Гибридная война: проблемы и перспективы постконфликтного урегулирования
19 февраля 2015 года в нашей редакции прошел ставший уже традиционным экспертный круглый стол, организованный независимым экспертно-аналитическим центром «ЭПОХА». На этот раз в качестве темы для творческой дискуссии была вынесена проблема постконфликтного урегулирования в войнах нового типа, которые сегодня часто именуются войнами «управляемого хаоса» или гибридными войнами. О сущности и содержании этих войн шла речь на предыдущих экспертных круглых столах, проходивших в редакции «Независимого военного обозрения».
Споры и дискуссии на круглом столе были яркими и эмоциональными, эксперты затрагивали различные аспекты постконфликтного урегулирования, и не всегда их оценки совпадали. Однако в главном все были едины.
Во-первых, в современных геополитических условиях проблема урегулирования военных конфликтов стала неимоверно трудной, требующей огромных усилий международного сообщества. Во-вторых, в нынешнем взаимосвязанном и взаимозависимом мире любая акция или провокация в дальнем уголке земного шара легко может привести к региональному или даже глобальному военному конфликту. И, в-третьих, в современном мире существуют силы, которые, даже вопреки инстинкту самосохранения, готовы ввергнуть человечество в пучину Армагеддона.
Ниже приводятся краткие тезисы экспертов, принявших участие в дискуссии на круглом столе.
«ХОЧЕШЬ МИРА – ПОБЕДИ МЯТЕЖЕВОЙНУ!»
Юрий Балуевский, генерал армии, начальник Генерального штаба ВС РФ (2004–2008)
Постконфликтное миростроительство всегда было и, уверен, будет серьезной проблемой и испытанием как для отдельного государства, так и для международных организаций. Особенно сегодня, когда на смену миропорядку, определенному Ялтинскими и Потсдамскими договоренностями середины ХХ века, приходит новый миропорядок с кардинально иной геополитической конфигурацией. Ставка США любой ценой удержать лидерство в мире, навязать свои ценности, указать другим странам их место в международных и экономических условиях этого миропорядка ведут к нарастанию конфликтности в мире.
Тревожит то, что курс США и их союзников направлен на переформатирование населения неугодных им стран через их хаотизацию. Эта цель достигается различными способами с применением всех современных информационных, коммуникационных и социальных технологий. При этом военные конфликты (внешние и внутренние) получают красивые названия: «сетевая» и «кибервойна», а теперь и «гибридная война»!
Что такое гибридная война? Новая форма или же забытая старая?
Есть разные трактовки данного понятия. В результате уже специалисты порой не могут понять друг друга. Как бы нам в этих научных изысках не уйти далеко от сущности. От тех положений, что давно наработаны военной наукой.
На тему деградации военного искусства я уже выступал на страницах «Независимого военного обозрения» в августе 2014 года с присутствующим здесь моим коллегой полковником Мусой Хамзатовым. Со временем эта проблема, по нашему мнению, только усугубляется…
По сути, война была и остается кровавым и бесчеловечным делом, несущим горе всем ее участникам. Скорее даже можно говорить, что внутри красивой обертки из завораживающего названия любой современной войны мы увидим тенденцию к нарастанию жестокости и негативных последствий.
Теперь непосредственно о проблемах постконфликтного урегулирования. Из-за формата нашей встречи буду говорить тезисно.
Новым специфическим фактором, значительно усложняющим процесс постконфликтного урегулирования, является тесное переплетение (вплоть до слияния) в зоне конфликта интересов государственных субъектов, сетевых повстанческих и террористических организаций и транснациональной организованной преступности. Поэтому так трудно не только оперативно и быстро разрешить накопившиеся противоречия, но и просто разобраться в ситуации.
Геноцид, организованная преступность, терроризм, торговля оружием и наркоторговля, межнациональная и межконфессиональная напряженность все чаще становятся причиной затягивания по времени вооруженных конфликтов, затрудняя их урегулирование с помощью международных организаций.
Негативное влияние на постконфликтное урегулирование оказывает и ожесточение военных конфликтов.
В принципе все это было и вчера, и позавчера и не является чем-то уж совершенно новым. Но сегодня новые информационные и технологические возможности позволяют делать это более эффективно, глубже поражая ментальную основу противника, населения страны и международной общественности.
Как следствие постконфликтное урегулирование становится все сложнее, все продолжительнее. Дефрагментация народа государства – жертвы агрессии, появление в нем в ходе боевых действий новых акторов международных отношений, разложение, а зачастую и прямое уничтожение части элиты всех сторон конфликта делают процесс его урегулирования очень сложным, требующим порой многих лет целенаправленной работы по восстановлению мира и спокойствия.
Сегодня требуется проведение комплексной миротворческой политики, обеспечивающей оперативное восстановление миропорядка на постконфликтном пространстве и минимизацию рисков возобновления конфликта.
Важной проблемой постконфликтного урегулирования даже сегодня, в век информационных технологий, является отсутствие координации между всеми участниками решения разноплановых, «гибридных» задач. Ситуация порой плохо координируется не только между ведомствами различных государств – участников постконфликтного урегулирования, но и между ведомствами одной страны. Это часто затягивает процесс постконфликтного урегулирования.
Необходимо, на мой взгляд, активизировать процесс развития и совершенствования нормативно-правовой и теоретической базы постконфликтного урегулирования. Многие принятые в ХХ веке документы нуждаются в пересмотре и корректировке с учетом полученного международного опыта последних десятилетий, в том числе и на пространствах СНГ.
Не менее важно совместное обучение и подготовка военного, полицейского и гражданского персонала для участия в миротворческих миссиях в ходе гибридных войн.
Пришло время и для более интенсивной отработки мероприятий постконфликтного урегулирования в рамках организации и ведения территориальной обороны в регионах еще в мирное время. Как бы странно сейчас это ни звучало...
Остро стоит и другая проблема постконфликтного урегулирования – кадры. Сегодня, как никогда за последние 50–70 лет, во весь рост встала проблема наличия специалистов в области постконфликтного урегулирования – носителей творческих, здравых, понятных, приемлемых идей и людей дела, хороших организаторов. К сожалению, этой проблеме мы не уделяем должного внимания. В то же время развитие техники, технологий и социальных наук требует опережающего осмысления новых проблем, выработки предложений, направленных на недопущение военных конфликтов, минимизацию их последствий.
Сегодня мы просто обязаны очень внимательно следить за развитием обстановки в мире, особенно в тех странах, по которым уже прокатилась кровавая весна. А ситуация в мире непростая. И опасно строить иллюзии, что государства, являющиеся организаторами и спонсорами цветных революций последних лет, могут пожалеть какой-либо народ.
Все признаки свидетельствуют о том, что у ряда политических деятелей Запада присутствует желание продолжить превращение государственной элиты неугодных стран в сообщества людей, не имеющих собственной идентичности, готовых беспрекословно выполнять все требования, которые они им предписывают.
В свое время великий отечественный классик Михаил Лермонтов, осмысливая состояние современного ему российского общества, заметил: людей кормили сластями, у них от этого испортился желудок. Для лечения нужны горькие лекарства, едкие истины. Сегодня эти слова актуальны для всех: и для жителей Запада, и для нас.
Сегодня Запад прилагает все усилия, чтобы сделать Россию мировым изгоем. «Мы мобилизовали и возглавили международные усилия по наказанию России» – это записано в «Стратегии национальной безопасности» США, принятой в феврале текущего года. Так что война против России продолжается, и цели в ней планируется достичь путем первоочередного применения информационных и коммуникационных технологий, политических и иных провокаций для нагнетания антироссийских настроений в мире.
Чтобы не стать статистами в том ужасном «шоу», которое назвали цветными революциями, и не стать участниками пресловутых гибридных войн, не скатиться в запланированный нашими недоброжелателями хаос, нам надо горькое называть горьким, плохое – плохим. И принимать соответствующие меры, искать себе союзников, заключать с ними союзы, чтобы ни у кого не возникало мысли о возможном безнаказанном переформатировании России. Мы хотим мира – значит, нам надо не допустить мятежевойну на нашей территории.
ВОЙНЫ СОВРЕМЕННОЙ ЭПОХИ: ВОЗМОЖНО ЛИ ПОСТКОНФЛИКТНОЕ УРЕГУЛИРОВАНИЕ?
Игорь Попов, научный руководитель независимого экспертно-аналитического центра «ЭПОХА»
Войны в любом случае когда-нибудь подходят к своему концу, даже те, что длились десятилетиями. Но бывают ситуации, когда война заходит в тупик: ни у одной из сторон не хватает сил, средств, воли и решимости добиться победы. История знает много примеров затяжных, пролонгированных войн и вооруженных конфликтов, когда горячие стадии сменялись относительно спокойными этапами, чтобы затем вновь вернуться к кровопролитным столкновениям. Эта тенденция в современных геополитических условиях становится все более и более распространенной.
Десятилетиями идут кровопролитные конфликты на Ближнем Востоке, в Ираке и Афганистане. Уже не один год полыхает Сирия. Человечеству брошен новый вызов со стороны ИГ. Через 70 лет после Великой Победы над фашизмом война пришла на земли Донбасса и Луганщины, в непосредственной близости от границ Российской Федерации.
Эти войны и вооруженные конфликты отличаются хаотичностью; вовлеченностью широкого спектра участников; действием регулярных и иррегулярных формирований, применяющих нестандартные формы и способы ведения вооруженной борьбы; возрастанием роли и значения невоенных средств в арсенале войны (диверсий и провокаций, информационных операций, операций в киберпространстве, финансово-экономических инструментов воздействия, операций когнитивного воздействия и др.); чрезвычайной жестокостью и массовыми преступлениями против человечности. Не случайно в этом контексте политологи и военные эксперты говорят о таких феноменах, как война управляемого хаоса или гибридная война.
Война в современную эпоху однополярного мира является прежде всего цивилизационным феноменом именно в том смысле, который вкладывал в понятие «цивилизации» С. Хантингтон. Под этим углом зрения война невозможна между развитыми, цивилизованными государствами Запада. Война в этой парадигме является уделом бедных, «недоразвитых», «недоцивилизованных», «несостоявшихся» государств. Война всегда может и должна вестись «где-то там», далеко от своего дома – в Африке, Латинской Америке, Азии или в крайнем случае на периферии Европы – на Балканах или Украине. Западные державы в этой ситуации всегда выступают в благородной роли освободителей, спасителей и защитников.
Грязная сторона войны – геноцид и массовые убийства, разрушение среды обитания людей, голод и холод, эпидемии и антисанитария, отчаяние и безысходность всегда выпадают на долю тех самых «недоцивилизованных» стран и регионов, которым уготованы системный хаос, социальные потрясения, экономическая деградация. Истинные причины, движущие силы и цели войн при этом чаще всего остаются за кадром, хотя слишком часто формальная логика рассуждений в поисках ответов приводит на «цивилизованный» Запад.
Практическим следствием этого является то, что революции, войны и вооруженные конфликты в разных регионах земного шара возникают скорее не по объективным причинам, а как следствие воздействия неких внешних сил. По большому счету от вовлеченных в конфликт сторон не так уж много и зависит.
Киевский майдан показал, как немного нужно, чтобы инициировать вооруженный конфликт. Фото Reuters
Отсюда и вывод о том, что постконфликтное урегулирование сегодня недостижимо в формате участия только непосредственных сторон конфликта, даже при наличии доброй воли последних и при международном миротворческом содействии. Судьба урегулирования внутригосударственного конфликта, не говоря уж о межгосударственном военном конфликте, часто оказывается в сфере интересов неких внешних игроков-«заказчиков», способных оказывать самое серьезное, а иногда и решающее влияние на ход, исход и итоги любого политического кризиса или конфликта.
В связи с этим возникает вопрос о принципиальной возможности урегулирования современных и будущих военных конфликтов. Все зависит от того, какой именно смысл вкладывается в понятие «постконфликтное урегулирование».
Любые военные конфликты (войны) гипотетически могут закончиться одним из двух состояний:
– окончательным разрешением комплекса непримиримых противоречий, претензий, обид, то есть победой одной из сторон, и тогда противная сторона выполняет все условия и требования победителя (безоговорочная победа);
– решением (как правило, временным) проблем в отношениях между сторонами конфликта на тех или иных основаниях, и тогда в дело вступают дипломаты и политики, которые как раз и должны, часто при помощи международных посредников, найти удовлетворяющий все стороны компромисс.
Очевидно, что в первом случае никакого урегулирования конфликта по определению не требуется. Победитель навязывает свою волю проигравшей стороне, и последняя, если ей позволят, может заняться «зализыванием ран», восстановлением экономики, социальными проблемами.
Во втором случае как раз и требуется постконфликтное урегулирование, которое охватывает фактически все сферы жизни и деятельности затронутых войной акторов. Это неимоверно сложная задача хотя бы потому, что в современных военных конфликтах становится затруднительным вообще определиться с составом участников. Гражданская война на Украине – наглядный тому пример. С одной стороны, Киев на официальном уровне в упор не видит ДНР и ЛНР (международная формула: «С террористами переговоры не ведутся»), а с другой стороны, центральная власть не контролирует огромное количество добровольческих батальонов, тербатов и других формирований «частных» олигархических структур. Так кому, с кем и о чем договариваться?
Ситуация в Сирии еще более сложная: правительственным войскам Башара Асада противостоят силы разношерстной оппозиции, в рядах которой воюют тысячи боевиков со всего мира. Запад не признает легитимно избранного у себя в стране президента Сирии и поддерживает так называемую умеренную оппозицию. Вполне ожидаемое следствие – появление ИГ.
Вывод, к сожалению, формируется пессимистичный: военные конфликты нового типа, свидетелями которых мы являемся в настоящее время в разных регионах мира, являются продуктами социальных манипуляций и развиваются по жестким апокалиптическим сценариям, написанным для них некими внешними силами. Постконфликтное урегулирование таких конфликтов, если на то не будет одобрения «заказчиков», возможно только в формате временного решения проблем. Пока не будет соответствующего сигнала от истинного «заказчика», конфликт будет тлеть и кровоточить дальше.
В этом контексте роль ООН и других международных институтов и инструментов миротворчества, как свидетельствует, например, опыт расчленения бывшей Югославии, представляется крайне ограниченной.
ГИБРИДНАЯ ВОЙНА: КОМУ НУЖЕН МИР?
Муса Хамзатов, главный аналитик независимого экспертно-аналитического центра «ЭПОХА»
Анализ характера вооруженных конфликтов последних лет позволяет утверждать о появлении в их содержании ряда новых особенностей, непосредственно влияющих на постконфликтное урегулирование.
Прежде всего конфликты перестали вписываться в рамки простой черно-белой конструкции: это военный конфликт, а то – вооруженный конфликт; эта сторона конфликта легитимна, а та – нет; требования этой стороны законны, а другой – незаконны и т.п. Однозначности не стало во всем.
Особенно деструктивные последствия для универсальной миротворческой практики имеет проповедуемый Западом принцип «кто не с нами, тот против нас». Он существенно дестабилизирует мировое сообщество, ведет к многочисленным вооруженным конфликтам и гуманитарным катастрофам.
Негативную роль играет и стремление некоторых стран закрепить статус однополярного мира, сложившегося после распада СССР, используя для продвижения своих интересов в том числе и механизмы миротворчества. Как следствие – ООН все чаще затрудняется в определении своей позиции к тому или иному вооруженному конфликту и его урегулированию.
Отдельного внимания заслуживает ряд других, не менее важных факторов, осложняющих процессы современного постконфликтного урегулирования: глобализация; девальвация роли ООН; значительный рост роли негосударственных акторов конфликта; деградация среднего класса; урбанизация; новые технологии войны (в том числе децентрализованное планирование и исполнение; сочетание традиционных и нетрадиционных тактик, основанных на миниатюризации и повышении боевой эффективности вооружения и т.п.); широкое использование социальных технологий.
Кратко остановлюсь только на факторе глобализации.
Казалось бы, процесс всемирной экономической и финансовой интеграции должен только положительно сказываться на практике постконфликтного урегулирования. Ведь у мирового сообщества появились мощные рычаги сосредоточения экономических усилий для быстрого восстановления пострадавших районов или экономик. Но на практике этого не происходит.
Посмотрим, к примеру, на ситуацию в Ливии и Ираке. Если опустить многочисленные частные факторы, влияющие на постконфликтное урегулирование в этих государствах, то мы видим, что прошли годы после насильственной смены Западом их политического руководства, а порядка нет. Внутренние конфликты разгораются с новой силой, гибнут десятки тысяч простых людей, а о миротворческих операциях никто не говорит. Экономики никто не восстанавливает. Никто не спешит создать их гражданам человеческие условия. Почему? Ответ и прост, и страшен своей очевидностью: в условиях глобализации их основные производства уже замещены экономиками других стран. В первую очередь тех, кто обеспечил изначальную хаотизацию.
Вывод: организовывать постконфликтное урегулирование и восстанавливать основные отрасли экономики государств, ставших жертвой переформатирования в результате цветных революций, гибридных войн или других новых технологий, никто не будет. В условиях глобализации замещение игроков, выпавших из мировой экономики, происходит слишком быстро.
Этот вывод в полной мере относится и к Украине. К несчастью для его народа, спонсоры евромайдана при самом горячем желании своих отдельных представителей не смогут пойти против объективных экономических законов. Восстановить промышленность Украины для Запада означает в какой-то степени свернуть свою. На что никто не пойдет. Особенно это было бы глупо в условиях продолжающегося мирового экономического кризиса. А дураков на глобальной шахматной доске нет. Точнее, они очень быстро выбывают из игры…
Поэтому последствия современного военного конфликта для любого государства – жертвы агрессии есть и будут одинаковыми: вялотекущая война «всех против всех»; деградация и дезинтеграция; кабальные договоры с «друзьями» на восстановление экономики и инфраструктуры; экономическое рабство. А со стороны «мирового сообщества» – вялая имитация попыток постконфликтного урегулирования.
Применительно к населению Украины это означает только то, что огромные кредиты, которые ей сейчас даются различными международными организациями, направлены не на то, чтобы реально помочь, а на то, чтобы обеспечить ее долговую зависимость на многие десятилетия вперед. И сможет ли когда-нибудь Украина рассчитаться с такими долгами (а они наверняка только будут увеличиваться!) – очень большой вопрос. И такая участь ждет любую страну – жертву очередной цветной революции.
Подтверждением данного вывода является тот факт, что кредиты Украине выделяются, несмотря на то, что ее положение часто не соответствует самым элементарным требованиям к заемщику, прописаным в уставах самих кредиторов. Как говорится, «только бизнес, ничего личного»!
В арсенале современных «кукловодов», уверенно ведущих свою очередную жертву в экономическое рабство, есть сегодня целый ряд новых приемов. В частности, проблемой для постконфликтного урегулирования стал значительный рост роли негосударственных акторов военного конфликта в его разрешении. Конфликтующие стороны, прекратив активные боевые действия, порой неспособны сами прийти к политическому урегулированию имеющихся противоречий. Одна из причин – действия третьей силы. Миниатюризация и повышение боевой мощи оружия позволяют небольшим группам боевиков неизвестной принадлежности эффективно срывать миротворческий процесс. И таких технологий, к сожалению, много.
В заключение хотел бы отметить ряд основных условий, без соблюдения которых нельзя добиться постконфликтного урегулирования:
реальное желание мировых лидеров прекратить конфликт;
государственная стабильность в сопредельных странах;
оказание массированной гуманитарной помощи международным сообществом;
оперативное восстановление экономики и социальной структуры.
События на Украине, продолжающиеся с начала 2014 года, показывают, как немного нужно для того, чтобы инициировать вооруженный конфликт, и как сложно восстановить даже хрупкий мир. Мир, нужный всем.
Но не все это, к сожалению, понимают.
ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ В АФГАНЕ
Норат Тер-Григорьянц, генерал-лейтенант в отставке, заместитель начальника Главного штаба Сухопутных войск ВС СССР (1983–1991)
С проблемами постконфликтного урегулирования впервые мне довелось столкнуться в Афганистане в 1980 году, где в составе Ограниченного контингента советских войск пришлось в должности первого заместителя командующего – начальника штаба 40-й армии с нуля не только организовывать боевое применение и быт подчиненных войск, но и помогать налаживанию мирной жизни местного населения.
Участие советских войск в боевых действиях на территории Афганистана изначально не предполагалось. Даже не был определен порядок применения оружия для самообороны. Считали, что советские войска возьмут под охрану важные промышленные и другие объекты и станут гарнизонами, а с боевыми отрядами оппозиции будут воевать части афганской армии. Исходили из того, что регулярная армия с современным оружием сможет быстро разгромить пуштунских партизан, вооруженных старым оружием и не имеющих современных средств связи и разведки.
Никто и предположить не мог, что США начнут новый тип войны, который теперь называют гибридной. Целенаправленно будут накачивать регион оружием и специалистами, провоцировать правительственные и советские войска на ведение огня по кишлакам и другим мирным объектам. Оказывать боевикам широкую дипломатическую, информационную и финансовую поддержку. Именно вмешательство США, на словах выступавших с трибуны ООН за мир в Афганистане, сделало эту войну такой кровавой и затяжной.
Согласно официальной версии, помощь США моджахедам началась в 1980 году, после ввода Советской армии в Афганистан. Но как стало известно уже после распада СССР, секретный указ, санкционирующий финансирование антиправительственных сил в Афганистане, президент США Картер подписал еще 3 июля 1979 года. За полгода до принятия решения советским руководством о вводе войск в Афганистан! Откуда они знали, что Советская армия войдет туда? Сами спланировали? Невольно поверишь в конспирологическую версию об «агентах влияния» в руководстве СССР.
США со временем смогли создать достаточно эффективную систему обеспечения моджахедов. Потоки боевиков, поставки оружия и всех необходимых материальных средств шли в Афганистан из-за рубежа на конвейерной основе.
Каналы снабжения моджахедов перекрыть не удавалось, так как шел практически непрерывный поток небольших караванов. Борьба с ними была похожа на борьбу с пчелиным роем: вроде видишь всех, а убить из винтовки конкретную пчелу или тем более поразить весь рой – очень трудно. Ситуацию усугубило подключение к этой коварной игре других региональных игроков: Китая, Саудовской Аравии, Пакистана и Ирана.
Проблема заключалась и в том, что моджахеды действовали под прикрытием населения. Боевые действия проходили нестандартные: это были партизанские и террористические действия с последующим переходом к классическим действиям или мятежные действия, включающие терроризм.
26 лет назад советские войска были выведены из Афганистана. На Западе не скрывали радости по этому поводу, подчеркивая свою роль в подготовке и снабжении боевиков. И чему радовались? Ни нам не дали наладить мирную жизнь в Афганистане, ни сами не смогли! Весь их восторг от «демократизации» Афганистана закончился в сентябре 2001 года, после террористической атаки на США. Сами ввели туда свои войска 14 лет назад и чего добились? Заявленные цели и задачи остались невыполненными.
В результате война почти полностью разрушила и так не очень развитую экономику страны. Военно-политическая обстановка по-прежнему нестабильна. Ни ИСАФ (Международные силы содействия безопасности в Афганистане), ни НАТО не смогли решить на практике своих задач.
Страшно то, что жертвы среди гражданского населения всеми сторонами конфликта считаются побочным эффектом. А эти жертвы огромны. Например, только в 2014 году, по оценкам ООН, в стране погибло более 10 тыс. мирных жителей.
Афганистан сегодня стал «серой зоной», благодатной территорией для вербовки и тренировки боевиков. Метастазы терроризма оттуда легко проникают на территорию Туркмении, Киргизии, Узбекистана и Таджикистана. России вместе со всеми этими республиками и Казахстаном необходимо принять срочные меры по системному противодействию угрозе гибридной войны с этого направления. Это очень и очень серьезная угроза для всех нас.
Геостратегические противники России осуществляют свое наступление на постсоветские государства со всех сторон, сообразуясь с местными условиями. Сценарии могут быть разные. На Кавказе – одни, на юге – другие, на Востоке – третьи. Например, на Украине, западном соседе России, ставка сделана на национализм и шовинизм. Но результат всегда один – братоубийственная война.
Необходимо отметить и такой факт. В обстановке иностранного военного присутствия проблемы посткризисного восстановления в любой стране решаются очень медленно. А стремление «миротворцев» проводить государственные реформы в соответствии со своими стандартами серьезно тормозит развитие жизнеспособных национальных структур государственного управления на местах.
Мое глубокое убеждение – успешное прекращение современных войн и постконфликтное урегулирование возможно только путем активных усилий всего международного сообщества во главе с ООН. Если все участники международной политики поставят во главу угла не свои сиюминутные геополитические интересы, а самый важный интерес всех нормальных людей – мирное сосуществование!
О ГИБРИДНОЙ ВОЙНЕ В СВЕТЕ ИДЕЙНОГО НАСЛЕДИЯ РУССКИХ ВОЕННЫХ КЛАССИКОВ
Александр Савинкин, редактор «Российского военного сборника»
Сегодня все чаще говорится о войнах нового типа. В этом нет ничего необычного. Война развивается. В то же время по сути своей война по-прежнему остается такой, каковой ее определил почти 200 лет назад Карл Клаузевиц – «столкновением значительных интересов», «кровавым разрешением кризиса», «продолжением политики иными средствами» (иными – не только военными), «актом насилия, имеющим целью заставить противника выполнить нашу волю», «делом опасным, непредсказуемым», «настоящим хамелеоном».
Современная война все чаще маскируется под мир, становится размытой, не всегда явной. Но является, как и прежде, опасной и таинственной, а главное – все более провокационной, грязной. Широкомасштабные межгосударственные конфликты, ставшие самоубийственными и слишком дорогостоящими, отошли в тень. Их место заняли малые войны и конфликты низкой интенсивности.
Война, если ее рассматривать с точки зрения исторического развития, усложняется. Ведется во все более широком спектре действий: традиционных и необычных, прямых и непрямых (нелинейных), боевых и «невоенных». Делается все более комплексной и интегральной. А также – высокотехнологичной, информационной, регулярной и иррегулярной. И при этом все еще остается войной армий, войной народов и войной различных группировок, борющихся, как и прежде, за власть, существование, влияние, ресурсы, территории и т.д.
Многие новые тенденции войны отмечены еще в 20-х годах прошлого века нашими отечественными военными мыслителями. Так и не ставшими, впрочем, пророками в своем Отечестве. Ни тогда, ни сегодня.
«Стратегию» генерал-майора Александра Свечина – «русского Клаузевица» серьезно изучают на Западе в военных академиях. Но не на родине. У нас главную мысль Свечина обычно сводят к разъяснению стратегии «измора». В действительности же наш военный классик в своем солидном труде обосновал целую систему подготовки и ведения будущей войны, соединил в одно целое стратегию, оперативное искусство и тактику. Он расписал характер работы на многочисленных «фронтах войны» – политическом, дипломатическом, экономическом (вплоть до создания «экономического генштаба»), внутреннем (обеспечивающим безопасность в тылу), в области подрыва духа противника и в сфере вооруженной борьбы.
Идею комплексности будущей войны отстаивал в своих работах генерал-лейтенант Андрей Снесарев. В статье «Гримасы стратегии» наш «русский Сунь Цзы» подчеркнул, что периоды, свободные от вооруженной борьбы, необходимо заполнять «невоенными операциями». В них «стратегия работает не мечом, а другими средствами, хотя бы и чужими: агитацией, сокрушением вражеской экономики, обгоном в воссоздании своих сил и т.п.». А потому военачальнику-стратегу в новых условиях придется обладать «какими-то конденсированными мозгами», «какими-то необъятными знаниями, каким-то исключительным кругозором и прозорливостью. Ему приходится быть и военным, и политиком, и экономистом и финансистом, и всесторонним техником, и настойчивым агитатором».
Современные войны, которые на Западе принято называть гибридными, представляют целый спектр многоуровневых системных действий, смешение классического и иррегулярного ведения войны, сочетание военных и невоенных, разрешенных и запрещенных методов борьбы, использование «обычной войны, малой войны, кибервойны, информационной войны». Это – «война не по правилам» и «удары по уязвимым местам противника», применение дипломатии, политического давления, экономических санкций, военной силы (и угрозы ее использования).
По-настоящему гибридной представляется «всемирная мятежевойна» – «воевание в стиле мятежа». Эта война нового типа бушует и ширится на планете с 1917 года. И пока конца ей не видно. Вскрыл и теоретически описал ее в эмиграции уже после Второй мировой войны полковник русского Генштаба Евгений Месснер. Ему и слово:
«Мятежевойна – это война еретическая, психологическая, низменная, ожесточенная, апокалипсическая… Когда воюют явно и тайно, непрерывно или при удобном случае… Воюют универсально, пользуясь всеми оружиями разрушения… Воюют регулярным войском, лишившимся военной монополии, и иррегулярной силой, ставшей мощным фактором войны… Воюют партизанами, диверсантами, террористами, пропагандистами и саботерами… Но и другим необычным оружием: агрессодипломатией, нефтью-оружием, оружием-порнографией, оружием-наркотиками, оружием – промыванием мозгов… Террор и партизанство – главные оружия в этой войне. Террор – это война, это военная стратегия…Террор становится безграничным».
Таким образом, следуя заветам отечественных военных классиков, войну следует изучать, готовиться к ней серьезно и заблаговременно. Причем готовиться именно «ко всякой войне» (Снесарев). Необходимо учиться воевать творчески, нешаблонно, умом и малой кровью. Для того чтобы побеждать в войнах нового типа, без творчества уже не обойтись.
Важно понимать войну и «знать вести войну» (Суворов). А для этого ее надо подвергать постоянному анализу по примеру наших военных предшественников. И возможно, создать для этого специальный институт комплексного изучения войны или центр изучения современных войн. Название – не проблема. Главное, что у нас должно быть специализированное научное учреждение, которое могло бы заняться систематической работой в этой области.
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СОВРЕМЕННЫХ КОНФЛИКТОВ И ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ИХ УРЕГУЛИРОВАНИЯ
Андрей Митрофанов, политолог, бывший военный наблюдатель ООН в Югославии
Говоря о постконфликтном урегулировании или даже о самой возможности прекращения конфликтов, следует учитывать, что в современном мире начиная с 30-х годов прошлого века одновременно идут совершенно разные типы конфликтов/войн.
По нашей типологии есть войны низкого уровня – такие как национальные, направленные на самоопределение нации, ее обособление и захват/удержание территорий.
Существуют войны интернациональные, направленные на передел территорий и подконтрольных зон. Такие войны можно останавливать, и постконфликтное урегулирование вполне осуществимо.
Этого нельзя сказать о более высоких уровнях – таких как войны/конфликты идеологические или даже цивилизационные. По своей сути сегодня они не предусматривают возможность примирения ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе. Заканчиваются они так или иначе полным уничтожением элит проигравших сторон и частичным (иногда и полным) уничтожением населения с переформатированием оставшихся в живых. При этом сроки войн высокого уровня значения не имеют – важен уровень комплементарности, определяющий вероятность выживания носителей определенных психосоциальных матриц.
Краткий вывод: ни идеологические, ни цивилизационные конфликты/войны не могут заканчиваться урегулированием, поскольку ведутся «до последнего человека». Именно в такую войну пытаются втянуть сегодня Россию, и не безуспешно.
Современные конфликты приобретают разнообразные, порой самые причудливые формы. Сегодня у всех на слуху такие понятия, как «управляемый хаос» («изобретение» Института сложности в Санта Фе), комбинированные войны, гибридные войны и т.д.
Впереди нами предполагаются и другие формы, такие как:
– «лего-войны», когда в зависимости от конкретной ситуации и конкретного региона будут составляться как в лего-конструкторе отдельные блоки эскалации конфликта в целях минимизации сил и средств;
– «облачные войны». Основаны на новых «облачных» технологиях из мира ИТ. Суть данного подхода заключается в формировании «облаков» распределенных технологий с созданием центральных узлов (ЦОДы в ИТ) для сложных инфраструктур. «Облаками» разной степени интенсивности можно будет одновременно накрывать как отдельные страны, так и целые регионы.
Проблема конфликтов/войн завязана на горизонт прогнозирования – проще, на стратегический прогноз перехода человечества через будущую точку полифуркации (Великий антропологический переход).
Принцип рассмотрения основан на положениях второй теоремы Гёделя (1930) о неполноте, дающих возможность успешного планирования конфликтов и войн только при точном расчете более высоких уровней, определяющих развитие в горизонте, скажем, от 25 лет и далее.
Без понимания этих уровней будет невозможна вероятность выживания той или иной страны и даже цивилизации в конфликте высокого уровня, таком как идеологический и уж тем более цивилизационный.
Рассмотрим чисто практический пример событий 2013–2014 годов и участия в них России. В конце лета – начале осени 2013 года у нас был реальный шанс оказаться втянутыми в войну на Ближнем Востоке (конфликт в Сирии), которая чуть было не началась приблизительно 29 августа.
Несомненно, война на Ближнем Востоке должна была носить характер цивилизационного столкновения, что ни тогда, ни сегодня не понимают большинство экспертов. В 2014 году это чуть более явно проявилось с появлением «Исламского государства».
Участие России в той возможной войне было бы для нее самоубийством, поскольку она уже (и все еще) не является субъектом цивилизационных конфликтов, в результате чего, по нашей типологии и практике, ей была уготовлена судьба разменной пешки, или, проще говоря, жертвенного животного в раскладах более серьезных уровней. Активное участие в столкновении идеологий, а уж тем более цивилизационных матриц (в данном случае условно огненного ислама и неолиберализма) непозволительно для нашей страны, своей проявленной идеологии уже давно не имеющей.
Конфликт же на Украине пока еще не является «цивилизационным» – это национальный конфликт первого уровня, лишь с потенциалом реального зарождения самостоятельной украинской нации. Такой потенциал можно как реализовать, так и развернуть обратно с учетом векторов сил.
Интересно, но с этой точки зрения участие в процессе урегулирования конфликта было бы более эффективным при переговорах не с представителями «либерального» Киева, а с украинскими национал-социалистами, которые пока еще являются гораздо меньшей стратегической опасностью.
Перевод этого конфликта на уровень идеологии означает, в частности, следующее:
– высокая вероятность прекращения существования Украины (при определенных условиях и России) как самостоятельного государства;
– невозможность прекращения конфликта. Как мы показали, конфликты от уровня идеологии и выше останавливаются только при полном уничтожении носителей определенных психосоциальных матриц. То есть если завершится Донбасс, то начнется Крым, Приднестровье, Кубань и т.д. Остановки не будет;
– неэффективность участия миротворческих контингентов любого уровня и состава (как это было с миссией ООН и затем НАТО в бывшей Югославии);
– несоблюдение никаких договоренностей, какими бы хорошими они ни были (как это было в свое время с Мюнхенскими соглашениями)…
Как это ни странно прозвучит, участие, даже весьма опосредованное, в украинском конфликте пока уберегает нас от неминуемого поражения в возможной цивилизационной войне – например на Ближнем Востоке.
В целом возрастание сложности в современных условиях требует более широкого использования современных достижений науки для урегулирования конфликтов и предотвращения вовлечения нашей страны в войны высоких уровней, особенно цивилизационные. В этом контексте давно пора было бы организовать российский аналог Института сложности Санта Фе, где могли бы эффективно работать представители самых разных междисциплинарных направлений.
УРОКИ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ В СИРИИ ДЛЯ РОССИИ
Василий Павлов, военный корреспондент в горячих точках планеты
Вид и способы постконфликтного урегулирования зависят от типа конфликта и целей сторон. Поэтому для определения путей урегулирования необходимо прежде всего понять цели конфликтующих сторон. Причем даже не тех, кто держит в руках оружие, а тех, кто явился источником и организатором конфликта.
Любая попытка завершения или урегулирования конфликта может быть успешной в случае:
а) если одна из сторон добилась своей цели;
б) если одна из сторон (или обе) понимает, что не может добиться своей цели никакими способами.
Если говорить об Украине, то целью ополчения является стремление к сохранению своей самоидентификации как части русского народа.
Намного сложнее вопрос о цели украинской стороны. Если ее целью было сохранение единства Украины, то достичь этого можно было бы без всякой войны.
Однако все становится яснее, если посмотреть на юг – на войну, ведущуюся сейчас в Сирии. И понять, что происходящее в Сирии – не какая-то гражданская война сама по себе, а часть общего плана.
В этом случае события на Украине полностью укладываются в схему происходившего на Ближнем Востоке.
Перед развязыванием террористической войны в Сирии ее врагами был нанесен удар по ее соседям: Ираку, Ливии и Египту. Удар, имевший целью даже не оккупацию этих стран, а в первую очередь разрушение системы коллективной безопасности Ближнего Востока.
В результате разрушительной гражданской войны при непосредственном участии НАТО ранее дружественная Ливия из участника системы ближневосточной безопасности превратилась в один из источников оружия и террористов, используемых сейчас в Сирии.
Основной целью последних войн на Ближнем Востоке было именно создание зон нестабильности возле Сирии и Ирана, которые на самом деле и являются истинной целью.
На мой взгляд, у нас аналогия с ближневосточными событиями полная. Конфликт на Украине инициирован внешними силами именно с целью создания плацдарма для последующей террористической агрессии против России.
С большой степенью вероятности можно предположить, что из всего возможного спектра гибридных войн против России будет использован тот же тип, что и против Сирии – полномасштабная террористическая война.
Именно подготовка к ней характеризуется предварительным хаотизирующим воздействием на близлежащие страны.
Таким образом, для возможности урегулирования конфликта на Украине необходимо предотвратить возможность террористической войны в России. В этом случае для тех, кто стоит за конфликтом на Украине, он потеряет всякий смысл из-за невозможности достижения конечной цели, и можно будет говорить об урегулировании.
Если прямая агрессия против России невозможна из-за наличия у нее ядерного оружия, а угроза гражданской войны не имеет предпосылок в виде противостояния групп общества, имеет смысл как наиболее вероятную угрозу рассматривать именно террористическую агрессию, все предпосылки к которой по аналогии с Сирией у нас присутствуют.
Это и большое количество слабо контролируемых мигрантов, и приобретение иностранными гражданами и компаниями земель и недвижимости на территории России, и бурный рост ваххабизма во всех регионах России, и неспокойствие в соседних странах.
Сирийский опыт показывает, что максимально эффективным в вопросе противостояния крупномасштабному массовому терроризму является тесная связка «население – силы безопасности – полиция – армия». При этом подготовленное должным образом население, взаимодействующее с силовыми структурами, является ключевым элементом схемы. Из всех случаев крупномасштабных террористических атак они оказались неуспешными только там, где присутствовали Силы национальной обороны Сирии, то есть ополчение.
При этом нужно четко понимать, что создание населением самостоятельных военизированных организаций в случае террористической агрессии не только бесполезно, но и вредно.
Никакого положительного эффекта организованные в частном порядке силы самообороны не дали, часто вступая в противоречие с законом и являясь помехой силовым ведомствам в исполнении ими обязанностей по защите населения.
Только сирийское ополчение, имеющее тесную связь с военным и полицейским командованием, подготовленное в тесном сотрудничестве с государственными органами, смогло действительно помочь силовым ведомствам государства противодействовать террористам.
Народная гвардия в мирное время может осуществлять помощь полиции в мероприятиях по обеспечению безопасности, а в военное – оказывать полиции и армии существенную помощь в обезвреживании террористических групп.
Вместе с тем содержание подразделений Народной гвардии, в отличие от увеличения численности армии и полиции, намного дешевле и практически никак не скажется на экономической ситуации в государстве. Так как она является лишь своеобразной мобилизационной системой территориальной обороны. Необходимо лишь, во первых, учить граждан взаимодействовать с армией, полицией и между собой, а во-вторых – подготовить их к контртеррористическим мероприятиям.
Тем более что понимание необходимости территориальной обороны у руководства государством есть. Об этом говорит и новая военная доктрина, и Закон «Об обороне», и воссоздание добровольных народных дружин, и возвращение к жизни ДОСААФ, которое может и должно явиться основой для обучения и мобилизационной подготовки Народной гвардии.
Сирийскому руководству понадобился год на то, чтобы путем проб и ошибок найти оптимальную схему противодействия террористической агрессии. Год, оплаченный кровью граждан, ставших жертвами террористов.
У НАС СЕГОДНЯ ЕЩЕ ЕСТЬ ВРЕМЯ НА ПОДГОТОВКУ, НО ОНО БЫСТРО УХОДИТ. ПЕРСПЕКТИВЫ МИРОТВОРЧЕСКОЙ ОПЕРАЦИИ ООН И ПОСТКОНФЛИКТНОГО УРЕГУЛИРОВАНИЯ В ДОНБАССЕ
Ольга Кулыгина, доцент РЭУ им. Г.В. Плеханова
За достаточно продолжительную историю миротворческих миссий ООН случались как провалы, так и успешные операции. В каждом конкретном случае характер реализации миссии обуславливался спецификой конкретного конфликта, но, очевидно, существуют и общие критерии, позволяющие прогнозировать результаты планируемых операций.
Попробуем сформулировать наиболее очевидные. Первое: стороны, полагая военные методы разрешения исчерпанными, должны желать разрешения конфликта путем мирных переговоров. Второе: миротворческий контингент ООН должен располагать достаточной военной силой для прекращения конфликта. Третье: должны быть приложены политические усилия со стороны ООН и других международных организаций для достижения консенсуса между враждующими сторонами.
С учетом сказанного рассмотрим перспективы проведения миротворческой операции в Донбассе, о желательности которой заявило руководство Украины.
Целью введения миротворцев, очевидно, должно являться прекращение войны на Украине. Заинтересован ли в этом Киев?
Ранее украинское руководство устами как Порошенко, так и других политиков категорически отвергало идею ввода миротворческого контингента. Основными объективными причинами для неприятия миротворческой операции были расчет военной силой разгромить самопровозглашенные республики и желание скрыть от мировой общественности военные преступления подконтрольных Киеву силовых структур. В первую очередь – регулярные и жестокие обстрелы РСЗО и артиллерией городов и населенных пунктов Донбасса, сопровождающиеся разрушением инфраструктуры и гибелью мирных граждан.
Сегодня ситуация изменилась не в пользу Киева.
С какими объективными факторами связана нынешняя инициатива Киева по введению миротворцев ООН? Их несколько, и все они лежат в плоскости продолжения конфликта на юго-востоке. В настоящее время Киев заинтересован в стабилизации сложившейся линии соприкосновения, поскольку она позволяет эффективно реализовать стратегию по экономической блокаде региона и созданию невыносимых условий жизни в Донбассе. Вторая и также очевидная причина инициатив Киева связана с желанием закрыть границы республик с Россией, что сделает блокаду региона полной. Не имея возможности блокировать границу с РФ военными методами, Киев обратился к дипломатическим.
Какова должна быть наша позиция по инициативе с миротворцами ООН?
В настоящее время в рамках Минских решений Россия придерживается договоренностей о перемирии и «особом статусе» ЛНР и ДНР в составе Украины. В рамках этих договоренностей Украине поставляется газ и другие необходимые ресурсы, а республики получают гуманитарную и другую помощь.
Однако необходимо отметить, что гарантом этих договоренностей является исключительно Петр Порошенко, чье желание и возможности их соблюдать остаются под вопросом. В настоящее время Украина не является самостоятельным политическим субъектом. США, оказывающие огромное влияние на внешнюю политику Украины, не заинтересованы в урегулировании конфликта с учетом интересов России. Чем больше Порошенко демонстрирует склонность к компромиссам с Россией, тем более слабеет его политическая позиция. Возросли риски очередного неконституционного переворота в Киеве. Экономическая помощь России укрепляет режим и уменьшает его склонность к компромиссам, поскольку основной вектор внешней политики Украины определяют США.
Стремительно ухудшающаяся экономическая, политическая, военная и социальная обстановка на Украине несет существенные риски демонтажа украинской государственности, последствия чего мало предсказуемы. Россия должна быть готова и к такому развитию событий на Украине, что неизбежно повлечет пересмотр всего спектра достигнутых политических и экономических договоренностей с Киевом.
При этом большинство предпосылок, необходимых для успеха миротворческой миссии в Донбассе, отсутствуют. Ни одна из сторон конфликта не заинтересована в прекращении кровопролития и рассматривает миссию ООН как тактический ход для достижения своих целей. Кроме того, интенсивность конфликта заведомо превышает возможности миротворцев ООН по силовому сдерживанию конфликтующих сторон. Отсутствие международного признания ЛНР и ДНР создает проблемы для их участия в мирных переговорах в качестве равноправной стороны конфликта.
Однако все вышесказанное не отрицает необходимость миротворческой миссии в Донбассе с целью ликвидации гуманитарной катастрофы в регионе. Первоочередные направления – это медицинская и продовольственная помощь. Поддержка может быть оказана как в формате международной миротворческой и гуманитарной операции, так и (в случае отказа от нее) только силами России.
В качестве первоочередных видятся следующие меры:
– помощь в формировании полноценных бюджетов республик в первую очередь за счет поступлений от продажи угля;
– помощь в построении системы безналичных денежных расчетов как внутри республик, так и с Россией;
– снятие или минимизация таможенных ограничений на ввоз товаров в Россию;
– снятие таможенных ограничений на ввоз гуманитарной помощи как от организаций, так и от граждан России.
ИНФОРМАЦИОННОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ В ГИБРИДНОЙ ВОЙНЕ
Анатолий Несмиян, политический обозреватель и блогер с псевдонимом Эль-Мюрид
Одним из важных аспектов гибридной войны (как, впрочем, и любой другой) является информационно-пропагандистская составляющая. В современных условиях с повсеместным распространением Интернета информационные операции приобретают широчайший спектр возможностей.
В качестве примера можно привести систему информационного обеспечения исламистских террористических группировок и организаций.
Радикальные исламисты развернули в социальных сетях вербовочную, агентурную и мобилизационную работу. При этом они не создавали что-то новое – были использованы уже отработанные технологии цветных революций, одним из важнейших элементов которых как раз и было создание таких же структур в Интернете. Достаточно вспомнить сотрудника Google Гонима, которого называют творцом революции 2011 года в Египте. Он создал в социальной сети Facebook протестную группу, насчитывающую несколько десятков тысяч участников, которая стала организационным инструментом протестов.
По сути, Интернет стал новым техническим средством связи террористических групп и ячеек, но наибольших достижений они добились в области пропаганды.
Целью пропаганды боевиков-террористов является запугивание потенциальных жертв, создание атмосферы страха и террора. Интернет помогает им распространять сцены насилия, на порядки увеличивая аудиторию тех, на кого они рассчитаны.
«Исламское государство» (ИГ) довело эту часть пропаганды практически до совершенства: созданы медийные службы и студии, которые перешли к производству фильмов превосходного качества. Мрачные и зловещие ролики о казнях призваны, с одной стороны, оказать парализующее воздействие на противника, с другой – воодушевить сторонников. Интернет и его сервисы позволяют распространять эти фильмы уже не сотнями и тысячами, а миллионами копий.
Нужно отметить, что в какой-то степени эта пропаганда достигает цели: после казни японских заложников Япония приняла решение отказаться от участия в международной коалиции по борьбе с ИГ. Ролик с казнью 21 египтянина-копта на берегу Средиземного моря вызвал массовый исход египетских рабочих с нефтяных промыслов Ливии, чем серьезно осложнил положение легального правительства, задыхающегося от критического недостатка средств.
Не слишком затратная операция по запугиванию привела к колоссальному эффекту и нанесла экономический и финансовый ущерб противнику исламистов. Ранее подобного рода эффект достигался диверсионными операциями с привлечением боевых групп, теперь буквально за несколько тысяч долларов боевики получили отдачу, измеряемую десятками миллионов долларов ущерба их противнику.
Проблема в том, что способы противодействия такого рода пропаганде только начинают разрабатываться. При этом их эффективность невысока.
Можно пойти затратным путем, как это сделано на Украине, когда массовое сознание в прямом смысле этого слова зомбируется украинской пропагандой. В таком случае любая не соответствующая существующим стереотипам информация попросту не воспринимается. К сожалению, такой метод борьбы с вражеской пропагандой чреват тяжелейшими психическими отклонениями у собственного населения, которое перестает адекватно оценивать обстановку.
Минус такого метода хорошо виден на том же украинском примере – попадая на фронт, украинские солдаты начинают понимать полное несовпадение внушаемых им образов и реальной ситуации. Резко теряется мотивированность личного состава, и буквально через несколько недель пребывания на фронте такие части в массовом порядке деморализуются, что делает их практически непригодными для ведения боевых действий.
В каком-то смысле это пока не слишком беспокоит киевское руководство, имеющее возможность проводить перманентные мобилизации и восполнять личный состав. Однако понятно, что такого рода массированное воздействие на общественное сознание будет иметь тяжелые последствия для всей страны.
Оценивая эту ситуацию в целом, можно сформулировать некоторые выводы:
Во-первых, необходимо создавать свои собственные информационные пропагандистские структуры, ориентированные на конкретную аудиторию – население страны – потенциального противника. Уже сейчас работает телеканал RT, который достиг очень хороших показателей в этом отношении. Однако его необходимо дополнять целой системой сопровождения, которая будет работать точечно и фрагментарно.
Во-вторых, необходимо создание научных организаций, которые будут разрабатывать технологии противодействия враждебной пропаганде в российском обществе с использованием современных информационных технологий.
В-третьих, необходимо отрабатывать меры по прекращению деятельности ключевых враждебных пропагандистских ресурсов и структур, которые генерируют враждебную пропаганду. К примеру, ликвидация медийных студий ИГ и их сотрудников, которую можно проводить в рамках борьбы с терроризмом, резко снизит качество и количество пропагандистских материалов группировки, стремительно набирающей популярность в радикальной среде в немалой степени благодаря работе своих пропагандистских структур.
Информация