Хаос вдоль границ России
Генерал-лейтенант Юрий НЕТКАЧЕВ, профессор, академик Российской академии безопасности, в экспертном военном сообществе считается одним из самых компетентных специалистов по горячим точкам бывшего СССР. В начале 90-х он командовал 14-й общевойсковой армией в Приднестровье. Благодаря его участию молдавско-приднестровский конфликт не перерос в войну, и вот уже на Приднестровской земле более 20 лет поддерживается мир. В интервью Владимиру МУХИНУ генерал-лейтенант Юрий Неткачев вспоминает прошлые события, когда он командовал 14-й армией, предпринимает попытку сделать прогноз по развитию нынешних событий вокруг Украины, а также в зоне приднестровско-молдавского конфликта.
– Юрий Максимович, некоторые эксперты высказывают мнение, что нынешний конфликт в Донбассе похож на те события, которые в 1991–1992 годах происходили в Приднестровье. Так ли это? Что вы можете сказать по этому поводу?
– Никакого сходства я здесь не вижу. Приднестровский конфликт возник в результате распада Советского Союза. Первый и последний президент СССР Михаил Горбачев, затевая перестройку, допустил много роковых ошибок. Тогда руководитель любой советской территории мог почувствовать себя, как говорится, царьком. Три царька – Ельцин, Кравчук и Шушкевич объявили о роспуске Советского Союза. Царьки появились не только в союзных республиках, но и в Чечне, Нагорном Карабахе, Южной Осетии и, конечно, в Приднестровье. Все они хотели независимой власти, возможности жить самим безбедно, но о народе в это время никто не думал. А будущие олигархи в это время набивали карманы и фактически получили эту власть. Тогдашний президент ПМР Игорь Смирнов намеревался разграбить военные склады 14-й армии и создать свою армию, другие государственные институты и т.п. У него были личностные мотивы удержаться у власти и руководить хотя и маленькой, но в тоже время суверенной, независимой от Молдавии территорией.
– Но ведь население Приднестровья действительно было недовольно действиями Кишинева, перспективами румынизации и т.п. То же самое случилось в Донбассе, где люди оказались недовольными действиями киевских властей, направленных на принудительную украинизацию населения.
– В Донбассе никто не ведет разговора о полном отделении от Украины. И эскалация вооруженного конфликта там произошла по вине Киева, который вместо переговоров о децентрализации государственного управления ввел в регион танки и войска и попытался силой принудить народ Донбасса жить по их правилам. Новоявленный президент Украины Петр Порошенко и его команда при идейной поддержке США и других стран НАТО поступили жестоко и недальновидно, развязав кровавую бойню, поссорившись с Россией и т.п. В Приднестровье все было по-другому, и я этому свидетель. Почему-то сложилось очень много мифов о тех событиях. А я до сих пор уверен и знаю: именно Игорь Смирнов развязал в Приднестровье войну с новоявленными молдавскими войсками. Он никогда не шел на компромиссы с Кишиневом, и позиция руководства ПМР – это отдельная, независимая от Молдавии территория.
– Вспомним 1992 год, когда глава ПМР Игорь Смирнов давил на вас и требовал оружия. Скажите, если бы вы не устояли перед ним, то как бы развивалась ситуация? Была бы вторая Чечня?
– Может, даже хуже.
– Сейчас склады бывшей 14-й армии под надежной защитой?
– Конечно, я в этом полностью уверен.
– Если смотреть с точки зрения геополитических интересов России, то нам выгодно иметь в Приднестровье замороженный конфликт и защищать на этом участке территории бывшего СССР своих граждан. Ведь многие жители ПМР – это россияне. Как, по- вашему, сложится ситуация в связи с денонсацией Верховной радой Украины межгосударственного соглашения о транзите войск и военной техники к месту дислокации российского миротворческого контингента в Приднестровье? ПМР и российская военная группировка там находятся в фактической блокаде. Ситуация очень серьезная, и она на руку реваншистским силам в Кишиневе, которые вынашивают планы силовым путем ликвидировать ПМР. Такое возможно?
– Со времени распада Советской армии и так называемой приватизации сил и средств 14-й армии прошло немало времени. С тех пор и ПМР, и Молдавия имели возможность значительно нарастить свои вооруженные силы. Хотя, считаю, что и того военного наследства, которое им досталось в начале 90-х годов, хватит для ведения широкомасштабных боевых действий.
Посудите сами. В результате уступок Москвы и при попустительстве аморфного военного руководства так называемого СНГ и политического руководства РФ весной 1992 года Молдова приватизировала полк РСЗО «Ураган» – 24 единицы, дивизион тяжелых минометов «Пион» (они могут стрелять ядерными боеприпасами), противотанковый полк – 54 единицы (ПТ пушки «Рапира»). Кроме этого, на базе хранения под Кишиневом находилось 220 МТЛБ, а также около 12 тыс. единиц стрелкового оружия. В 1993 году после вывода личного состава парашютно-десантного полка из молдавской столицы там осталось около 120 боевых машин десанта (БМД-1).
Приднестровцы приватизировали поменьше, но и этого оружия хватит для ведения крупномасштабных боевых действий. Гвардейцам ПМР было передано еще до меня около 7 тыс. единиц стрелкового оружия, в результате предательства некоторых офицеров они «прихватизировали» противотанковую батарею, 7 танков, около 10 бронетранспортеров. В свое время приднестровцы сами выпускали 82-мм минометы, возможно, стрелковое оружие.
– У Кишинева явный перевес...
– Так говорить некорректно. При анализе возможных боевых действий необходимо еще учитывать моральный фактор, профессионализм людей. А на территории ПМР живет около 10 тыс. офицеров, которые в свое время служили в 14-й армии. Их тоже со счетов нельзя сбрасывать. Тем более что воюют не числом, а умением. К тому же, передавая вооружение молдавской стороне, мы в свое время сделали все возможное, чтобы оно оказалось в неисправном состоянии. Все клинзатворы к пушкам были утоплены, а электронные платы для «Ураганов» и «Пионов» – сожжены. Хотя и стрелковым вооружением можно наделать много бед.
– Сейчас появилась информация о наличии плана силовой ликвидации Приднестровья. План будто бы разработан американцами при участии силовых ведомств Молдовы, Украины и Румынии. Такое по-вашему возможно?
– Я уже отвечал на этот вопрос. И считаю, что такие планы могут иметь место. Но я уверен, что нынешнее руководство России этого не допустит. Мой старый оппонент еще по Аджарии бывший грузинский президент Михаил Саакашвили, став губернатором Одесской области, сейчас вынашивает планы выдавливания России из региона. Он, конечно, будет провоцировать наших миротворцев в ПМР, показывая их никчемность, как это было в свое время в Южной Осетии и Абхазии. Но что из этого вышло, вы знаете. Саакашвили может стать роковой личностью и для Украины. Если против наших миротворцев начнутся провокации, то я уверен, что конфликт на Днестре перекинется в Одесскую область, и в этом будет виноват именно Саакашвили.
– Вы думаете, что в Одесской области появится свой Игорь Смирнов, который на основе недовольства населения уровнем жизни, какими-то военными событиями захочет стать новым царьком, как тогда при распаде СССР?
– Такой сценарий тоже может иметь место, но это будет кровавый сценарий… Он может быть даже похлеще того, что было в 1992 году во время конфликта в ПМР.
– Тогда вернемся к тому времени. При каких обстоятельствах вас назначили на должность командарма 14-й армии?
– В 1988 году я окончил Академию Генерального штаба и прибыл в Бобруйск на должность первого заместителя командующего 5-й гвардейской танковой армией. В январе 1992-го я был в отпуске, мне позвонили из главного управления кадров МО: «Вы готовы идти на 14-ю армию?» Ответ был закономерным: «Куда прикажут, туда и пойду».
Отбывал я в Приднестровье после знаменитого офицерского собрания в Кремле, когда кадровые военные сказали «нет» развалу страны. Я присутствовал на этом собрании. И отправлялся в Тирасполь с надеждой, что внесу хоть какую-то лепту, чтобы воспрепятствовать развалу армии и страны.
– Но о распаде СССР объявили официально. Что вы об этом думали?
– Я считал, что Приднестровье, где дислоцировался штаб 14-й армии, – это часть моей единой страны, которую разрушать ни при каких обстоятельствах нельзя. Я верил, что политические коллизии, возникшие после Беловежской Пущи, – временное явление. И я готов был выполнять любую поставленную задачу. 15 января вместе с заместителем главнокомандующего Сухопутными войсками генерал-полковником Борисом Громовым мы вылетели с аэродрома Чкаловский в Тирасполь. Громову поручили меня представить личному составу армии и местному руководству.
– А куда делся старый командарм?
– До меня армией командовал генерал-лейтенант Геннадий Яковлев. Я его знал еще по службе на Дальнем Востоке. Его отстранили от занимаемой должности, обвинили в незаконной передаче оружия гвардии Приднестровья и отправили в отставку.
По прибытии в Тирасполь Громов представил меня офицерам управления армии, и мы поехали к президенту ПМР. Здесь-то и произошло самое странное. Буквально с порога, не зная, кто я, Игорь Смирнов заявляет Громову: «А вы знаете, что генерал Неткачев объявлен у нас персоной нон грата?» У меня, что называется, челюсть отвисла. Громов тоже возмутился. Как такое возможно? Человек ни разу не был в Приднестровье, а кому-то уже стал неугоден! Кому? И кто мог объявить меня этой самой персоной?! Вразумительного ответа нам так никто и не дал. У Смирнова мы задержались не больше пяти минут.
Гвардейцы Приднестровья сыграли в конфликте неоднозначную роль. Фото Дмитрия Борко (НГ-фото)
Громов улетел в Москву со словами: «Разбирайся и врастай в обстановку». Помочь «врастанию» должен был его однополчанин – полковник Кицак. Этот кадровый офицер-афганец, служивший когда-то заместителем начальника штаба 40-й армии, командовал теперь гвардией Приднестровья. Но вместо помощи Кицак положил на стол мне, новому командарму, кипу заявок на технику и вооружение. Мол, передайте их нашей гвардии для защиты от молдаван.
Война к тому времени еще не началась, но стволы вовсю ходили из рук в руки, по городу шастали вооруженные люди. Между Кишиневом и Тирасполем уже произошли первые словесные баталии. Ситуация постепенно накалялась, и чтобы ее взорвать, достаточно было малейшей искры. Я сказал, что ничего гвардейцам не передам, а буду выполнять только приказы из Москвы. Я хотел во всем разобраться. Стал ездить по частям, знакомиться с обстановкой. 14-я армия в январе 1992 года оперативно подчинялась еще Одесскому военному округу. Командовал войсками округа генерал-полковник Иван Морозов, которого я тоже прекрасно знал по Дальнему Востоку. По телефону командующий сказал: «Принимай дела, а на ближайшем военном совете я тебя представлю».
Но политические события в тогдашнем январе развивались по своему сценарию. Украина первой в СНГ объявила о создании собственных вооруженных сил. А основная группировка 14-й армии, главные ударные силы как раз находились на ее территории. Офицерам ставили ультиматум: принимаешь украинскую присягу – остаешься служить, не принимаешь – скатертью дорога. Всю армейскую недвижимость, технику, вооружение и имущество тогдашний президент Украины Леонид Кравчук объявил достоянием республики.
Видя такие дела, я созвонился с министром обороны Украины Константином Морозовым и услышал: «Пируй, брат, на молдавской территории, а на наш каравай рот не разевай». Доложил об этом в Москву, однако оттуда никаких указаний не поступило.
– Но ведь в Молдавии были воинские части, которые замыкались раньше на округ? Как с ними поступили?
– Они были в это время... ничьи! Ничьей была и морская авиадивизия, подчинявшаяся Черноморскому флоту. Комдив присягнул Украине и уехал, а оставшаяся техника, вооружение чуть ли не в открытую растаскивались. Самолеты МиГ-29 из авиаполка в Маркулештах впоследствии пытались бомбить Приднестровье. Потом их продали американцам.
– А можно ли было МиГи, когда они были ничейными, переправить в Россию?
– Конечно можно было. Я с таким предложением не раз в Генштаб обращался. Одну за другой направлял шифровки: разрешите подчинить себе «ничейные» боевые единицы, прекратить дальнейшее разбазаривание военного имущества, других материальных средств. Но – ни ответа, ни привета...
– Значит, в том, что МиГи летом 1992 года бомбили ПМР, есть вина тогдашнего российского руководства?
– Считаю, что в единственном авианалете летом 1992 года, когда пытались бомбить Бендеры, есть вина тогдашнего российского руководства. С молчаливого согласия Москвы военные склады и автопарки становились добычей молдаван и так называемой национальной гвардии Приднестровья. Части окружного подчинения по-прежнему болтались между небом и землей. Что с ними делать, как им быть – никто не знал. Не знал этого и я. Но на всякий случай заявил командирам: «До выяснения дальнейших деталей вы входите в состав 14-й армии». Таким вот макаром приходилось наводить подобие какого-то порядка.
– А было взаимопонимание с руководителями частей окружного подчинения?
– По-всякому было. Все тянули одеяло на себя. К примеру, в Тирасполе находился отдельный ремонтно-восстановительный батальон (ОРВБ) окружного подчинения. К тому времени от него оставались Боевое знамя и часть техники, которую не успели перегнать на Украину. И когда командующий Одесским округом заявил, что «свадьбы у нас отныне разные», я сказал: «Стоп, ребята. Ничего вы больше не получите. Все остается здесь». Я не знал тогда, кому вся эта техника достанется, но, ей-богу, просто злость взыграла. Тошно стало смотреть на все это. Так и не смогли они вытащить остатки батальона на Украину. Я выставил туда группу спецназа, и передислокация ОРВБ прекратилась.
– А приднестровцы на батальон зарились?
– По примеру соседней Украины Игорь Смирнов подписал указ, согласно которому военные городки и все, что в них осталось, объявлялись собственностью самопровозглашенной республики. Я сразу не рискнул противодействовать гвардейцам и местным властям. Чем могло это обернуться, объяснять не стоит. Kaк военный человек, я привык действовать по приказу. Но приказа не было. Лишь полковник Кицак исправно продолжал мне приносить заявки на вооружение. Но я потихоньку становился дипломатом. Потому заявки не рвал, а складывал в отдельную папку со словами: «Хорошо, будем рассматривать». А то предлагал позвонить Громову: «Как только из Москвы прикажут, передам все до последнего патрона и болта...»
Естественно, никаких приказов не было. Между тем «прихватизация ничейного» военного имущества шла полным ходом. Все, что не относилось к 14-й армии, фактически было брошено. В этих условиях брать на себя инициативу – значило спровоцировать никому не нужный конфликт. Гвардейцы, захватив военные городки, выставили там свою охрану. Да и не привыкли к тому времени мы воевать со своими же согражданами, пусть и бывшими. А раз Москва отмалчивалась, срабатывал железный стереотип – значит, так надо.
Наконец главком Сухопутных войск генерал Семенов после очередного моего доклада невнятно бросил: «Ориентируйся по обстановке...»
Это был уже какой-то карт-бланш. Через две недели после захвата приднестровцами ремонтного батальона я посадил в автобусы более сотни офицеров управления армии, и мы заехали на территорию ОРВБ. На подходе находилась рота спецназа, готовая вступить в дело в любой момент. Гвардейцев, стоявших на охране, разоружать не пытались. Но я им четко заявил: «Отсюда мы уйдем только после вас. Техника на территории батальона принадлежат 14-й армии. Поэтому, ребята, сматывайте удочки...» Произошел небольшой конфликт, но обошлось без стрельбы. Поехал к Смирнову: «Вы кончайте эти делишки, так ведь продолжаться не может». В ответ: «Мы – Приднестровская Молдавская Республика». – «Ничего против не имею. Но кто вас признал? Никто. И как я вам отдам то, что принадлежит всему народу – России, другим республикам? Меня на это никто не уполномочивал». Смирнов, конечно, поднялся на дыбы, но я еще раз заявил: «С этой минуты без разрешения вы брать ничего не будете. Точка!» И вышел из кабинета...
– Юрий Максимович, с чем вы связываете начало боевых действий в Приднестровье в марте 1992 года? Ведь это очевидно, что все началось с разграбления «ничейных» воинских частей, арсеналов и т.п. Можно ли было противостоять этому процессу? Можно ли было сделать единым управление всех воинских формирований под вашим контролем?
– Я надеялся, что будет политическое решение – взять под единый контроль все войска на территории СССР, но ответственность никто в Москве не хотел брать на себя. Шел бракоразводный процесс бывших единых советских республик. Войска по-прежнему оставались той реальной силой, которая могла остановить распад СССР. Я понимал, что укрепление армии не было выгодно ни Ельцину, ни Снегуру, ни Кравчуку, ни тем более Смирнову.
– А как начались боевые действия?
– Все началось в марте в Дубоссарах. В результате провокации бандитов Смирнова был убит начальник местной милиции. И это убийство послужило предлогом для захвата гвардейцами ПМР 27 молдавских полицейских различных национальностей. И образ врага появился. Он становился вполне реальным, потому что пролилась кровь. После захвата этих полицейских их родственники попытались захватить находящийся недалеко от Дубоссар кадрированный полк гражданской обороны. Он никакого отношения к Вооруженным силам не имел и замыкался непосредственно на Кишинев. Когда в Дубоссарах началась пальба, местное молдавское население ворвалось в полк, вооружилось и стало пытаться освободить своих родственников.
На следующий день полк захватили казаки и гвардейцы Приднестровья. Ситуация накалялась с каждым часом. Прошел слух, что из Кишинева движется подкрепление. Когда мне доложили обо всем этом, я тут же вышел на президента Молдавии Снегура. Объяснил обстановку, попросил повлиять на ситуацию, чтобы не допустить большой крови. Снегур вроде бы согласился. После этого я еще переговорил с их министрами обороны и внутренних дел. Была уже ночь, и мы с ними договорились так: утром я туда приезжаю, мы разоружаем людей, возвращаем оружие на место. И инцидент, как говорится, будет исчерпан. Я собирался проделать все по опыту отвоеванного ОРВБ. Предупредил Смирнова, позвонил гвардейцам, чтобы они до утра не дергались, без нужды не стреляли. Короче говоря, всю ночь я пытался урегулировать конфликт мирным путем. Но с рассвета все пошло совсем иначе. Гвардейцы «взялись за дело». Началась беспорядочная стрельба. Кто-то сказал, что надо срочно эвакуировать семьи офицеров полка гражданской обороны. И когда этот «процесс пошел», остановить его уже вряд ли было возможно. Подогнали автобусы, стали сажать в них женщин и детей. Хотя на тот момент в этом еще не было необходимости. А может, и была, если решили не мириться, а воевать. Надо было просто-напросто разоружить молдаван, которые захватили в полку оружие и были настроены против Приднестровья. И главное, договоренность об этом уже была. Но кому-то, видимо, не терпелось свести с молдаванами счеты. Смирнов не остановил свою гвардию. Я не верю, что она ему не подчинялась.
– Вы информировали Москву о возможном кровавом сценарии?
– Конечно. Позвонил в Министерство обороны СНГ и доложил об обстановке. Спросил, можно ли применить войска 14-й армии для разоружения населения и стабилизации обстановки. В ответ даже намека не услышал, чтобы войска вмешались в ситуацию, он ограничился лишь «отеческим» «держись». Потом это слово мне говорили еще не раз. Но как его понимать, никто не объяснял. Я понял так: мол, держи нейтралитет. А как это делать – твои проблемы.
То, что началось дальше, походило на театр абсурда. Гвардейцы ПМР воевали с молдавскими полицаями. Были потери. Сердце саднило. Звонки в Москву ничего не давали. Было одно – «держись». Мы держали нейтралитет. А сотни, если не тысячи женщин со всего Тирасполя и из других городов буквально оккупировали территорию 59-й дивизии. Они клеймили позором офицеров 14-й армии, призывали их одуматься и все-таки взяться за оружие.
На фоне этого гвардейцы Смирнова вообще распоясались. В мае 1992 года они захватили начальника особого отдела военной контрразведки полковника Юрия Степыгина и сутки держали в подвале, надев мешок из-под сахара ему на голову. И только после того, как я приказал завести танки 59-й дивизии в готовности освобождать полковника, Смирнов испугался и освободил Степыгина, передав его военному коменданту Тираспольского гарнизона подполковнику Михаилу Бергману…
Были еще и другие провокации против наших офицеров. Продолжалось это с марта по июнь. Причем события развивались очень быстро. А с мая, когда было объявлено о создании Российской армии, в Тирасполь зачастили разнообразные минобороновские комиссии. В их составе был и генерал Александр Лебедь. Я еще тогда с ним познакомился. Ездил он и в Кишинев, где его родной брат командовал парашютно-десантным полком. 7 апреля, как сейчас помню, раздался звонок. На проводе Бурбулис, а затем трубку взял и сам Ельцин. Я его сразу узнал, но не удивился. Доложил ему об остановке. Спросил, как действовать дальше. А в ответ все то же: «Я удивляюсь твоему терпению, командарм. Мы тебя не забудем, держись!..»
– Но, помнится, оружие вы все-таки без приказа применили...
– Конечно, ведь молдаване пытались применять боевую авиацию, бомбить мирных жителей. Это было выше моих сил. В июне во время событий в Бендерах возникла угроза бомбардировки Приднестровья. После первого налета молдавской авиации я письменно приказал начальнику ПВО армии полковнику Дербянскому открыть огонь из средств ПВО в случае повторного налета. Но вообще-то мы были в идиотской ситуации. Выводя средства ПВО для защиты неба Приднестровья, мы находились под угрозой захвата их теми же гвардейцами. Армия была как бы между двух огней. Но мы все-таки вели стрельбу по воздушным целям... Хотя это подсудное дело и меня элементарно могли обвинить в том, что я дал команду на открытие огня. Но не дать ее я не мог. В противном случае бомбы могли посыпаться на головы мирных жителей Бендер...
– Тем не менее вас заменили на посту командарма. А в истории главным миротворцем остался генерал Лебедь. Потому что принудил стороны конфликта к миру?
– Совсем не так. После вхождения 14-й армии в состав Вооруженных сил РФ было принято решение с помощью военной силы прекратить противостояние в ПМР. К тому времени из Москвы поступила команда действовать. Тянуть дальше было нельзя. Но с кем действовать, если нет личного состава? В караулы на посты ходили офицеры. Тогда мне разрешили призвать из запаса местных жителей. Мы доукомплектовали дивизию до штатов военного времени, развернули ее. Люди проходили боевое слаживание, учились стрелять, водить. И я решил, опять же на свой страх и риск: как только дивизия будет боеготова (люди не пушечное мясо), начинаем. Выводим подразделения и говорим тем и другим: «С этой минуты боевые действия прекращены. Шаг в сторону – мы стреляем». Так мы и сделали. Заговорила наша тяжелая артиллерия, вышла из боксов боевая техника... и моментально все стихло.
А через некоторое время в Тирасполе приземлился самолет Министерства по чрезвычайным ситуациям, доставивший полевой госпиталь и спецназ во главе с Лебедем. Он, правда, представился Гусевым. Но Лебедя-то я знал. А тут вдруг смотрю, он в полковничьих погонах: «Здравствуйте, я полковник Гусев». Ну я принял эту игру, поняв так, что они и есть «молодцы» Руцкого, которых он мне обещал прислать. Даже обрадовался. Думал, с этими ребятами мы сейчас развернемся...
Но «полковник Гусев» сразу повел себя несколько заносчиво. Заявил, что у него особые полномочия, что его лично инструктировали вице-президент Александр Руцкой, министр обороны Павел Грачев и тогдашний секретарь Совета безопасности России Скоков. Никаких бумаг, документов, правда, не показал. Только продемонстрировал мне записную книжку с какими-то записями. Но его неограниченные полномочия, по сути, были тогда уже ни к чему. Конфликт затухал. Наступал мир, потому что все наконец навоевались, и дивизия, приведенная в боеготовое состояние, контролировала ситуацию.
Через три дня мне позвонил начальник Генштаба России генерал-полковник Дубынин и приказал прибыть в Москву с планом размещения миротворцев, который я в секретном порядке по его приказу готовил уже несколько недель.
Командир 59-й дивизии генерал-майор Кожевников и командиры полков этого соединения получили от меня приказ провести рекогносцировку по выходу частей на рубежи для деэскалации конфликта.
На следующий день я прибыл в Минобороны и доложил НГШ о выполнении задания по подготовке плана. После этого меня направили к министру обороны Грачеву, который мне сказал: «Чтобы вы там не привыкали ни к белым, ни к красным, чрез каждые полгода в 14-й армии будем командующих менять». И сразу же после этого он назначил меня командующим 49-й армией Северо-Кавказского военного округа. Но все равно у меня на душе был какой-то неприятный осадок. Я позвонил в Тирасполь начальнику штаба 14-й армии генерал-майору Владиславу Тихомирову и сказал об этом. Он мне ответил, что хочет ехать вместе со мной и с остальными заместителями. Но Грачев дальнейшую ротацию офицеров не проводил.
Как оказалось впоследствии, на меня и моих подчиненных нажаловался Лебедь. Лебедь уже выступал по телевидению в роли командарма и выглядел как герой. Приехал, увидел и победил. Хотя на должность командующего 14-й армией он тогда еще не был назначен. Но бог ему судья.
– И как сейчас, по прошествии стольких лет, вы оцениваете свою службу в Приднестровье?
– Войну спланировали политики. А я солдат. Я смог только уберечь от растаскивания оружейные арсеналы 14-й армии и не допустил массового перехода личного состава наших тогда еще «ничейных» войск под приднестровские знамена. Не построил карьеру на солдатской крови, тем самым не допустил, чтобы матери плакали о своих сыновьях. И не допустил гибели народа, который нас одевал и кормил, – ведь не было реального врага, были только амбиции новоявленных политиков. И этим горжусь. В 1992 году в Чечне Дудаеву с разрешения тогдашнего министра обороны Павла Грачева передали вооружение окружного учебного центра, в котором оружия было на целую армию. Что из этого вышло, мы наблюдали почти два десятилетия.
Информация