
Вот на этот-то материал и ссылаются В. Резун и прочие апологеты превентивной войны, обосновывая якобы документально подтвержденные намерения советской стороны «вероломно напасть на гитлеровскую Германию».
Но следует сразу сказать, что этот документ представляет собой всего лишь черновики, испещренные многочисленными исправлениями, на которых отсутствуют подписи должностных лиц. Разумеется, они позволяют реконструировать представления советского военного руководства о характере действий Красной армии в будущей войне. Анализ этих документов подтверждает изложенный в мемуарах советских военачальников факт, что советское военное руководство исходило из ошибочных представлений о начальном периоде войны.
О начальном периоде войны
«При переработке оперативных планов весной 1941 года, -свидетельствовал Г.К. Жуков, - практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений». О том же свидетельствует и А. М. Василевский: хотя руководство Генштаба и исходило «при разработке плана ... из правильного положения, что современные войны не объявляются, а они просто начинаются уже изготовившимся к боевым действиям противником...», тем не менее «план по старинке предусматривал так называемый начальный период войны продолжительностью 15-20 дней от начала военных действий до вступления в дело основных войск страны...».
Заметим, что в «Соображениях...» от 18 сентября 1940 года после постановки задачи войскам Западного фронта «ударом... нанести решительное поражение германским армиям, сосредотачивающимся на территории Восточной Пруссии», предписывалось: «В течение двадцати дней сосредоточения войск и до перехода их в наступление армии активной обороной, опираясь на укрепленные районы, обязаны прочно закрыть наши границы и не допустить вторжения немцев на нашу территорию». Таким образом, «нанесение решительного удара» планировалось лишь на двадцатый день от начала сосредоточения, прикрывать которое следовало «активной обороной».
Отданные Генштабом командованию западных приграничных округов в мае-июне 1941 года директивы, а также с планы прикрытия, разработанные в округах непосредственно перед нападением Германии, показывают, что устаревшие представления о начальном периоде войны сохранялись у командования РККА вплоть до трагических событий 22 июня.
Так, в директивах Генштаба, отданных в мае 1941 г. Киевскому и Западному особым военным округам, задачи на ведение обороны сформулированы недвусмысленно: «Упорной обороной укреплений по линии госграницы прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа. Активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника». Далее определялось количество боеприпасов, которое разрешалось израсходовать до пятнадцатого дня мобилизации. Таким образом, составители директив исходили из устаревшего и вредоносного положения, что немецкие войска по примеру советских также почему-то будут заканчивать сосредоточение и развертывание уже после начала боевых действий. Так, в «Записке по плану действий войск в прикрытии», составленной в ЗапОВО, авиации ставилась заведомо невыполнимая задача: «нарушить и задержать сосредоточение войск противника» (который уже атаковал сосредоточенными и полностью боеспособными дивизиями). В свою очередь, командование Прибалтийского особого военного округа, говоря о задачах разведки, указывало: «Цель разведки - с первого дня войны вскрыть намерения противника, его группировку и сроки готовности к переходу в наступление».
Таким образом, советское военное руководство исходило из заведомо ложного представления о начальном периоде войны, в соответствии с которым начало войны и вступление в сражение главных сил противоборствующих сторон по времени не совпадают. Военные действия, по его мнению, в этот период должны были вестись ограниченными силами всего лишь с целью помешать развертыванию основных сил противника.
Ни в коем случае не провоцировать противника!
В то же время так и оставшиеся в черновых набросках «Соображения...» от 15 мая 1941 года дают основание предположить, что руководство Генштаба в лице Г.К. Жукова и А.М. Василевского было как минимум обеспокоено тем, что Германия имела очевидные преимущества в сроках сосредоточения и развертывания на границах СССР армии вторжения. «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, - указывалось в документе, - она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск». В документе предлагались и необходимые подготовительные мероприятия по отмобилизованию и сосредоточению войск. В одном из интервью незадолго до смерти, которое Г.К. Жуков дал авторитетному исследователю начального периода войны, доктору исторических наук Виктору Александровичу Анфилову (опубликовано «Военно-историческим журналом»), маршал заявил, что прежде чем представить документ И.В. Сталину, С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков решили сначала проверить его реакцию на идею упреждающего удара, и когда очень осторожно завели об этом речь, то «получили недвусмысленный ответ в довольно резких выражениях». Сталин, ни много ни мало, обвинил военных в стремлении спровоцировать Гитлера на нападение, так как широкомасштабные мероприятия мобилизации, сосредоточения и развертывания войск, занятие ими оборонительных сооружений у границы не смогут остаться незамеченными и будут использованы германской стороной как повод для агрессии, которая, разумеется, будет представлена мировому общественному мнению исключительно как законный военный ответ Германии.
Таким образом, в 1939-1941 годах СССР никаких планов войны против Германии не разрабатывал!
А записка не вышла за пределы Генерального штаба и была отправлена в архив, где ее только в 60-е годы и выловили дотошные исследователи типа В.А. Анфилова.
В ожидании дипломатического зондажа
Истолкование рассматриваемого документа как предложение Генштаба развязать войну не имеет под собой никаких оснований вот еще в силу каких причин. Возьмем исходным посылом мнение о том, что составители майских «Соображений ... », учитывая возможность начала войны летом 1941 года, предлагали И.В. Сталину заблаговременно осуществить необходимые мероприятия, которые позволили бы войскам Красной армии упредить противника в развертывании основных сил. Так вот, предполагалось, что столкновение с Германией может произойти только по инициативе последней, и, не будучи уверенным в том, что война все-таки начнется, руководство Генштаба планировало продолжать оборонительные мероприятия в том случае, если нараставшая напряженность в отношениях между двумя странами разрешится как-нибудь иначе, мирным путем. Советское руководство, к сожалению, вплоть до 22 июня не верило в возможность вероломного нападения на СССР (уподобляясь страусу, зарывающему при опасности голову в песок и закрывая глаза на весь предшествующий опыт блицкригов германского вермахта в Европе). В данном случае политическое чутье явно изменило Сталину, искренне рассчитывавшему на то, что началу военных действий будет предшествовать выяснение отношений на дипломатическом уровне, в крайнем случае – какая-либо провокация со стороны Германии. Кроме того, докладываемые Сталину разведсводки и спецсообщения содержали противоречивые сведения о планах Германии и сроках ее вероятного нападения на СССР. Например, резидент политической разведки НКВД в Берлине Амаяк Кобулов без всяких комментариев и резюме докладывал в Москву спецсообщения пользовавшегося его доверием агента «Лицеиста» (ловко подведенного к советской резидентуре гестаповского агента) о том, что прежде чем начинать войну, Берлин выступит с каким-то ультиматумом, например, передать Германии в управление Украину и районы кавказских месторождений нефти. И недаром в заявлении Советского правительства, которое утром 22 июня услышали советские граждане, акцент был сделан на тезисе о «вероломном» нападении.
Вспомним известное признание Г.К. Жукова: «Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов».
Непосредственный свидетель и участник трагических событий тех лет, в 40-е годы начальник Управления спецопераций НКВД (затем МГБ) П.А. Судоплатов так откликнулся на развернувшуюся в начале 1990-х годов дискуссию по поводу советских предвоенных планов. «Должен сказать, однако, со всей ответственностью, - заявил он, - что плана так называемой превентивной войны с Германией не существовало. Жуков и Василевский предлагали упредить немцев в стратегическом развертывании войск в случае начала Германией военных действий».
В заведомо проигрышном положении
Таким образом, советскому руководству, увы, в 1941 году не удалось найти адекватный ответ на проблему, связанную с осознанием неравности стартовых условий двух стран при осуществлении отмобилизования войск и их развертывания, из чего вытекала необходимость признания заведомой проигрышности для советской стороны начального этапа войны в ситуации, когда превентивное нападение по политическим соображениям было исключено. Уже в мае 1941 г., после загадочного перелета заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса в Великобританию, ситуация требовала немедленных действий по форсированию соответствующих мероприятий, пусть даже ценой несоблюдения маскировки. Это была ситуация, о которой русский народ говорит: не до жиру, быть бы живу. И именно это имел в виду впоследствии маршал А.М. Василевский, когда говорил о необходимости «смелого шага вперед» к «Рубикону войны», на что Сталин не решился... Конечно, логику советского лидера тоже можно понять: выступить инициатором начала военных действий в тот момент, когда назревал, как опасались в Москве, англо-германский компромисс, означало бы для СССР не только отказаться от выгод, которые давал ему статус нейтрального государства, но и навязать себе войну с очень сильным и опасным противником, и даже стимулировать примирение между Берлином и Лондоном, чего так опасалась Москва.
Ведь в результате могло случиться так, что СССР пришлось бы вести войну не только против Германии и ее союзников, но и против более широкой коалиции государств, включая Великобритании.
Кроме того, политическое руководство и командование РККА полностью отдавали себе отчет, что страна и вооруженные силы еще не были готовы к войне. Экономика до сих пор не была переведена на военное положение. Производство новых образцов танков, самолетов и других видов вооружения только разворачивалось. Красная армия находилась в стадии коренного реформирования. В этих условиях Советскому Союзу было крайне необходимо оттянуть начало войны хотя бы на один-два года.
А наступательную войну планировала даже Польша…
Как мы уже сказали, изложенные в «Соображениях...» от 15 мая 1941 года планы первых операций РККА носят наступательный характер, что дало ряду историков вроде бы веский повод для обвинения СССР в подготовке нападения на Германию. Однако, подчеркнем, прямой связи между реальным характером действий вооруженных сил и политическими целями войны нет. Наступление и нападение - разные вещи. Безусловно, Генеральный штаб и Наркомат обороны считали, что войска должны были быть готовы разгромить противостоящего им противника в любом случае, иначе зачем бы вообще они были нужны? Советское командование не планировало отступления в глубь страны в духе Отечественной войны 1812 года, рассчитывая с первых дней войны начать борьбу за стратегическую инициативу. Только такой вариант позволял надеяться на успешный исход столкновения со столь мощным противником, каким являлась нацистская Германия. И в этом не было ничего исключительного: все планы крупных держав – участниц как Первой, так и Второй мировой войн, были исключительно наступательными. Даже Польша, ставшая первой жертвой Второй мировой, планировала наступательную войну. Тем не менее никому не приходит в голову обвинять Францию или Польшу в подготовке нападения на Германию только потому, что военные круги этих стран в случае войны планировали действовать «наступательным образом».
Таким образом, «наступательный характер» советской военной доктрины и документов планирования никак не может свидетельствовать в пользу того, что советским руководством будто бы было принято принципиальное решение о нападении на Германию летом 1941 года, или же служить аргументом в пользу некоей особой «агрессивности» СССР.
Поэтому неправомерно использование иными историками выражения «наступательная война» в качестве синонима войны захватнической, агрессивной.
Очевидно, такие исследователи, используя выражение «наступательная война», имеют в виду исключительно способ действия вооруженных сил, вопрос же о целях войны они сознательно оставляют за скобками, исходя из неправомерных посылок.
Кстати говоря, политическое руководство нацистской Германии и командование вермахта, говоря об оценке военных намерений СССР, квалифицировали материально-техническое и кадровое состояние Красной армии как в целом неудовлетворительное и считали, что Советские вооруженные силы не в состоянии вести широкомасштабные наступательные операции. В то же время, зная о неготовности СССР к войне летом 1941 года, германское руководство полагало, что в дальнейшем условия для нападения на СССР становились все менее благоприятными. Гитлеровская верхушка сознавала, что время работает не на него, а на Советский Союз, именно поэтому спешила с нападением. На совещании 27 сентября 1939 года Гитлер откровенно заявил: «Время будет работать в общем против нас, если мы его сейчас же не используем... В военном отношении время работает также не на нас». Не будем представлять Гитлера хроническим параноиком, во всяком случае, в 1941 году: с точки зрения захватнических устремлений Германии это была абсолютно адекватная оценка обстановки.
Такого рода военно-политические соображения, безусловно, повлияли на принятие в Берлине решения о подготовке нападения на СССР. В то же время в нацистском руководстве все более крепло убеждение, что в обозримом будущем Советский Союз не только не собирается предпринимать каких-либо агрессивных действий против Германии, но и не рискнет прибегнуть к превентивным наступательным действиям в оборонительных целях. Как свидетельствует очень красноречивый документ – дневник начальника германского генштаба Ф. Гальдера, Гитлер не раз высказывался в соответствующем ключе. 14 августа 1939 года на секретном совещании руководящего состава вермахта он прямо заявил, что «Россия не собирается таскать каштаны из огня для Англии и уклонится от войны». Позднее, 22 июля 1940 года, он опять со всей определенностью констатировал: «Русские не хотят войны».
Данную оценку разделял, в частности, министр финансов Германии фон Крозиг, который считал, что «СССР выполняет все условия договора (о ненападении 1939 года. – А.П.) и не создает никакой угрозы Германии военной силой». Мнение самого Гальдера совпадала с мнением фюрера: «Россия сделает все, чтобы избежать войны». Непосредственно накануне агрессии, 22 мая 1941 года, Гальдер подчеркивает оборонительный характер всей конфигурации группировки Красной армии в западных приграничных округах, отмечает «решимость русских удержаться на границе» и отсутствие признаков подготовки к наступлению. И недаром уже 7 мая 1941 года Геббельс записал в дневнике: «Русские еще ничего, кажется, не подозревают. Свои войска они развертывают таким образом, что их положение отвечает нашим интересам, лучшего мы не можем и желать».
Справедливости ради заметим, что германские военные специалисты тем не менее не могли не рассматривать превентивный вариант действий Красной армии. В стратегической разработке оперативного отдела ОКВ по подготовке и проведению кампании против СССР от 15 сентября 1940 года приводились возможные варианты действий СССР в войне против Германии, в том числе и такой, при котором «русские захотят нас упредить и с этой целью нанесут превентивный удар по начинающим сосредоточиваться у границы немецким войскам».
Но даже авторы этого документа считали «невероятным, что русские решатся на наступление крупных масштабов, например на вторжение в Восточную Пруссию и северную часть генерал-губернаторства... Видимо, на это не будут способны ни командование, ни войска».
Наиболее вероятным немецкие авторы считали вариант, при котором русские армии «примут на себя удар немецких вооруженных сил, развернувшись вблизи границы...». Причем этот вариант фактически приветствовался как наиболее благоприятный для немецкой армии в связи с тем, что «после поражения в приграничных районах русское командование вряд ли сможет обеспечить организованный отход всей армии».
Подобной оценки действий советских войск придерживалось командование вермахта и позднее, исходя из того, что Красная армия будет только обороняться. В директиве ОКХ по стратегическому развертыванию от 31 января 1941 года прямо говорилось: «Вероятно, что Россия, используя частично усиленные полевые укрепления на новой и старой государственной границе, а также многочисленные удобные для обороны выгодные рубежи, примет главное сражение в районе западнее Днепра и Двины... При неблагоприятном течении сражений, которые следует ожидать к югу и к северу от Припятских болот, русские попытаются задержать наступление немецких войск на рубеже Днепр, Двина».
Ф. Гальдер 22 марта 1941 года оставил красноречивую запись в дневнике: «Я не верю в вероятность инициативы со стороны русских». В таком же духе высказывался генерал-фельдмаршал Г. фон Рундштедт. Это мнение подтверждалось разведывательными сводками, поступавшими в Берлин. Так, даже в сводке № 5 от 13 июня 1941 года Генштаба сухопутных войск Германии отмечалось, что «со стороны русских, как и прежде, ожидаются оборонительные действия».
Схожая оценка возможных действий Красной армии содержалась в донесениях германского посла и военного атташе в Москве. В частности, в мае 1941 года посол Ф.-В. Шуленбург (кстати, сторонник мира с Советской Россией) сообщал в Берлин: «Я твердо убежден, что в международной ситуации, которую он считает серьезной, Сталин поставил целью предохранение Советского Союза от столкновения с Германией. В ходе личной беседы с Гитлером Вызванный в Берлин Шуленбург заявил: «Я не могу поверить, что Россия когда-либо нападет на Германию». Согласившись с этим, Гитлер поразил посла, выразив искреннее недовольство тем, что Советский Союз невозможно даже «спровоцировать на нападение».
В ходе секретных переговоров с министром иностранных дел Японии Ёсука Мацуокой в марте 1941 г. Гитлер и Риббентроп характеризовали позицию СССР соответствующим образом. Подчеркнем: такие источники предназначались отнюдь не для пропаганды и введения в заблуждение общественного мнения и содержат вполне адекватные оценки реальной обстановки.
Повторим, что рассекреченные в 1990-е годы документы советского военно-стратегического планирования не дают оснований для утверждений о подготовке нападения на Германию. Более того, нет достаточных оснований и для утверждений о подготовке Генеральным штабом Красной армии упреждающего удара по сосредоточивающимся у границы немецким войскам.
Конечно, советское руководство готовилось к войне: долгосрочные стратегические планы Гитлера, мероприятия германской армии по подготовке к вторжению с определенного момента не являлись для него тайной, и не реагировать на них оно не могло. Однако СССР не намеревался первым нападать на Германию. Мир даже с человеконенавистническим Третьим рейхом был для Советского Союза во всех отношениях более выгодным, чем вооруженное столкновение с непредсказуемыми последствиями.
Даже выдвигая войска к границе, что настоятельно диктовалось складывавшейся стратегической обстановкой, советское руководство продолжало искать пути преодоления назревавшего тяжелейшего кризиса мирными средствами.
Об этом убедительно свидетельствует хотя бы сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года. В нем, в частности, утверждалось, что «СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными», а также то, что, «по данным СССР, Германия неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям».
Высказанные В. Резуном и иже с ним предположения о том, что СССР мог напасть на Германию в 1942 году или позднее, - также всего лишь спекуляции, не имеющие документального подтверждения. Планы стратегического развертывания на этот период Генеральным штабом Красной армии разработаны не были, ни с какими, хотя бы даже и секретными программными заявлениями по этому поводу руководство СССР никогда не выступало.
Да, в 1942 году СССР чувствовал бы себя более сильным в военном отношении, чем в 1940 или 1941 году. Возможно, ему следовало бы даже заключить военный союз с западными союзниками хотя бы ради того, чтобы пресечь гегемонистские устремления нацистского рейха к мировому господству. Но это отнюдь не означает, что Советский Союз непременно напал бы на Германию. Нараставшая мощь Красной армии в сочетании с крепнувшими военными возможностями Великобритании и особенно США могли стать теми факторами, которые исключили бы саму возможность военного выступления Германии против Советского Союза. И возможно привели бы к тому, что скрытая оппозиция гитлеровскому режиму внутри рейха решилась бы на открытое выступление и установила в своей стране демократическое правление. Тогда бы и Вторая мировая война могла завершиться с гораздо меньшими потерями и другими геополитическими результатами. Но, к сожалению, история не знает сослагательного наклонения. Сама человеконенавистническая природа нацистского государства и закулисные шаги влиятельных западных кругов властно подталкивали гитлеровскую военщину к вооруженному противоборству с Советским Союзом. Таким образом, нападение Германии на СССР являлось неспровоцированной вероломной агрессией. И опровергнуть этот непреложный факт не под силу никому.
Информация