«Литовцы перестреляли своих командиров и разбежались»
Литва – одно из немногих государств, демонстративно отказавшихся участвовать в торжествах в Москве на любом уровне, хотя даже Латвия и Эстония отрядили для этого послов. С литовцами было непросто и в войну, доказательство чему – неоднозначная история литовской дивизии РККА. Это вообще по-своему уникальная история – история национальных дивизий в интернациональной стране.После вхождения Литвы в состав СССР некоторое время еще сохранялось понятие «литовская армия», к которому, правда, пристроили прилагательное «народная» – в духе господствующей идеологии. При этом из ЛНА вычищались идеологически неправильные офицеры, которых замещали или проверенными кадрами из числа старых большевиков-литовцев, или офицерами советскими. Аресты и чистки продолжались весь 1940 год, и в конце концов ЛНА переименовывают в 29-й территориальный корпус РККА, состоящий из двух дивизий. Командующим корпусом назначается генерал-лейтенант Виткаускас «из бывших», политическим комиссаром – бригадный комиссар Данилов. Только в 1941 году начинается пополнение корпуса солдатами и офицерами других национальностей. В первые же дни войны корпус практически разваливается, открывая немцам дорогу на Вильнюс, и его показательно расформировывают.
Лидер по евреям
Решение о воссоздании литовской дивизии было принято ГКО СССР 18 декабря 1941 года.
Даже с формальной точки зрения название «литовская» было литературным преувеличением. Изначально в дивизию направлялись годные к несению службы уроженцы Литвы всех национальностей, успевшие эвакуироваться вглубь страны. Затем к ним добавились уроженцы сел Байсогала, Шедува, Ромува Новосибирской области и деревни Черная Падина Саратовской области. Это – потомки высланных в Сибирь и Поволжье участников польского восстания 1863 года. Они в третьем поколении не жили в Литве, многие даже не говорили по-литовски.
Попытка отдавать приказы на литовском провалилась довольно быстро. Для обучения личного состава в дивизию были приданы офицеры и сержанты, имевшие боевой опыт. Практически все они были русскими и резонно поставили вопрос о целесообразности использования литовского языка в боевой обстановке: переговаривающихся по-литовски советских солдат соседние части вполне могли принять за немцев или немецких союзников. В итоге перешли на понятный всем русский.
Почти 35% пехотного состава дивизии составили евреи. Это был рекордный, самый высокий процент евреев в каких-либо советских воинских частях. При этом именно евреи затем составили наиболее подробные и «неподцензурные» воспоминания о судьбе литовской дивизии. В частности, Герой Советского Союза и полковник израильской армии Вульф Виленский (Вольфас Лейбос Виленскис) написал в 1986-м книгу «Повороты судьбы», изданную в Иерусалиме издательством «Кахоль-Лаван». Сержант Соломон Коэнцедек также в Иерусалиме выпустил книгу «По ту и эту сторону фронта». Воспоминания оставил и командир разведроты Шалом Скопас. На них не давила советская военная цензура, тщательно фильтровавшая любые мемуары. А вот первый командир дивизии, генерал-майор Феликс Балтушис-Жемайтис – старый коммунист с непростой судьбой, связанной и с литовской, и советской армиями, воспоминаний так и не оставил. Пробел уже в наше время попытался восполнить его сын – подполковник запаса, ветеран Афганистана Ольгерд Жемайтис, но его трактовка выглядит пристрастно по вполне понятным причинам.
Полковник Вольф Виленский, кстати, долгие годы преподавал на военной кафедре Вильнюсского университета и эмигрировал в Израиль только в 1982 году. В Израиль же в 1979-м эмигрировал еще один Герой Советского Союза – Калман Шур (Кальманис Шурас), всю послевоенную жизнь проработавший закройщиком на кожевенно-галантерейном комбинате «Красная звезда» в Вильнюсе. Эмиграция в Израиль для героев Советского Союза, понятное дело, была непростой и скандальной, вне зависимости от того, был ли это простой закройщик или преподаватель военной кафедры с очевидными литературными талантами. Но наиболее сложным был отъезд майора Григория Сауловича Ушполиса, получившего Звезду Героя уже за Курскую битву. После войны он сделал партийную карьеру, окончил высшую партийную школу и юридический факультет Вильнюсского университета, а работал в аппарате ЦК КП Литвы. Выехать в Израиль он смог только в 1991 году, жил в Ашдоде, работал в ЦК Союза ветеранов войны и выпустил книгу воспоминаний «Тревожное время». Еще один солдат-еврей – Берел (Борис) Цинделис – стал Героем Советского Союза посмертно.
Костяк офицерского состава дивизии составили офицеры бывшего 29-го территориального корпуса, оставшиеся верными присяге и эвакуированные вместе с остатками частично разбитого, частично разбежавшегося корпуса. На следствии бывший командующий войсками Белорусского (Западного) особого военного округа генерал армии Дмитрий Павлов утверждал, что «основной причиной быстрого продвижения немецких войск на нашу территорию явилось явное превосходство авиации и танков противника». А также то, что на левый фланг генералом Кузнецовым были поставлены литовские части, «которые воевать не хотели», а после первого нажима перестреляли своих командиров и разбежались. «Это дало возможность немецким танковым частям нанести мне удар», – резюмировал генерал.
Павлов не признал себя виновным и был заинтересован в том, чтобы переложить ответственность за катастрофу первых недель боев в Белоруссии на «соседей» – Прибалтийский военный округ. Однако частично он прав: 29-й стрелковый (литовский) корпус прекратил свое существование в первые же часы боев – и открыл немцам дорогу на Вильнюс. Начальник штаба генерал-майор Чернюс дезертировал в первом же боестолкновении, а полковник Масюлис вообще оказался агентом абвера. Лишь отдельные подразделения корпуса смогли впоследствии вырваться из окружения, причем в составе группы именно генерала Кузнецова, которого так ругал на следствии Павлов. Сперва они были распределены по другим частям РККА, но после приказа о формировании новой литовской дивизии разысканы и переданы ей, став ее базой. Впоследствии национальный и кадровый состав дивизии оказался размыт.
К национальному вопросу
Вообще размывание этнического состава национальных дивизий было их общей бедой. Например, азербайджанские и грузинские дивизии несколько раз переформировались, и изначальный численный состав грузин и азербайджанцев с 75–80% снизился до 40–59%. В ряде случаев это было следствием тяжелейших потерь. Так, армянская 390-я дивизия 51-й армии при эвакуации из Крыма через Керчь и Тамань была едва ли не полностью уничтожена из-за хаоса на переправе, отсутствия плавсредств и авиации. Выжившие говорили: «Керчь – айин верч» («Керчь – армянам конец»), а дивизию пришлось формировать заново.
Со среднеазиатскими дивизиями было еще сложней. В конце концов кое-как удалось сформировать по одной дивизии на республику (таджикская, узбекская и киргизская), еще одна – казахская – сразу понесла огромные потери и была переформирована в обычную стрелковую. Формально были сформированы еще 13 среднеазиатских дивизий, но отправить их на фронт в ГКО так и не решились. Они использовались в тылу – для охраны аэродромов и гарнизонной службы. Призывники из Средней Азии в массе своей плохо говорили по-русски и не понимали, что такое воинская дисциплина.
Другое дело – призывники из числа малых народов Севера. Они даже не были призывниками в чистом виде, поскольку постановлением ГКО представителей малых народов было запрещено призывать на действительную военную службу. Зато они массово шли добровольцами, хотя в основном страдали теми же «болезнями», что и среднеазиатские рекруты – не умели ходить строем, совершенно не ориентировались в политике и даже воинскую форму носили на свой лад. Устав с этим бороться, командование на местах стало явочным порядком разрешать «северянам» надевать то, что им вздумается, и «северяне» массово переоделись-переобулись в унты и оленьи шкуры. Знаменитый нанайский снайпер Торим Бельды умудрился даже погоны нашить на одеяние из оленьих шкур, и ничего ему за это не было. Народы севера действительно были незаменимы как великолепные снайперы, умевшие сливаться с природой в прямом смысле слова. За нанайца Максима Пассара немецкое командование давало 100 тысяч рейсхмарок. Одно только его подразделение, составленное из нанайцев, за два месяца (октябрь и ноябрь) 1942 года в Сталинграде уничтожило более трех тысяч немцев (погиб Максим Пассар в январе 1943-го). Командование разрешило даже формировать отдельные отряды по клановому принципу, что категорически запрещалось для других народов СССР.
Никакими такими специфическими навыками солдаты литовской дивизии не обладали, и ее появление было в большей степени актом политическим, чем военным. После разгрома и массового дезертирства 29-го стрелкового корпуса логичнее бы было ничего специфически литовского более не формировать. Возможно, что решение создать национальные литовскую, латышскую и эстонскую дивизии было прямым ответом на создание аналогичных дивизий СС. Правда, литовская дивизия СС так и не была сформирована – из-за категорического нежелания литовцев. А вот в Латвии и Эстонии все прошло на ура. Впоследствии на фронте под Нарвой эстонская дивизия СС и советская эстонская дивизия стояли в окопах друг против друга, и, по свидетельству очевидцев, бойня на этом участке фронта шла нешуточная.
Мертвый снег
Литовская дивизия общей численностью 10 374 человека была переведена в режим военного времени в августе 1942 года. Командиром остался генерал Феликс Балтшис-Жемайтис, его заместителем стал кадровый офицер литовской армии генерал-майор Владас Карвялис, начальником штаба – подполковник генерального штаба литовской армии Киршинас, начальником артиллерии – старый красный командир Йонас Жибуркус, комиссаром – полковой комиссар Йонас Мацияускас (еврей). 20 ноября дивизия начала серию изнурительных пеших переходов с Поволжья (Горьковская область). Никакой техники дивизии передано не было. Не хватало обмундирования, фуража для лошадей, просто еды. Снег парализовал работы тыла на марше. Люди начали умирать от обморожения и истощения. От сердечного приступа скончался начальник штаба Киршинас. 18 февраля дивизия вошла в состав Брянского фронта в ослабленном состоянии: люди падали от изнеможения, тылы отстали, снаряжения и снабжения фактически не было. Снаряды, мины, пулеметы – все это приходилось тащить на себе, поскольку оставшиеся в дивизии автомобили буксовали в снегу. Расположившись в деревне Алексеевке, комдив Жемайтис попытался доложить в штаб фронта о плачевном состоянии дивизии, но политрук вырвал у него трубку и отчитался о полной боевой готовности. На этот момент в ротах насчитывалось по шесть–восемь человек, в полках – по 100–150. Без артиллерии, боеприпасов и продовольствия.
Ориентируясь на бодрый доклад комиссара Мацияускаса, командование поставило задачу наступать на позиции немецкой 45-й пехотной дивизии, давно укрепившейся на этом участке (включая ряды колючей проволоки и ледяные рвы). Посмотрев на это, комдив Жемайтис принял решение усилить атакующие части за счет тыловых подразделений. То есть в бой были брошены все имевшиеся в наличии писари, повара, связисты и фельдшеры.
Дальнейшее представляло собой заурядную фронтовую бойню. Таких массовых трагедий в тот период войны были сотни, искать виноватого бесперспективно – можно смело ругать как командование 48-й армии (Романенко), так и Брянского фронта в целом (генерал Рейтер). После переименования Брянского фронта в Центральный и назначения на пост командующего Рокоссовского бессмысленные атаки на укрепленные немецкие позиции были прекращены как явление, но для этого понадобился весь авторитет Рокоссовского – убедить Сталина не форсировать постоянное давление на этом участке оказалось непростой задачей. Можно обвинять и комдива Жемайтиса – в мягкотелости, не отстоял свое мнение. Но нужно понимать, что война Жемайтиса по сути спасла. С 1937 года он находился под следствием по делу так называемой Польской организации войсковой, и только необходимость привлечения национальных кадров в только что присоединенных прибалтийских республиках уберегла его в лучшем случае от лагеря. Вряд ли кто-то упрекнет его в том, что он побоялся пойти наперекор старшим офицерам и даже собственному комиссару Мацияскасу.
По итогам нескольких дней фронтальных атак на немецкие позиции литовская дивизия понесла в этом первом же для нее бою настолько тяжелые потери, что командование 48-й армии приняло решение вывести ее в тыл. Налет на тылы немецких бомбардировщиков довершил разгром дивизии.
В отношении литовской дивизии не проводилось какой-либо особой или, не дай бог, дискриминационной политики. В похожих условиях в тот период формировались и обычные – не только национальные части. При этом, несмотря на разгром и жуткие потери в первом же бою, массового дезертирства или перехода на сторону врага отмечено не было. Евреям путь был заказан по понятной причине, а литовцы воспринимали правительство Антанаса Снечкуса, на которого ориентировалось командование дивизии, как родное, литовское. Многие были наслышаны о том, что Гитлер не торопится создавать даже видимость литовской автономии, а Снечкуса видели представителем именно национальной власти, о чем сейчас не любят вспоминать в Вильнюсе. Даже тяжелейшие потери удалось «конвертировать» в пропаганду: все дивизии на фронте несут одинаковые потери. Значит, и нам есть за что воевать.
Тем не менее организационные выводы были сделаны. Комдив Феликс Балтушис-Жемайтис был отстранен от командования, начальник тыла Гудялис снят с должности и отдан под суд, политруку Мацияускасу объявлен выговор. Дивизия была переведена во второй эшелон на переформирование. Жемайтис несколько раз пытался жаловаться Снечкусу и просил его довести до Сталина реальные обстоятельства боя под Алексеевкой. Его обращения напарывались на хорошо организованные защитные порядки командования 48-й армии и Брянского фронта. Жемайтису не удалось даже стать наркомом обороны ЛитССР, несмотря на положительную рекомендацию Жукова. До конца своей жизни генерал находился на преподавательской работе.
16-я Литовская стрелковая дивизия была расформирована одновременно со всеми иными национальными воинскими частями Советской армии после просталинских волнений в Тбилиси в 1955 году. Тогда грузинские национальные воинские части показали себя как ненадежные, да и в целом «по мере усиления социалистического строя» содержание национальных воинских частей в стране с официальной идеологией интернационализма было признано неверным.
Информация