Требуются новые победы: о парадах в Москве, Минске и Новороссии
Итак, 9 мая, на 70-ю годовщину Великой Победы, в Евразии прошли три основных воинских парада:
1. Подчёркнуто мирный и величественный в Москве.
2. Мирный парад с элементами встревоженности в Минске.
3. Боевой парад в Луганской и Донецкой народных республиках.
Российский парад, несомненно, величественен и масштабен: Москва невероятно красива, утопает в красных знамёнах и георгиевских лентах, детвора рассекает пространство в форме красноармейцев, а «Бессмертный полк» разросся до полумиллиона человек. Торжественный смотр является фактически предвоенным, однако громких заявлений руководства России не было, подчёркивалась именно миролюбивость мероприятия при демонстрации силы.
Минский парад также примечателен: в белорусском символе Победы — красно-зелёной ленте с белым цветком яблони нет никакого «дистанцирования» от Москвы, как то подавалось «пятой колонной» во главе с «караул-патриотами». Это не более чем параллельный символ Победы, как и российский белый голубь в синем небе. Примечательно, что на лацкане пиджака у Лукашенко была именно георгиевская лента. В целом красно-зелёная лента оказалась совмещена с георгиевской, что является как раз символом преемственности Республики Беларусь и БССР. Заявления же Лукашенко о готовности отразить агрессию являются не фигурой речи, а скорее осторожным предупреждением «западным партнёрам», которые бряцают оружием в Прибалтике и Польше.
Боевые парады в Луганске и Донецке носят не только демонстрационный и пропагандистский характер, но и служат тем мостом, который связывает две эпохи — Великую Отечественную и борьбу против нынешних нацистов на Украине, а также воссоединяют линию русской истории. На груди у Захарченко спокойно уживаются рядом георгиевские кресты и Звезда Героя ДНР как эволюция и адаптация Звезды Героя СССР. При этом произошёл синтез идеи Новороссии, существовавшей в годы Российской империи, с идеей построения некой адаптированной к современности версии социализма.
Нечто подобное происходит и в России: крестящийся Сергей Шойгу, проезжающий мимо красных Знамён Победы, стал 9 мая самым ярким символом такого воссоединения. Однако в Москве картина омрачается некой стыдливостью по отношению к советскому прошлому, и доказательством этому факту служит задекорированный Мавзолей вкупе с одной традиционно не названной фамилией.
И если патриотизм граждан ДНР и ЛНР доказан боями, пережитыми трудностями и перенесёнными лишениями, то патриотизм граждан РФ, хоть и является, несомненно, искренним, но отдаёт показухой и политтехнологиями.
Конструктивная и содержательная легенда о Победе — это как раз то, что призвано избавить народную искренность от «нагрузки».
Великая Победа объективно трансформировалась из конкретного воспоминания, наполненного болью и скорбью, в легенду о своём героическом предке, хронологию и общеобразовательные знания должно сменить культурное понимание значения и смысла Победы. Это, повторяю, нормально: память о великих потрясениях хранится в течение двух поколений. Третье поколение, как правило, уже забывает, чем занимались великие предки. А четвёртое и вовсе не прочь бросать приветы «от сердца к Солнцу» и предаваться более чем людоедским идеологиям — что мы массово наблюдаем на Украине, да и в России это, в общем-то, тоже модно в отдельных кругах столичной интеллигенции.
Современная Россия похожа на Российскую империю в 1912–1913 гг. Очевидно, что к началу Первой мировой Отечественная война 1812-го стала мифом. Тогда, как и сейчас, в воздухе уже явственно пахло порохом. Совпадает и настрой общественности: массы настроены преимущественно шапкозакидательски, а мысль о величии России, а также её способности «перепоказать» Победу европейцам и американцам весьма распространена.
Однако нет никакой гарантии, что дух обывателя не разобьётся о скалы экономической несамостоятельности, чиновничьей неадекватности, как было с романовской Россией столетие назад. В общем, былая Победа становится мифом, а новой пока не видно, потому общество пребывает в состоянии некого ожидания. Требуются новые победы, так как вечно жить, эксплуатируя старые, нельзя.
Новая победа куётся в Донбассе, и это позволяет увязать воедино украинскую войну и Великую Отечественную и даёт возможность поддерживать актуальность Великой Победы для масс, которая продолжает быть инструментом конструктивной агитации и пропаганды.
Собственно, чем-то подобным занимается и Киев — точнее, Вашингтон на территории Украины. Только наоборот. Осмеиваемые носители идей о древних украх конструируют уродливый миф, в котором превращают коллаборационистов УПА в борцов с нацизмом, подменяя в деградировавшем массовом сознании победу над нацизмом служением оному. Великая Победа в этой идеологической конструкции утрачивает смысл и отождествляется с карательной операцией против Новороссии, а герои Красной Армии становятся то асами группировок союзных войск, среди которых оказываются бандеровцы, то тайными противниками советской власти.
С технологической стороны действия Вашингтона более чем логичны и последовательны: окно Овертона приоткрывается, а через него порывы ветра нацизма врываются в дома страдающих исторической амнезией обывателей. К сожалению, полноценно ответить на такую технологию Россия без новой Победы не сможет.
Впрочем, не всё так гладко у киевских властей: массы хоть и теряют историческую память, но в ряде регионов вспоминают всё и даже большее: памятник неизвестному матросу в Одессе буквально завален цветами, тогда как сельская глубинка Одесской области День Победы отмечала преимущественно дома. Это не означает, что через год в регионах украинского Юго-Востока буду славить Бандеру — скорее, просто ещё сильнее забудут суть и значение войны, а разум молодого поколения будет перезаписан украинскими мифами с кровавыми чёрными дырами, и конфликт поколений будет лишь углубляться.
И в этом наибольшая опасность во всей этой войне мировоззрений и поколений: средства конструктивной пропаганды отстают, а новая идеология Победы создаётся не столько в Москве, сколько в Донецке и Луганске, однако эта идеология более чем пригодна для России. Остаётся совершить наиболее сложное: поставить её на государственную службу, переведя из чего-то интуитивного, что пустило ростки в сердцах русских людей, в конкретный набор тезисов и постулатов, которые будут крепко удерживать умы граждан воедино посредством СМИ, культуры и образования.
1. Подчёркнуто мирный и величественный в Москве.
2. Мирный парад с элементами встревоженности в Минске.
3. Боевой парад в Луганской и Донецкой народных республиках.
Российский парад, несомненно, величественен и масштабен: Москва невероятно красива, утопает в красных знамёнах и георгиевских лентах, детвора рассекает пространство в форме красноармейцев, а «Бессмертный полк» разросся до полумиллиона человек. Торжественный смотр является фактически предвоенным, однако громких заявлений руководства России не было, подчёркивалась именно миролюбивость мероприятия при демонстрации силы.
Минский парад также примечателен: в белорусском символе Победы — красно-зелёной ленте с белым цветком яблони нет никакого «дистанцирования» от Москвы, как то подавалось «пятой колонной» во главе с «караул-патриотами». Это не более чем параллельный символ Победы, как и российский белый голубь в синем небе. Примечательно, что на лацкане пиджака у Лукашенко была именно георгиевская лента. В целом красно-зелёная лента оказалась совмещена с георгиевской, что является как раз символом преемственности Республики Беларусь и БССР. Заявления же Лукашенко о готовности отразить агрессию являются не фигурой речи, а скорее осторожным предупреждением «западным партнёрам», которые бряцают оружием в Прибалтике и Польше.
Боевые парады в Луганске и Донецке носят не только демонстрационный и пропагандистский характер, но и служат тем мостом, который связывает две эпохи — Великую Отечественную и борьбу против нынешних нацистов на Украине, а также воссоединяют линию русской истории. На груди у Захарченко спокойно уживаются рядом георгиевские кресты и Звезда Героя ДНР как эволюция и адаптация Звезды Героя СССР. При этом произошёл синтез идеи Новороссии, существовавшей в годы Российской империи, с идеей построения некой адаптированной к современности версии социализма.
Нечто подобное происходит и в России: крестящийся Сергей Шойгу, проезжающий мимо красных Знамён Победы, стал 9 мая самым ярким символом такого воссоединения. Однако в Москве картина омрачается некой стыдливостью по отношению к советскому прошлому, и доказательством этому факту служит задекорированный Мавзолей вкупе с одной традиционно не названной фамилией.
И если патриотизм граждан ДНР и ЛНР доказан боями, пережитыми трудностями и перенесёнными лишениями, то патриотизм граждан РФ, хоть и является, несомненно, искренним, но отдаёт показухой и политтехнологиями.
Конструктивная и содержательная легенда о Победе — это как раз то, что призвано избавить народную искренность от «нагрузки».
Великая Победа объективно трансформировалась из конкретного воспоминания, наполненного болью и скорбью, в легенду о своём героическом предке, хронологию и общеобразовательные знания должно сменить культурное понимание значения и смысла Победы. Это, повторяю, нормально: память о великих потрясениях хранится в течение двух поколений. Третье поколение, как правило, уже забывает, чем занимались великие предки. А четвёртое и вовсе не прочь бросать приветы «от сердца к Солнцу» и предаваться более чем людоедским идеологиям — что мы массово наблюдаем на Украине, да и в России это, в общем-то, тоже модно в отдельных кругах столичной интеллигенции.
Современная Россия похожа на Российскую империю в 1912–1913 гг. Очевидно, что к началу Первой мировой Отечественная война 1812-го стала мифом. Тогда, как и сейчас, в воздухе уже явственно пахло порохом. Совпадает и настрой общественности: массы настроены преимущественно шапкозакидательски, а мысль о величии России, а также её способности «перепоказать» Победу европейцам и американцам весьма распространена.
Однако нет никакой гарантии, что дух обывателя не разобьётся о скалы экономической несамостоятельности, чиновничьей неадекватности, как было с романовской Россией столетие назад. В общем, былая Победа становится мифом, а новой пока не видно, потому общество пребывает в состоянии некого ожидания. Требуются новые победы, так как вечно жить, эксплуатируя старые, нельзя.
Новая победа куётся в Донбассе, и это позволяет увязать воедино украинскую войну и Великую Отечественную и даёт возможность поддерживать актуальность Великой Победы для масс, которая продолжает быть инструментом конструктивной агитации и пропаганды.
Собственно, чем-то подобным занимается и Киев — точнее, Вашингтон на территории Украины. Только наоборот. Осмеиваемые носители идей о древних украх конструируют уродливый миф, в котором превращают коллаборационистов УПА в борцов с нацизмом, подменяя в деградировавшем массовом сознании победу над нацизмом служением оному. Великая Победа в этой идеологической конструкции утрачивает смысл и отождествляется с карательной операцией против Новороссии, а герои Красной Армии становятся то асами группировок союзных войск, среди которых оказываются бандеровцы, то тайными противниками советской власти.
С технологической стороны действия Вашингтона более чем логичны и последовательны: окно Овертона приоткрывается, а через него порывы ветра нацизма врываются в дома страдающих исторической амнезией обывателей. К сожалению, полноценно ответить на такую технологию Россия без новой Победы не сможет.
Впрочем, не всё так гладко у киевских властей: массы хоть и теряют историческую память, но в ряде регионов вспоминают всё и даже большее: памятник неизвестному матросу в Одессе буквально завален цветами, тогда как сельская глубинка Одесской области День Победы отмечала преимущественно дома. Это не означает, что через год в регионах украинского Юго-Востока буду славить Бандеру — скорее, просто ещё сильнее забудут суть и значение войны, а разум молодого поколения будет перезаписан украинскими мифами с кровавыми чёрными дырами, и конфликт поколений будет лишь углубляться.
И в этом наибольшая опасность во всей этой войне мировоззрений и поколений: средства конструктивной пропаганды отстают, а новая идеология Победы создаётся не столько в Москве, сколько в Донецке и Луганске, однако эта идеология более чем пригодна для России. Остаётся совершить наиболее сложное: поставить её на государственную службу, переведя из чего-то интуитивного, что пустило ростки в сердцах русских людей, в конкретный набор тезисов и постулатов, которые будут крепко удерживать умы граждан воедино посредством СМИ, культуры и образования.
Информация