Буревестник пятого года
Кто был вождем Первой русской революции? Ответ на этот вопрос не нашли даже сами революционеры. Не случайно в СССР почти не было памятников лидерам революционного движения 1905–1907 годов. Как правило, монументы ставились безымянным баррикадным бойцам, группам восставших масс. Главный образ – стихия мятежа.
Единого управленческого центра у Первой русской революции действительно не существовало. Но был один человек, которого смело можно назвать буревестником той революции. Георгий Аполлонович Гапон – именно он положил начало открытому противостоянию.
Гапон был необыкновенно популярен. Если бы в те времена пресса выбирала Человека года, в 1905-м и 1906-м он точно стал бы главным кандидатом на победу в данной номинации.
ИУДА ИЛИ БУРЕВЕСТНИК?
Впрочем, в советские «святцы» этот человек вошел как падший ангел, безусловно отрицательный персонаж, Иуда и провокатор. В одном из историко-революционных фильмов роль Гапона впечатляюще сыграл Николай Караченцов. Заглянем в рецензию 1982 года: «Актер в считанные минуты экранного времени сумел обнажить парадоксы предательской психологии». Имя священника, организовавшего шествие рабочих к царю, стало синонимом предательства, кровавой провокации. «Поп Гапон!» – ругательство, да и только. Правда, такую репутацию Георгий Гапон заработал лишь через десятилетия после гибели, а в 1905-м все было иначе…
«Никогда и никто… на моих глазах не овладевал так слушателями, как Гапон, и не на рабочей сходке, где говорить несравненно легче, а в маленькой комнате на немногочисленном совещании, произнося речь, состоящую почти только из одних угроз. У него был истинный ораторский талант, и, слушая его исполненные гнева слова, я понял, чем этот человек завоевал и подчинил себе массы»
, – писал один из руководителей Боевой организации Борис Савинков, не самый восторженный человек на свете. Тогда он завидовал Гапону. Да и не только он.
Между тем придирчивые современники об интеллектуальных способностях Гапона отзывались скептически. Один из членов заграничного комитета Бунда, с которым Гапон встретился в Женеве 17 марта 1905 года, таким запомнил своего собеседника:
«Человек он, несомненно, наблюдательный, умеет узнавать людей и знает психологию массы. Кроме того, он хитер, себе на уме и прошел школу дипломатического искусства (правда, довольно элементарного…). Человек он очень неинтеллигентный, невежественный, совершенно не разбирающийся в вопросах партийной жизни. Говорит с сильным малорусским акцентом и плохо излагает свои мысли, испытывает большие затруднения при столкновении с иностранными словами (например, «Амстердам» произносит так: «Амстедерам»…)»
.
Впрочем, выступая перед рабочими, Георгий Гапон брал не интеллектом, а как раз эмоциональностью и талантом импровизатора.
ЕГО ИМЯ, ИМЯ ВОЖДЯ РЕВОЛЮЦИИ, ПЕРЕХОДИЛО ИЗ УСТ В УСТА, ОТ РАБОЧИХ К КРЕСТЬЯНАМ. ЕГО ПОРТРЕТЫ МОЖНО БЫЛО НАЙТИ ВЕЗДЕ: В ГОРОДЕ И ДЕРЕВНЕ, У РУССКИХ, ПОЛЯКОВ, ДАЖЕ ЕВРЕЕВ
Революционный проповедник стал востребованной фигурой. Он обладал гипнотической властью над доверчивой паствой. Честолюбец, он подстраивался под запросы общества, пытался оказаться на гребне волны – и оседлал птицу-славу. Его поклонники видели перед собой учителя и собеседника, уверенного в своей правоте. Правдолюбца, едва ли не чудотворца. Сила убеждения ему досталась неукротимая. Как златоуст, он держал в руках аудиторию, заражал своими идеями.
РОВЕСНИК ЛЕНИНА
Гапон – ровесник Владимира Ульянова (Ленина). Он родился в селе Билыки Полтавской губернии в 1870 году. Его отец, потомственный крестьянин, служил волостным писарем. Крестьянский сын окончил училище, а затем и Полтавскую духовную семинарию. Был одним из первых учеников – не больше, но и не меньше. Не избежал скандалов. Добиваясь хороших оценок по догматическому и нравственному богословию, заявил преподавателю:
«Если вы мне не выставите «четыре» и я не попаду в первый разряд, то погублю и себя, и вас»
. Эта дерзость семинариста надолго запомнилась педагогам. Хотя в семинариях вообще царила нервная обстановка, будущих батюшек доводили до изнеможения, и нервные срывы случались нередко.
Гапон еще в училище увлекся толстовством. Один из преподавателей, И.М. Трегубов, познакомил его с запрещенными произведениями графа. Христианство по Толстому вдохновляло тех, кто разочаровался в «казенном» православии. Казалось, вот она, истина – настоящая, евангельская, а не инквизиторская. Иван Трегубов надеялся, что его ученики станут священниками и понесут в народ очищенное Толстым христианство.
Однако долго «вести двойную бухгалтерию» Трегубов не сумел: в 1888-м он решился на открытый разрыв с православием. В его фантазиях возникла эффектная мистерия: народ должен прийти на берега Днепра и, как от идолов, отречься от церковных святынь. Вскоре «свободный христианин» оказался в эмиграции.
Когда Георгия Гапона догонит мировая слава, Иван Трегубов опубликует в парижском журнале либеральной оппозиции «Освобождение» свои страстные заметки о знаменитом ученике:
«За последнее время я не имел о нем сведений, но организованная им на религиозной почве мирная, безоружная стачка петербургских рабочих показала мне, что он остался верен тем идеям, которые сроднили нас 15 лет тому назад и которые, как я знаю по своему личному опыту, с необыкновенной жаждой воспринимаются русским народом. Русское правительство поспешило удалить меня за пропаганду в ссылку, а теперь, вероятно, оно пошлет туда же, если не на тот свет, и Гапона. Но да будет известно этому дикому, отжившему свой век правительству, что, кроме Гапона, в России есть и другие подобные ему священники и не священники и что рано или поздно при их помощи наконец организуется такая всеобщая стачка, которая и сметет с лица земли никому не нужный, кроме горстки негодяев, остаток варварства – самодержавие. А ты, дорогой друг Гапон, знай, что твое дело вызвало во всем мире всеобщий восторг и любовь к тебе у всех тех, которые, подобно тебе, хотят освободить рабочий народ от всех его угнетателей, и помни, что твое дело не умрет».
ОТЕЦ ГАПОН
Георгий Гапон тоже подумывал порвать с Церковью, но в 1896 году был рукоположен в священники. Считается, что на это он пошел под влиянием молодой жены – купеческой дочки. По решению епископа Полтавского Илариона, покровительствовавшего Гапону, отец Георгий начал служение в бесприходной церкви Всех Святых при городском кладбище в Полтаве. Храм не пустовал. На проповеди молодого священника приходили сотни людей. Казалось, он рождает образы прямо на глазах паствы. Это притягивало. К тому же Гапон демонстрировал бескорыстие. Он бесплатно совершал требы для голодранцев и горемык. Отзывчивая душа, настоящий служитель Христов…
Новый век застал Гапона в столице. Он проповедует Христа в рабочей среде, участвует в благотворительных миссиях, помогает беднякам. Первое его начинание называлось цветисто – «Общество ревнителей разумного христианского проведения праздничных дней».
К тому времени семинаристы уходили в революцию уже практически полстолетия. Кого-то разочаровывал церковный бюрократизм, других подкупало обаяние материалистической философии. Гапон отличался от тех, кто покидал церковные стены, увлекшись трудами материалистов. Откровенных антихристианских мотивов у него не было. В глазах поклонников он оставался батюшкой – и сознательно использовал этот ореол. Другое дело, что охранитель- но-монархический дух Церкви Гапону был чужд, и он от него дистанцировался. Его привлекали идеи христианского социализма. Его паствой стали рабочие.
ГАПОН – «ЧЕЛОВЕК ОЧЕНЬ НЕИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ, НЕВЕЖЕСТВЕННЫЙ, СОВЕРШЕННО НЕ РАЗБИРАЮЩИЙСЯ В ВОПРОСАХ ПАРТИЙНОЙ ЖИЗНИ, НО, НЕСОМНЕННО, НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЙ, УМЕЕТ УЗНАВАТЬ ЛЮДЕЙ И ЗНАЕТ ПСИХОЛОГИЮ МАССЫ»
Пролетарское сообщество – это большие коллективы, где легко вести пропаганду. С небольшими консервативными сельскими общинами их не сравнить. Для проповедника, пропагандиста и агитатора рабочая среда как золотые копи.
«Рабочий класс – коллектив такой мощности, каким в качестве боевого средства революционеры не располагали ни во времена декабристов, ни в период хождения в народ, ни в моменты массовых студенческих выступлений»
, – писал прозорливый начальник Особого отдела Департамента полиции С.В. Зубатов.
В чиновничьем кругу той поры Сергей Зубатов был звездой первой величины и, как положено ярким личностям, знавал взлеты и падения. Его путь чем-то схож с гапоновским. С гимназических лет он увлекался неблагонадежными авторами: взахлеб читал Чернышевского, Дарвина, Маркса. Дружил с народовольцами, поддался их влиянию, сам агитировал молодых товарищей. А потом – выбрал судьбу секретного сотрудника сыскного отделения и принялся вживаться в революционную среду уже с особым заданием. Именно он подал идею образования легальных рабочих профсоюзов, которые находились бы под опекой полиции. Пожалуй, это была наиболее эффективная тактика борьбы с бунтарскими настроениями. «Давить и не пущать» было бессмысленно.
Георгий Гапон приобретал невероятную популярность в рабочих кругах и в этом качестве заинтересовал Зубатова. И факт в том, что Гапон пошел на сотрудничество с полицией и взял деньги, «контакт был налажен». Но продался ли он с потрохами? Гапон никогда не согласился бы с таким вердиктом – не только на судебной сессии, но и перед самим собой. Да, Сергей Зубатов помог ему создать организацию, но отец Георгий считал, что опека полиции (административные няньки) только вредит делу. Они спорили, но не рассорились. В 1903 году карьера Зубатова рухнула, а Гапон лишь набирал высоту.
«ДАВАЙ НАРОД ИСКУСНО ВОЛНОВАТЬ…»
Гапоновское «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» к 1905 году стало наиболее мощной негосударственной политической силой в России. Пожалуй, ни за кем после Емельяна Пугачева с таким воодушевлением не шли массы.
Гапон вступал в силу. Крамольные идеи овладевали все более широкими кругами. И в студенческой, и в рабочей среде верноподданничество было не в чести. И Георгий Гапон понимал: чтобы стать властителем дум, нужно призывать к кардинальным переменам. Как там у Пушкина? «Давай народ искусно волновать…». Но представлять Гапона эдаким лицемерным и властолюбивым провокатором – значит упрощать картину. Ему не нравился мир, в котором дворцы соседствуют с хижинами. Он считал, что сложившаяся система есть отступление от христианского идеала и вполне искренне боролся «за правду». А уж какими средствами – это, похоже, его мало интересовало.
Роковые дни наступили в конце 1904 года. Четырех членов общества «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» уволили с Путиловского завода. Гапоновцы своих в беде не бросали – встали на их защиту. Профсоюзное давление на капиталистов не помогло, стачка – тоже. Следующая инстанция – царь.
Соратник революционного батюшки Николай Варнашев вспоминал, что именно Гапон был инициатором выступления 9 января.
«Народу мешают чиновники, а с царем народ сговорится»
, – его слова в те дни. Он уверял паству, что, если обратиться к государю «всем миром», от петиции не посмеют отмахнуться.
Надо сказать, что массовый самовольный поход к императору – даже с хоругвями – воспринимался тогда как нечто небывалое, дерзновенное. Тут впору вспомнить про московский Медный бунт, когда шли к царю Алексею Михайловичу. Не менее дерзким было и главное требование – созыв Учредительного собрания, в котором народные представители могли бы отстаивать права рабочих, иными словами, от царя требовали ограничить самодержавие…
Оценки Гапоном царя и всей ситуации в целом в те нервные дни резко колебались, в том числе он не исключал кровавой развязки событий:
«Будут стрелять. Расстреляют идею царя! А жертвы – так и этак неизбежны! Предупредить – кто боится, не пойдет, а умирать – так умирать с музыкой!»
КРОВАВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
9 января он был на площади у Нарвских ворот, уверенно шагал вместе со всеми. А на улицу вышли 150 тыс. рабочих – пятая часть трудоспособного населения Петербурга! «Вперед, товарищи, свобода или смерть!» – кричал вождь шествия. И вместе со всеми Гапон ужаснулся выстрелам. Уцелел: кто-то из оказавшихся рядом с ним был убит и, падая, свалил его на мостовую, прикрыл своим телом.
Вместе с эсером Петром Рутенбергом перебежками они добрались до ближайшей подворотни. Рутенберг потом писал:
«Двор, в который мы вошли, был полон корчащимися и мечущимися телами раненых. «Нет больше Бога! Нет больше царя!» – прохрипел Гапон, сбрасывая с себя шубу и рясу»
. На него быстро напялили отданные кем-то пальто и шапку и скорее увели подальше от места расстрела. Уже в другом дворе, прямо у поленницы, Гапона остригли (волосы его были подобраны рабочими и хранились некоторыми почти как реликвия). К вечеру Петр Рутенберг отвел его на квартиру Максима Горького.
На следующий день, не без участия Рутенберга, Георгий Гапон написал свою первую революционную «листовку»:
«Зверь-царь… так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам, всем грабителям несчастной русской земли. Смерть им всем!»
Гапон был потерян. Его увезли в деревню, где он должен был ждать, пока ему не изготовят поддельный паспорт. Но нервы не выдержали: он перешел границу и отправился в Женеву.
«Переезд через всю Европу без языка и с боязнью быть узнанным и арестованным закончился тем, что он не нашел лица, к которому я его направил. Два дня он ходил по городу беспомощный и измученный. Отправился, наконец, к Плеханову
[1]», – вспоминал Петр Рутенберг.
ЕВРОПЕЙСКОЕ ТУРНЕ
Лидеры революционной эмиграции встретили Гапона с восторгом. Явно находясь под впечатлением январских событий в Петербурге, они стали наперебой предлагать ему свою дружбу и сотрудничество. Расстрел шествия не разрушил его репутацию, наоборот, после того трагического дня авторитет Гапона поначалу только возрастал.
«Все факты говорят в пользу его честности и искренности, так как в задачу провокатора никак уже не могла входить такая могучая агитация за дальнейшее продолжение восстания»
, – отмечал Владимир Ленин. В 1905 году тот видел в нем не конкурента, а почтенного демона революции. Пожалуй, и он подпал под обаяние Георгия Гапона.
Близость тактических воззрений Ленина и Гапона была подкреплена возникшей между ними взаимной симпатией. Гапон, которого Владимир Ленин еще в начале февраля честил «рыжим уродом», к весне 1905-го превратился в «преданного революции, инициативного и умного» человека, а организатор шествия рабочих к царю, за глаза называвший лидеров социалистических партий «узколобыми болтунами», делал исключение только для Ленина, своего сверстника, которого почитал как человека «хорошего и умного».
На пике славы отец Георгий видел себя во главе движения, которое отомстит за Кровавое воскресенье. Амбициозный «черненький, сухонький, невысокий попик с быстро бегающими насмешливыми глазками» возомнил себя вождем всей русской революции, вел себя вызывающе, и, несмотря на восторженный прием, отношения с эмигрантскими центрами у него все-таки не заладились. К осени его авторитет в заграничных революционных кругах упал до нуля.
Бешеное же честолюбие не позволяло ему жить спокойно, никого и ничего не возглавляя.
«Не обладая широким объективным умом и не имея надлежащей научной подготовки
, – вспоминал один из его бывших соратников, –
Гапон не умел понять настоящего своего положения и отводил слишком большое место своей особе в рабочем движении»
. Впрочем, рабочие его по-прежнему боготворили. Борис Савинков так говорит о настроениях 1905–1906 годов:
«Его имя, имя вождя революции, переходило из уст в уста, от рабочих к крестьянам. Его портреты можно было найти везде: в городе и деревне, у русских, поляков, даже евреев. Он первый всколыхнул городской пролетариат. Он первый решил стать во главе поднявшихся рабочих. Ни всеобщая забастовка 1905 года, ни даже декабрьские баррикады не могли заслонить образ этого человека, от которого ждали новых выступлений, ждали, что если он начал революцию, то он и закончит ее»
.
«ОН БЫЛ ТИПИЧНЫМ ОДИНОЧКОЙ»
После 17 октября 1905 года Гапон вновь оказался в России. «
Ни о чем другом, кроме бомб, оружейных складов и т. п., он теперь не думает
, – записал один из близких ему людей. –
После Кровавого воскресенья он все время твердил, что от компромиссов пора перейти к действиям, не выказывал прежней надежды на царя и правительство, пытался возродить свое “Собрание фабрично-заводских рабочих”».
Однако параллельно Георгий Гапон постоянно вел тайные переговоры с влиятельными сановниками, включая председателя Комитета министров С.Ю. Витте. Правительство снова рассчитывало использовать пламенного священника для удержания рабочих от участия в вооруженной борьбе. Чтобы укрепить позиции Гапона в рабочей среде, Сергей Витте выделил ему 30 тыс. рублей.
Георгий Гапон пытался наладить контакт с партийными лидерами, но занять место в их иерархии не умел. И на вторых ролях себя не видел. Даже в бунтарской революционной среде отец Георгий казался порывистым, неуправляемым.
«Он был типичным одиночкой. Как демагог, непостоянный в своих лейтмотивах, он не мог, физически был не в состоянии участвовать в общей, «мирской» выработке тактической линии поведения, спеваться с другими как с равными и затем координировать свои действия с действиями товарищей. Партийное дело – хоровое дело. А Гапон, если бы он даже совершенно искренно дал обещание придерживаться такой-то линии поведения, все равно не смог бы сдержать его до конца»
, – рассуждал Виктор Чернов, лидер эсеров, хорошо знавший Гапона.
НЕ ПАРТИЙНОЕ ДЕЛО
Знаменитому революционному попу было 36 лет – подходящий возраст для авантюриста.
Но судьба распорядилась иначе.
28 мая 1906 года на даче в Озерках под Петербургом его ждали представители партии эсеров. У них были неопровержимые доказательства: Гапон ведет двойную игру. Петр Рутенберг, спасавший Гапона в январе 1905-го и помогавший ему потом обустроиться в Европе, вызвал недавнего друга на откровенную беседу. Тот, не подозревая, что их подслушивают спрятавшиеся в соседней комнате рабочие, предложил эсеру Рутенбергу 25 тыс. рублей в обмен на выдачу группы однопартийцев полиции…
«БУДУТ СТРЕЛЯТЬ. РАССТРЕЛЯЮТ ИДЕЮ ЦАРЯ! А ЖЕРТВЫ – ТАК И ЭТАК НЕИЗБЕЖНЫ! ПРЕДУПРЕДИТЬ – КТО БОИТСЯ, НЕ ПОЙДЕТ, А УМИРАТЬ – ТАК УМИРАТЬ С МУЗЫКОЙ!»
Тело Гапона обнаружат только через месяц: его то ли удавили, то ли повесили. Хоронили несостоявшегося вождя революции со всеми почестями. Активисты требовали мести: соратники не верили в предательство своего лидера и обвиняли охранку в убийстве. Эсеры не брали на себя ответственности за «казнь» Гапона. «Центральный комитет, ссылаясь на свое постановление, отказался признать это дело партийным», – подчеркивал Борис Савинков.
Неумолимый «приговор истории» огласили гораздо позже, в 1938-м, в «Кратком курсе истории ВКБ(б)»: там он – провокатор, перед которым была поставлена задача вызвать расстрел мирной демонстрации и «в крови потопить рабочее движение». Это упрощение: агентом охранки Георгий Гапон не был – он вел свою игру сразу на нескольких досках и рискованно использовал связи с полицией в собственных целях. Уж таково сумасшедшее революционное время, когда даже православный священник может переквалифицироваться в азартного и нечистого на руку политического игрока.
[1]Плеханов Г.В. (1856–1918) – теоретик марксизма, философ, видный деятель социалистического движения. Во время революции 1905– 1907 годов был в эмиграции.
9 января 1905 года вошло в историю как Кровавое воскресенье. Предоставлено М.Золотаревым
Единого управленческого центра у Первой русской революции действительно не существовало. Но был один человек, которого смело можно назвать буревестником той революции. Георгий Аполлонович Гапон – именно он положил начало открытому противостоянию.
Гапон был необыкновенно популярен. Если бы в те времена пресса выбирала Человека года, в 1905-м и 1906-м он точно стал бы главным кандидатом на победу в данной номинации.
ИУДА ИЛИ БУРЕВЕСТНИК?
Впрочем, в советские «святцы» этот человек вошел как падший ангел, безусловно отрицательный персонаж, Иуда и провокатор. В одном из историко-революционных фильмов роль Гапона впечатляюще сыграл Николай Караченцов. Заглянем в рецензию 1982 года: «Актер в считанные минуты экранного времени сумел обнажить парадоксы предательской психологии». Имя священника, организовавшего шествие рабочих к царю, стало синонимом предательства, кровавой провокации. «Поп Гапон!» – ругательство, да и только. Правда, такую репутацию Георгий Гапон заработал лишь через десятилетия после гибели, а в 1905-м все было иначе…
«Никогда и никто… на моих глазах не овладевал так слушателями, как Гапон, и не на рабочей сходке, где говорить несравненно легче, а в маленькой комнате на немногочисленном совещании, произнося речь, состоящую почти только из одних угроз. У него был истинный ораторский талант, и, слушая его исполненные гнева слова, я понял, чем этот человек завоевал и подчинил себе массы»
, – писал один из руководителей Боевой организации Борис Савинков, не самый восторженный человек на свете. Тогда он завидовал Гапону. Да и не только он.
Священник Георгий Гапон и градоначальник Санкт-Петербурга Иван Фуллон среди рабочих. Предоставлено М. Золотаревым
Между тем придирчивые современники об интеллектуальных способностях Гапона отзывались скептически. Один из членов заграничного комитета Бунда, с которым Гапон встретился в Женеве 17 марта 1905 года, таким запомнил своего собеседника:
«Человек он, несомненно, наблюдательный, умеет узнавать людей и знает психологию массы. Кроме того, он хитер, себе на уме и прошел школу дипломатического искусства (правда, довольно элементарного…). Человек он очень неинтеллигентный, невежественный, совершенно не разбирающийся в вопросах партийной жизни. Говорит с сильным малорусским акцентом и плохо излагает свои мысли, испытывает большие затруднения при столкновении с иностранными словами (например, «Амстердам» произносит так: «Амстедерам»…)»
.
Впрочем, выступая перед рабочими, Георгий Гапон брал не интеллектом, а как раз эмоциональностью и талантом импровизатора.
ЕГО ИМЯ, ИМЯ ВОЖДЯ РЕВОЛЮЦИИ, ПЕРЕХОДИЛО ИЗ УСТ В УСТА, ОТ РАБОЧИХ К КРЕСТЬЯНАМ. ЕГО ПОРТРЕТЫ МОЖНО БЫЛО НАЙТИ ВЕЗДЕ: В ГОРОДЕ И ДЕРЕВНЕ, У РУССКИХ, ПОЛЯКОВ, ДАЖЕ ЕВРЕЕВ
Революционный проповедник стал востребованной фигурой. Он обладал гипнотической властью над доверчивой паствой. Честолюбец, он подстраивался под запросы общества, пытался оказаться на гребне волны – и оседлал птицу-славу. Его поклонники видели перед собой учителя и собеседника, уверенного в своей правоте. Правдолюбца, едва ли не чудотворца. Сила убеждения ему досталась неукротимая. Как златоуст, он держал в руках аудиторию, заражал своими идеями.
РОВЕСНИК ЛЕНИНА
Гапон – ровесник Владимира Ульянова (Ленина). Он родился в селе Билыки Полтавской губернии в 1870 году. Его отец, потомственный крестьянин, служил волостным писарем. Крестьянский сын окончил училище, а затем и Полтавскую духовную семинарию. Был одним из первых учеников – не больше, но и не меньше. Не избежал скандалов. Добиваясь хороших оценок по догматическому и нравственному богословию, заявил преподавателю:
«Если вы мне не выставите «четыре» и я не попаду в первый разряд, то погублю и себя, и вас»
. Эта дерзость семинариста надолго запомнилась педагогам. Хотя в семинариях вообще царила нервная обстановка, будущих батюшек доводили до изнеможения, и нервные срывы случались нередко.
Гапон еще в училище увлекся толстовством. Один из преподавателей, И.М. Трегубов, познакомил его с запрещенными произведениями графа. Христианство по Толстому вдохновляло тех, кто разочаровался в «казенном» православии. Казалось, вот она, истина – настоящая, евангельская, а не инквизиторская. Иван Трегубов надеялся, что его ученики станут священниками и понесут в народ очищенное Толстым христианство.
Однако долго «вести двойную бухгалтерию» Трегубов не сумел: в 1888-м он решился на открытый разрыв с православием. В его фантазиях возникла эффектная мистерия: народ должен прийти на берега Днепра и, как от идолов, отречься от церковных святынь. Вскоре «свободный христианин» оказался в эмиграции.
Предоставлено М. Золотаревым
Когда Георгия Гапона догонит мировая слава, Иван Трегубов опубликует в парижском журнале либеральной оппозиции «Освобождение» свои страстные заметки о знаменитом ученике:
«За последнее время я не имел о нем сведений, но организованная им на религиозной почве мирная, безоружная стачка петербургских рабочих показала мне, что он остался верен тем идеям, которые сроднили нас 15 лет тому назад и которые, как я знаю по своему личному опыту, с необыкновенной жаждой воспринимаются русским народом. Русское правительство поспешило удалить меня за пропаганду в ссылку, а теперь, вероятно, оно пошлет туда же, если не на тот свет, и Гапона. Но да будет известно этому дикому, отжившему свой век правительству, что, кроме Гапона, в России есть и другие подобные ему священники и не священники и что рано или поздно при их помощи наконец организуется такая всеобщая стачка, которая и сметет с лица земли никому не нужный, кроме горстки негодяев, остаток варварства – самодержавие. А ты, дорогой друг Гапон, знай, что твое дело вызвало во всем мире всеобщий восторг и любовь к тебе у всех тех, которые, подобно тебе, хотят освободить рабочий народ от всех его угнетателей, и помни, что твое дело не умрет».
ОТЕЦ ГАПОН
Георгий Гапон тоже подумывал порвать с Церковью, но в 1896 году был рукоположен в священники. Считается, что на это он пошел под влиянием молодой жены – купеческой дочки. По решению епископа Полтавского Илариона, покровительствовавшего Гапону, отец Георгий начал служение в бесприходной церкви Всех Святых при городском кладбище в Полтаве. Храм не пустовал. На проповеди молодого священника приходили сотни людей. Казалось, он рождает образы прямо на глазах паствы. Это притягивало. К тому же Гапон демонстрировал бескорыстие. Он бесплатно совершал требы для голодранцев и горемык. Отзывчивая душа, настоящий служитель Христов…
Новый век застал Гапона в столице. Он проповедует Христа в рабочей среде, участвует в благотворительных миссиях, помогает беднякам. Первое его начинание называлось цветисто – «Общество ревнителей разумного христианского проведения праздничных дней».
К тому времени семинаристы уходили в революцию уже практически полстолетия. Кого-то разочаровывал церковный бюрократизм, других подкупало обаяние материалистической философии. Гапон отличался от тех, кто покидал церковные стены, увлекшись трудами материалистов. Откровенных антихристианских мотивов у него не было. В глазах поклонников он оставался батюшкой – и сознательно использовал этот ореол. Другое дело, что охранитель- но-монархический дух Церкви Гапону был чужд, и он от него дистанцировался. Его привлекали идеи христианского социализма. Его паствой стали рабочие.
ГАПОН – «ЧЕЛОВЕК ОЧЕНЬ НЕИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ, НЕВЕЖЕСТВЕННЫЙ, СОВЕРШЕННО НЕ РАЗБИРАЮЩИЙСЯ В ВОПРОСАХ ПАРТИЙНОЙ ЖИЗНИ, НО, НЕСОМНЕННО, НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЙ, УМЕЕТ УЗНАВАТЬ ЛЮДЕЙ И ЗНАЕТ ПСИХОЛОГИЮ МАССЫ»
Пролетарское сообщество – это большие коллективы, где легко вести пропаганду. С небольшими консервативными сельскими общинами их не сравнить. Для проповедника, пропагандиста и агитатора рабочая среда как золотые копи.
«Рабочий класс – коллектив такой мощности, каким в качестве боевого средства революционеры не располагали ни во времена декабристов, ни в период хождения в народ, ни в моменты массовых студенческих выступлений»
, – писал прозорливый начальник Особого отдела Департамента полиции С.В. Зубатов.
В чиновничьем кругу той поры Сергей Зубатов был звездой первой величины и, как положено ярким личностям, знавал взлеты и падения. Его путь чем-то схож с гапоновским. С гимназических лет он увлекался неблагонадежными авторами: взахлеб читал Чернышевского, Дарвина, Маркса. Дружил с народовольцами, поддался их влиянию, сам агитировал молодых товарищей. А потом – выбрал судьбу секретного сотрудника сыскного отделения и принялся вживаться в революционную среду уже с особым заданием. Именно он подал идею образования легальных рабочих профсоюзов, которые находились бы под опекой полиции. Пожалуй, это была наиболее эффективная тактика борьбы с бунтарскими настроениями. «Давить и не пущать» было бессмысленно.
Георгий Гапон приобретал невероятную популярность в рабочих кругах и в этом качестве заинтересовал Зубатова. И факт в том, что Гапон пошел на сотрудничество с полицией и взял деньги, «контакт был налажен». Но продался ли он с потрохами? Гапон никогда не согласился бы с таким вердиктом – не только на судебной сессии, но и перед самим собой. Да, Сергей Зубатов помог ему создать организацию, но отец Георгий считал, что опека полиции (административные няньки) только вредит делу. Они спорили, но не рассорились. В 1903 году карьера Зубатова рухнула, а Гапон лишь набирал высоту.
«ДАВАЙ НАРОД ИСКУСНО ВОЛНОВАТЬ…»
Гапоновское «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» к 1905 году стало наиболее мощной негосударственной политической силой в России. Пожалуй, ни за кем после Емельяна Пугачева с таким воодушевлением не шли массы.
Гапон вступал в силу. Крамольные идеи овладевали все более широкими кругами. И в студенческой, и в рабочей среде верноподданничество было не в чести. И Георгий Гапон понимал: чтобы стать властителем дум, нужно призывать к кардинальным переменам. Как там у Пушкина? «Давай народ искусно волновать…». Но представлять Гапона эдаким лицемерным и властолюбивым провокатором – значит упрощать картину. Ему не нравился мир, в котором дворцы соседствуют с хижинами. Он считал, что сложившаяся система есть отступление от христианского идеала и вполне искренне боролся «за правду». А уж какими средствами – это, похоже, его мало интересовало.
Роковые дни наступили в конце 1904 года. Четырех членов общества «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» уволили с Путиловского завода. Гапоновцы своих в беде не бросали – встали на их защиту. Профсоюзное давление на капиталистов не помогло, стачка – тоже. Следующая инстанция – царь.
Соратник революционного батюшки Николай Варнашев вспоминал, что именно Гапон был инициатором выступления 9 января.
«Народу мешают чиновники, а с царем народ сговорится»
, – его слова в те дни. Он уверял паству, что, если обратиться к государю «всем миром», от петиции не посмеют отмахнуться.
Надо сказать, что массовый самовольный поход к императору – даже с хоругвями – воспринимался тогда как нечто небывалое, дерзновенное. Тут впору вспомнить про московский Медный бунт, когда шли к царю Алексею Михайловичу. Не менее дерзким было и главное требование – созыв Учредительного собрания, в котором народные представители могли бы отстаивать права рабочих, иными словами, от царя требовали ограничить самодержавие…
Оценки Гапоном царя и всей ситуации в целом в те нервные дни резко колебались, в том числе он не исключал кровавой развязки событий:
«Будут стрелять. Расстреляют идею царя! А жертвы – так и этак неизбежны! Предупредить – кто боится, не пойдет, а умирать – так умирать с музыкой!»
Предоставлено М. Золотаревым
КРОВАВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
9 января он был на площади у Нарвских ворот, уверенно шагал вместе со всеми. А на улицу вышли 150 тыс. рабочих – пятая часть трудоспособного населения Петербурга! «Вперед, товарищи, свобода или смерть!» – кричал вождь шествия. И вместе со всеми Гапон ужаснулся выстрелам. Уцелел: кто-то из оказавшихся рядом с ним был убит и, падая, свалил его на мостовую, прикрыл своим телом.
Вместе с эсером Петром Рутенбергом перебежками они добрались до ближайшей подворотни. Рутенберг потом писал:
«Двор, в который мы вошли, был полон корчащимися и мечущимися телами раненых. «Нет больше Бога! Нет больше царя!» – прохрипел Гапон, сбрасывая с себя шубу и рясу»
. На него быстро напялили отданные кем-то пальто и шапку и скорее увели подальше от места расстрела. Уже в другом дворе, прямо у поленницы, Гапона остригли (волосы его были подобраны рабочими и хранились некоторыми почти как реликвия). К вечеру Петр Рутенберг отвел его на квартиру Максима Горького.
На следующий день, не без участия Рутенберга, Георгий Гапон написал свою первую революционную «листовку»:
«Зверь-царь… так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам, всем грабителям несчастной русской земли. Смерть им всем!»
Гапон был потерян. Его увезли в деревню, где он должен был ждать, пока ему не изготовят поддельный паспорт. Но нервы не выдержали: он перешел границу и отправился в Женеву.
«Переезд через всю Европу без языка и с боязнью быть узнанным и арестованным закончился тем, что он не нашел лица, к которому я его направил. Два дня он ходил по городу беспомощный и измученный. Отправился, наконец, к Плеханову
[1]», – вспоминал Петр Рутенберг.
ЕВРОПЕЙСКОЕ ТУРНЕ
Лидеры революционной эмиграции встретили Гапона с восторгом. Явно находясь под впечатлением январских событий в Петербурге, они стали наперебой предлагать ему свою дружбу и сотрудничество. Расстрел шествия не разрушил его репутацию, наоборот, после того трагического дня авторитет Гапона поначалу только возрастал.
«Все факты говорят в пользу его честности и искренности, так как в задачу провокатора никак уже не могла входить такая могучая агитация за дальнейшее продолжение восстания»
, – отмечал Владимир Ленин. В 1905 году тот видел в нем не конкурента, а почтенного демона революции. Пожалуй, и он подпал под обаяние Георгия Гапона.
Близость тактических воззрений Ленина и Гапона была подкреплена возникшей между ними взаимной симпатией. Гапон, которого Владимир Ленин еще в начале февраля честил «рыжим уродом», к весне 1905-го превратился в «преданного революции, инициативного и умного» человека, а организатор шествия рабочих к царю, за глаза называвший лидеров социалистических партий «узколобыми болтунами», делал исключение только для Ленина, своего сверстника, которого почитал как человека «хорошего и умного».
На пике славы отец Георгий видел себя во главе движения, которое отомстит за Кровавое воскресенье. Амбициозный «черненький, сухонький, невысокий попик с быстро бегающими насмешливыми глазками» возомнил себя вождем всей русской революции, вел себя вызывающе, и, несмотря на восторженный прием, отношения с эмигрантскими центрами у него все-таки не заладились. К осени его авторитет в заграничных революционных кругах упал до нуля.
Бешеное же честолюбие не позволяло ему жить спокойно, никого и ничего не возглавляя.
«Не обладая широким объективным умом и не имея надлежащей научной подготовки
, – вспоминал один из его бывших соратников, –
Гапон не умел понять настоящего своего положения и отводил слишком большое место своей особе в рабочем движении»
. Впрочем, рабочие его по-прежнему боготворили. Борис Савинков так говорит о настроениях 1905–1906 годов:
«Его имя, имя вождя революции, переходило из уст в уста, от рабочих к крестьянам. Его портреты можно было найти везде: в городе и деревне, у русских, поляков, даже евреев. Он первый всколыхнул городской пролетариат. Он первый решил стать во главе поднявшихся рабочих. Ни всеобщая забастовка 1905 года, ни даже декабрьские баррикады не могли заслонить образ этого человека, от которого ждали новых выступлений, ждали, что если он начал революцию, то он и закончит ее»
.
«ОН БЫЛ ТИПИЧНЫМ ОДИНОЧКОЙ»
После 17 октября 1905 года Гапон вновь оказался в России. «
Ни о чем другом, кроме бомб, оружейных складов и т. п., он теперь не думает
, – записал один из близких ему людей. –
После Кровавого воскресенья он все время твердил, что от компромиссов пора перейти к действиям, не выказывал прежней надежды на царя и правительство, пытался возродить свое “Собрание фабрично-заводских рабочих”».
Опознание трупа Гапона в присутствии властей на даче Звержинской в Озерках. Предоставлено М.Золотаревым
Однако параллельно Георгий Гапон постоянно вел тайные переговоры с влиятельными сановниками, включая председателя Комитета министров С.Ю. Витте. Правительство снова рассчитывало использовать пламенного священника для удержания рабочих от участия в вооруженной борьбе. Чтобы укрепить позиции Гапона в рабочей среде, Сергей Витте выделил ему 30 тыс. рублей.
Георгий Гапон пытался наладить контакт с партийными лидерами, но занять место в их иерархии не умел. И на вторых ролях себя не видел. Даже в бунтарской революционной среде отец Георгий казался порывистым, неуправляемым.
«Он был типичным одиночкой. Как демагог, непостоянный в своих лейтмотивах, он не мог, физически был не в состоянии участвовать в общей, «мирской» выработке тактической линии поведения, спеваться с другими как с равными и затем координировать свои действия с действиями товарищей. Партийное дело – хоровое дело. А Гапон, если бы он даже совершенно искренно дал обещание придерживаться такой-то линии поведения, все равно не смог бы сдержать его до конца»
, – рассуждал Виктор Чернов, лидер эсеров, хорошо знавший Гапона.
НЕ ПАРТИЙНОЕ ДЕЛО
Знаменитому революционному попу было 36 лет – подходящий возраст для авантюриста.
Но судьба распорядилась иначе.
28 мая 1906 года на даче в Озерках под Петербургом его ждали представители партии эсеров. У них были неопровержимые доказательства: Гапон ведет двойную игру. Петр Рутенберг, спасавший Гапона в январе 1905-го и помогавший ему потом обустроиться в Европе, вызвал недавнего друга на откровенную беседу. Тот, не подозревая, что их подслушивают спрятавшиеся в соседней комнате рабочие, предложил эсеру Рутенбергу 25 тыс. рублей в обмен на выдачу группы однопартийцев полиции…
«БУДУТ СТРЕЛЯТЬ. РАССТРЕЛЯЮТ ИДЕЮ ЦАРЯ! А ЖЕРТВЫ – ТАК И ЭТАК НЕИЗБЕЖНЫ! ПРЕДУПРЕДИТЬ – КТО БОИТСЯ, НЕ ПОЙДЕТ, А УМИРАТЬ – ТАК УМИРАТЬ С МУЗЫКОЙ!»
Тело Гапона обнаружат только через месяц: его то ли удавили, то ли повесили. Хоронили несостоявшегося вождя революции со всеми почестями. Активисты требовали мести: соратники не верили в предательство своего лидера и обвиняли охранку в убийстве. Эсеры не брали на себя ответственности за «казнь» Гапона. «Центральный комитет, ссылаясь на свое постановление, отказался признать это дело партийным», – подчеркивал Борис Савинков.
Неумолимый «приговор истории» огласили гораздо позже, в 1938-м, в «Кратком курсе истории ВКБ(б)»: там он – провокатор, перед которым была поставлена задача вызвать расстрел мирной демонстрации и «в крови потопить рабочее движение». Это упрощение: агентом охранки Георгий Гапон не был – он вел свою игру сразу на нескольких досках и рискованно использовал связи с полицией в собственных целях. Уж таково сумасшедшее революционное время, когда даже православный священник может переквалифицироваться в азартного и нечистого на руку политического игрока.
[1]Плеханов Г.В. (1856–1918) – теоретик марксизма, философ, видный деятель социалистического движения. Во время революции 1905– 1907 годов был в эмиграции.
Информация