«Волоколамское шоссе» в Израиле
«Книги имеют свою судьбу» гласит латинское изречение, и судьба эта непредсказуема. Опубликованная в 1866 году повесть Джеймса Гринвуда «Правдивая история маленького оборвыша» осталась незамеченной в Англии, в то время как ее переводы и пересказы на русский язык стали популярной детской книгой. Более того, книга Гринвуда стала фактом советского образования. Английский оригинал, забытый на родине, адаптированный и снабженный подробными лингвистическими комментариями стал учебным пособием для учащихся факультетов иностранных языков.Судьба книги Александра Бека «Волоколамское шоссе» еще неожиданней. Книга написана в 1942-44 годах. Сжато, порой в очерковом стиле в ней повествуется о боях под Москвой в октябре 1941 года. Рассказ ведется от имени исторического лица, командира батальона старшего лейтенанта Боуржана Момыш-Уллы. Батальон, да и вся дивизия, по словам ее командира генерала Панфилова, «вроде ополченской: она формируется сверх плана». Эта сверхплановость в первую очередь сказывается на личном составе дивизии. Ее солдаты – это вчерашние штатские люди, никогда не служившие в армии. Тоже относится и к командирам, начальник штаба батальона, вчерашний агроном, «не умел ни встать по уставу, ни доложить». И главный вопрос, стоящий перед командиром – «как превратить семь сотен людей – здоровых, честных, преданных родине, но не военных, не вышколенных армейской дисциплиной, в боевую силу? Я отодвинул уставы и стал думать». Этим думам, мыслям о воспитании солдат, об обязанностях командира, об его ответственности и посвящена книга. Повесть разделена на две части, в начале второй сказано: «раньше мы говорили о подготовке солдата, теперь речь пойдет о бое». Но и во второй части речь идет о том же, что и в первой – об отношениях командира и солдата, о том, «как важна одна очень жестокая вещь – дисциплина». Бой лишь фон для тех же самых мыслей и размышлений.
Книга Александра Бека, опубликованная и популярная во время войны, постепенно уступила место другим произведениям о войне. Хотя она и переиздавалась, но немногие современные российские читатели помнят ее.
Но «книги имеют свою судьбу». «Волоколамское шоссе» было переведено на ряд языков. В 1946 году известный переводчик Шломо Эвен-Шошан перевел ее на иврит (см. статью Леи Алон в настоящем номере - ред.). Название книги было непонятно ивритскому читателю, мало кто знал о древнем подмосковном городе. Переводчик дал повести другое название אנשי פאנפילוב («Аншей Панфилов»), т. е. «Панфиловцы», и под этим названием повесть была опубликована в 1946 году в Тель-Авиве в тогда еще подмандатной Палестине.
Бени Маршак, один из командиров Палмаха (боевых рот подпольных вооруженных сил еврейского ишува) обратил внимание на общность проблем, стоящих перед офицерами добровольческих подпольных вооруженных сил ишува и ополченской дивизии панфиловцев. Бойцы Палмаха также были людьми «не военными, не вышколенными армейской дисциплиной», в частях отсутствовала как строгая дисциплина, так и жесткая субординация. Справедливо решив, что книга Александра Бека может стать подспорьем для командиров Палмаха, Бени Маршак распространил ее среди них. Вскоре «Панфиловцы» стали настольной книгой офицеров Палмаха. После возникновения государства и создания Армии обороны Израиля «Панфиловцы» были внесены в список книг обязательного чтения слушателей офицерских курсов. Книга стала учебным пособием, курсанты обсуждали ее, писали по ней сочинения. Художественное произведение, переведенное с другого языка и повествующее о событиях в другой стране, стало фактом жизни израильской армии, более того – руководством к действию.
Наверно, наиболее убедительным доказательством этого будет отрывок из другой книги, написанной на иврите. Речь идет о книге прославленного израильского военачальника Мордехая (Моти) Гура, чье донесение по армейской радиосвязи во время Шестидневной войны «Храмовая гора в наших руках!» вошло в историю.
Автобиографическая книга М. Гура «Четвертая рота» рассказывает о раннем периоде его армейской жизни, когда он был командиром роты (1954-1956 годы). Одна из глав книги, перевод которой приводится ниже, называется
Панфиловское построение
Однажды утром командир одного из подразделений доложил мне об отсутствии двух солдат. Прошедшим вечером оба они вместе со всем подразделением вернулись с тренировки. Не было сомнения, что солдаты ушли с умыслом не возвращаться. Мы прикинули, что они не успели уйти далеко, и отправили машину по направлению к шоссе. И действительно вскоре они, поджидавшие попутную машину, были обнаружены. Обоих вернули в расположение роты, где они и оставались в течение всего дня. Они заявили, что тренировочные нагрузки слишком тяжелы, что у них нет сил справляться с такими нагрузками, что они совсем «дошли». Сказали, что когда они добровольно пошли в десантники, то не представляли, какой тяжелой будет ежедневная жизнь. Они не хотят оставаться в роте и поэтому решили отдохнуть пару деньков, а затем подумать и решить, как быть дальше.
В этот день рота тренировалась в полевых условиях. День выдался жарким, тренировка была тяжелой, все очень устали. Вечерняя тренировка продолжалась почти до ночи. Тем не менее, учитывая серьезность произошедшего события, я решил отреагировать этой же ночью.
В одной из глав «Панфиловцев» Александр Бек описывает реакцию командира батальона Момыш-Уллы на бегство одного из подчиненных ему офицеров с поля боя. Комбат приказывает выстроить все подразделение, распекает беглеца «со злобой и ненавистью» и говорит ему: «Иди туда, где твое место по приказу» (т. е. к линии немецких войск). Молча, понурив голову, пристыженный командир уходит. Но в его сознании рождается решимость – доказать комбату, что он, лейтенант Брудный, не трус. И той же ночью он возвращается с оружием и документами двух немецких часовых, собственноручно уничтоженных им. Командир батальона вернул его в строй, хотя и не в старое подразделение, он получил другое, достойное назначение.
Построение Панфилова было широко известно среди офицеров. Я был возмущен побегом двух солдат, недавно ставших добровольцами-десантниками. Побег произошел в напряженное время, когда подразделение участвовало в боевых операциях. Правда, они бежали не с поля боя, но это лишь усугубляло их вину. Бегство во время боя может быть результатом шока, растерянности, внезапно возникшей паники. Но дезертирство из боевой части не во время боя совершается обдуманно и сознательно и поэтому является особенно позорным поступком. Человек, сознательно и своевольно пренебрегающий принципиальными положениями, установленными для него и его товарищей, подрывает моральный дух всего коллектива.
Я допускал послабления в требованиях физической подготовки, иногда соглашался с временным снижением уровня выполнения приказа, но ни в коем случае не мог допустить нарушения принципов. Во избежание распада подразделения во время предстоящих боевых действий я решил принять резкие меры сразу, еще во время подготовки к этим действиям.
У меня была книга «Панфиловцы». Я приказал старшине расставить бидоны с нефтью по периметру плаца в виде буквы «П». В полночь, когда утомленные тяжелым днем солдаты спали в своих палатках, старшина дал сигнал тревоги. Привычные к тревогам солдаты в мгновение ока вскочили, схватив оружие. Ремни застегивались на бегу, каски болтались на головах, сползали на глаза. Все было выполнено очень быстро, все были уверены, что это обычное построение по тревоге. Были слышны тихие, но сочные проклятия.
Зажглись факелы, и старшина приказал привести обмундирование в порядок. Не понимая происходящего, солдаты завязывали шнурки ботинок, поправляли обшлага брюк, завинчивали фляжки, застегивали пряжки касок под подбородком. Все это сопровождалось протиранием глаз и тихим перешептыванием.
Старшина доложил мне о построении. Я приказал привести обоих беглецов и поставить их в центре. Рота знала о побеге, и поэтому мое вступление было коротким. Я раскрыл книгу и начал читать отрывок, рассказывающий о «построении Панфилова». Дойдя до слов комбата Момыш Уллы, обращенных к офицеру, сбежавшему с поля боя, я возвысил голос: «А я доверял тебе… Ты держал дорогу, ты охранял ее. И струсил, бежал. Думаешь, ты оставил дорогу? Нет! Ты сдал Москву!»
Я закрыл книгу. Мне представлялось, что разъяснения не нужны, я произнес лишь несколько слов о будущем. Старшина скомандовал «вольно», затем снова «смирно» и козырнул мне. Я отдал честь и направился к своей палатке. Подразделения разошлись в тишине. Солдаты вернулись в палатки, их одеяла еще не успели остыть. Построение было коротким.
Я остался наедине с самим собой, погруженный в напряжение произошедшего, вспоминая сказанные мною резкие слова. Был ли я понят? Не сомневаюсь. Пока я читал, взгляды солдат, стоявших «смирно», были сосредоточены на читающем командире и на солдатах беглецах. Эти двое стояли, опустив головы.
Приведенный текст не нуждается в комментариях. Командиры разных армий, столкнувшись с нарушением дисциплины, реагируют немедленно. Действия израильского командира – выговор перед строем – повторяют действия советского, Моти Гур прямо ссылается на Александра Бека. Он произносит лишь несколько вступительных слов, а затем зачитывает соответствующую главу «Панфиловцев». Офицер не сомневается – переводной текст о другой войне, о другой армии будет понят и усвоен как нарушителями дисциплины, так и всей ротой.
Знал ли автор «Волоколамского шоссе» Александр Бек, что его повесть «взята на вооружение» израильской армией? Возможно, что знал, но безусловно не афишировал – он мог быть объявлен пособником «израильской военщины», причем (редкий случай!) вполне обосновано.
Информация