Мастер доменного дела. Михаил Константинович Курако
Дедушкой легендарного доменщика был отставной генерал Арцымович. С окружающими старик был высокомерен, жил затворником и у себя в родовом имении Козелье, расположенном в Могилевской губернии, принимал лишь купцов, которым продавал лес. Однажды к нему прибыл новый покупатель — отставной полковник Курако, ветеран прославленной обороны Севастополя. Благообразный, неторопливый, с аккуратно подстриженными бакенбардами и крестом Святого Владимира он пришелся по душе жесткому и замкнутому барину. Отступив от собственных правил, Арцымович предложил полковнику погостить у него, а спустя несколько дней — жениться на его единственной дочери Генусе. Полковник дал согласие, и спустя месяц была сыграна свадьба. От этого брака 23 сентября 1872 появился на свет черноглазый смуглый мальчик, названный Михаилом.
Воспитанием ребенка занимался сам Арцымович. В собственной воспитательной системе бывший военный соединил николаевскую солдатскую муштру и спартанский дух. По вечерам же старик читал мальчику отрывки из «Илиады», а также рассказывал о величайших сражениях мировой истории. Кроме того приглашенный гувернер обучал Михаила танцам, игре на фортепиано и французскому языку. Став старше, Курако был определен в Полоцкий кадетский корпус. Незадолго до его отъезда от апоплексического удара скончался Арцымович. По железной дороге и на лошадях Михаил совершил с матерью свое первое путешествие в далекий Полоцк, где началось его военное обучение. Учился Курако хорошо, но очень скоро выяснилось, что кадетский корпус совсем неподходящее заведение для своенравного и свободолюбивого мальчугана. Множеством проступков Курако нарушал корпусную дисциплину. Его сажали в карцер, ставили на колени, однако ничто не помогало сделать кадета послушным. Спустя три месяца после поступления Михаил был из корпуса исключен. Вместе с матерью он вернулся домой, где их встретил отец, который после недолгой беседы повелел сыну готовиться в третий класс гимназии.
Отныне всё свободное время Михаил проводил в богатой библиотеке Арцымовича. Он прочел множество книг по истории, географии, естествознанию и физике. Память его была необыкновенной — все прочитанное отпечатывалось в мозгу с фотографической точностью. Известно, что Курако наизусть знал многие поэмы Пушкина, Некрасова и Лермонтова. Наконец, пришло время экзаменов. Мать отвезла паренька в уездный город Горки, где работала ближайшая гимназия. Вступительные тесты Курако выдержал на пятерки и был устроен в пансион. Что произошло с ним там дальше доподлинно неизвестно, однако в первую же зиму он в истрепанной одежде и без шапки появился в родной усадьбе.
Уже спустя некоторое время Михаил вопреки своему желанию был определён в уездное земледельческое училище, куда направляли мещан, крестьян, а также самых отчаянных дворянских детей. Именно в этом учебном заведении разыгрался последний акт драмы образования Курако. За малейший отход от требований «дисциплины» воспитатели немилосердно наказывали учеников. Среди прочих издевательств Курако впоследствии отмечал многочасовое стояние на коленях перед иконостасом и пытки лишением сна. После очередной порки розгами юноша, не выдержав, сбежал. Однако на этот раз домой он не вернулся.
В лаптях и в крестьянской одежде Курако вскоре объявился в Екатеринославе (ныне город Днепропетровск). В поисках работы молодой парень пришел на местный металлургический завод. Уже в этот же день Михаил, напрягая мускулы и обливаясь потом, катил «козу» (железную тележку на двух колесах) по плитам рудного двора к огнедышащей печи. Спустя неделю молодой парень уже ничем не отличался от десятков других каталей (или нагрузчиков). К слову, профессия каталя на металлургическом заводе являлась самой грязной и тяжелой. Тело и одежда этих людей покрывалась мельчайшей темно-красной рудной пылью, которую нельзя было отмыть даже горячей водой. Каталей сторонились на улицах и не пускали в общие бараки, отводя, как для прокаженных, особые помещения. Вместе с остальными Курако по двенадцать часов в день двигал «козу» и орудовал лопатой. Обеденных перерывов каталям не полагалось, не знали они также праздников и выходных — доменную печь было необходимо загружать непрерывно, дабы ни на один час горение в ней не прекращалось, иначе гибель всей домне. Эти азы плавки Михаил усвоил очень быстро.
Достаточно было лишь краткого пребывания на любом из отечественных металлургических заводов тех лет, чтобы увидеть картину полного засилия иностранцев. Эту же общую участь разделял и Брянский завод. На каждом шагу Михаил Константинович слышал французскую речь. Все мастера, все технические руководители завода, а также чертежники и техники были привезены из Франции. Восемь лет Курако работал каталем, а затем — во многом благодаря своим знаниям французского языка — был переведен на более лёгкую работу пробера, заключавшуюся в отборе проб у доменных печей и их доставки в лабораторию. Разговоры с лаборантами, а также рассказы мастеров доменных печей и горновых дали Курако возможность мысленно заглянуть в домну, понять происходящие в ней процессы.
Вскоре на предприятии произошла крупная авария. Чугун незаметно для человеческого глаза проел фундамент доменной печи и в течение какого-то времени уходил под почву, скопляясь в оставшихся после стройки пустотах в виде расплавленного подземного озера. Непосредственно перед катастрофой, согласно рассказам оставшихся в живых, с земли верх полетели песчинки, как-будто снизу кто-то дул. А затем прорвался собравшийся чугун. Лавина металла приподняла пласты земли с людьми и понесла по уклону, словно река плот. Через несколько мгновений все исчезло в пламени и клубах дыма. От людей ничего не осталось, даже пепла. Среди погибших были и первые учителя Курако.
Через несколько месяцев после описанных событий Михаил Константинович распрощался с работой пробера. Новому назначению предшествовал его геройский поступок. В очередной раз в кладке возникли трещины. Вот-вот через пробоину должна была извергнуться лавина раскаленных материалов. Все, кто находился рядом, бежали в поисках укрытия. Единственный способ предотвратить взрыв заключался в закрытии клапана горячего дутья. Сообразив это, Курако бросился к печи и быстро отключил дутье. Взрыва не случилось, печь затихла, а спустя несколько дней Михаилу Константиновичу сообщили о назначении на должность подручного горнового.
У горна, к слову, находились самые «отчаянные» работники завода. В обязанности этих людей вменялось заделывать и пробивать пламенеющую летку, останавливать и выпускать бешеные потоки металла. Главное качество горновых — исключительное самообладание, способность в буквальном смысле играть с огнем. Много смертей повидал Курако на этой должности — люди сгорали при прорывах чугуна у горна и наверху, откуда материалы заваливали в печь. Трагические происшествия оказали на дальнейшую судьбу юноши значительное влияние. Все свои силы и весь свой разум он отныне направил к одной цели — изучить доменную печь, понять ее «болезни», от которых зависели жизни сотен рабочих. Однако все основные законы домны, определяемые регулированием дутья и составлением режима шихты, находились в руках иностранцев. Тогда молодой человек стал приходить в заводскую лабораторию, куда его пускали, как бывшего пробера. Незаметно для всех Курако выносил шихтовые книги цеха и делал из них выписки. Однажды начальство завода застало Михаила Константиновича за этим занятием, и молодой подручный горнового был немедленно уволен.
Опечаленный, но не отчаявшийся Курако принял решение отправиться в Криворожье, где совсем недавно начал работу Гданцевский завод (1892). Необыкновенно энергичный новый работник, прекрасно разбирающийся в своей профессии, был хорошо принят местными рабочими. Всем нравился компанейский характер Курако и его умение шутить. Уже спустя пару лет Михаил Константинович был поставлен выполнять обязанности второго сменного мастера на печах. Преданная ему «армия домны» являлась нижней ступенью заводской лестницы, а наверху находились чуждые ему высокие начальники, состоящие сплошь из поляков. Особенностью работы Курако стала поразительная тщательность при выполнении операций по обслуживанию печи. От каталей он требовал, чтобы в вагонетки не загружали чересчур крупные глыбы руды или замусоренный кокс. Весовщик обязан был внимательно следить за взвешиванием вагончиков, колошниковые рабочие — правильно засыпать материалы, газовщик — точно регулировать пламя. Скоро все отлично поняли — когда дела касались домны, с Михаилом Константиновичем шутить было нельзя.
Новый этап производственной жизни легедарного доменщика начался на Мариупольском заводе, куда он перешел в 1898. Непоседливого Курако привлекла сюда не только врожденная жажда новых впечатлений, знаний, опыта, но и его желание познакомиться с передовой американской техникой. С первых же дней работы в Мариуполе Михаил Константинович почувствовал, что оказался в новой обстановке. От виденного ранее отличался и уклад производственной жизни, и техника. Завод, к слову, был закуплен в США, перевезен через океан и собран в России. Вместе с оборудованием из Америки прибыли мастера и инженеры. Начальником доменного цеха был поставлен Вальтер Кеннеди, брат известнейшего американского строителя доменных печей и конструктора Джулиана Кеннеди. Домна завода превышала по размерам и гданцевские, и екатеринославские печи. По наклонному мостику к колошнику самостоятельно двигались вагонетки с материалами. На колошнике также не было людей, за них все выполнял автоматический загрузочный механизм. Уникальны были и американские фурменные устройства, сделанные из бронзы и отличавшиеся простотой и легкостью.
Убедиться в преимуществах американских методов Курако смог уже после первого знакомства с Вальтером Кеннеди. Встреча эта произошла при чрезвычайных обстоятельствах, могущих закончиться весьма печально. В один из дней новая домна «закозлилась». Подвела американцев синяя руда, которую привезли из Калачевского рудника и свойств которой американские специалисты не знали. Для спасения домны необходимо было принимать экстренные меры, но без команды начальника цеха, согласно установленному на заводе закону, делать было ничего нельзя. Пока искали Кеннеди, закупорились одна за другой все двенадцать имевшихся фурм, и затвердевшая масса перестала вытекать из шлаковой летки. Курако, видевший это, сокрушался: «Классический «козел». Такая замечательная печь погибла».
Наконец, прибыл Вальтер Кеннеди — щеголевато одетый плотный мужчина низкого роста. Быстро оценив ситуацию, он приступил к делу. То, что произошло далее, Михаил Константинович ранее не только не видел, но и не считал возможным. Безнадежно застывшую массу или «козел» начали, как лед, расплавлять огнем при помощи доменной форсунки — несложного приспособления, сыгравшего важную роль в дальнейшей жизни Курако. По одной трубке ее под сильным давлением пускался горячий воздух, а по другой струя нефти. Несколько дней шли работы с форсункой. Когда в печи было выжжено необходимое для фурмы пространство, его заполнили коксом и поставили фурму на место. Через нее пустили дутье и постепенно начали открываться другие фурмы. Так печь оказалась спасена, а Курако получил прекрасный урок, сломавший все представления о неизлечимости «козла».
Некоторое время спустя Курако лично познакомился с Кеннеди. Очевидно, он пришелся по душе американцу — они часто и подолгу беседовали (специально для этого Михаил Константинович выучил английский язык). Позднее Кеннеди стал приглашать Курако к себе домой, показывал ему разные чертежи, знакомил с американскими трудами по доменному делу. Когда он отбыл обратно в Америку, все свои работы оставил в подарок русскому мастеру. Стоит отметить, что Курако в те годы уже занимал должность старшего или обер-мастера. Михаил Константинович в совершенстве освоил американские печи, научился составлять шихту и распознавать секреты шлака. А расправляться с «козлами», выводившими из строя самые совершенные доменные печи, он и вовсе умел лучше всех на заводе. Последнее, собственно, и стало началом его славы.
Неподалеку от Мариупольского завода располагалось предприятие «Русский провиданс», которым управляли бельгийцы. Четыре небольших домны вследствие плохого технического руководства попеременно выходили из строя. Однажды на одной из печей произошла серьезная авария. Бельгийские мастера, убедившись в тщетности своих методик, обратились за советом к Курако. Михаил Константинович внимательно осмотрел печь, а затем предстал перед директором. Его окончательным условием за расплавку «козла» стала тысяча рублей наличными и аттестат на бланке завода, свидетельствующий о том, что «доменному мастеру Михаилу Константиновичу Курако была поручена печь с «козлом», которая благодаря умению его через трое суток пошла нормально». Впоследствии один из друзей Михаила Константиновича вспоминал: «Отныне так и повелось. Как только где-нибудь застывала печь, посылали за Курако. За то, что он приводил ее в порядок, ему платили по одной или по две тысячи. Зарабатывал он много, однако деньги у него не задерживались. Сколько ни имел — все раздавал. Особенно помогал при несчастьях. Например, обгорит человек или в семье что-то случится. Кроме того, любил Курако погулять с доменной компанией. Здесь уж он платил за всех. Но шикарничать не стремился, одевался очень просто...».
Все заводы Донбасса знали Михаила Константиновича, как не имеющего себе равных победителя «козлов». В это же время Курако начал вынашивать идею строительства уникальной домны, способной перекрыть своими механическими устройствами и производственной мощью все существующие в мире. Все свободные часы он проводил за письменным столом — вычислял, делал чертежи, наброски, планы. Однако ход истории развеял надежды доменщика соорудить громадную печь — экономический подъем в 1900 году сменился кризисом, перешедшим в промышленный застой и затянувшимся на полтора десятилетия. В ожидании лучших времен Курако пришлось забросить свои планы в глубокий ящик и жить доменными буднями, выезжая от случая к случаю на борьбу с «козлами».
Летом 1902 к воротам Мариупольского завода подъехал фаэтон, из которого вылез седенький старичок, оказавшийся директором Краматорского завода. Предприятие это было построено тремя годами ранее известной в то время немецкой компанией «Борзиг», а инженеры были набраны из числа немцов и поляков. Именно под их бездарным руководством спустя два года завод пришел в состояние полного развала. Уже на следующий день после приезда директора Михаил Константинович вместе с несколькими своими рабочими ехал на очередную «гастроль». В своей практике Курако познакомился со многими видами аварий и расстройств домен и даже разработал специальную классификацию «козлов» вместе с приемами их лечения. Прибыв на место, он, как всегда, прибегнул к продувке фурм. На основных производственных участках были расставлены его люди, Курако взял под контроль каждую мелочь, оказывавшую влияние на технологический процесс. В этот раз он спасал сразу две домны, и на ноги был поднят весь завод. Катали внимательно отбирали руду, лаборатория непрерывно делала анализы, горновые неусыпно наблюдали за сходами шихты. Через трое суток после приезда Михаила Константиновича обе домны стали давать отменный чугун.
Восхищенный директор, пожав руку легендарному доменщику, предложил ему остаться в должности обер-мастера. Ответ Курако его поразил: «Могу согласиться только на место начальника цеха. Второе требование — мой штат». И — небывалый в истории случай — директор согласился. Договор был скреплен печатью и подписями, а по заводам юга страны разнеслась новость — русский рабочий, без образования и университетского диплома, стал начальником цеха крупного металлургического предприятия. Очень скоро все мастера-немцы Краматорского завода оказались рассчитаны, а вместо них новый начальник взял своих умельцев из Мариуполя.
1903 год в жизни Курако стал знаменательным. За короткий срок он привел новое хозяйство в идеальный вид. Домны перестали давать бракованный чугун, а завод стал получать прибыль. В это же время в стране наступило некоторое оживление горной деятельности. Назревала война с Японией, а это сулило военные заказы. Горнозаводчики, подсчитывая будущие барыши, стали подготавливать домны к более высокой производительности. В один из этих дней Курако предложил директору сломать старую печь и построить новую. Директор согласился, и в тот же день Михаил Константинович, давно ждавший этого, уселся за свои чертежи. Супруга Курако вспоминала: «Наша квартира в Краматорске превратилась в часть доменного цеха — везде были навалены кучи руды и угля, везде приходилось натыкаться на куски железа». Самой заметной в этой хаотической обстановке являлась железная модель, представлявшая аппарат для механической загрузки печи — первое изобретение Курако. Часами доменщик просиживал у этой модели — сыпал в нее камни, следил за их падением, делал записи и корректировал чертежи. Печь, к слову, строилась быстро, хотя Михаилу Константиновичу и приходилось отчитываться за каждый потраченный рубль.
Нехватка отпущенных денег заставила доменщика отказаться от некоторых запроектированных новшеств, однако результаты первых плавок были отличными. Безукоризненно работал и загрузочный аппарат. Однако через три недели на новой печи были обнаружены признаки бокового хода. Несколько дней Курако исследовал каждую деталь, но все выглядело в порядке. Надеясь найти причину ненормальности, он, рискуя жизнью, заглянул в жерло печи. Виновником всех бед оказалось железное кольцо, укрепленное на внутренних стенках печи и по замыслу предохраняющее кладку от разрушения непрерывными ударами сползавшей шихты. В одном месте данное кольцо покорежилось от жара, и этот маленький дефект грубо нарушил все процессы схода и распределения материалов. Выяснив это, Курако предложил редкую в истории металлургии операцию — проникнуть в непотушенную домну и удалить злополучное кольцо, обрубив удерживавшие его крепления. Загрузка печи была прекращена, и, когда уровень материалов опустился на несколько метров, было выключено дутье. Поверх материалов насыпали толстый слой смоченной водой коксовой и рудной пыли, дабы затруднить доступ восходящего угарного газа. В печь были спущены деревянные лестницы, а работать решили попарно. Первая пара состояла из Курако и его помощника, вторая — из двух слесарей. Каждый из храбрецов был обвязан веревкой, дабы человека можно было вытащить в случае угорания. Тем не менее, прорвавшееся в любой момент пламя могло испепелить людей на месте. Каждая пара рубила заклепки в течение пяти минут, а затем около получаса лежала, восстанавливая силы, на свежем воздухе. Лишь на вторые сутки предпринятая Курако операция была благополучно завершена — кольцо рухнуло в печь, и домна была спасена.
В последующие годы слава Михаила Константиновича достигла пика. При желании Курако мог легко удалиться от дел, окружить себя комфортом и наслаждаться благами жизни. Однако он предпочитал идти своей дорогой. Его жена вспоминала: «Нашими друзьями были исключительно рабочие. Мне же хотелось вращаться в инженерском кругу, посещать балы и вечера, приглашать к себе, однако Михаил Константинович говорил: «Не люблю ходить там, где ковры лежат». Один раз я все-таки его вытащила на бал к директору завода. И что он на балу этом натворил! Взял бутылку шампанского и положил незаметно в натопленную печку. Вышел такой взрыв, что все перетрусили. Это еще было ничего. В зал вошла одна дама — жена директора угольного рудника. Она была причесана несколько фантастично, с перьями в волосах. Михаил Константинович посмотрел на нее и внезапно захохотал. Это было ужасно. Может, он был и прав, что держал себя вызывающе с высшим инженерством, однако тогда я с этим не могла мириться».
«Кровавое воскресенье» в январе 1905 вызвало всенародный гнев. На Краматорском заводе была объявлена стачка, а одним из первых забастовщиков стал начальник доменного цеха Курако. Домны остановили и выдули так, чтобы не случилось «закозления». Неизвестно откуда появилась сотня винтовок, которые Михаил Константинович распределил между рабочими. Около завода он учил людей вкладывать патроны, целиться, стрелять по мишеням. К слову, благодаря деду, сам Курако стрелял замечательно — простреливал на лету подброшенный спичечный коробок. Кульминацией событий 1905 в Донбассе стало горловское восстание. К мятежной Горловке подошли казачьи части, и восстание было подавлено. Курако, как руководителю боевой дружины Краматорского завода и члену ревкомитета, грозил арест, и накануне занятия правительственными войсками Краматорки он вместе с ближайшими товарищами исчез. Появился доменщик в 1906 в Чериковском уезде Могилевской губернии. В белорусских селениях шли аграрные волнения, и Михаил Константинович призывал крестьян к восстанию. Вскоре он был задержан жандармами и, отсидев несколько месяцев в тюрьме, по этапу был отправлен в Вологодскую губернию.
В Донбасс Курако вернулся лишь в 1909, отбыв положенный срок наказания. Любопытно, что впоследствии на вопрос, где он получил образование, самоучка Курако отвечал: «Окончил Николаевскую академию в Архангельске. Учился три года. Лучший правительственный университет, только, правда, форма неважная — серый арестантский халат». Ссылка для него не прошла даром. В своем багаже Михаил Константинович вез целую кипу новых чертежей — будучи оторван от привычных дел выдающийся доменщик начал проектировать полностью автоматизированный металлургический завод-гигант. Дорога Курако лежала к Юзовке — крупнейшему заводу, родоначальнику южнорусской металлургии. Фамилия домещика даже спустя годы говорила многое, и Курако предложили должность обер-мастера. Беглое знакомство с заводом опечалило Михаила Константиновича. Юзовка являла картину полного запустения — доменные печи были до крайности изношены, воздуходувки разбиты, паровые котлы протекали, даже шпалы на заводских путях прогнили. На все просьбы его начать срочную перестройку печей руководство отвечало отказом. Катастрофа случилась под Рождество, во время традиционного бала у директора завода. Фурмы оказались забиты шлаком, и печь больше не принимала дутья. Спустя несколько дней прежний начальник цеха был уволен, а его место занял Курако. В Юзовку потянулись его старые товарищи, вновь создавая прославленное «куракинское братство». А вскоре директор завода согласился на перестройку одной из печей. Разработанная под руководством Михаила Константиновича домна отличалась небывалой для России производительностью в восемнадцать тысяч пудов чугуна в сутки. Она имела аппарат для пробивки летки и бронзовые фурмы, а также засыпной механизм и горн оригинальных конструкций, спроектированных Курако. Без проблем новая домна была введена в работу.
Очень скоро доменный цех Юзовского предприятия превратился в своеобразную «академию». Со всех концов России сюда ехали молодые металлурги и студенты институтов. Вопреки обычаям других заводов у Михаила Константиновича ни от кого не было секретов. К тому времени Курако собрал всю возможную информацию о действующих, а также вышедших из строя доменных печах страны. Кроме того, у него имелись многочисленные чертежи американских, французских, бельгийских и немецких конструкций. Знаменитый доменщик выписывал из-за границы всевозможные технические журналы, переводя самые интересные труды по металлургии. В «куракинском братстве» же работали только лучшие из лучших. Сам Михаил Константинович, к слову, всегда знал по имени-фамилии каждого своего работника. Если он видел что человек, что-то делал неправильно, то засучивал рукава, брал инструмент и показывал собственным примером. Рабочие верили ему, один из учеников Курако сказал прямо: «Он был нашим доменным попом. Позови Курако — и люди за ним по льду пошли бы босиком». Вот как академик Бардин, один из ближайших друзей Михаила Константиновича, описывал его внешность в те годы: «Среднего роста, худой и жилистый. Изящная твердая походка. Красивой формы голова, лоб высокий, лицо сухое и энергичное, тонкие губы, опушенные бородкой и рыжеватыми усами, всегда воспаленные от горячих фурм веки, чрезмерно острые глаза, пронизывающие и одновременно удивительно теплые. Говорил Курако резким, звонким, однако приятным голосом. Обладал необыкновенной силой убеждения. Мог быть резким, безжалостным и холодным. Ненавидел внешний лоск и пустое бахвальство. Презирал маменькиных сынков, белоручек, слюнтяев и карьеристов, бегущих от черной работы. Говорил: «Никакая кокарда башку на плечах не заменит». Именно поэтому работавшие у Курако инженеры отличались простотой и не носили формы».
Вскоре директор завода предложил Курако составить проект перестройки всего доменного цеха. Данное предложение захватило Михаила Константиновича, и спустя несколько месяцев напряженной работы он закончил свой знаменитый проект, о котором впоследствии с восхищением отзывались многие известные доменщики. Все производственные процессы завода были механизированы. Курако учел проблемы расположения цеха и планировки его механизмов. Отдельное место отводилось транспорту, играющему огромную роль в увеличении производительности предприятия. Однако весь труд этого выдающегося человека пошел прахом — дирекция Юзовки отложила проект, почти на двадцать лет опередивший развитие металлургии в стране. Расстроенный Курако не пожелал оставаться на старом месте и в 1913 отправился на Енакиевский завод. Условия его при поступлении были обычными — переделка всех печей, а также полная самостоятельность в увольнении и приеме работников. Пытался заикнуться Курако и о полной реконструкции завода, однако данный пункт не был зафиксирован в контракте. Довольно вяло Михаил Константинович приступил к своим привычным, не сулящим никаких перемен, обязанностям. Снова он пускал в ход форсунки, снова боролся за культуру техпроцесса и проповедывал истины о важности деталей производства. Друзья Курако также ощущали в нем надлом. В минуты откровенности он говорил: «Еще один завод, еще переделаю две домны. Все это не то... Мне бы выйти на большую дорогу...».
В 1914 началась первая Мировая война. Беспримерная в истории бойня народов потребовала колоссальных количеств металла, которые необходимо было пополнять каждую неделю, каждый день и каждый час. Курако заявлял друзьям: «В этот раз воюют металлом. У кого металла больше, тот и победит». В Енакиеве изготовляли шрапнельные стаканы, прокатывали железо для снарядов, выпускали колючую проволоку, отливали бомбы. Завод принадлежал «Русско-бельгийскому обществу» и акционеры его за годы войны очень неплохо заработали. Курако же справедливо считал, что настало время построить новый механизированный завод с мощными домнами по его проектам. Однако в попытках убедить дирекцию предприятия он потерпел полных крах. Возможно, руководство уже чувствовало приближение революции и не желало рисковать капиталом. В середине апреля 1916 рабочие Енакиевского завода объявили забастовку. Они предъявили руководству двадцать два требования, основные из которых — увеличение заработной платы и восьмичасовой рабочий день. Полиция разогнала бастующих, и ни одно из требований администрация так и не выполнила. Дольше других держался доменный цех, где рабочими руководил Курако.
После стачки Михаил Константинович оставался в Енакиеве недолго. От акционерного общества «Копикуз» он получил неожиданное предложение спроектировать, а затем и построить новый металлургический завод в районе Кузнецкого бассейна. С радостью приняв это предложение, Курако переехал в Петроград, однако разыгравшиеся в России великие события изменили многие планы. Михаил Константинович, живя в одной из местных гостиниц, терпеливо ждал, когда между «Копикузом» и Временным правительством будет закреплен новый договор. Как только это случилось, он вместе со своей конструкторской группой выехал в Томск, где и встретил Октябрьскую революцию. В последующие месяцы капиталы акционерных обществ, как и банки, заводы, железные дороги, были объявлены нацдостоянием, Украина попала под власть немецких оккупантов, а страна потеряла Донецкий бассейн и металлические заводы юга. Курако все это время жил в наводненном колчаковскими солдатами Томске и продолжал заниматься проектированием уже никому не нужного завода-гиганта. Когда в городе стало небезопасно, доменщик перебрался в Гурьевск, где имелся старый чугуноплавильный завод.
Уральские металлургические предприятия, к слову, в то время не отличались техническим совершенством. То, что Михаил Константинович увидел в Гурьевске, его потрясло. Единственным источником двигательной энергии являлась вода. Вся техника, даже подъемный поворотный круг и молоты в кузнице, была сделана из дерева. Целый год Курако со своими единомышленниками скрывался на Гурьевском заводе, а после освобождения Сибири отправился в город Кузнецк. Там он был назначен председателем уездного совета народного хозяйства и одновременно руководителем южной группы копей Кузнецкого бассейна. В ожидании начала строительства нового металлургического завода Михаил Константинович трудился как никогда прежде, сочетая таланты хозяйственника, организатора, техника и большевистского агитатора. Наконец, на его имя пришла срочная правительственная телеграмма — уполномоченный Совета Обороны приказывал ему незамедлительно явиться на станцию Томск, где находился правительственный поезд.
Спустя сутки после встречи с полномочным представителем правительства Курако уже был в Гурьевске. Подняв спавших товарищей, он не своим голосом сообщил им: «Постройка завода откладывается. Республике сейчас не до металла, ей необходим хлеб… Но мы сюда еще вернемся». Это была последняя встреча легендарного доменщика с друзьями. Приехав в Кузнецк, Михаил Константинович свалился. На его груди выступили темно-синие пятна сыпного тифа, а спустя три дня (8 февраля 1920) Курако не стало. Он был похоронен в двадцати пяти километрах от города на заводской площадке на самом высоком месте. А всего через двенадцать лет недалеко от Кузнецка его учениками был построен огромный металлургический комбинат, оснащённый самой передовой на тот момент техникой.
По материалам книги А.А. Бека «Курако» и сайта http://infodon.org.ua.
Воспитанием ребенка занимался сам Арцымович. В собственной воспитательной системе бывший военный соединил николаевскую солдатскую муштру и спартанский дух. По вечерам же старик читал мальчику отрывки из «Илиады», а также рассказывал о величайших сражениях мировой истории. Кроме того приглашенный гувернер обучал Михаила танцам, игре на фортепиано и французскому языку. Став старше, Курако был определен в Полоцкий кадетский корпус. Незадолго до его отъезда от апоплексического удара скончался Арцымович. По железной дороге и на лошадях Михаил совершил с матерью свое первое путешествие в далекий Полоцк, где началось его военное обучение. Учился Курако хорошо, но очень скоро выяснилось, что кадетский корпус совсем неподходящее заведение для своенравного и свободолюбивого мальчугана. Множеством проступков Курако нарушал корпусную дисциплину. Его сажали в карцер, ставили на колени, однако ничто не помогало сделать кадета послушным. Спустя три месяца после поступления Михаил был из корпуса исключен. Вместе с матерью он вернулся домой, где их встретил отец, который после недолгой беседы повелел сыну готовиться в третий класс гимназии.
Отныне всё свободное время Михаил проводил в богатой библиотеке Арцымовича. Он прочел множество книг по истории, географии, естествознанию и физике. Память его была необыкновенной — все прочитанное отпечатывалось в мозгу с фотографической точностью. Известно, что Курако наизусть знал многие поэмы Пушкина, Некрасова и Лермонтова. Наконец, пришло время экзаменов. Мать отвезла паренька в уездный город Горки, где работала ближайшая гимназия. Вступительные тесты Курако выдержал на пятерки и был устроен в пансион. Что произошло с ним там дальше доподлинно неизвестно, однако в первую же зиму он в истрепанной одежде и без шапки появился в родной усадьбе.
Уже спустя некоторое время Михаил вопреки своему желанию был определён в уездное земледельческое училище, куда направляли мещан, крестьян, а также самых отчаянных дворянских детей. Именно в этом учебном заведении разыгрался последний акт драмы образования Курако. За малейший отход от требований «дисциплины» воспитатели немилосердно наказывали учеников. Среди прочих издевательств Курако впоследствии отмечал многочасовое стояние на коленях перед иконостасом и пытки лишением сна. После очередной порки розгами юноша, не выдержав, сбежал. Однако на этот раз домой он не вернулся.
В лаптях и в крестьянской одежде Курако вскоре объявился в Екатеринославе (ныне город Днепропетровск). В поисках работы молодой парень пришел на местный металлургический завод. Уже в этот же день Михаил, напрягая мускулы и обливаясь потом, катил «козу» (железную тележку на двух колесах) по плитам рудного двора к огнедышащей печи. Спустя неделю молодой парень уже ничем не отличался от десятков других каталей (или нагрузчиков). К слову, профессия каталя на металлургическом заводе являлась самой грязной и тяжелой. Тело и одежда этих людей покрывалась мельчайшей темно-красной рудной пылью, которую нельзя было отмыть даже горячей водой. Каталей сторонились на улицах и не пускали в общие бараки, отводя, как для прокаженных, особые помещения. Вместе с остальными Курако по двенадцать часов в день двигал «козу» и орудовал лопатой. Обеденных перерывов каталям не полагалось, не знали они также праздников и выходных — доменную печь было необходимо загружать непрерывно, дабы ни на один час горение в ней не прекращалось, иначе гибель всей домне. Эти азы плавки Михаил усвоил очень быстро.
Достаточно было лишь краткого пребывания на любом из отечественных металлургических заводов тех лет, чтобы увидеть картину полного засилия иностранцев. Эту же общую участь разделял и Брянский завод. На каждом шагу Михаил Константинович слышал французскую речь. Все мастера, все технические руководители завода, а также чертежники и техники были привезены из Франции. Восемь лет Курако работал каталем, а затем — во многом благодаря своим знаниям французского языка — был переведен на более лёгкую работу пробера, заключавшуюся в отборе проб у доменных печей и их доставки в лабораторию. Разговоры с лаборантами, а также рассказы мастеров доменных печей и горновых дали Курако возможность мысленно заглянуть в домну, понять происходящие в ней процессы.
Вскоре на предприятии произошла крупная авария. Чугун незаметно для человеческого глаза проел фундамент доменной печи и в течение какого-то времени уходил под почву, скопляясь в оставшихся после стройки пустотах в виде расплавленного подземного озера. Непосредственно перед катастрофой, согласно рассказам оставшихся в живых, с земли верх полетели песчинки, как-будто снизу кто-то дул. А затем прорвался собравшийся чугун. Лавина металла приподняла пласты земли с людьми и понесла по уклону, словно река плот. Через несколько мгновений все исчезло в пламени и клубах дыма. От людей ничего не осталось, даже пепла. Среди погибших были и первые учителя Курако.
Через несколько месяцев после описанных событий Михаил Константинович распрощался с работой пробера. Новому назначению предшествовал его геройский поступок. В очередной раз в кладке возникли трещины. Вот-вот через пробоину должна была извергнуться лавина раскаленных материалов. Все, кто находился рядом, бежали в поисках укрытия. Единственный способ предотвратить взрыв заключался в закрытии клапана горячего дутья. Сообразив это, Курако бросился к печи и быстро отключил дутье. Взрыва не случилось, печь затихла, а спустя несколько дней Михаилу Константиновичу сообщили о назначении на должность подручного горнового.
У горна, к слову, находились самые «отчаянные» работники завода. В обязанности этих людей вменялось заделывать и пробивать пламенеющую летку, останавливать и выпускать бешеные потоки металла. Главное качество горновых — исключительное самообладание, способность в буквальном смысле играть с огнем. Много смертей повидал Курако на этой должности — люди сгорали при прорывах чугуна у горна и наверху, откуда материалы заваливали в печь. Трагические происшествия оказали на дальнейшую судьбу юноши значительное влияние. Все свои силы и весь свой разум он отныне направил к одной цели — изучить доменную печь, понять ее «болезни», от которых зависели жизни сотен рабочих. Однако все основные законы домны, определяемые регулированием дутья и составлением режима шихты, находились в руках иностранцев. Тогда молодой человек стал приходить в заводскую лабораторию, куда его пускали, как бывшего пробера. Незаметно для всех Курако выносил шихтовые книги цеха и делал из них выписки. Однажды начальство завода застало Михаила Константиновича за этим занятием, и молодой подручный горнового был немедленно уволен.
Опечаленный, но не отчаявшийся Курако принял решение отправиться в Криворожье, где совсем недавно начал работу Гданцевский завод (1892). Необыкновенно энергичный новый работник, прекрасно разбирающийся в своей профессии, был хорошо принят местными рабочими. Всем нравился компанейский характер Курако и его умение шутить. Уже спустя пару лет Михаил Константинович был поставлен выполнять обязанности второго сменного мастера на печах. Преданная ему «армия домны» являлась нижней ступенью заводской лестницы, а наверху находились чуждые ему высокие начальники, состоящие сплошь из поляков. Особенностью работы Курако стала поразительная тщательность при выполнении операций по обслуживанию печи. От каталей он требовал, чтобы в вагонетки не загружали чересчур крупные глыбы руды или замусоренный кокс. Весовщик обязан был внимательно следить за взвешиванием вагончиков, колошниковые рабочие — правильно засыпать материалы, газовщик — точно регулировать пламя. Скоро все отлично поняли — когда дела касались домны, с Михаилом Константиновичем шутить было нельзя.
Новый этап производственной жизни легедарного доменщика начался на Мариупольском заводе, куда он перешел в 1898. Непоседливого Курако привлекла сюда не только врожденная жажда новых впечатлений, знаний, опыта, но и его желание познакомиться с передовой американской техникой. С первых же дней работы в Мариуполе Михаил Константинович почувствовал, что оказался в новой обстановке. От виденного ранее отличался и уклад производственной жизни, и техника. Завод, к слову, был закуплен в США, перевезен через океан и собран в России. Вместе с оборудованием из Америки прибыли мастера и инженеры. Начальником доменного цеха был поставлен Вальтер Кеннеди, брат известнейшего американского строителя доменных печей и конструктора Джулиана Кеннеди. Домна завода превышала по размерам и гданцевские, и екатеринославские печи. По наклонному мостику к колошнику самостоятельно двигались вагонетки с материалами. На колошнике также не было людей, за них все выполнял автоматический загрузочный механизм. Уникальны были и американские фурменные устройства, сделанные из бронзы и отличавшиеся простотой и легкостью.
Убедиться в преимуществах американских методов Курако смог уже после первого знакомства с Вальтером Кеннеди. Встреча эта произошла при чрезвычайных обстоятельствах, могущих закончиться весьма печально. В один из дней новая домна «закозлилась». Подвела американцев синяя руда, которую привезли из Калачевского рудника и свойств которой американские специалисты не знали. Для спасения домны необходимо было принимать экстренные меры, но без команды начальника цеха, согласно установленному на заводе закону, делать было ничего нельзя. Пока искали Кеннеди, закупорились одна за другой все двенадцать имевшихся фурм, и затвердевшая масса перестала вытекать из шлаковой летки. Курако, видевший это, сокрушался: «Классический «козел». Такая замечательная печь погибла».
Наконец, прибыл Вальтер Кеннеди — щеголевато одетый плотный мужчина низкого роста. Быстро оценив ситуацию, он приступил к делу. То, что произошло далее, Михаил Константинович ранее не только не видел, но и не считал возможным. Безнадежно застывшую массу или «козел» начали, как лед, расплавлять огнем при помощи доменной форсунки — несложного приспособления, сыгравшего важную роль в дальнейшей жизни Курако. По одной трубке ее под сильным давлением пускался горячий воздух, а по другой струя нефти. Несколько дней шли работы с форсункой. Когда в печи было выжжено необходимое для фурмы пространство, его заполнили коксом и поставили фурму на место. Через нее пустили дутье и постепенно начали открываться другие фурмы. Так печь оказалась спасена, а Курако получил прекрасный урок, сломавший все представления о неизлечимости «козла».
Некоторое время спустя Курако лично познакомился с Кеннеди. Очевидно, он пришелся по душе американцу — они часто и подолгу беседовали (специально для этого Михаил Константинович выучил английский язык). Позднее Кеннеди стал приглашать Курако к себе домой, показывал ему разные чертежи, знакомил с американскими трудами по доменному делу. Когда он отбыл обратно в Америку, все свои работы оставил в подарок русскому мастеру. Стоит отметить, что Курако в те годы уже занимал должность старшего или обер-мастера. Михаил Константинович в совершенстве освоил американские печи, научился составлять шихту и распознавать секреты шлака. А расправляться с «козлами», выводившими из строя самые совершенные доменные печи, он и вовсе умел лучше всех на заводе. Последнее, собственно, и стало началом его славы.
Неподалеку от Мариупольского завода располагалось предприятие «Русский провиданс», которым управляли бельгийцы. Четыре небольших домны вследствие плохого технического руководства попеременно выходили из строя. Однажды на одной из печей произошла серьезная авария. Бельгийские мастера, убедившись в тщетности своих методик, обратились за советом к Курако. Михаил Константинович внимательно осмотрел печь, а затем предстал перед директором. Его окончательным условием за расплавку «козла» стала тысяча рублей наличными и аттестат на бланке завода, свидетельствующий о том, что «доменному мастеру Михаилу Константиновичу Курако была поручена печь с «козлом», которая благодаря умению его через трое суток пошла нормально». Впоследствии один из друзей Михаила Константиновича вспоминал: «Отныне так и повелось. Как только где-нибудь застывала печь, посылали за Курако. За то, что он приводил ее в порядок, ему платили по одной или по две тысячи. Зарабатывал он много, однако деньги у него не задерживались. Сколько ни имел — все раздавал. Особенно помогал при несчастьях. Например, обгорит человек или в семье что-то случится. Кроме того, любил Курако погулять с доменной компанией. Здесь уж он платил за всех. Но шикарничать не стремился, одевался очень просто...».
Все заводы Донбасса знали Михаила Константиновича, как не имеющего себе равных победителя «козлов». В это же время Курако начал вынашивать идею строительства уникальной домны, способной перекрыть своими механическими устройствами и производственной мощью все существующие в мире. Все свободные часы он проводил за письменным столом — вычислял, делал чертежи, наброски, планы. Однако ход истории развеял надежды доменщика соорудить громадную печь — экономический подъем в 1900 году сменился кризисом, перешедшим в промышленный застой и затянувшимся на полтора десятилетия. В ожидании лучших времен Курако пришлось забросить свои планы в глубокий ящик и жить доменными буднями, выезжая от случая к случаю на борьбу с «козлами».
Летом 1902 к воротам Мариупольского завода подъехал фаэтон, из которого вылез седенький старичок, оказавшийся директором Краматорского завода. Предприятие это было построено тремя годами ранее известной в то время немецкой компанией «Борзиг», а инженеры были набраны из числа немцов и поляков. Именно под их бездарным руководством спустя два года завод пришел в состояние полного развала. Уже на следующий день после приезда директора Михаил Константинович вместе с несколькими своими рабочими ехал на очередную «гастроль». В своей практике Курако познакомился со многими видами аварий и расстройств домен и даже разработал специальную классификацию «козлов» вместе с приемами их лечения. Прибыв на место, он, как всегда, прибегнул к продувке фурм. На основных производственных участках были расставлены его люди, Курако взял под контроль каждую мелочь, оказывавшую влияние на технологический процесс. В этот раз он спасал сразу две домны, и на ноги был поднят весь завод. Катали внимательно отбирали руду, лаборатория непрерывно делала анализы, горновые неусыпно наблюдали за сходами шихты. Через трое суток после приезда Михаила Константиновича обе домны стали давать отменный чугун.
Восхищенный директор, пожав руку легендарному доменщику, предложил ему остаться в должности обер-мастера. Ответ Курако его поразил: «Могу согласиться только на место начальника цеха. Второе требование — мой штат». И — небывалый в истории случай — директор согласился. Договор был скреплен печатью и подписями, а по заводам юга страны разнеслась новость — русский рабочий, без образования и университетского диплома, стал начальником цеха крупного металлургического предприятия. Очень скоро все мастера-немцы Краматорского завода оказались рассчитаны, а вместо них новый начальник взял своих умельцев из Мариуполя.
1903 год в жизни Курако стал знаменательным. За короткий срок он привел новое хозяйство в идеальный вид. Домны перестали давать бракованный чугун, а завод стал получать прибыль. В это же время в стране наступило некоторое оживление горной деятельности. Назревала война с Японией, а это сулило военные заказы. Горнозаводчики, подсчитывая будущие барыши, стали подготавливать домны к более высокой производительности. В один из этих дней Курако предложил директору сломать старую печь и построить новую. Директор согласился, и в тот же день Михаил Константинович, давно ждавший этого, уселся за свои чертежи. Супруга Курако вспоминала: «Наша квартира в Краматорске превратилась в часть доменного цеха — везде были навалены кучи руды и угля, везде приходилось натыкаться на куски железа». Самой заметной в этой хаотической обстановке являлась железная модель, представлявшая аппарат для механической загрузки печи — первое изобретение Курако. Часами доменщик просиживал у этой модели — сыпал в нее камни, следил за их падением, делал записи и корректировал чертежи. Печь, к слову, строилась быстро, хотя Михаилу Константиновичу и приходилось отчитываться за каждый потраченный рубль.
Нехватка отпущенных денег заставила доменщика отказаться от некоторых запроектированных новшеств, однако результаты первых плавок были отличными. Безукоризненно работал и загрузочный аппарат. Однако через три недели на новой печи были обнаружены признаки бокового хода. Несколько дней Курако исследовал каждую деталь, но все выглядело в порядке. Надеясь найти причину ненормальности, он, рискуя жизнью, заглянул в жерло печи. Виновником всех бед оказалось железное кольцо, укрепленное на внутренних стенках печи и по замыслу предохраняющее кладку от разрушения непрерывными ударами сползавшей шихты. В одном месте данное кольцо покорежилось от жара, и этот маленький дефект грубо нарушил все процессы схода и распределения материалов. Выяснив это, Курако предложил редкую в истории металлургии операцию — проникнуть в непотушенную домну и удалить злополучное кольцо, обрубив удерживавшие его крепления. Загрузка печи была прекращена, и, когда уровень материалов опустился на несколько метров, было выключено дутье. Поверх материалов насыпали толстый слой смоченной водой коксовой и рудной пыли, дабы затруднить доступ восходящего угарного газа. В печь были спущены деревянные лестницы, а работать решили попарно. Первая пара состояла из Курако и его помощника, вторая — из двух слесарей. Каждый из храбрецов был обвязан веревкой, дабы человека можно было вытащить в случае угорания. Тем не менее, прорвавшееся в любой момент пламя могло испепелить людей на месте. Каждая пара рубила заклепки в течение пяти минут, а затем около получаса лежала, восстанавливая силы, на свежем воздухе. Лишь на вторые сутки предпринятая Курако операция была благополучно завершена — кольцо рухнуло в печь, и домна была спасена.
В последующие годы слава Михаила Константиновича достигла пика. При желании Курако мог легко удалиться от дел, окружить себя комфортом и наслаждаться благами жизни. Однако он предпочитал идти своей дорогой. Его жена вспоминала: «Нашими друзьями были исключительно рабочие. Мне же хотелось вращаться в инженерском кругу, посещать балы и вечера, приглашать к себе, однако Михаил Константинович говорил: «Не люблю ходить там, где ковры лежат». Один раз я все-таки его вытащила на бал к директору завода. И что он на балу этом натворил! Взял бутылку шампанского и положил незаметно в натопленную печку. Вышел такой взрыв, что все перетрусили. Это еще было ничего. В зал вошла одна дама — жена директора угольного рудника. Она была причесана несколько фантастично, с перьями в волосах. Михаил Константинович посмотрел на нее и внезапно захохотал. Это было ужасно. Может, он был и прав, что держал себя вызывающе с высшим инженерством, однако тогда я с этим не могла мириться».
«Кровавое воскресенье» в январе 1905 вызвало всенародный гнев. На Краматорском заводе была объявлена стачка, а одним из первых забастовщиков стал начальник доменного цеха Курако. Домны остановили и выдули так, чтобы не случилось «закозления». Неизвестно откуда появилась сотня винтовок, которые Михаил Константинович распределил между рабочими. Около завода он учил людей вкладывать патроны, целиться, стрелять по мишеням. К слову, благодаря деду, сам Курако стрелял замечательно — простреливал на лету подброшенный спичечный коробок. Кульминацией событий 1905 в Донбассе стало горловское восстание. К мятежной Горловке подошли казачьи части, и восстание было подавлено. Курако, как руководителю боевой дружины Краматорского завода и члену ревкомитета, грозил арест, и накануне занятия правительственными войсками Краматорки он вместе с ближайшими товарищами исчез. Появился доменщик в 1906 в Чериковском уезде Могилевской губернии. В белорусских селениях шли аграрные волнения, и Михаил Константинович призывал крестьян к восстанию. Вскоре он был задержан жандармами и, отсидев несколько месяцев в тюрьме, по этапу был отправлен в Вологодскую губернию.
В Донбасс Курако вернулся лишь в 1909, отбыв положенный срок наказания. Любопытно, что впоследствии на вопрос, где он получил образование, самоучка Курако отвечал: «Окончил Николаевскую академию в Архангельске. Учился три года. Лучший правительственный университет, только, правда, форма неважная — серый арестантский халат». Ссылка для него не прошла даром. В своем багаже Михаил Константинович вез целую кипу новых чертежей — будучи оторван от привычных дел выдающийся доменщик начал проектировать полностью автоматизированный металлургический завод-гигант. Дорога Курако лежала к Юзовке — крупнейшему заводу, родоначальнику южнорусской металлургии. Фамилия домещика даже спустя годы говорила многое, и Курако предложили должность обер-мастера. Беглое знакомство с заводом опечалило Михаила Константиновича. Юзовка являла картину полного запустения — доменные печи были до крайности изношены, воздуходувки разбиты, паровые котлы протекали, даже шпалы на заводских путях прогнили. На все просьбы его начать срочную перестройку печей руководство отвечало отказом. Катастрофа случилась под Рождество, во время традиционного бала у директора завода. Фурмы оказались забиты шлаком, и печь больше не принимала дутья. Спустя несколько дней прежний начальник цеха был уволен, а его место занял Курако. В Юзовку потянулись его старые товарищи, вновь создавая прославленное «куракинское братство». А вскоре директор завода согласился на перестройку одной из печей. Разработанная под руководством Михаила Константиновича домна отличалась небывалой для России производительностью в восемнадцать тысяч пудов чугуна в сутки. Она имела аппарат для пробивки летки и бронзовые фурмы, а также засыпной механизм и горн оригинальных конструкций, спроектированных Курако. Без проблем новая домна была введена в работу.
Очень скоро доменный цех Юзовского предприятия превратился в своеобразную «академию». Со всех концов России сюда ехали молодые металлурги и студенты институтов. Вопреки обычаям других заводов у Михаила Константиновича ни от кого не было секретов. К тому времени Курако собрал всю возможную информацию о действующих, а также вышедших из строя доменных печах страны. Кроме того, у него имелись многочисленные чертежи американских, французских, бельгийских и немецких конструкций. Знаменитый доменщик выписывал из-за границы всевозможные технические журналы, переводя самые интересные труды по металлургии. В «куракинском братстве» же работали только лучшие из лучших. Сам Михаил Константинович, к слову, всегда знал по имени-фамилии каждого своего работника. Если он видел что человек, что-то делал неправильно, то засучивал рукава, брал инструмент и показывал собственным примером. Рабочие верили ему, один из учеников Курако сказал прямо: «Он был нашим доменным попом. Позови Курако — и люди за ним по льду пошли бы босиком». Вот как академик Бардин, один из ближайших друзей Михаила Константиновича, описывал его внешность в те годы: «Среднего роста, худой и жилистый. Изящная твердая походка. Красивой формы голова, лоб высокий, лицо сухое и энергичное, тонкие губы, опушенные бородкой и рыжеватыми усами, всегда воспаленные от горячих фурм веки, чрезмерно острые глаза, пронизывающие и одновременно удивительно теплые. Говорил Курако резким, звонким, однако приятным голосом. Обладал необыкновенной силой убеждения. Мог быть резким, безжалостным и холодным. Ненавидел внешний лоск и пустое бахвальство. Презирал маменькиных сынков, белоручек, слюнтяев и карьеристов, бегущих от черной работы. Говорил: «Никакая кокарда башку на плечах не заменит». Именно поэтому работавшие у Курако инженеры отличались простотой и не носили формы».
Вскоре директор завода предложил Курако составить проект перестройки всего доменного цеха. Данное предложение захватило Михаила Константиновича, и спустя несколько месяцев напряженной работы он закончил свой знаменитый проект, о котором впоследствии с восхищением отзывались многие известные доменщики. Все производственные процессы завода были механизированы. Курако учел проблемы расположения цеха и планировки его механизмов. Отдельное место отводилось транспорту, играющему огромную роль в увеличении производительности предприятия. Однако весь труд этого выдающегося человека пошел прахом — дирекция Юзовки отложила проект, почти на двадцать лет опередивший развитие металлургии в стране. Расстроенный Курако не пожелал оставаться на старом месте и в 1913 отправился на Енакиевский завод. Условия его при поступлении были обычными — переделка всех печей, а также полная самостоятельность в увольнении и приеме работников. Пытался заикнуться Курако и о полной реконструкции завода, однако данный пункт не был зафиксирован в контракте. Довольно вяло Михаил Константинович приступил к своим привычным, не сулящим никаких перемен, обязанностям. Снова он пускал в ход форсунки, снова боролся за культуру техпроцесса и проповедывал истины о важности деталей производства. Друзья Курако также ощущали в нем надлом. В минуты откровенности он говорил: «Еще один завод, еще переделаю две домны. Все это не то... Мне бы выйти на большую дорогу...».
В 1914 началась первая Мировая война. Беспримерная в истории бойня народов потребовала колоссальных количеств металла, которые необходимо было пополнять каждую неделю, каждый день и каждый час. Курако заявлял друзьям: «В этот раз воюют металлом. У кого металла больше, тот и победит». В Енакиеве изготовляли шрапнельные стаканы, прокатывали железо для снарядов, выпускали колючую проволоку, отливали бомбы. Завод принадлежал «Русско-бельгийскому обществу» и акционеры его за годы войны очень неплохо заработали. Курако же справедливо считал, что настало время построить новый механизированный завод с мощными домнами по его проектам. Однако в попытках убедить дирекцию предприятия он потерпел полных крах. Возможно, руководство уже чувствовало приближение революции и не желало рисковать капиталом. В середине апреля 1916 рабочие Енакиевского завода объявили забастовку. Они предъявили руководству двадцать два требования, основные из которых — увеличение заработной платы и восьмичасовой рабочий день. Полиция разогнала бастующих, и ни одно из требований администрация так и не выполнила. Дольше других держался доменный цех, где рабочими руководил Курако.
После стачки Михаил Константинович оставался в Енакиеве недолго. От акционерного общества «Копикуз» он получил неожиданное предложение спроектировать, а затем и построить новый металлургический завод в районе Кузнецкого бассейна. С радостью приняв это предложение, Курако переехал в Петроград, однако разыгравшиеся в России великие события изменили многие планы. Михаил Константинович, живя в одной из местных гостиниц, терпеливо ждал, когда между «Копикузом» и Временным правительством будет закреплен новый договор. Как только это случилось, он вместе со своей конструкторской группой выехал в Томск, где и встретил Октябрьскую революцию. В последующие месяцы капиталы акционерных обществ, как и банки, заводы, железные дороги, были объявлены нацдостоянием, Украина попала под власть немецких оккупантов, а страна потеряла Донецкий бассейн и металлические заводы юга. Курако все это время жил в наводненном колчаковскими солдатами Томске и продолжал заниматься проектированием уже никому не нужного завода-гиганта. Когда в городе стало небезопасно, доменщик перебрался в Гурьевск, где имелся старый чугуноплавильный завод.
Уральские металлургические предприятия, к слову, в то время не отличались техническим совершенством. То, что Михаил Константинович увидел в Гурьевске, его потрясло. Единственным источником двигательной энергии являлась вода. Вся техника, даже подъемный поворотный круг и молоты в кузнице, была сделана из дерева. Целый год Курако со своими единомышленниками скрывался на Гурьевском заводе, а после освобождения Сибири отправился в город Кузнецк. Там он был назначен председателем уездного совета народного хозяйства и одновременно руководителем южной группы копей Кузнецкого бассейна. В ожидании начала строительства нового металлургического завода Михаил Константинович трудился как никогда прежде, сочетая таланты хозяйственника, организатора, техника и большевистского агитатора. Наконец, на его имя пришла срочная правительственная телеграмма — уполномоченный Совета Обороны приказывал ему незамедлительно явиться на станцию Томск, где находился правительственный поезд.
Спустя сутки после встречи с полномочным представителем правительства Курако уже был в Гурьевске. Подняв спавших товарищей, он не своим голосом сообщил им: «Постройка завода откладывается. Республике сейчас не до металла, ей необходим хлеб… Но мы сюда еще вернемся». Это была последняя встреча легендарного доменщика с друзьями. Приехав в Кузнецк, Михаил Константинович свалился. На его груди выступили темно-синие пятна сыпного тифа, а спустя три дня (8 февраля 1920) Курако не стало. Он был похоронен в двадцати пяти километрах от города на заводской площадке на самом высоком месте. А всего через двенадцать лет недалеко от Кузнецка его учениками был построен огромный металлургический комбинат, оснащённый самой передовой на тот момент техникой.
По материалам книги А.А. Бека «Курако» и сайта http://infodon.org.ua.
Информация