Армия-недоучка
Командиры предрепрессионной РККА вели войска на убой
Сформулированный в начале 60-х тезис о том, что одной из важнейших причин поражений Красной армии в 1941-м стали массовые репрессии ее командного состава в 1937–1938 годах, относится к числу наиболее укоренившихся в сознании как широких масс, так и специалистов-историков. Но ни это утверждение, ни то, что накануне репрессий РККА находилась на вершине своего могущества и была превосходно подготовлена, так и остаются недоказанными.
Первые попытки детального исследования уровня боевой выучки РККА накануне репрессий были предприняты автором в 2000–2009 годах. Оказалось, что уровень этот был весьма низким. С этим выводом фактически согласился и Сергей Минаков, изучавший борьбу внутри советской военной элиты накануне 1937 года. Затем новые факты, подкрепляющие наше заключение, привел Сергей Лазарев, а Георгий Скипский выявил факты слабой боевой выучки войск Уральского военного округа в рассматриваемый период.
“ Подразделения пехоты не только не могли взаимодействовать с танками и артиллерией, но и вообще производили впечатление необученных ”
В работах 2000–2010 годов автор начал анализировать и причины плохой боевой выучки предрепрессионной РККА, вычленив такие из них, как недостаточное общее и военное образование комсостава, неудовлетворительная дисциплина и организованность, нехватка денежных и материальных средств, порочная методика боевой подготовки и «невоенный уклад» жизни армии, не позволявший военнослужащим полностью сосредоточиться на задачах подготовки.
Тем не менее цельной подробной картины состояния боевой выучки РККА накануне репрессий 1937–1938 годов все еще нет. Более детального изучения требует и вопрос о факторах, его обусловивших.
Дефекты оперативно-тактического мышления
О предрепрессионной Красной армии нельзя судить по достижениям советских военных теоретиков начала 30-х годов. У основной массы комсостава отсутствовало современное, соответствующее высокодинамичному характеру боевых действий оперативно-тактическое мышление, тяготеющее к решительному маневру, к действиям во фланг и тыл противника и неразрывно связанное с проявлением разумной инициативы. Hеобходимость выработки такого мышления подчеркивалась на каждом шагу, но на практике командиры в бою не проявляли инициативы. В итоге наступление, как правило, выливалось во фронтальное столкновение – кровопролитное и приводившее не к уничтожению противника, а лишь к его оттеснению, что провоцировало все новые и новые фронтальные столкновения.
В канун репрессий 1937 года основная масса комсостава РККА всех звеньев страдала и куда более серьезным, чем непонимание требований современной войны, пороком – общей слабостью оперативно-тактического мышления.
Только слабым можно назвать профессиональное мышление командиров оперативного и оперативно-тактического звена, которые еще в 1935–1936 годах (по началу 1937-го данных нет) сплошь и рядом планировали операции и ставили задачи подчиненным, не учитывая ни особенностей местности, ни наличия сил и средств, ни необходимого времени на подготовку боевых действий, а также не заботились об организации связи.
Только слабым можно назвать профессиональное мышление командиров тактического звена, которые и в 1935, и в 1936, и в первой половине 1937-го сплошь и рядом не заботились о том, чтобы подготовить и поддержать движение своей пехоты в атаку огнем хотя бы пехотного оружия. В условиях насыщения обороны автоматическим оружием это было равносильно отправлению войск не в бой, а на убой.
Только слабым можно назвать профессиональное мышление командиров всех звеньев, которые и в 1935, и в 1936, и в первой половине 1937-го поголовно и патологически не хотели учитывать в своих решениях данные о противнике, словно принципиально не желая организовывать разведку и вопросы тылового обеспечения.
Значительное число командиров тактического звена предрепрессионной РККА вообще не умели тактически мыслить. Они не только не проявляли инициативы, не стремились навязать противнику свою волю, но и не могли найти новое решение даже тогда, когда к этому вынуждали действия противоборствующей стороны. Не умея действовать в бою иначе как по шаблону, по зазубренной схеме, они зачастую доходили с этим своим неумением думать до полного абсурда, продолжая, например, вести свои подразделения в прежнем направлении даже после того, как те натыкались на изрыгающую ливень свинца огневую точку или попадали под кинжальный пулеметный огонь с фланга. И это, заметим, притом что главным вероятным противником предрепрессионной РККА была германская армия, вся тактика которой основывалась на активности, дерзости, инициативе и внезапности. Частых и быстрых изменений обстановки в борьбе с этой армией следовало ожидать буквально на каждом шагу.
Идеальная мишень
Помимо дефективного оперативно-тактического мышления воплотить в жизнь теорию глубокой операции и концепцию глубокого боя да и просто успешно воевать комсоставу предрепрессионной РККА мешали еще и слабое владение необходимыми командиру умениями и навыками и обусловленное этим фактически неумение управлять войсками.
Командиры пехотных подразделений сплошь и рядом не знали команд, необходимых для управления огнем, способов подведения своих отделений, взводов, рот и батальонов к рубежу атак и порядка движения подразделений в атаку. Их коллеги-танкисты, как правило, не имели необходимых для управления подразделениями навыков наблюдения из танка и работы на радиостанции, штабисты всех (!) уровней плохо представляли себе, как осуществлять те или иные свои конкретные функции на практике, не умели организовать работу на КП и перемещение его без потери связи с войсками, отработать надлежащим образом боевую документацию, довести ее до исполнителей, проконтролировать исполнение и т. д.
Основная масса комсостава предрепрессионной Красной армии плохо ориентировалась на местности, не умела работать с картой, слабо владела штабной графикой, а зачастую и командным языком.
При подобном качестве исполнения любые оперативные замыслы повиснут в воздухе и любая, даже самая передовая военная теория не сможет быть воплощена в жизнь, не даст на практике ожидаемого эффекта.
Реализации теории глубокой операции и концепции глубокого боя в 1935 – первой половине 1937 года мешала и слабая подготовленность комсостава тех родов войск, которые обеспечивали действия пехоты и танков – артиллерии и войск связи. Командиры-артиллеристы тогдашней РККА не могли наладить надежное поражение целей в часто встречающихся на войне условиях недостаточной видимости (ночью, в тумане, в лесистой местности и т. п.) и вообще были в состоянии решать только типовые, шаблонные огневые задачи. Комсостав батальонной и полковой артиллерии не только откровенно плохо знал правила стрельбы, но и не мог самостоятельно действовать на поле боя, где ему надлежало вовремя поддерживать огнем пехотные подразделения. А командиры и штабы артиллерийских дивизионов и групп и в 1935, и в 1936, и в первой половине 1937-го не умели массировать огонь артиллерии. А ведь только мощный артиллерийский кулак мог надежно подавить огонь обороны и проложить путь пехоте и танкам.
Командиры-связисты не владели техникой войск связи и не были в состоянии ею маневрировать, то есть организовывать своевременное обеспечение дерущихся войск в условиях часто и быстро меняющейся обстановки. В принципе уже одного этого вполне достаточно для того, чтобы захлебнулись и глубокий бой, и глубокая операция...
Реализовать теорию глубокой операции и концепцию глубокого боя на практике мешала также слабая выучка войск. Неудовлетворительная подготовка одиночного бойца (в сочетании с плохим умением командиров управлять войсками) обусловила и низкую готовность подразделений и частей Красной армии.
Подразделения советской пехоты и в 1935, и в 1936, и даже в первой половине 1937-го не только далеко не всегда могли взаимодействовать с танками и артиллерией, но и вообще производили впечатление необученных. Их боевые порядки в ходе атаки постоянно расстраивались и превращались в густую толпу, то есть в идеальную мишень для противника. Танковые подразделения и части в штатном составе и в реальных полевых условиях действовать также не умели. Практически небоеспособной оказалась батальонная, полковая и танковая артиллерия. Подразделения пехоты при Михаиле Тухачевском, Ионе Якире и Иерониме Уборевиче должны были драться фактически без непосредственной артиллерийской поддержки.
Сверхспособности германской армии
Таким образом, распространенные по сей день представления о прекрасной подготовленности Красной армии накануне репрессий 1937 года являются ошибочными. Она не только не была в состоянии успешно воплотить в жизнь разработанные ее военными теоретиками концепцию глубокого боя и теорию глубокой операции, но и с трудом могла вести успешные боевые действия вообще.
Соответственно опровержением анекдотичных утверждений о том, что «до 1937 года Красная армия превосходила вермахт (рейхсвер) в количественном и качественном отношении», не стоило бы и утруждаться. Однако процитированное высказывание принадлежит хотя и в высшей степени конъюнктурному, но все-таки известному исследователю Виктору Анфилову. Кроме того, краткое сравнение выучки предрепрессионной РККА и ее вероятных противников – германской, японской и польской армий чрезвычайно полезно само по себе.
Конечно, в количественном отношении ни рейхсвер, ни выросший из него после 1935 года вермахт Красную армию не превосходили никогда. Что же касается качества, то...
Характеризуя 13 июля 1932 года выучку немецкого офицерского корпуса, советский военный атташе в Германии Яков Яковенко (Зюзь-Яковенко) отметил некоторое ее снижение по сравнению с 20-ми годами прошлого века, когда в рейхсвере не только полками, но и батальонами командовали лица, служившие на этих должностях еще в годы Первой мировой и обладавшие колоссальным опытом. И тем не менее в отношении вопросов управления в бою у обновившегося офицерского состава немцев существенных недостатков он не обнаружил. В вопросах тылового обеспечения, указывал Яковенко, в том числе и молодые немецкие офицерские кадры «намного впереди нас, так как у нас этой работой в войсках почти никто не занимается».
Советский же комсостав и в 1935–1937 годах стабильно демонстрировал слабые навыки управления войсками. Командиры рот не считали нужным пользоваться в бою услугами связных, не говоря уже о радиосвязи, начисто игнорировали вопросы тылового обеспечения.
«Поражают исключительная подготовленность, организованность и слаженность работы, исключающие элементы спешки, дергания, путаницы и т. п. и способствующие высокой положительной результативности работы», – таковы были впечатления командира корпуса военно-учебных заведений Московского военного округа Бориса Горбачева от работы 24 немецких капитанов и майоров Генерального штаба в ходе полевой поездки в Силезию летом 1931 года. «Замечательны, – пишет Горбачев, – также четкость, выразительность и краткость изложения принятых решений в форме приказа или директив». «Вышколенные офицеры, в совершенстве владеющие: 1) методом оперативно-тактического расчета; 2) методом сбора, обработки и подготовки материала для решения; 3) умением обеспечить передачу решения и поверку его исполнения», – так охарактеризовали выпускника немецкой военной академии ознакомившиеся с ней в 1933 году известные представители высшего комсостава РККА Иван Дубовой и Семен Урицкий.
Также в докладе Дубового и Урицкого Клименту Ворошилову от 23 ноября 1933 года отмечались доведенные до совершенства одиночная подготовка и подготовка мелких подразделений, а также знания обязанностей бойца в бою, его способность к ориентированию в обстановке, инициативность. «Взаимодействие между отдельными бойцами и подразделениями стоит очень высоко, – отмечается в этом докладе. – Во всяком случае нам в этой области еще нужно много работать, чтобы достигнуть такой отшлифовки бойцов и младших командиров».
Конечно, выучка бойцов армии, комплектуемой на основе всеобщей воинской обязанности, никогда не сможет достичь уровня тщательно отобранных профессионалов-контрактников, из которых состоял рядовой и унтер-офицерский состав германского рейхсвера 1919–1935 годов. И в сменившем рейхсвер в 1935-м вермахте, комплектовавшемся, как и РККА, на основе всеобщей воинской повинности, выучка одиночного бойца и подразделений неминуемо должна была понизиться. Однако ненамного: ведь инструкторы – офицеры и унтер-офицеры остались прежними, рейхсверовскими. Маленькая германская армия, как отмечали еще в октябре 1925 года ознакомившиеся с рейхсвером советские командиры, способна принять в свои ряды и переварить крупное пополнение. Система развертывания рейхсвера, подтверждал в июле 1932 года Яковенко, полностью обеспечена «людьми соответствующего качества».
Строгие японцы, беспомощные поляки
В отличие от советского комсостава японский в 1935 – начале 1937 года не только на словах, но и на деле следовал современным оперативно-тактическим принципам: постоянно стремился к широкому применению охватов и обходов, умел проявлять инициативу и действовать решительно, быстро и внезапно. «Нужно сказать, что японцы в этом отношении особенно строги, – подчеркивал в декабре 1935-го заместитель наркома обороны СССР Маршал Советского Союза Тухачевский. – Они мало увлекаются методикой боя, подчиняя все смелости и инициативе».
Высокий уровень стрелковой подготовки японской армии в РККА отмечали еще в 1934 году. Советские наблюдатели говорили о важнейшем преимуществе выучки японского бойца-танкиста. Механики-водители японских танков умели хорошо водить машину в условиях, близких к боевой обстановке, и были прекрасно подготовлены тактически.
Несколько сложнее сравнить выучку предрепрессионной РККА с выучкой польской армии, которая в 30-е годы заметно эволюционировала.
По советским данным, оперативно-тактическое мышление польского офицерства к 1934 году было столь же несовременным, что и у советского комсостава. Его отличали (особенно у генералитета) то же отсутствие инициативы в бою и стремление действовать по шаблону. Демонстрировали польские офицеры и недостатки в управлении войсками. Польские источники подтверждают, что еще в 1929–1931 годах все обстояло именно так. Например, начальник польского Генштаба генерал дивизии Тадеуш Пискор в своих «Общих выводах о состоянии подготовки армии в 1929 и 1930 годах» отмечал:
-командиры бригад и дивизий не стремятся к дерзости и внезапности действий, что и они, и старшие офицеры (то есть командиры полков и батальонов. – А.С.) не концентрируют силы на направлении главного удара, распыляют их, желая быть «сильными везде», и не организуют взаимодействие пехоты с артиллерией;
-у генералов и офицеров «чрезвычайно часто наблюдается недостаток решительности и настойчивости в проведении принятого решения» в жизнь;
командиры недооценивают разведку и часто ведут свои войска в наступление вслепую, а штабы «забывают», организуя бой, вопросы тылового обеспечения;
-командиры бригад и дивизий не умеют опираться в управлении войсками на свой штаб, а штабисты в свою очередь не только работают неорганизованно (шумно и нервно) и запаздывают с подготовкой приказов, но и не умеют подготовить данные для принятия командиром решения;
младшие офицеры пехоты вообще «легко выпускают из рук управление подчиненными им подразделениями», «мало внимания уделяют организации своего огня» и «не всегда рационально» решают проблему взаимодействия огня и движения;
-унтер-офицеры срочной службы вообще не умеют делать ничего из того, что требуется от командира в бою: «не чувствуют себя командирами и к этой роли не подготовлены, плохо разбираются в тактической обстановке, постоянно оглядываются на начальников-офицеров, ожидая от них приказаний, проявляют нерешительность, недостаток инициативы, склонны к принятию шаблонных решений, не умеют отдавать простые и ясные распоряжения, а равно писать толковые донесения»;
-осуществленная в 1931 году виленским армейским инспекторатом проверка офицеров 3 и 10-го корпусных округов (то есть войск, дислоцированных в Виленской области и Западной Белоруссии) выявила «беспомощность тактического мышления большинства офицеров», показала, что «большинство офицеров – от полковника до поручика обнаруживают полное незнание» основ тактического мышления, «не желают и не умеют тактически грамотно рассуждать», что тактики не знают 50 процентов командиров батарей (капитанов и поручиков), 50 процентов командиров артиллерийских дивизионов (майоров), 60 процентов командиров рот (капитанов и поручиков) и 70 процентов командиров батальонов (майоров);
-к управлению войсками в бою из 355 проверенных офицеров «очень хорошо» подготовлены лишь около трех процентов (10 человек), «хорошо» – лишь 12 процентов, «вполне удовлетворительно» – лишь 10 процентов, «удовлетворительно» – 23 процента, «слабо» – 33 процента, а «неудовлетворительно» – 21 процент.
Стремительный прогресс Войска польского
Картина, как видим, не лучшая, чем в Красной армии. Однако не зря в СССР в 1934 году признавали, что польская армия обладает отличной системой усовершенствования офицерского состава. Выучка польского офицерства в 30-е годы быстро прогрессировала. На маневрах, проведенных поляками в сентябре 1932-го на Волыни, в районе Ровно, советский военный атташе Эдуард Лепин уже не смог не заметить, что «офицерский состав воспитывается на принципах проявления инициативы и смелости». Зафиксировал он и другой важный сдвиг в оперативно-тактическом мышлении польских командиров: «Идея сосредоточения сил на направлении главного удара обычно четко проявлялась в решениях обеих сторон» (пока, правда, еще скорее механически: для главного удара во всех случаях выделяли «шаблонные» две трети сил). Выдвижение офицера вперед для личной разведки и наблюдения, констатировал атташе, стало обычным делом. Наконец, на маневрах, по его словам, «чувствовалось», что польский «офицерский состав получил солидную тренировку в области техники отдачи распоряжений» (той самой техники, которая советскому комсоставу не давалась еще и в 1935–1937 годах. – А.С.).
«Упорная работа по подготовке и сколачиванию офицерского корпуса дала свои результаты, – подводил Лепин в своем докладе Ворошилову от 12 сентября 1932 года итог четырехмесячному изучению им Войска польского, – польская армия имеет значительные офицерские кадры вполне прилично подготовленные». «Конечно, – оговаривал он, – в этой подготовке имеется масса недостатков, конечно, офицеры молодой польской армии по подготовке своей гораздо ниже стоят немецкого офицерства». Что же касается несостоятельности как командиров польских унтер-офицеров срочной службы (по советским сведениям, они и к весне 1933-го все еще стояли немногим выше рядовой массы), то это не имело большого значения, поскольку подавляющее большинство унтер-офицерского состава Войска польского составляли сверхсрочники (в начале 1933 года на 6700 унтер-офицеров срочной службы приходилось 37 000 сверхсрочников). А их выучка, как отмечала в апреле 1933-го советская сторона, находилась на высоком уровне.
С учетом хорошей подготовки подавляющего большинства унтер-офицеров польской армии и обозначившегося в 1931–1932 годах быстрого прогресса в обучении ее офицеров, благодаря которому эта последняя уже в 1932-м оценивалась советским наблюдателем как вполне приличная, можно уверенно полагать, что в 1935-м и тем более в первой половине 1937-го польские общевойсковые и пехотные командиры оказались готовы к войне лучше советских.
А стрелково-артиллерийская выучка польских командиров-артиллеристов была выше, чем советских, еще и в 1929–1931 годах. Оценивая состояние Войска польского в 1929–1930-м, генерал Пискор, беспощадно раскритиковавший общевойсковых и пехотных командиров, отметил высокую техническую подготовку (имея в виду технику стрельбы. – А.С.) артиллеристов. В отчете виленского армейского инспектората об итогах проверки в 1931 году офицеров 3 и 10-го корпусных округов наряду с провалами в тактической подготовке комсостава пехоты и артиллерии констатировались значительные достижения, продемонстрированные в искусстве артиллерийской стрельбы командирами батарей. Об артиллерийских же подпоручиках (командирах огневых взводов) говорилось так: «Стреляют вообще все хорошо, некоторые даже очень». Согласно опубликованному в апреле 1935 года отчету английского офицера, стажировавшегося в 5-й конно-артиллерийской батарее 3-го конно-артиллерийского дивизиона Войска польского, полевая артиллерия поляков поражает мастерством стрельбы, при этом хороших практических результатов достигла и конная.
В том же отчете от 12 февраля 1932 года признавалось, что если половина командиров батарей и дивизионов тактики не знает, то командиры артиллерийских полков не только очень хорошие стрелки, но и превосходные тактики. А значит, польская артиллерия должна была лучше, чем советская (которая плохо умела делать это еще в 1935 – первой половине 1937 года), массировать огонь. Ведь главную роль здесь играют как командиры дивизионов, так и командиры артполков, на основе которых создаются артиллерийские группы.
Выучка одиночного бойца и подразделений у поляков также была тогда выше, чем в РККА. «Мелкие подразделения пeхоты подготовлены вполне удовлетворительно», – докладывал 12 сентября 1932-го Ворошилову о впечатлениях, вынесенных с польских маневров под Ровно, советский военный атташе Лепин. Из этой оценки следует, что никак не менее чем «вполне удовлетворительной» оценивалась тогда у поляков и выучка одиночного бойца-пехотинца. «Польский солдат в военном отношении прилично подготовлен», – пишет Лепин, основываясь на впечатлениях не только от ровенских маневров, но и от всего его четырехмесячного знакомства с польской армией. А весной 1934 года в СССР уже констатировали, что выучка одиночного бойца и подразделений у поляков стоит на высоком уровне и вполне соответствует требованиям современной войны, а подразделения польской пехоты хорошо маневрируют на поле боя, натренированы для совершения форсированных маршей, атаки их отличаются стремительностью и натиском, огневая выучка, находившаяся на низком уровне, быстро прогрессирует.
К пехоте Красной армии слова о «высоком уровне» были, как мы видели, неприменимы даже и в период 1935 – первой половине 1937 года.
Хорошая выучка, которой еще в 1931–1932 годах обладали у поляков рядовые артиллеристы, однозначно выявляется уже двумя оказавшимися в нашем распоряжении документами польской армии тех лет: выборка случайна, а свидетельства документов совершенно одинаковы. Специальная подготовка рядовых артиллерии, отмечал после осуществленной им в 1931 году проверки войск 3 и 10-го корпусных округов виленский армейский инспекторат, хорошая. В 6 и в 13-м конно-артиллерийских дивизионах, констатирует, проверив зимой 1932–1933 годов ряд своих частей, командир 6-й артиллерийской группы полковник Новак, подготовка орудийного расчета хорошая; знание матчасти в 6-м дивизионе хорошее, а в 13-м – вполне удовлетворительное. Ни одна случайная выборка материалов проверок тогдашних частей Красной армии не дает такого одинаково высокого результата.
Предполагать, что с 1933–1934 годов выучка бойцов и подразделений в польской армии с ее хорошим унтер-офицерским и быстро прогрессирующим офицерским составом (инструкторская квалификация которого была к тому же на высоте еще в 1929–1930 годах) снизилась, у нас нет никаких оснований.
Таким образом, выучка предрепрессионной Красной армии была не просто низка, она была ниже, чем у ее вероятных противников – немцев, японцев и поляков.
Сформулированный в начале 60-х тезис о том, что одной из важнейших причин поражений Красной армии в 1941-м стали массовые репрессии ее командного состава в 1937–1938 годах, относится к числу наиболее укоренившихся в сознании как широких масс, так и специалистов-историков. Но ни это утверждение, ни то, что накануне репрессий РККА находилась на вершине своего могущества и была превосходно подготовлена, так и остаются недоказанными.
Первые попытки детального исследования уровня боевой выучки РККА накануне репрессий были предприняты автором в 2000–2009 годах. Оказалось, что уровень этот был весьма низким. С этим выводом фактически согласился и Сергей Минаков, изучавший борьбу внутри советской военной элиты накануне 1937 года. Затем новые факты, подкрепляющие наше заключение, привел Сергей Лазарев, а Георгий Скипский выявил факты слабой боевой выучки войск Уральского военного округа в рассматриваемый период.
“ Подразделения пехоты не только не могли взаимодействовать с танками и артиллерией, но и вообще производили впечатление необученных ”
В работах 2000–2010 годов автор начал анализировать и причины плохой боевой выучки предрепрессионной РККА, вычленив такие из них, как недостаточное общее и военное образование комсостава, неудовлетворительная дисциплина и организованность, нехватка денежных и материальных средств, порочная методика боевой подготовки и «невоенный уклад» жизни армии, не позволявший военнослужащим полностью сосредоточиться на задачах подготовки.
Тем не менее цельной подробной картины состояния боевой выучки РККА накануне репрессий 1937–1938 годов все еще нет. Более детального изучения требует и вопрос о факторах, его обусловивших.
Дефекты оперативно-тактического мышления
О предрепрессионной Красной армии нельзя судить по достижениям советских военных теоретиков начала 30-х годов. У основной массы комсостава отсутствовало современное, соответствующее высокодинамичному характеру боевых действий оперативно-тактическое мышление, тяготеющее к решительному маневру, к действиям во фланг и тыл противника и неразрывно связанное с проявлением разумной инициативы. Hеобходимость выработки такого мышления подчеркивалась на каждом шагу, но на практике командиры в бою не проявляли инициативы. В итоге наступление, как правило, выливалось во фронтальное столкновение – кровопролитное и приводившее не к уничтожению противника, а лишь к его оттеснению, что провоцировало все новые и новые фронтальные столкновения.
В канун репрессий 1937 года основная масса комсостава РККА всех звеньев страдала и куда более серьезным, чем непонимание требований современной войны, пороком – общей слабостью оперативно-тактического мышления.Только слабым можно назвать профессиональное мышление командиров оперативного и оперативно-тактического звена, которые еще в 1935–1936 годах (по началу 1937-го данных нет) сплошь и рядом планировали операции и ставили задачи подчиненным, не учитывая ни особенностей местности, ни наличия сил и средств, ни необходимого времени на подготовку боевых действий, а также не заботились об организации связи.
Только слабым можно назвать профессиональное мышление командиров тактического звена, которые и в 1935, и в 1936, и в первой половине 1937-го сплошь и рядом не заботились о том, чтобы подготовить и поддержать движение своей пехоты в атаку огнем хотя бы пехотного оружия. В условиях насыщения обороны автоматическим оружием это было равносильно отправлению войск не в бой, а на убой.
Только слабым можно назвать профессиональное мышление командиров всех звеньев, которые и в 1935, и в 1936, и в первой половине 1937-го поголовно и патологически не хотели учитывать в своих решениях данные о противнике, словно принципиально не желая организовывать разведку и вопросы тылового обеспечения.
Значительное число командиров тактического звена предрепрессионной РККА вообще не умели тактически мыслить. Они не только не проявляли инициативы, не стремились навязать противнику свою волю, но и не могли найти новое решение даже тогда, когда к этому вынуждали действия противоборствующей стороны. Не умея действовать в бою иначе как по шаблону, по зазубренной схеме, они зачастую доходили с этим своим неумением думать до полного абсурда, продолжая, например, вести свои подразделения в прежнем направлении даже после того, как те натыкались на изрыгающую ливень свинца огневую точку или попадали под кинжальный пулеметный огонь с фланга. И это, заметим, притом что главным вероятным противником предрепрессионной РККА была германская армия, вся тактика которой основывалась на активности, дерзости, инициативе и внезапности. Частых и быстрых изменений обстановки в борьбе с этой армией следовало ожидать буквально на каждом шагу.
Идеальная мишень
Помимо дефективного оперативно-тактического мышления воплотить в жизнь теорию глубокой операции и концепцию глубокого боя да и просто успешно воевать комсоставу предрепрессионной РККА мешали еще и слабое владение необходимыми командиру умениями и навыками и обусловленное этим фактически неумение управлять войсками.
Командиры пехотных подразделений сплошь и рядом не знали команд, необходимых для управления огнем, способов подведения своих отделений, взводов, рот и батальонов к рубежу атак и порядка движения подразделений в атаку. Их коллеги-танкисты, как правило, не имели необходимых для управления подразделениями навыков наблюдения из танка и работы на радиостанции, штабисты всех (!) уровней плохо представляли себе, как осуществлять те или иные свои конкретные функции на практике, не умели организовать работу на КП и перемещение его без потери связи с войсками, отработать надлежащим образом боевую документацию, довести ее до исполнителей, проконтролировать исполнение и т. д.Основная масса комсостава предрепрессионной Красной армии плохо ориентировалась на местности, не умела работать с картой, слабо владела штабной графикой, а зачастую и командным языком.
При подобном качестве исполнения любые оперативные замыслы повиснут в воздухе и любая, даже самая передовая военная теория не сможет быть воплощена в жизнь, не даст на практике ожидаемого эффекта.
Реализации теории глубокой операции и концепции глубокого боя в 1935 – первой половине 1937 года мешала и слабая подготовленность комсостава тех родов войск, которые обеспечивали действия пехоты и танков – артиллерии и войск связи. Командиры-артиллеристы тогдашней РККА не могли наладить надежное поражение целей в часто встречающихся на войне условиях недостаточной видимости (ночью, в тумане, в лесистой местности и т. п.) и вообще были в состоянии решать только типовые, шаблонные огневые задачи. Комсостав батальонной и полковой артиллерии не только откровенно плохо знал правила стрельбы, но и не мог самостоятельно действовать на поле боя, где ему надлежало вовремя поддерживать огнем пехотные подразделения. А командиры и штабы артиллерийских дивизионов и групп и в 1935, и в 1936, и в первой половине 1937-го не умели массировать огонь артиллерии. А ведь только мощный артиллерийский кулак мог надежно подавить огонь обороны и проложить путь пехоте и танкам.
Командиры-связисты не владели техникой войск связи и не были в состоянии ею маневрировать, то есть организовывать своевременное обеспечение дерущихся войск в условиях часто и быстро меняющейся обстановки. В принципе уже одного этого вполне достаточно для того, чтобы захлебнулись и глубокий бой, и глубокая операция...
Реализовать теорию глубокой операции и концепцию глубокого боя на практике мешала также слабая выучка войск. Неудовлетворительная подготовка одиночного бойца (в сочетании с плохим умением командиров управлять войсками) обусловила и низкую готовность подразделений и частей Красной армии.
Подразделения советской пехоты и в 1935, и в 1936, и даже в первой половине 1937-го не только далеко не всегда могли взаимодействовать с танками и артиллерией, но и вообще производили впечатление необученных. Их боевые порядки в ходе атаки постоянно расстраивались и превращались в густую толпу, то есть в идеальную мишень для противника. Танковые подразделения и части в штатном составе и в реальных полевых условиях действовать также не умели. Практически небоеспособной оказалась батальонная, полковая и танковая артиллерия. Подразделения пехоты при Михаиле Тухачевском, Ионе Якире и Иерониме Уборевиче должны были драться фактически без непосредственной артиллерийской поддержки.
Сверхспособности германской армии
Таким образом, распространенные по сей день представления о прекрасной подготовленности Красной армии накануне репрессий 1937 года являются ошибочными. Она не только не была в состоянии успешно воплотить в жизнь разработанные ее военными теоретиками концепцию глубокого боя и теорию глубокой операции, но и с трудом могла вести успешные боевые действия вообще.
Соответственно опровержением анекдотичных утверждений о том, что «до 1937 года Красная армия превосходила вермахт (рейхсвер) в количественном и качественном отношении», не стоило бы и утруждаться. Однако процитированное высказывание принадлежит хотя и в высшей степени конъюнктурному, но все-таки известному исследователю Виктору Анфилову. Кроме того, краткое сравнение выучки предрепрессионной РККА и ее вероятных противников – германской, японской и польской армий чрезвычайно полезно само по себе.
Конечно, в количественном отношении ни рейхсвер, ни выросший из него после 1935 года вермахт Красную армию не превосходили никогда. Что же касается качества, то...
Характеризуя 13 июля 1932 года выучку немецкого офицерского корпуса, советский военный атташе в Германии Яков Яковенко (Зюзь-Яковенко) отметил некоторое ее снижение по сравнению с 20-ми годами прошлого века, когда в рейхсвере не только полками, но и батальонами командовали лица, служившие на этих должностях еще в годы Первой мировой и обладавшие колоссальным опытом. И тем не менее в отношении вопросов управления в бою у обновившегося офицерского состава немцев существенных недостатков он не обнаружил. В вопросах тылового обеспечения, указывал Яковенко, в том числе и молодые немецкие офицерские кадры «намного впереди нас, так как у нас этой работой в войсках почти никто не занимается».
Советский же комсостав и в 1935–1937 годах стабильно демонстрировал слабые навыки управления войсками. Командиры рот не считали нужным пользоваться в бою услугами связных, не говоря уже о радиосвязи, начисто игнорировали вопросы тылового обеспечения.
«Поражают исключительная подготовленность, организованность и слаженность работы, исключающие элементы спешки, дергания, путаницы и т. п. и способствующие высокой положительной результативности работы», – таковы были впечатления командира корпуса военно-учебных заведений Московского военного округа Бориса Горбачева от работы 24 немецких капитанов и майоров Генерального штаба в ходе полевой поездки в Силезию летом 1931 года. «Замечательны, – пишет Горбачев, – также четкость, выразительность и краткость изложения принятых решений в форме приказа или директив». «Вышколенные офицеры, в совершенстве владеющие: 1) методом оперативно-тактического расчета; 2) методом сбора, обработки и подготовки материала для решения; 3) умением обеспечить передачу решения и поверку его исполнения», – так охарактеризовали выпускника немецкой военной академии ознакомившиеся с ней в 1933 году известные представители высшего комсостава РККА Иван Дубовой и Семен Урицкий.
Также в докладе Дубового и Урицкого Клименту Ворошилову от 23 ноября 1933 года отмечались доведенные до совершенства одиночная подготовка и подготовка мелких подразделений, а также знания обязанностей бойца в бою, его способность к ориентированию в обстановке, инициативность. «Взаимодействие между отдельными бойцами и подразделениями стоит очень высоко, – отмечается в этом докладе. – Во всяком случае нам в этой области еще нужно много работать, чтобы достигнуть такой отшлифовки бойцов и младших командиров».
Конечно, выучка бойцов армии, комплектуемой на основе всеобщей воинской обязанности, никогда не сможет достичь уровня тщательно отобранных профессионалов-контрактников, из которых состоял рядовой и унтер-офицерский состав германского рейхсвера 1919–1935 годов. И в сменившем рейхсвер в 1935-м вермахте, комплектовавшемся, как и РККА, на основе всеобщей воинской повинности, выучка одиночного бойца и подразделений неминуемо должна была понизиться. Однако ненамного: ведь инструкторы – офицеры и унтер-офицеры остались прежними, рейхсверовскими. Маленькая германская армия, как отмечали еще в октябре 1925 года ознакомившиеся с рейхсвером советские командиры, способна принять в свои ряды и переварить крупное пополнение. Система развертывания рейхсвера, подтверждал в июле 1932 года Яковенко, полностью обеспечена «людьми соответствующего качества».
Строгие японцы, беспомощные поляки
В отличие от советского комсостава японский в 1935 – начале 1937 года не только на словах, но и на деле следовал современным оперативно-тактическим принципам: постоянно стремился к широкому применению охватов и обходов, умел проявлять инициативу и действовать решительно, быстро и внезапно. «Нужно сказать, что японцы в этом отношении особенно строги, – подчеркивал в декабре 1935-го заместитель наркома обороны СССР Маршал Советского Союза Тухачевский. – Они мало увлекаются методикой боя, подчиняя все смелости и инициативе».
Высокий уровень стрелковой подготовки японской армии в РККА отмечали еще в 1934 году. Советские наблюдатели говорили о важнейшем преимуществе выучки японского бойца-танкиста. Механики-водители японских танков умели хорошо водить машину в условиях, близких к боевой обстановке, и были прекрасно подготовлены тактически.
Несколько сложнее сравнить выучку предрепрессионной РККА с выучкой польской армии, которая в 30-е годы заметно эволюционировала.
По советским данным, оперативно-тактическое мышление польского офицерства к 1934 году было столь же несовременным, что и у советского комсостава. Его отличали (особенно у генералитета) то же отсутствие инициативы в бою и стремление действовать по шаблону. Демонстрировали польские офицеры и недостатки в управлении войсками. Польские источники подтверждают, что еще в 1929–1931 годах все обстояло именно так. Например, начальник польского Генштаба генерал дивизии Тадеуш Пискор в своих «Общих выводах о состоянии подготовки армии в 1929 и 1930 годах» отмечал:
-командиры бригад и дивизий не стремятся к дерзости и внезапности действий, что и они, и старшие офицеры (то есть командиры полков и батальонов. – А.С.) не концентрируют силы на направлении главного удара, распыляют их, желая быть «сильными везде», и не организуют взаимодействие пехоты с артиллерией;
-у генералов и офицеров «чрезвычайно часто наблюдается недостаток решительности и настойчивости в проведении принятого решения» в жизнь;
командиры недооценивают разведку и часто ведут свои войска в наступление вслепую, а штабы «забывают», организуя бой, вопросы тылового обеспечения;
-командиры бригад и дивизий не умеют опираться в управлении войсками на свой штаб, а штабисты в свою очередь не только работают неорганизованно (шумно и нервно) и запаздывают с подготовкой приказов, но и не умеют подготовить данные для принятия командиром решения;
младшие офицеры пехоты вообще «легко выпускают из рук управление подчиненными им подразделениями», «мало внимания уделяют организации своего огня» и «не всегда рационально» решают проблему взаимодействия огня и движения;
-унтер-офицеры срочной службы вообще не умеют делать ничего из того, что требуется от командира в бою: «не чувствуют себя командирами и к этой роли не подготовлены, плохо разбираются в тактической обстановке, постоянно оглядываются на начальников-офицеров, ожидая от них приказаний, проявляют нерешительность, недостаток инициативы, склонны к принятию шаблонных решений, не умеют отдавать простые и ясные распоряжения, а равно писать толковые донесения»;
-осуществленная в 1931 году виленским армейским инспекторатом проверка офицеров 3 и 10-го корпусных округов (то есть войск, дислоцированных в Виленской области и Западной Белоруссии) выявила «беспомощность тактического мышления большинства офицеров», показала, что «большинство офицеров – от полковника до поручика обнаруживают полное незнание» основ тактического мышления, «не желают и не умеют тактически грамотно рассуждать», что тактики не знают 50 процентов командиров батарей (капитанов и поручиков), 50 процентов командиров артиллерийских дивизионов (майоров), 60 процентов командиров рот (капитанов и поручиков) и 70 процентов командиров батальонов (майоров);
-к управлению войсками в бою из 355 проверенных офицеров «очень хорошо» подготовлены лишь около трех процентов (10 человек), «хорошо» – лишь 12 процентов, «вполне удовлетворительно» – лишь 10 процентов, «удовлетворительно» – 23 процента, «слабо» – 33 процента, а «неудовлетворительно» – 21 процент.
Стремительный прогресс Войска польского
Картина, как видим, не лучшая, чем в Красной армии. Однако не зря в СССР в 1934 году признавали, что польская армия обладает отличной системой усовершенствования офицерского состава. Выучка польского офицерства в 30-е годы быстро прогрессировала. На маневрах, проведенных поляками в сентябре 1932-го на Волыни, в районе Ровно, советский военный атташе Эдуард Лепин уже не смог не заметить, что «офицерский состав воспитывается на принципах проявления инициативы и смелости». Зафиксировал он и другой важный сдвиг в оперативно-тактическом мышлении польских командиров: «Идея сосредоточения сил на направлении главного удара обычно четко проявлялась в решениях обеих сторон» (пока, правда, еще скорее механически: для главного удара во всех случаях выделяли «шаблонные» две трети сил). Выдвижение офицера вперед для личной разведки и наблюдения, констатировал атташе, стало обычным делом. Наконец, на маневрах, по его словам, «чувствовалось», что польский «офицерский состав получил солидную тренировку в области техники отдачи распоряжений» (той самой техники, которая советскому комсоставу не давалась еще и в 1935–1937 годах. – А.С.).
«Упорная работа по подготовке и сколачиванию офицерского корпуса дала свои результаты, – подводил Лепин в своем докладе Ворошилову от 12 сентября 1932 года итог четырехмесячному изучению им Войска польского, – польская армия имеет значительные офицерские кадры вполне прилично подготовленные». «Конечно, – оговаривал он, – в этой подготовке имеется масса недостатков, конечно, офицеры молодой польской армии по подготовке своей гораздо ниже стоят немецкого офицерства». Что же касается несостоятельности как командиров польских унтер-офицеров срочной службы (по советским сведениям, они и к весне 1933-го все еще стояли немногим выше рядовой массы), то это не имело большого значения, поскольку подавляющее большинство унтер-офицерского состава Войска польского составляли сверхсрочники (в начале 1933 года на 6700 унтер-офицеров срочной службы приходилось 37 000 сверхсрочников). А их выучка, как отмечала в апреле 1933-го советская сторона, находилась на высоком уровне.
С учетом хорошей подготовки подавляющего большинства унтер-офицеров польской армии и обозначившегося в 1931–1932 годах быстрого прогресса в обучении ее офицеров, благодаря которому эта последняя уже в 1932-м оценивалась советским наблюдателем как вполне приличная, можно уверенно полагать, что в 1935-м и тем более в первой половине 1937-го польские общевойсковые и пехотные командиры оказались готовы к войне лучше советских.
А стрелково-артиллерийская выучка польских командиров-артиллеристов была выше, чем советских, еще и в 1929–1931 годах. Оценивая состояние Войска польского в 1929–1930-м, генерал Пискор, беспощадно раскритиковавший общевойсковых и пехотных командиров, отметил высокую техническую подготовку (имея в виду технику стрельбы. – А.С.) артиллеристов. В отчете виленского армейского инспектората об итогах проверки в 1931 году офицеров 3 и 10-го корпусных округов наряду с провалами в тактической подготовке комсостава пехоты и артиллерии констатировались значительные достижения, продемонстрированные в искусстве артиллерийской стрельбы командирами батарей. Об артиллерийских же подпоручиках (командирах огневых взводов) говорилось так: «Стреляют вообще все хорошо, некоторые даже очень». Согласно опубликованному в апреле 1935 года отчету английского офицера, стажировавшегося в 5-й конно-артиллерийской батарее 3-го конно-артиллерийского дивизиона Войска польского, полевая артиллерия поляков поражает мастерством стрельбы, при этом хороших практических результатов достигла и конная.
В том же отчете от 12 февраля 1932 года признавалось, что если половина командиров батарей и дивизионов тактики не знает, то командиры артиллерийских полков не только очень хорошие стрелки, но и превосходные тактики. А значит, польская артиллерия должна была лучше, чем советская (которая плохо умела делать это еще в 1935 – первой половине 1937 года), массировать огонь. Ведь главную роль здесь играют как командиры дивизионов, так и командиры артполков, на основе которых создаются артиллерийские группы.
Выучка одиночного бойца и подразделений у поляков также была тогда выше, чем в РККА. «Мелкие подразделения пeхоты подготовлены вполне удовлетворительно», – докладывал 12 сентября 1932-го Ворошилову о впечатлениях, вынесенных с польских маневров под Ровно, советский военный атташе Лепин. Из этой оценки следует, что никак не менее чем «вполне удовлетворительной» оценивалась тогда у поляков и выучка одиночного бойца-пехотинца. «Польский солдат в военном отношении прилично подготовлен», – пишет Лепин, основываясь на впечатлениях не только от ровенских маневров, но и от всего его четырехмесячного знакомства с польской армией. А весной 1934 года в СССР уже констатировали, что выучка одиночного бойца и подразделений у поляков стоит на высоком уровне и вполне соответствует требованиям современной войны, а подразделения польской пехоты хорошо маневрируют на поле боя, натренированы для совершения форсированных маршей, атаки их отличаются стремительностью и натиском, огневая выучка, находившаяся на низком уровне, быстро прогрессирует.
К пехоте Красной армии слова о «высоком уровне» были, как мы видели, неприменимы даже и в период 1935 – первой половине 1937 года.
Хорошая выучка, которой еще в 1931–1932 годах обладали у поляков рядовые артиллеристы, однозначно выявляется уже двумя оказавшимися в нашем распоряжении документами польской армии тех лет: выборка случайна, а свидетельства документов совершенно одинаковы. Специальная подготовка рядовых артиллерии, отмечал после осуществленной им в 1931 году проверки войск 3 и 10-го корпусных округов виленский армейский инспекторат, хорошая. В 6 и в 13-м конно-артиллерийских дивизионах, констатирует, проверив зимой 1932–1933 годов ряд своих частей, командир 6-й артиллерийской группы полковник Новак, подготовка орудийного расчета хорошая; знание матчасти в 6-м дивизионе хорошее, а в 13-м – вполне удовлетворительное. Ни одна случайная выборка материалов проверок тогдашних частей Красной армии не дает такого одинаково высокого результата.
Предполагать, что с 1933–1934 годов выучка бойцов и подразделений в польской армии с ее хорошим унтер-офицерским и быстро прогрессирующим офицерским составом (инструкторская квалификация которого была к тому же на высоте еще в 1929–1930 годах) снизилась, у нас нет никаких оснований.
Таким образом, выучка предрепрессионной Красной армии была не просто низка, она была ниже, чем у ее вероятных противников – немцев, японцев и поляков.
Информация