Сергей Чемезов: Мы получили возможность создать все свое
Сергей Чемезов рассказал о планах Ростеха
Гендиректор Ростеха Сергей Чемезов считает, что для экономики новые условия могут стать шансом развить те секторы, которые до сих пор отставали, и в минусе останутся компании, которые ушли сейчас из России: вернуться на рынок им будет очень сложно. В интервью «Ведомостям» Сергей Чемезов рассказал о ближайших планах Госкорпорации: разрабатывать программное обеспечение, производить медицинские препараты, строить ТЭЦ в Крыму, утилизировать отходы и многом другом.
– Идея о раскрытии доходов руководителями госкорпораций. Как вы к этому относитесь?
– Я давно подаю декларацию в налоговую инспекцию и в администрацию президента. Теперь ее еще стали публиковать на сайте. Другое дело, что в этой практике есть вопросы в плане безопасности. Когда мы опубликовали декларации в первый раз, одного из моих заместителей тут же ограбили, пострадала его жена.
– А как санкции изменили вашу жизнь и работу?
– Ростех под санкции не попал. Попали отдельные компании и лично я. Если говорить о бизнесе – ничего не изменилось: все наши партнеры приезжают, мы здесь с ними встречаемся. Что касается меня – перестал ездить отдыхать в Европу, в Америку и до этого ездил только по необходимости. Теперь с большим удовольствием езжу на Байкал.
– То есть в переговорах участвуете, отказа вести переговоры с вами не было?
– Не было. У нас очень много совместных предприятий (СП), где я являюсь председателем или членом совета директоров. Например, у ВСМПО-АВИСМА, где я возглавляю совет директоров, семь лет функционирует СП с Boeing, объемы сотрудничества существенные и продолжают увеличиваться. Никаких проблем не возникает и у нашего СП с Renault-Nissan – Alliance Rostec Auto B.V., там я член совета директоров, мы с президентом Renault-Nissan г-ном Гоном ежегодно чередуемся в роли председателя совета директоров. В КАМАЗе я тоже председатель совета директоров – там стратегическим партнером выступает немецкий Daimler, с ним продолжается плодотворное сотрудничество. Это отношения, которые выстраивались годами, и нашим зарубежным партнерам невыгодно терять позиции на российском рынке и рушить хорошо выстроенный бизнес.
– Были планы создать партнерства с Bombardier, Alcatel, Alstom Grid и др. В какие-то проекты пришлось вносить коррективы?
– Есть ряд проектов, которые не были реализованы. Были только подписаны протоколы о намерениях, но дальше работа не пошла. Но это скорее не по причине санкций – просто не договорились по деньгам или условиям. Те СП, по которым были подписаны обязывающие документы, успешно функционируют.
– А из тех, которые не были созданы, на каких вы готовы поставить крест?
– Мы остановили переговоры с Bombardier, с которым хотели совместно производить самолеты в России. Но остановили не по политическим мотивам. Просто комплектующие (а мы их завозим из-за рубежа) слишком дороги сейчас из-за курса рубля – и машины будут неконкурентоспособны по цене по сравнению с российскими самолетами. Несмотря на то что подобного класса современных самолетов у нас нет, мы остановили переговоры. Хотя это не означает, что тема с производством подобных воздушных судов исчерпана.
– А с австрийской Daimond как работает СП?
– Оно полноценно работает, уже выпускает двух- и четырехместные суда. Спрос хороший. Покупают частные лица, а также госструктуры для обучения пилотов, в частности Минтранс.
– Когда Ростех создавался, ожидалось, что вы будете оздоравливать убыточные компании и впоследствии проводить их IPO. Ни одного так и не состоялось. Почему?
– В 2009 г., когда мы получили большинство предприятий, убыток корпорации был 60 млрд руб., теперь прибыль – 40 млрд руб. Выручка также выросла в 2 раза: была 510 млрд руб., стала – 1,04 трлн руб. Так что проделана большая работа – все наши холдинги сейчас достаточно успешны, хотя несколько лет назад многие из них находились в очень плачевном состоянии. Мы давно могли бы провести IPO «Вертолетов России». В 2011 г. у нас было уже все подготовлено, но потом начался спад экономики, и по понятным причинам мы остановились с размещением. Сейчас нет смысла проводить IPO, выгоднее найти стратегического инвестора и продать ему часть актива. Мы давно в переговорах с итальянской AgustaWestland (входит в холдинг Finmeccanica), у нас с ними успешно работает СП. А если бы мы объединились, то стали бы крупнейшим производителем вертолетов в мире. Но пока переговоры не завершены и преждевременно говорить о синергии.
– Какой пакет «Вертолетов России» вы готовы ей продать?
– Мы создали СП в России и производим вертолеты здесь. Мы предлагали обменяться пакетами акций по 25%. Но сейчас у них ситуация непростая, поэтому о четких параметрах сделки говорить пока не приходится.
– Какие еще компании могут быть стратегическим партнером для «Вертолетов России»?
– Европейские компании – Eurocopter, например, и аналогичные ему производители. Может быть интересным сотрудничество с фондами: мы начинали вести переговоры с арабскими фондами, но они взяли паузу, когда появились санкции.
– Вот! Все-таки санкции сказываются!
– Конечно, сказываются – мы могли бы развиваться более быстрыми темпами. Но мы не остановились, а притормозили. Зато получили возможность создать все свое – это ключевое преимущество!
– «Все свое» – это утопия.
– А что делать? Мы работаем в ситуации, которая возникла не по нашей вине. Зато мы активно создаем что-то свое, и уже есть много примеров, когда мы делаем это по крайней мере не хуже и стараемся делать даже лучше. И потом, компаниям, которые сейчас уходят с нашего рынка, попасть обратно, конечно, будет невозможно. Также не забывайте, что вопрос производства внутри страны – вопрос того, где остается добавленная стоимость. Это как раз ключевой фактор в условиях диверсификации экономики.
– В целом корпорации пришлось корректировать стратегию развития из-за санкций?
– Конечно. Мы вынуждены были прекратить все контакты с партнерами на Украине. Они сами это сделали: было выпущено распоряжение украинского правительства, запрещающее военно-техническое сотрудничество с Россией, что повлекло фактически ликвидацию оборонной промышленности на Украине, поскольку в рамках сотрудничества поставки осуществлялись в том числе и с российских предприятий. Нам это не создало больших проблем – мы восстановили у себя производство оборудования и комплектующих, которое там приобреталось.
– В том числе двигатели для вертолетов?
– Мы создали свой двигатель – более современный ВК-2500, который уже начинаем производить. И к концу 2017 г. запустим на полную мощность наше предприятие в Санкт-Петербурге. Там будут производиться двигатели ВК-2500 для вертолетов «Ми» и «Ка», а также новые, более мощные двигатели ТВ7-117В для новейших вертолетов Ми-38. С точки зрения объемов уже в 2015 г. мы произведем 50 двигателей, в 2016 г. выйдем на цифру 150, а в 2017 г. – не менее 350 двигателей, обеспечивая тем самым полную потребность в двигателях нашей вертолетной техники.
– Не планируете подать иски к украинским партнерам, прекратившим поставки комплектующих?
– Там уже некому претензии предъявлять – предприятий не существует. Почти все развалилось, люди разбежались. А существующая украинская власть не способна к таким цивилизованным формам спора, как суд. Поэтому остается принять и простить.
– Сложности с приобретением импортного оборудования появились во многих отраслях, где работает Ростех: электроника, фармацевтика...
– Есть проблемы. Поэтому сейчас мы переориентируемся на покупку комплектующих в Юго-Восточной Азии – прежде всего это касается электронной промышленности.
– Это привело к увеличению затрат?
– Нет, там даже дешевле. Кстати, и американские компании, и европейские закупают комплектующие для своей электронной промышленности в Китае, Корее, Малайзии. Единственная проблема – курс доллара. Из-за него цена выросла. Но мы понимаем, что делать все на 100% внутри страны невозможно, и ни одна страна этого не делает – это будет невыгодно. Самим нужно производить то, что критично для промышленности и национальной безопасности.
– Увеличится ли инвестпрограмма Ростеха, чтобы удовлетворить потребности в импортозамещении?
– Инвестпрограмма каждый год увеличивается – мы проводим модернизацию, перед большинством предприятий стоит задача по увеличению объемов производства, нужно расширяться, покупать новое современное оборудование, обеспечивать качество.
– Источники финансирования – это средства бюджета?
– В первую очередь это собственные средства предприятий, а также федеральных целевых программ (ФЦП), когда деньги предоставляются на условиях софинансирования: тратится какая-то часть собственных средств, остальное предоставляет государство. Например, на рубль государственных вложений – рубль собственных средств.
– Доля собственных средств в связи с санкциями, кризисом уменьшится? Поступления от предприятий сокращаются?
– Поступления не снижаются. Экспортные контракты только увеличиваются, гособоронзаказ не уменьшился – объем даже стал чуть больше. Поэтому и выручка у нас растет с каждым годом. В целом у нас сохраняются плодотворные деловые отношения и с Америкой, и с Европой, и с Азией. С General Electric, например, мы после введения санкций открыли СП.
– Правда ли, что осенью прошлого года расчеты по контрактам «Рособоронэкспорта» почти встали из-за санкций?
– Неправда. Отдельные случаи были, но в основном все страны, заказывающие продукцию, с нами рассчитались. Другое дело, что сейчас мы рассматриваем возможности оплаты не только в долларах или евро, но и в национальной валюте – юанях, рупиях.
– На какой стадии переговоры о переходе на оплату в национальной валюте?
– По ряду контрактов переговоры почти завершены. Наши банки есть и в Китае, и в Индии, поэтому всегда можно конвертировать в рубли. По некоторым проектам уже подписаны контракты в национальной валюте: цены все равно фиксируются в долларах или евро, просто оплата потом рассчитывается по курсу на дату расчета.
– В этом году из-за кризиса есть проблемы с заключением контрактов по гособоронзаказу?
– Напротив, в этом году мы заключили даже больше контрактов, чем в прошлом. На сегодняшний день уже заключено около 70% всех контрактов, а до конца мая заключим около 90% годового контрактного объема.
– В итоге вы решитесь выкупить долю консорциума в КАМАЗе?
– Пока нет. У нас есть сейчас более приоритетные задачи и проекты, куда необходимо направить ресурсы.
– Это означает, что вы выходите из переговоров и они могут продавать кому угодно?
– Да. Они сейчас ведут переговоры.
– С кем?
– С китайскими партнерами, с немецкими. Насколько мне известно, с немцами не договорились о цене: консорциум хочет дорого, немецкие партнеры – дешево. А мы на данный момент все-таки решили не выкупать.
– Правда ли, что готовится новое акционерное соглашение между крупнейшими акционерами КАМАЗа?
– Оно постоянно меняется из-за технических моментов, но серьезных поправок в нем не было. Единственное, что мы изменили, – сняли ограничения по контролю: раньше никто из нас не имел права на контрольный пакет, а мы собирались выкупать долю наших партнеров. Теперь это непринципиально.
– Выходить совсем из КАМАЗа не планируете?
– Нет, не собираемся. Дело в том, что это стратегический для государства актив – самый крупный производитель грузовых автомобилей. Также там есть и военное производство. Поэтому для государства немаловажно, кто будет владеть этим предприятием.
– Как вы оцениваете эффективность мер, которые принимает руководство КАМАЗа для борьбы с кризисом?
– Я считаю, что генеральный директор КАМАЗа Сергей Когогин принимает эффективные меры в текущей непростой ситуации. Я знаю его очень хорошо, он пришел на предприятие, когда оно фактически было банкротом. Сегодня это одно из самых успешных предприятий в стране. Когогин принял важные решения по сокращению издержек, повысил эффективность. Нам пришлось сократить численность работников на КАМАЗе, но сейчас мы достигли оптимального количества: мы сохранили опытных специалистов. Дело в том, что мы очень хотели удержать профессионалов – город небольшой, и, если люди увольняются, уезжают из города, вернуть их туда потом сложно.
– Весной прошлого года вы предлагали ликвидировать Alliance Rostec Auto B.V. и перейти на прямое управление АВТОВАЗом. Этого до сих пор не произошло...
– До 2017 г. у нас с партнерами действует акционерное соглашение, и Renault-Nissan, которая имеет контрольный пакет акций, настаивает на том, чтобы оставить СП в Голландии. Но это не операционная компания, поэтому значительных проблем для России мы в этом не видим.
– В АВТОВАЗа не планируете снижать долю?
– Не планируем, да и государство этого нам не позволит – необходимо присутствие хотя бы на уровне блокпакета. Рынок, конечно, упал в объемах, но предприятие успешно работает: доля АВТОВАЗа на рынке легковых автомобилей выросла до 20%. Когда мы назначали Бу Андерссона президентом АВТОВАЗа, ему поставили задачу – достичь доли в 20% рынка. Недавно был совет директоров, на котором он с гордостью сообщил, что он эту черту преодолел.
– Правду говорят, что это вы пригласили г-на Андерссона на пост президента АВТОВАЗа?
– Нет, его пригласил президент Renault-Nissan Гон. Я лично с ним не был знаком, знал его только заочно по его работе на ГАЗе. Когда Гон предложил его кандидатуру, я был председателем совета директоров и поэтому вносил его кандидатуру. Все согласились и не пожалели – работает он хорошо.
– Действительно ли Ростех будет строить ТЭЦ в Крыму?
– «Дочка» Ростеха участвовала в конкурсе. Окончательного решения еще нет, но думаю, что все-таки выиграем.
– Для того чтобы построить ТЭЦ, Ростех получит 25 млрд руб. в капитал, чтобы потом передать «дочке»? Или механизм будет другой?
– Я пока этого не знаю. Может быть, напрямую.
– Для Ростеха каким образом будет удобнее?
– Для нас это непринципиально, это наша 100%-ная «дочка». Если государство вносит средства напрямую, то взамен получает пакет акций. Таков механизм выделения денег по ФЦП. До прошлого года действовала именно такая схема: деньги поступали напрямую предприятиям, а взамен государство получало пакеты акций этих предприятий. Потом эти пакеты акций государство вносило в капитал Ростеха. Сейчас мы договорились о прямой схеме: деньги приходят к нам, а мы переводим их предприятиям. Хотя по старым ФЦП еще действует прошлая схема.
– Если ваша структура будет строить станции, она же будет ими владеть и, соответственно, вам придется заниматься электроэнергетикой?
– Как вариант, Ростех может передать их государству, как мы уже сделали с высокотехнологическими медицинскими центрами. Они были построены на деньги, которые мы получили в виде имущественного взноса, после чего были переданы государству. По поводу крымских ТЭЦ механизм пока не обсуждался. Полагаю, что какое-то время мы будем управлять и выводить их на проектную мощность. Вероятно, кроме бюджетных 25 млрд руб. на станции потребуются дополнительно кредитные деньги, а их необходимо будет отдавать. А это возможно только за счет эксплуатации.
– А потом сможете их продать?
– Не продать – передать. Они же за государственные деньги будут строиться.
– Как будет финансироваться СП Ростеха и «Россетей»?
– Это будет оператор, который организует торги среди всех производителей. Почему мы в этом проекте участвуем? Потому что мы хотим, чтобы оборудование для наших энергокомпаний делали отечественные производители. Мы хотели бы загрузить и наши предприятия, которые в состоянии производить необходимые изделия.
– По сути, это будет посредник, который будет распределять заказы...
– Организовывать торги. Здесь будем участвовать и мы, и «Россети». На этом этапе никто не зарабатывает. Зарабатывают только те, кто получает заказы.
– Тот, кто организовывает торги, тоже должен на что-то существовать...
– Стандартная комиссия за организацию торгов – 0,01%.
– Зачем тогда он вообще нужен? В чем коммерческий смысл?
– Здесь нет коммерческого смысла. Смысл – размещать заказы на отечественных предприятиях. До недавнего времени 90% необходимого энергетикам оборудования закупалось за рубежом, при этом речь не идет об очень сложных технологиях. Мы говорим: «Зачем, если есть у нас?» Например, если мы делаем ракеты, то почему мы не можем сделать элементарную деталь? Главное, чтобы продукция была конкурентна по качеству и цене.
– Ростех собирался до конца года купить у «Металлоинвеста» долю в проекте по разработке гигантского Удоканского месторождения меди. Тоже пришлось отказаться от проекта?
– Не в этом дело. Там до сих пор не решен вопрос с кредитом и инфраструктурой: железной дорогой и энергетикой. Эти вопросы должно взять на себя государство, а не инвестор. Мы же продолжаем работу: провели геологические исследования, пробные плавки – по качеству все в порядке. Сейчас решаем вопрос с инфраструктурой.
– Когда должна быть закрыта сделка?
– Сроков пока нет. Вначале мы рассчитывали на ВЭБ, но у них есть проблемы с наличностью. На данном этапе мы рассматриваем инвесторов среди иностранцев: проводили переговоры с арабскими и китайскими фондами. Но пока конкретных решений не принято.
– А китайская Hopu, которая собиралась приобрести 10% тоже до конца года?
– Пока обсуждаем. Ни к какому решению на данный момент не пришли.
– Жаль. Масштабный проект.
– Согласен, проект хороший. Наша дочерняя структура «РТ – Глобальные ресурсы» осуществляет реализацию проекта комплексного освоения Сугодинско-Огоджинского угольного месторождения в Амурской области. Добычу угля планируется осуществлять открытым способом с переработкой на обогатительной фабрике. В зависимости от экономической целесообразности и интересов участников проекта на борту карьера можно построить ТЭЦ или создать углехимическое производство. Также рассматривается возможность строительства медеплавильного комбината, который мог бы брать сырье на Удокане и на Эрдэнэте (месторождение меди в Монголии, которое разрабатывает структура Ростеха), так как на самом Удокане металлургическое производство строить нельзя – слишком дорого. Задача проектной команды – максимизировать степень передела и оптимизировать проектную загрузку. Мы ведем переговоры с китайскими партнерами, которые готовы совместно инвестировать в разработку ТЭО. Проект, по сути, является гринфилдом и требует комплексного подхода с привлечением мер господдержки. Без помощи и пристального внимания государства реализация проектов таких масштабов не представляется возможной. Учитывая значительный бюджетный и социальный эффект проекта для региона и страны, поддержка государства представляется крайне целесообразной.
– Вы говорили, что до конца года увеличите долю в «Мегафоне» до 5%. Уже что-то куплено?
– Нет, пока еще нет. Когда мы вели переговоры, ситуация на рынке была другая: кредитные средства были дешевле и доступнее. Но идея эта у нас остается, мы от нее не отказываемся, просто немного отодвинулись в сроках.
– План был купить у структур Алишера Усманова?
– Да.
– Вы сейчас активно участвуете в проекте импортозамещения программного обеспечения. Идея родилась в недрах Ростеха?
– Не совсем. Она родилась в недрах Минсвязи, мы ее поддержали – такой фонд нужен. Платить 10% от реализации лицензий на иностранный софт в такой фонд – правильно. Купил зарубежный софт – 10% продавец должен перечислить в фонд. А из этого фонда можно финансировать создание новых российских разработок. В нашей стране – масса очень талантливых команд разработчиков, которым нужно создавать стимулы на нашем большом, но крайне тяжелом рынке. Им на этапе становления невозможно конкурировать с транснациональными корпорациями. Но это не значит, что в среднесрочной, не говоря уже о долгосрочной перспективе, они этого не смогут.
– Это увеличит цену для конечного потребителя...
– Государство должно где-то взять деньги на развитие отрасли. Почему не фонд? Какая разница?
– Большая!
– Если не сделать такую структуру, государство будет изыскивать средства – либо сокращать социальные программы, либо повышать налоги. А так либо потребитель заплатит на 10% дороже, либо продавец заработает на 10% меньше.
– Я не видела еще ни одного продавца, который бы был готов поменьше заработать.
– Возможно, нужно распределить 50 на 50%. Сейчас 95% программного обеспечения – импорт. Это болезненная тема. Нам надо создавать свое. А создавать на какие средства? В бюджете денег нет. Должен быть коммерческий источник финансирования.
– Какие подразделения Ростеха будут участвовать в этой программе?
– У нас есть «РТ-Информ» и Национальный центр информатизации (НЦИ). Они теоретически могут этим заниматься. Программа будет распространяться на критические технологии. Но, конечно, этот фонд создается в первую очередь для поддержки всех российских разработчиков.
– То есть они смогут приходить со своими проектами, говорить: «Товарищи, мы можем разработать суперпрограмму»...
– Да, и если проект стоящий, то ответ будет «Вот средства – делайте».
– Кто будет отбирать эти проекты?
– Фонд государственный. Сделают научно-технический совет, куда войдут самые лучшие специалисты в этой области.
– Собирается ли Ростех заключать соглашения с зарубежными вендорами о локализации телекомоборудования?
– Конечно! Но пока мы ведем переговоры, и не хотелось бы раньше времени озвучивать, с кем и когда будем заключать, но то, что это произойдет, – не сомневайтесь.
– Какие задачи будет решать объединенная компания с «Ростелекомом» кроме создания электронного правительства?
– Создание сервисов для населения. Первоначальная цель создания НЦИ – реализация проектов корпорации по информатизации сектора госуслуг и разработке и внедрению электронных услуг для органов госвласти. НЦИ предлагает информационные решения для госсектора и частного бизнеса, включая органы государственной власти всех уровней, ведомства и предприятия с госучастием, предприятия ТЭКа, медицинские учреждения, банки и страховые компании, производителей и поставщиков товаров народного потребления, розничные сети продаж, промышленные предприятия, компании транспортно-логистического сектора, операторов связи и т. д. Успешно ведется совместный проект с Минздравом в рамках поддержки и развития Единой государственной информационной системы здравоохранения (ЕГИСЗ). Помимо этого мы участвуем во введении системы электронных паспортов. Эта работа будет вестись в соответствии с соглашением о сотрудничестве с ФМС России, подписанным в феврале 2014 г. Выпуск новых паспортов планируется начать с 2016 г. Необходимо создать не только удобный в обращении, но и защищенный от подделок документ. Корпорация намерена использовать для этого все современные наработки в области IT, обеспечения безопасности и шифрования.
– Сейчас Ростех ведет переговоры о покупке предприятий «Роснано»?
– С «Роснано» мы провели переговоры и выбрали ряд компаний, которые могли бы быть интересными, но опять уперлись в финансирование. Государство средства выделять не планирует, необходимы кредитные деньги, а сегодняшние условия не позволяют эти деньги вернуть в обозримом будущем. Поэтому пока мы взяли паузу. При старых процентных ставках это все можно было бы окупать, сейчас – нет.
– Вы уже выбрали партнера для создания российской системы бронирования авиабилетов? Среди возможных партнеров называлась Turkish Airlines...
– С ними действительно велись переговоры, но до реализации проекта не дошли. Проект будет реализовывать «Росэлектроника». При этом мы продолжаем переговоры по вхождению в проект с международными компаниями, которые имеют свои системы бронирования. Есть конкретные варианты, но вопрос упирается в финансирование, нужен стратегический инвестор, который возьмет на себя часть затрат.
– Администрация Иркутской области сообщала, что вы вместе с «Роснефтью» будете реконструировать аэропорт Иркутска. Как вы там оказались?
– Мы взяли на себя обязательство собрать пул инвесторов, чем и занимаемся. Мы можем вложить часть своих средств, часть будем привлекать от инвесторов. Это различные фонды, в том числе арабские, китайские, корейские.
– Почему это вам интересно – авиаперевозки сокращаются, в Иркутске нет режима открытого неба, а значит, небольшие перспективы по трафику...
– Почему нет транзита? Иркутск расположен на маршруте из Азии в Америку через Северный полюс, иметь там хаб – очень перспективная история. Над режимом открытого неба мы работаем. В общем-то с Минтрансом мы об этом говорили: возражений пока не видим.
– Не так давно вы рассказали о Национальной иммунобиологической компании (НИК). Что это за идея?
– Совместно с Минздравом мы провели анализ ситуации и пришли к неутешительному выводу, что весь фармацевтический рынок находится под влиянием дистрибуторов, которые продвигают иностранную продукцию. Большинство так называемых «производителей» в лучшем случае – если говорить о вакцинах – закупают субстанции за рубежом и здесь делают вакцину, в худшем – просто разливают вакцину, а называют себя производителями и маркируют продукцию как российскую. Поэтому российская фармацевтика плохо развивается. Все это создает опасную для государства ситуацию: если все жизненно важные лекарства закупаются за рубежом, а своего ничего не производится, то может наступить момент, когда кто-то захочет и сможет это использовать в своих интересах и навредить российским. Поэтому мы совместно с министром здравоохранения Вероникой Скворцовой обратились к президенту с предложением создать фармацевтический холдинг и объединить в него профильные предприятия, которые существовали, но за счет совокупности факторов (износ основных фондов, старые технологии, отсутствие ресурсов для развития) порознь не могли составить сколько-нибудь значимую конкуренцию мировым поставщикам, в том числе и по части жизненно важных препаратов. Объединенная структура НИК станет центром компетенции в области организации полного цикла производств лекарственных препаратов на территории Российской Федерации: препаратов крови, вакцин, противотуберкулезных препаратов и т. д. – и сможет обеспечить реализацию программы импортозамещения.
Сегодняшний фармрынок в России мы оцениваем примерно в 1 трлн руб. Государство тратит на госзакупки лекарств чуть более 300 млрд руб. ежегодно и нацелено на то, чтобы отдавать приоритет продукции российского производства. Если смотреть на цифры, закупки препаратов, которые будут производиться в рамках холдинга, составляют около 80 млрд руб. – это 25% рынка госзакупок и 8% всего российского рынка лекарств. Планируемая выручка холдинга на 2020 г. составляет около 50 млрд руб. Поэтому если кто-то переживает, что Ростех придет, монополизирует рынок и заставит всех лечиться отечественными таблетками, то это совершенно не так, даже в целевых сегментах рынок не станет монополистом.
– Сколько для этого проекта потребуется средств из бюджета?
– Для модернизации производства и проведения трансфера ряда недостающих технологий нужно примерно 20 млрд руб. Финансирование может быть не только от государства, в основном даже будут использоваться собственные средства холдинга и средства инвесторов. Они охотно соглашаются участвовать с нами в фармацевтических проектах – видят господдержку, надежность, стабильность и не боятся вкладывать.
Указами президента Ростеху уже были переданы крупнейшее предприятие по производству вакцин «Микроген» и доля в «Синтезе» в Кургане. Также нам принадлежит доля в новом предприятии «Форт», специализирующемся на производстве вакцины для профилактики гриппа. В этом году предприятие выйдет на 100%-ную мощность. Также холдинг будет развивать производство изделий для ортопедии. В контур холдинга входит предприятие МПО «Металлист», которое производит протезы и ортопедические имплантаты. Сегодня у нас очень плохая ситуация с протезами и комплектующими к ним. В России их производится крайне мало, в основном мы все закупаем за рубежом. Например, титановые шурупы, и это несмотря на то, что титан для их производства наш. Себестоимость этих шурупов невысока, а стоят они у нас сумасшедшие деньги. На своем примере могу сказать: я сломал руку, и мы объездили пол-Москвы, пока эти шурупы искали.
– Предыдущее распоряжение правительства определило НИК единственным поставщиком препаратов и медизделий для нужд ФСИН. Принесло ли это распоряжение реальные результаты?
– Да, более чем. Доля отечественных препаратов в поставках увеличилась с 25% в 2013 г. до 85% в 2014 г. Эти поставки стали стартом для программы производственной кооперации, в этом году мы ставим себе цель – достичь доли в 99,5%, из которых 55% будут обеспечены за счет продукции, произведенной на предприятиях Ростеха.
– Что будете просить? Ввести пошлины?
– Мы будем ставить условие, что, если речь идет о государственных закупках за бюджетные средства, закупки должны осуществляться у производителей, имеющих полный цикл производства на территории России. Речь идет о безопасности людей, основная задача государства – это обеспечить. А мы, с одной стороны, представители государства, с другой стороны – производители.
– Когда будет новая модель YotaPhone?
– Да мы только запустились со вторым!
– iPhone каждый год выходит.
– Мы тоже! В позапрошлом был первый, в прошлом году – второй. Теперь – белый. В конце года выпускаем бюджетную версию. А в феврале 2016 г., если успеем, представим третий YotaPhone. Я его уже видел – он получился еще лучше и современнее.
– А планшет когда будет?
– Работаем над планшетом. Я его уже видел. Еще сейчас сделали девайс – интересная штука такая: кладешь на нее телефон, и он заряжается.
– Основной рынок YotaPhone – за рубежом?
– Мы не стали бы формулировать вопрос таким образом. Разумеется, для Yota Devices, как и для любой глобальной компании, очень важны рынки разных стран. Yota Devices успешно продолжает глобальную экспансию и в конце мая начинает продажи на самом масштабном рынке в мире – Китае, за который борются все крупнейшие производители смартфонов. Это важный и ответственный шаг для компании. Контракты с китайскими партнерами позволяют с уверенностью говорить о высоком потенциале продукта в регионе и желании китайской стороны развивать сотрудничество с Россией в сфере потребительской электроники.
– Видимо, они уверены, что АНБ не может их слушать.
– В первую очередь все зависит от оператора – где находится сервер. И от телефона. Все зависит от программного обеспечения: как напишешь, так и будет. Мы сейчас разработали и сертифицировали защищенную связь, которая позволит иметь защищенный сервис.
– Даже ФСБ не сможет доступ получить?
– Спецслужбы РФ смогут получить доступ к информации на YotaPhone по запросу в соответствии с процедурой, прописаной в законодательстве РФ. Ровно так же они могут получить доступ к аппаратам других вендоров – Samsung, Apple и остальных. Ни мы, ни другие вендоры не имеет права по-другому продавать на рынок телефоны, иначе его смогут использовать террористы, преступники. Очевидно, что главная опасность при этом исходит от прослушки конкурентами, иностранными спецслужбами. Например, когда YotaPhone выходил на американский рынок, АНБ попросила раскрыть исходный код. И у нас то же самое. Раньше этого не делали, а сейчас наконец ввели закон, как все цивилизованные страны.
– Как продвигается проект Ростеха по переработке мусора?
– У нас есть оборудование, которое сортирует мусор на металл, стекло и бумагу. Проблема в технологиях уничтожения: у нас утилизация заключается в основном в том, что мы все закапываем в землю: из 20 самых развитых стран в этом плане мы находимся на последнем месте. Особенно эта проблема остро стоит вокруг Москвы и других больших городов. Полигонов для свалок больше нет, запрещено создавать новые полигоны, и мусоросборщики вынуждены вывозить мусор в соседние области. Но это далеко и долго, поэтому, как правило, все нелегально сбрасывается в ближайший лес. Через год-два наша область рискует превратиться в свалку.
Вместе с губернатором Московской области Андреем Воробьевым мы написали письмо президенту о том, что проанализировали все технологии, которые в мире существуют, и пришли к выводу, что самая лучшая – японская, компании Hitachi. Они сжигают все, что остается после сортировки, но при этом нет никаких выхлопов. Стоят фильтры, даже труб нет, и выходит воздух чище, чем на улице. Золу смешивают с асфальтом и делают дорожное покрытие. Мы провели переговоры – они готовы создать с нами совместное предприятие по строительству заводов здесь. Только вокруг Москвы нужно построить 15 заводов. Это немалые деньги. Но это может быть коммерческим проектом, если тариф на электроэнергию и тепло, которое вырабатывается в результате, будет дотироваться. В Европе это называется «зеленый» тариф. Да, это небольшое увеличение тарифов для потребителей, но другого варианта нет. Мы об этом написали, президент поручил премьеру Дмитрию Медведеву проработать такую возможность, и, как только такой тариф будет, мы готовы начать работать.
– Из того, что вы говорите, получается, что промышленность заняла такую оборонительную позицию из-за санкций, из-за украинского кризиса, но долго ли в ней можно существовать более или менее комфортно?
– А какой еще выход может быть?
– Договариваться.
– Мы готовы, только с нами не хотят разговаривать. Нас обвиняют, что мы с кем-то воюем, но вы посмотрите – там воевать фактически не за что. В стране уже нет промышленности, нет сельского хозяйства, металлургия, которая была в Донецке, Харькове, встала, уголь не добывается, шахтеры бастуют. Нужны колоссальные средства для восстановления экономики, и невозможно возродить страну за счет Европы, Америки. А сколько средств сейчас украинское правительство тратит на военные действия? Огромные. При этом в стране напряженнейшая социальная ситуация – люди не получают зарплаты, пенсии. Государство воюет со своим народом. И надо ли удивляться, что люди приходят к нам? Поток беженцев с Украины огромный.
Нас обвиняют, а сформулировать реальную позицию не умеют. Мы не претендуем ни на Донецк, ни на Луганск. Повторюсь, чтобы возродить эти области, туда нужно вложить колоссальные средства. Вот Крым – да, исторически российский регион, и мы его вернули.
Что касается позиции других стран – издалека всегда легче наблюдать, из Америки например, и поддерживать военные действия. А Европа ищет пути, но не может не ориентироваться на США.
– Недавно вы объявили об оптимизации управленческого персонала почти вдвое. С чем связано такое решение? Кризис?
– Кризис здесь совершенно ни при чем. Мы давно шли к этому этапу. Опыт мировых компаний показывает, что необходимое для качественного управления количество сотрудников составляет 5–10% от общей численности холдинга, в «Ростехе» сегодня это 18%.
В течение шести лет мы собирали активы, выстраивали холдинговые компании, занимались оздоровлением предприятий. В процессе консолидации наша система управления была очень централизованна и требовала участия центрального аппарата в принятии большого количества разных решений. Это было нужно, чтобы наладить систему управления неоднородными организациями. Сейчас, когда этот этап завершен, часть полномочий отошла к органам управления холдингами, а мы переходим на следующий, где необходимо повышать эффективность работы управленческой структуры, делать ее более компактной, легко управляемой. За счет этого мы ускоряем процесс принятия решений и доведения их до исполнителя. Оптимизация предполагает не только оптимизацию руководителей, но и укрупнение функций, исключение дублирования и перераспределение компетенций, вывод функций на аутсорс.
При этом у нас появляется возможность выйти на уровень рыночных зарплат и привлекать к сотрудничеству тех специалистов, которые требуются корпорации, в том числе и из крупных коммерческих структур.
Процесс мы начинаем c себя – центрального аппарата, а после перейдем к холдинговым компаниям. При этом производственные специальности не будут сокращаться, даже наоборот.
За два года мы планируем сократить управленческий персонал со 100 000 до 50 000. А численность рабочих – увеличить.
Информация