Игорь Панкратенко. Почему Китай избегает политики в отношениях с Ираном?
Прибывший 16 февраля с визитом в Тегеран министр иностранных дел Китая Ван И был встречен иранским руководством во главе с Хасаном Рухани с максимальным радушием. Местные СМИ, особенно проправительственные, говорили о той «огромной роли», которую Пекин может сыграть в достижении соглашения по иранской ядерной программе. Настойчиво подчеркивали, что подходы Пекина и Тегерана к основным международным и региональным проблемам полностью совпадают. Между тем идиллия в двусторонних отношениях существует только на официальных приемах. Тегерану все сложнее сдерживать раздражение уклончивой, по его мнению, позицией Пекина по целому ряду вопросов, главный из которых — категорическое нежелание Китая встать на сторону Ирана в его конфликте с Западом и его союзниками в регионе — Саудовской Аравией и Израилем.В Тегеране с большой настороженностью относятся к китайской политике в Ираке, Пакистане и Средней Азии. Впрочем, настороженность эта основана не на каких-то реалиях, создающих угрозу иранским интересам, а на откровенной обиде правящих элит исламской республики. Обиде на то, что в своих действиях на Ближнем и Среднем Востоке Пекин отказывается всерьез принимать в расчет амбиции Тегерана на особую и руководящую роль в регионе. Если брать показатели внешнеторгового оборота, то между двумя странами все обстоит не просто хорошо, а замечательно. 1997 г. — $12 млрд, 2009 г. — $28 млрд, 2012 г. — $36 млрд и, по итогам прошлого года — $47,5 млрд. За период, когда США ужесточили санкционный режим, с 2009 г., рост товарооборота составил почти 60% — более чем убедительное доказательство того, что для Пекина санкции никогда не были и не будут сдерживающим фактором в развитии экономического партнерства.
Однако Ирану этого явно недостаточно, поскольку Китай категорически отказывается предоставить ему статус «эксклюзивного партнера» на том основании, что иранцы занимают последовательную антиамериканскую позицию. По расчетам руководства ИРИ, Пекин должен автоматически предоставить Тегерану статус «единственного союзника» с соответствующими преференциями в экономике¸ политике и сфере военно-технического сотрудничества. Китай от этого отказывается, более того, за последние годы он неоднократно и четко давал понять Тегерану, что ради особых с ним отношений не намерен идти на конфронтацию ни с США, ни с теми, кого Иран считает своими врагами.
До определенного времени Пекин не только поставлял в исламскую республику готовые образцы вооружений, но и передал ряд технологий для иранского военно-промышленного комплекса, касающихся ракетной техники, артиллерийских систем и строительства боевых кораблей и катеров. А итогом сотрудничества двух стран в космической сфере стал запуск в сентябре 2008 г. (с помощью китайской ракеты) совместного искусственного спутника Земли Environment-1. Но как только военно-техническое сотрудничество с Ираном вызвало серьезные предупреждения Пекину со стороны Вашингтона, Китай не только постарался его минимизировать, но и поддержал введение против Тегерана санкций со стороны Совета Безопасности ООН в 2006 — 2008 гг. Впрочем, это ничуть не мешает Китаю продавать в Иран то, что попадает под запреты, которые США и Евросоюза ввели в одностороннем порядке. Скандалы с китайскими фирмами, которые Вашингтон регулярно «прихватывает на горячем» (продаже Тегерану товаров так называемого двойного назначения) и подвергает санкциям, стали вполне обыденным явлением, на которые Пекин практически не реагирует.
И когда летом 2009 г. по политическим мотивам ряд компаний, включая британскую BP Amoco и индийскую Reliance Industries, прекратили поставки бензина в исламскую республику, именно китайские государственные корпорации стали поставлять для иранских потребителей 30 — 40 тыс. баррелей горючего в сутки, треть иранского импорта этого вида топлива. В Тегеране говорят о двуличии и особом «китайском» коварстве, использовании Ирана в качестве «разменной пешки» в отношениях между Пекином и Вашингтоном. Но так ли это на самом деле? Речь идет о том, что иранское руководство откровенно не понимает основные принципы китайской внешней политики, переоценивая свою значимость для Пекина. ИРИ пытается требовать нереального — учета тегеранских амбиций. Будь то Африка, Средняя Азия или Ближний Восток, Китай четко придерживается стратегической линии — практицизм и рациональность, невмешательство во внутренние дела и двусторонние конфликты, уважение выбора народами социального строя и методов развития, равенство и взаимная выгода, решение проблемных ситуаций политическими средствами.
Пекин щедро платит за каждый свой шаг «живыми деньгами». И, что важно на Востоке, не пытается поучать и давать советы по государственному устройству, принимая своих новых партнеров такими, как они есть. Руководство Китая не рассматривало Ближний Восток как «сырьевой придаток», не требует относиться к себе как к «старшему брату», не выдвигает требований к политическому строю и внешней политике. Исходя из принципа «влияние важнее власти», тем более — власти видимой, скажем так, официальной, именно экономические рычаги используются Пекином для продвижения своих интересов, для оформления региона в «открытое акционерное общество». Участие в котором должно приносить (и как рынок сбыта, и как источник природных ресурсов) прибыль китайской экономике, а не служить источником проблем из-за того, что в клубке местных конфликтов Пекин открыто принял чью-то сторону. И благодаря этой выверенной линии Китай сегодня реализует свои политические и экономические задачи в Африке, Средней Азии и на Ближнем Востоке пусть и менее «зрелищно», но куда как успешнее, чем США, Россия или Иран.
Это вызывает все большее раздражение и недовольство в Тегеране. Кроме того, Китай диверсифицирует поставки энергоресурсов, в результате чего Саудовская Аравия — главный противник Ирана в региональном противостоянии — занимает место в тройке основных экспортеров нефти в Поднебесную, а вот Тегеран места в ней лишился. Придерживаясь твердой позиции в отношении того, что законные права палестинцев должны быть удовлетворены, Пекин, тем не менее, стал одним из главных импортеров израильского оружия. Вдобавок, в 2013 г. импорт из Китая в Израиль без учета алмазов впервые превысил по объему импорт из США, и теперь Пекин выступает одним из главных поставщиком товаров и услуг «сионистскому режиму». Однако на этом все раздражающие иранское руководство примеры китайского поведения не исчерпываются. Отметим коротко те места, где Китай «ущемляет» Иран.
Расширение сотрудничества Пекина с Багдадом, в первую очередь, в освоении южных нефтяных полей Ирака, несут в себе, по мнению Тегерана «угрозу ослабления иранского влияния в стране». В 2012 г. Багдад занимал шестое место (после Саудовской Аравии, Анголы, России, Ирана и Омана) в списке ключевых поставщиков сырья в Китай, составляя до 5,8% (около 315 тыс. баррелей в сутки) китайского импорта нефти. Иранское руководство, наблюдая за активностью Пекина в этой стране, всерьез опасается того, что вскоре ему придется вслед за американцами повторять слова, сказанные Робертом Капланом в Wall Street Journal: «Мы освободили Ирак, чтобы китайские фирмы могли беспрепятственно добывать там нефть». Вызывает настороженность у иранцев и активность Китая в пакистанском Белуджистане, который является одним из ключевых узлов «нового экономического пространства Шелкового пути». Пекин не скрывает, что рассматривает Пакистан вообще и, в частности, эту провинцию в качестве промышленной базы для китайских компаний, вывоза производственных мощностей малого и крупного бизнеса и установки сборочных линий.
Тегеран задается вопросом: не станет ли динамично развивающийся пакистанский Белуджистан причиной роста сепаратистских настроений в Белуджистане иранском? Тем более что исламская республика не может инвестировать в регион аналогичный Китаю объем средств. Драматизма в этом вопросе добавляет и то, что Китай недвусмысленно дал понять, что свои отношения с Пакистаном ценит больше, и если придется выбирать, то Пекин отдаст предпочтение сотрудничеству с Исламабадом. Находясь в достаточно сложном положении из-за санкций, серьезно ограничивающих его внешнеполитический потенциал, Иран, тем не менее, претендует на то, что Средняя Азия является сферой его влияния, мол для государств региона именно он является лучшим «транзитным коридором». Потому негативно относится к экономической активности Китая, который, по мнению иранских экспертов, отчего-то должен увязывать со своими претензиями на влияние и «особую роль» Тегерана в Средней Азии.
Причем Иран готов здесь сыграть на российско-китайских противоречиях, предлагая себя каждой из сторон в качестве партнера, наличие которого «усилит» в Средней Азии либо позиции Москвы, либо позиции Пекина. Еще одна причина иранского недовольства — достаточно жесткая позиция Китая в отношении попыток религиозных организаций ИРИ заниматься пропагандой исламский ценностей в непосредственной близости от западных границ КНР. Напомним, что когда бывший президент Ирана Хатами предложил «помощь» в урегулировании проблем с мусульманами Синьцзяна, китайская сторона вежливо, но настоятельно посоветовала никогда больше не поднимать эту тему.
Во время визита министра иностранных дел Китая в Тегеран Рухани заявил о том, что Иран готов присоединиться к проекту «нового Шелкового пути», точнее — к сухопутной его части. Если тем самым он рассчитывал, что в ответ последует признание исламской республики «эксклюзивным» партнером Пекина, то откровенно просчитался. Китай выработал оптимальную форму взаимоотношений с Ираном — максимально использовать возможности рынка этой страны для нужд собственной экономики, но при этом не давать втянуть себя в конфликты, существующие у Тегерана с другими странами, и не поощрять его амбиции на Ближнем и Среднем Востоке. Безусловно, это вызывает откровенное раздражение иранского руководства. На что Пекин отвечает широкой улыбкой и новыми экономическими проектами, от которых Тегерану все сложнее отказываться.
Информация