Среднеазиатский инородный фронт
В разгар Первой мировой в самом глубоком тылу Российской империи произошло крупнейшее национальное восстание
25 июня 1916 года Николай II подписал указ о мобилизации мужского «инородческого» населения Туркестана и Степного края в возрасте от 19 до 43 лет на прифронтовые работы — мобилизованных из центральных губерний для рытья окопов уже не хватало. Казахи, киргизы, узбеки, таджики и туркмены ответили консолидированным восстанием: указ как нарочно пришелся на разгар сельскохозяйственных работ и накануне священного для мусульман месяца Рамадана, и, разумеется, был воспринят особенно оскорбительно. При этом как могли «помогали» мятежу большевики и германские агенты.
В ходе восстания и при его подавлении погибли десятки тысяч людей — как местных жителей, так и русских переселенцев. Десятки тысяч кочевников бежали в соседний Китай, а сама жизнь в Средней Азии оставалась неспокойной еще более четверти века — последние «басмачи» были уничтожены Красной армией уже в годы следующей мировой войны. Ну, а в более широком смысле ныне забытое восстание 1916 года стало одним из предвестников грядущего развала империи.
Перегибы в национальной политике
Восстание началось 4 июля 1916 года в таджикском городе Ходжент с расстрела мирной демонстрации, но, как степной пожар, быстро охватило всю огромную территорию от юга Сибири до границ Афганистана, от Каспийского моря до гор Тянь-Шаня. Уже 17 июля властям пришлось вводить военное положение во всем Туркестанском округе.
На протяжении десятилетий историки по-разному интерпретировали суть восстания — от формы классовой борьбы до его антирусского и антиколониального характера и даже «национал-либеральной революции», но все сходились, что главной причиной стали грубейшие ошибки в «национальной политике» царских властей. Несмотря на то, что присоединение казахских земель и завоевание Средней Азии стоило России куда меньших жертв, чем на Кавказе, складывавшуюся там ситуацию нельзя было назвать стабильной. Периодические восстания «туземцев» против «белого падишаха», как в Средней Азии звали русского царя, были привычным делом, хотя и ни одно из них до 1916 года еще не охватывало весь регион сразу.
Генерал-губернатор Туркестана Константин фон Кауфман. Фото: Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images / Fotobank.ru
Российские власти поначалу вели себя довольно гибко, что приносило плоды. Первый генерал-губернатор Туркестана Константин Кауфман демонстрировал уважительное отношение к местной религии и культуре, использовал Коран в своих выступлениях. Для мусульманского населения был сохранен традиционный суд биев (по адату, то есть по обычаям) и казиев (по шариату, то есть по Корану), в религиозную жизнь русские тоже поначалу не вмешивались. При этом жители Туркестана были довольны борьбой «нового начальства» с бандитизмом и работорговлей, относительным уменьшением налогов, от чего они очень страдали при диких средневековых ханах.
Продвинутые слои населения постепенно европеизировались, интегрировались в российское общество, чему способствовало развитие светского образования, появление первых шахт и нефтепромыслов, заводов и фабрик, железных дорог. Росла сама численность среднеазиатских народов. Правда, нередко «европеизация» давала побочные эффекты. Газета «Семиреченские ведомости» в №68 от 24 июля 1907 года писала: «Киргизы успешно воспринимают цивилизацию, хотя и с другого конца. С каждым годом увеличивается на ярмарке число молодых киргизок, состоящих при банях, или же вольно практикующих. Совсем, как на Макарьевской ярмарке».
Но на рубеже веков часто сменявшиеся преемники Кауфмана наделали много глупостей. Например, введение оскорбительного для «туземцев» требования снимать головной убор перед российскими должностными лицами или разделение салона ташкентских трамваев на места «только для белых» и «для черных». Было ликвидировано духовное управление мусульман и долго не разрешалось проводить их съезды — все религиозно-административные дела русские губернаторы взяли в свои руки, периодически запрещался даже хадж в Мекку.
Царские чиновники почему-то усматривали в туркестанских крестьянах и рабочих материал более покорный, чем русские рабочие и крестьяне, так сказать, «даровой», которым можно было распоряжаться как угодно, не боясь их ропота и недовольства. А если даже такое недовольство возникало, ферганский военный губернатор Александр Гиппиус грозил, что «будут строго наказываться военно-полевым судом не только лица, учиняющие беспорядки, но и весь кишлак (селение) или общество, к которому относятся эти лица; что в случае неоказания содействия со стороны населения в изловлении зачинщиков, будут даже медресе и мечети сравнены с землей».
Генерал-губернатор Туркестана Алексей Куропаткин. Фото: Центральный государственный архив кинофотодокументов Санкт-Петербурга
Ничего удивительного в таком положении дел не было — в столицах империи далекий и жаркий Туркестан воспринимали как этакая «Камчатка», место ссылки. Туда отправляли не самых смышленых, а то и попросту проштрафившихся по службе, авантюристов. Многие из «колонизаторов» отличались невежеством и невоспитанностью, почти все не знали и не учили местные языки. Американский дипломат Юджин Скайлер отмечал что «они держат себя завоевателями, ничем не доказывая своего превосходства, за исключением права сильного». А вскоре по «столыпинским» программам власти начали привлекать в Среднюю Азию на «освоение целины» и простых русских переселенцев — казаков, крестьян, что вызвало новые конфликты с местным населением.
С 1896 по 1916 годы только в Акмолинской и Семипалатинской областях (в границах того времени, которые не совпадают с нынешними) поселилось более миллиона крестьян из России. Всего же в центрально-азиатские владения переселилось более 3 миллионов русских. К 1914 году 40% населения Казахстана и 6% населения Туркестана уже составляли русские. Для их расселения у «туземцев» отбирали места зимовок, давно обрабатываемые поля, а жалобы в Переселенческое управление ни к чему не приводили. Туркестанский генерал-губернатор Алексей Куропаткин писал в своем дневнике: «Чиновники произвольно рассчитали нормы земельного обеспечения киргизов и начали нарезать участки, включая в них пашни, зимовые стойбища, насаждения, оросительные системы. Отбирали землю не только годную для устройства селений, но и для развития скотоводства. Именно несправедливое изъятие земель привело к восстанию».
Не хотим быть гастарбайтерами!
Начавшаяся война обострила ситуацию — коренному населению пришлось нести новые повинности: для казахов и киргизов были введены обязательные поставки мяса, массовая реквизиция скота, фуража и даже тулупов. Был введен новый военный налог с кибиток, а также дорожные и другие сборы. Узбеков и таджиков заставляли выращивать «стратегический» и очень трудоемкий хлопок, налоги на них тоже возросли в 3-4, а в отдельных случаях — в 15 раз. В горах Тянь-Шаня с началом войны резко сократились посевы зерновых, урожай упал вдвое. Уменьшилось и поголовье скота.
Казахи Иркештамского аульного общества жаловались, что «им жить положительно невозможно: так как начальник гарнизона вместе со своими казаками разъезжает по аулу, отнимает масло, сено и баранов, а в случае отказать наносит киргизам (киргизами тогда называли и казахов) побои, причем жаловаться не приказывает, ссылаясь на военное положение». В Семиреченской области за первые три года войны у казахов было изъято 1,8 млн. десятин лучших пастбищных и пахотных угодий, а их прежние владельцы выселены в «голодные» пустынные и полупустынные районы. К середине 1916 года общая площадь земель, отобранных у казахского населения, составила 45 млн. десятин. На территории современной Киргизии только в Чуйской области к 1915 году у местного населения было отобрано у киргизов и передано переселенцам более 700 тысяч га земли, в современной Ошской области — 82 тысячи га.
Такая политика оказалась тем более опасной, что в Казахстане и Средней Азии оставалось все меньше русских, в том числе и казаков, служивших главным оплотом власти на местах, которых мобилизовывали на фронт. А теперь «белый падишах» туда же отправлял и «кормильцев» туземных семей — по разнарядке властей предполагалось отправить на военные работы 230 тысяч жителей Степного края (в основном казахов) и 250 тысяч жителей Туркестана. Причем, тяготы предстояло нести самым бедным: богатые казахи могли легко откупиться, за взятку записав себя в какие-нибудь «счетоводы» или «аульные управители», которые призыву не подлежали.
На этом фоне в Средней Азии активизировались германские и османские агенты, которые уже давно распространяли слухи об объявленном султаном «газавате» против неверных, о мнимых успехах османской армии на фронте и ее скором вступлении на земли среднеазиатских народов. Велись даже тайные сборы денег в пользу Турции. Центром османской и германской агентуры стал приграничные города Кашгар и Кульджа в соседнем Китае. В одном из донесений атамана Семиреченского казачьего войска Алексея Алексеева отмечалось: «Есть бесспорное основание считать виновников по агитации, во-первых, некоторые элементы из соседнего Кульджинского района, а, во-вторых, и агентов Германии: решимость главарей бунта созрела и окрепла неожиданно быстро потому, что в их заблуждениях их поддержали чьи-то прокламации, гласившие о слабости России, о непобедимости Германии и о близком вторжении в Русский Туркестан китайцев».
Семиреченские казаки. Фото: scarb.ru
У русских властей имелись данные, что в организации восстания в Семиречье принимали участие известные в Синьцзяне участники Синьхайской революции (в ее результате в Китае была свергнута монархия и провозглашена республика — РП) Ли Сяо-фын и Юй Дэ-хай. Подданные Китая стали зачинщиками и главными организаторами восстаний в горах Тянь-Шаня, из Синьцзяна в Среднюю Азию даже доставлялось оружие. Но все же нельзя говорить, что фактор «иностранных агентов» был решающим — они бы ничего не добились, если бы к 1916 году Средняя Азия не напоминала легкогорючий материал. А «горючим» он стал, в первую очередь, по внутренним причинам. Ведь даже после публикации царского указа о мобилизации еще была возможность для его разъяснения. Вместо этого полиция предпочла вновь грубую силу и просто расстреляла демонстрацию жителей Ходжента.
«Если убьете — будете героями!»
Уже в июле, только по официальным данным, в Самаркандской области произошло 25 выступлений, в Сырдарьинской — 20 и в Фергане — 86. Акции неповиновения были разными по форме: от демонстраций до настоящих партизанских «басмаческих» действий: нападений на чиновников и военных, русских переселенцев. От кочевок вглубь степей и в горы, от бегства в Китай до уничтожения списков призывников. Повстанцы разрушали телеграфные линии, прекратив сообщение между городом Верным (административный центр Семиреченской области, ныне Алма-Ата — РП) и Ташкентом и Центральной Россией, жгли хутора, убивали семьи казаков и русских рабочих. В ходе восстания принимали участие и забастовавшие рабочие угольных копей, нефтяных промыслов, Иртышского пароходства, Омской, Оренбургско-Ташкентской, Среднеазиатской и Транссибирской железных дорог.
Губернатор Алексей Куропаткин 16 августа 1916 года сообщал военному министру Дмитрию Шуваеву: «В одном Пржевальском уезде в имущественном отношении пострадало 6024 семейства русских поселенцев, из коих большинство потеряло всю движимость. Пропало без вести и убито 3478 человек. Вероломно неожиданные нападения на русские селения сопровождались зверскими убийствами и изуродованием трупов, насилия и издевательства над женщинами и детьми, варварское обращение со взятыми в плен и полное разрушение нажитого тяжелым многолетним трудом благосостояния с потерей во многих случаях и домашнего очага».
В традиционно «набожной» Ферганской долине погромами руководили странствующие проповедники-дервиши, призывавшие к «священной войне». Очевидец восстания рассказывал, что они выкрикивали: «Долой белого царя и русских». «Не бойтесь! Если будете убитыми, станете шахидами, то есть жертвами во имя ислама, если убьете — то, будете гази — героями! Создадим мусульманское государство!»
Неподалеку от Ташкента о начале «священной войны» против «неверных» объявил Касым-Ходжа, имам главной мечети городка Заамин. В этой мечети он был провозглашен беком, после чего назначил «министров», убил русского пристава и объявил поход на соседние железнодорожные станции Обручево и Урсатьевская. По дороге войско «бека» вырезало всех попадавшихся на пути русских. Впрочем, восставшие с такой же жестокостью истребляли местных «коллаборационистов» из числа ненавистных «туземных» администраторов-взяточников.
Настоятель Пржевальского городского собора, священник Михаил Заозерский писал о нападении киргизов на русские поселения на Иссык-Куле: «Положение наше было ужасное: Верный в 400 верстах, до Пишпека 370 верст, до Ташкента 833 версты. 10 августа киргизы внезапно, одновременно (значит, у них был заговор) напали на беззащитные русские селения всего уезда, угнали скот, который был на пастбище (село Покровское потеряло около 15 тысяч голов скота), и начали избивать работавших на полях; в селе Преображенском, по словам местного священника, убито в поле около двухсот человек... Пощады русским не было: их резали, избивали, не щадя ни женщин, ни детей. Отрезали головы, уши, носы, детей разрывали пополам, натыкали их на пики, женщин насиловали, даже девочек, молодых женщин и девушек уводили в плен».
Будущий священномученик, отец Евстафий (Малаховский), настоятель храма в одном из иссык-кульских русских сел по прошествии событий писал в рапорте благочинному: «Целую книгу можно написать о зверствах киргиз. Времена Батыя, пожалуй, уступят. Достаточно того, что на дороге попадались трупики десятилетних изнасилованных девочек с вытянутыми и вырезанными внутренностями. Детей разбивали о камни, разрывали, насаживали на пики и вертели. Более взрослых, клали в ряды и топтали лошадьми. Жутко становилось при виде всего этого».
Житель Иссык-кульской котловины Сергей Медведев вспоминал: «По рассказам моих предков во время восстания в 1916 году моя прабабушка спаслась потому, что киргиз, работавший у нее, предупредил о бунте, и она четыре дня пряталась с детьми в камышах. Но часть жителей села пытались спастись в усадьбе местного купца, у которого двор был, как маленькая крепость — с глухим забором вокруг. На угрозы киргиз сжечь всю усадьбу он открыл ворота и все укрывшиеся во дворе были перебиты. Вот такие гримасы истории: киргиз спас русскую семью, а русский сдал своих односельчан на погибель».
Но самыми главными очагами восстания стали Семиреченская и Тургайская области, которые были и районами наиболее интенсивной аграрной колонизации. В Семиречье казахские отряды возглавили просветитель, позднее ставший большевиком и борцом за установление Советской власти, Токаш Бокин и Бекболат Ашекеев. Крупные столкновения повстанцев Семиречья с карательными отрядами произошло у города Токмак и в песках Муюн-Кум. Нападению восставших в этом районе подверглись 94 русских селения, не считая хуторов, заимок и пасек.
Алиби Джангильдин. Фото: Центральный государственный архив кинофотодокументов Санкт-Петербурга
Под Тургаем под руководством Амангельды Иманова и Алиби Джангильдина развернулись настоящие боевые действия, охватившие всю центральную часть Казахстана. Амангельды Иманов был известен в казахской степи еще задолго до восстания как сторонник народной власти, он активно участвовал в революционных событиях 1905-1907 годов, позднее помогал попавшим в тюрьмы казахским революционерам. Алиби Джангильдин к 1916 году был и вовсе «профессиональным революционером», большевиком. Он даже ездил за границу на встречи с находящимися в эмиграции вождями партии, в том числе и с Лениным. «Узнав, что я из Казахстана, — вспоминал Джангильдин, — Ленин очень заинтересовался. Я рассказывал ему о своих мытарствах в царской России и впечатлениях, вынесенных из путешествий по разным странам. Ленин высказался тогда о положении угнетенных царизмом народов и об освобождении колониальных стран». По заданию партии Джангильдин пробрался в Тургай на помощь Иманову.
Восставшие организовались в армию со своим кенесом (военным советом), численность которой в отдельные периоды доходила до 50 тысяч бойцов. С 22 октября 1916 года они даже осадили центр области — город Тургай. Помимо непосредственных участников боев, у Иманова были и резервы, и своего рода центры по подготовке и обучению бойцов, были налажены каналы по снабжению продовольствием и боеприпасами.
Генерал-губернатор Степного края Николай Сухомлинов пытался идти на компромисс и объявил о небольшой отсрочке призыва казахов, но это уже воспринималось как издевательство. Не помогли и призывы лидеров партии казахских национал-демократов «Алаш» Алихана Букейханова и Ахмета Байтурсынова не оказывать сопротивления, чтобы уберечь безоружный народ от ответных репрессий. Русскую администрацию, в свою очередь, они пытались убедить не спешить с мобилизацией и провести подготовительные мероприятия, обеспечить свободу совести, организовать обучение казахских детей на родном языке с созданием для них интернатов и пансионатов, учредить казахские газеты, прекратить выселение с исконных земель и «признать земли, занимаемые казахами, их собственностью», допустить представителей казахов в высшие органы власти. Ведь даже после царского Манифеста 1905 года казахи «внутренней орды» могли выдвигать в Государственную Думу всего одного своего депутата.
«Операция возмездия»
Царское правительство, оправившись от первого шока, перебросило на неожиданно появившийся «Среднеазиатский фронт» целую армию — около 30 тысяч регулярных войск с пулеметами и артиллерией, которым также помогали местные казаки и поселенцы. Солдатам было легче всего расправиться с оседлыми жителями, и потому уже к концу лета в узбекских и таджикских землях восстание было подавлено. Но в горах и степях Казахстана и Киргизии, в пустынях Туркмении с их более мобильными и трудноуловимыми кочевниками бои шли до самой Февральской революции, после чего тоже не прекратились, а лишь приняли новые формы.
При подавлении восстания каратели проявляли жестокость не меньшую, чем сами восставшие — когда солдаты, присланные для усмирения бунта, видели посаженые на вилы головы русских женщин и детей, то их реакция была соответствующая. Были созданы военно-полевые суды, которые с легкостью выносили смертные приговоры, взятых в плен восставших нередко расстреливали на месте даже без такого суда, либо убивали при конвоировании с отпиской «при попытке к бегству». Широко использовалась артиллерия, разрушавшая целые аулы. Были случаи, когда казаки поголовно вырубали шашками все мужское население аулов. Бекболат Ашекеев был публично повешен на горе Бурундай неподалеку от Верного.
В страхе перед репрессиями сотни тысяч казахов и киргизов (по некоторым оценкам — до полумиллиона) стали беженцами, откочевав в Китай. Этот исход называют «Уркун» («Паническое бегство») и оценивают, как новое бедствие: переход через суровые горы стоил жизни тысячам стариков и детей. Жители Китая тоже были не рады новым «голодным ртам» и почти ничем им не помогли. Напротив, многие беженцы были по дороге ограблены бандитами, убиты или угодили в рабство.
16 ноября около железнодорожной станции Топкоим произошло успешное для казахов сражение отрядов Иманова с русскими войсками, после которого повстанцы, однако, все же предпочли рассеяться по степи. Зимой 1916-17 годов упорные бои шли в районе Батпаккара в 150 километрах от Тургая, неподалеку от аулов Татыр, Кожеколь, Тункойма, Шошкалы-копа, Агчиган-ака, Догал-Урпека и Куюк-копа. После Февральской революции февраля войска были отозваны, а казахский аул Дугал-Урпек еще оставался в руках повстанцев. К лету 1917 года число неконтролируемых вооруженных отрядов в степи вновь резко возросло, в конце 1917 года Иманов все-таки захватил Тургай.
Депутат тогдашней Государственной Думы от партии кадетов Василий Степанов говорил, что восстание и его подавление создали «глубокую рытвину между местным населением и властью, превратив их в два враждебных лагеря, в то же время она привела к интенсивному росту национального самосознания народов края».
Смерть без счета
Обеспокоенные ситуацией в Средней Азии, оппозиционные депутаты Государственной Думы уже 21 июля потребовали отложить мобилизацию местных жителей и выработать новые и более адекватные условия их призыва. В августе 1916 года Ташкент, Самарканд, Андижан, Джизак и Коканд посетила группа депутатов во главе с небезызвестным Александром Керенским. Выслушав жалобы местных жителей, собрав материалы о злоупотреблениях в их адрес, они возложили ответственность за беспорядки на местную администрацию, ее грубые ошибки и бестактность во многих вопросах. Депутаты предлагали извиниться перед «туземцами» за злоупотребления, пересмотреть несправедливые изъятия у них земель. Но пока шли обсуждения да заседания, произошла революция и стало уже даже не до подсчета количества погибших.
В итоге за давностью лет, включая еще более «лихие» годы гражданской войны, даже более-менее приблизительное число жертв — понесенных как русскими военными, чиновниками и переселенцами, так и жителями Казахстана и Средней Азии — подсчитать оказалось уже невозможно. В современном Кыргызстане, например, некоторые исследователи говорят, что собственно погибших было не так много. Вот мнение Шаиргуль Батырбаевой, профессора Киргизского Национального Университета имени Жусупа Баласагына: «В науке есть такой метод, когда за основу взяв среднегодовой темп прироста можно исчислить рост численности населения. Я применила этот метод и, допустив отсутствие Первой мировой войны и восстания 1916 года, при 1,3% среднегодового темпа прироста киргизов исчислила рост их численности с 1897 по 1917 год в двух уездах — Пржевальском и Пишпекском. Результат исчисления показал, что если бы не было бы войны, то численность населения достигла бы 357,6 тысяч. Разница составляет 33,6 тысячи человек — это прямые и косвенные потери — погибшие и те, кто бежал в Китай, а также те, кто мог родиться, но не родился у погибших, раненных или сбежавших людей. Во время самого восстания 1916 года погибли четыре тысячи киргизов».
Александр Керенский. Фото: РИА Новости
«Будь это геноцидом, мы были бы все истреблены, тогда откуда бы взялась автономия в составе СССР, какой бы народ остался бороться за независимость?» — говорит хорошо известный как один из крупнейших востоковедов доктор исторических наук Тынчтыкбек Чоротегин.
Но до сих пор многие публицисты говорят, что погибли десятки и даже сотни тысяч (называют даже совсем спорную цифру в 350 тысяч и 40% населения, бежавшего в Китай), что уже напоминает, например, тот же геноцид армян. И потому каждый год в августе в Киргизии проходят траурные мероприятия в память о погибших. Лишь недавно были захоронены кости погибших по дороге в Китай киргизских беженцев, почти целый век пролежавших на перевалах Бедель и Ак-Шыйрак — страна готовится отмечать столетие со дня начала восстания.
Бывший депутат парламента, а ныне общественный деятель Киргизии, Бейшенбек Абдрасаков считает: «Мы не уважаем своих предков, поэтому половина нас вот так бродит в России. Мы возвеличиваем как героев каких-то защитников Афганистана, а своих защитников нашей истинной Родины не то, чтобы вспоминать, захоронили их кости в землю только спустя 90 лет». Он придерживается мнения, что погибших в 1916 году надо считать героями, защищавшими свой народ.
В Казахстане говорят о гибели 3-4 тысяч русских переселенцев (в основном стариков, женщин и детей) и нескольких десятках, возможно, сотнях тысяч казахов. Только в Семиречье были приговорены к смертной казни 347 человек, каторжным работам — 578, тюремному заключению — 129 человек. Но всего вместо запланированного призыва в 480 тысяч душ на рытье окопов удалось мобилизовать лишь немногим более 100 тысяч «инородцев».
Но помимо понесенных жертв ни одна из проблем, стоявших перед регионом, так и не была решена, скорее наоборот — они лишь обострились до крайности. «Повстанчество», продолжавшееся до революции 1917 года, плавно переросло в Гражданскую войну, а потом в войну с «басмачеством».
Многие лидеры восстания 1916 года спустя всего год перешли на сторону «красных» и стали борцами за установление Советской власти в Казахстане и Средней Азии. Амангельды Иманов под влиянием Алиби Джангильдина вступил в ряды РКП(б), формировал первые в Казахстане казахские национальные красноармейские части, помогал красным партизанам в тылу войск Колчака. В 1919 году он был арестован и расстрелян во время так называемого «Тургайского мятежа», поднятого казахскими национал-демократами из «Алаш-Орды» в тылу «красных».
В советское время погибший Иманов был возведен в пантеон почитаемых героев. Его портрет изображали на советских почтовых марках, в честь него называли улицы, о нем писали пьесы, книги, писали картины, снимали кино. А столкновения басмачей с красноармейцами тем временем шли до конца 1930-х годов, а отдельные стычки — даже до 1942 года. В позднесоветские времена проблема межнациональных отношений была загнана вглубь, но с новой силой сразу же вспыхнула в годы перестройки. Среднюю Азию и сегодня нельзя назвать стабильным регионом, там периодически вспыхивают кровавые волнения как на «классовой», так и на «межнациональной» почве.
Информация