Крепость на острове Ореховом
..Она встаёт из распластавшегося над водой вечернего тумана, как голограмма былинного, вышедшего из не нашего мира города, как мифический страж древних тайн, такой, что кажется призрачным, пока не отведаешь его булата — материальнее материального. Она и есть страж, крепость на острове Ореховом, запечатавшая судоход в том месте, где из хмурой Ладоги вытекает и начинает свой бег к Балтийскому морю её своенравная дочка Нева. И кому посчастливилось увидеть крепость именно такой, вздымающей шатры из закатного надозёрного пара, когда теплоход, нащупывая фарватер, лениво выползает сквозь речной створ в безбрежную гладь озера, тот зрелище это запомнит навсегда.
ДЕЛА НОВГОРОДСКИЕ
Твердыня с игривым именем Орешек, но по-северному суровая, по-русски добротная и, как многое в нашей истории, такая двойственная: то ли памятник воинской славы, то ли «российская Бастилия»… Тут, правда, с Петропавловкой можно поспорить. Ещё вот о двойственности: при ближайшем рассмотрении видишь, что от крепости-то, по сути, остался (вернее, был отреставрирован) лишь юго-западный, обращённый на город, клок стены да плюс Нарышкина башня у цитадели. Сама же цитадель, как и большинство построек в треугольнике стен, — в руинах. Однако… вот как-то не возникает вопроса: а что как не поскупиться, инвестировать столько-то и столько, доработать лекальным кирпичом, заштукатурить, покрасить финской краской, посыпать песком и засеять канадой-грин? Спасибо, не надо. Ведь именно такая, как она есть сейчас, с незализанными ранами, крепость и остаётся памятником истории. Ибо кто только не ломал многострадальный Орешек! Чаще, правда, зубы ломались.
А набросишь штукатурки — будет благолепно, но как-то нечестно. Неискренне. Как у Станиславского — не верю. А где неверие — дух не живёт. Заштукатурить его легче лёгкого.
А тут, у руин собора, в раскопе, — живое свидетельство старины, основание древнего прясла. 1352 год на минутку. Хотя и это не предел: первая новгородская крепость на острове Ореховом появилась в 1323-м. Была она деревянной, с одной-единственной каменной башней. Только эта башня и уцелела, когда в 1348 году русские схлестнулись со шведами: осада ну и, ясное дело, пожар — стандартная история, выгорел город, башня осталась. Понятно, что на столь важном направлении деревянная крепость могла рассматриваться лишь как времянка, и вот в том самом 1352-м на острове вырастает «град каменный Орешек». В те времена «град», то есть собственно крепость, занимал не весь остров, а только его часть; вот почему вскрытые археологами старые стены оказались сейчас внутри пояса новых укреплений. Мощно, кстати, умели строить: валунная кладка толщиной до трёх метров, и уже с чертами регулярной планировки. А вы говорите, итальянцы… Вокруг стен, на том же острове, лепился посад. В совсем уж древние времена горожане были не прочь потесниться безопасности ради, хотя крепость постепенно расширялась, медленно, но верно «стряхивая» жилую застройку в воду… Логический конец процессу подошёл на рубеже XV–XVI веков, когда присоединившее новгородские земли Великое княжество Московское занялось реорганизацией и укреплением своих новых северных рубежей.
ОРЕШЕК ПРЕТКНОВЕНИЯ
Новая крепость подмяла под себя уже весь остров. Посаду пришлось съехать на южный берег: в прибрежной полосе Орехового, в пристенье, любое строительство было категорически запрещено, ничто не должно было мешать защитникам простреливать это пространство от и до. Да и самой полосы оставили считаные метры, то есть выкинуться на берег штурмующим ещё кое-как можно было, а вот чтобы хоть как-то закрепиться и собрать достаточное число войск — это уж, господа незваные гости, никак нет, ваши проблемы, нечего было приходить. Мощные башни до 16 метров высотой простреливали окружающую воду со всех сторон, а буде кто подберётся-таки к подошвам стен — тех щедро угощали через бойницы навесного боя. Но даже, предположим, враг изловчился и взял внешний периметр — внутри его ожидала цитадель, второй пояс укреплений. Короче, первоклассная крепость, рассчитанная выдерживать осаду с применением огнестрельного оружия. И сама способная огрызнуться артиллерией. Добавим, что в крепость с озера вёл ров, жерло которого перекрывала решётка-герса, то есть Орешек имел ещё и собственную внутреннюю гавань, где могли укрыться в случае опасности торговые суда. Ну или военные корабли, для контр-вылазки.
И вот такую неприступную русскую крепость предстояло штурмовать… русским. Нет, это не ошибка. В Смутное время шведы под общий шумок отхватили Орешек себе. Не сумев взять наскоком, обложили, уморили гарнизон голодом. Кому в лихие 1610-е, когда поляки шныряли по срединной Руси, было дело до «каких-то» окраин? Выручать крепость оказалось некому. Спасибо, Москву отбили, а Орешек стал в 1612 году шведским. Свершённое де-факто — де-юре подтвердил Столбовский мир 1617-го. Шведам тогда вообще много отдали. И Ижору, и треть Карелии вкупе с перешейком, за который пришлось вновь класть русские жизни три с лишним века спустя.
А за возвращение Ижорской земли со шведами сцепились сразу же. Принято считать, что окно в Европу (по крайней мере в той части русского дома, что выходит на Балтику) прорубил Пётр I. На самом деле первый российский император только успешно завершил то, что начал делать ещё его «Тишайший» отец. С 1656 по 1658 год Алексей Михайлович весьма успешно вёл войну со Швецией, его воеводы взяли не только Орешек, но и Ниеншанц (при устье Невы), вышли к Нарве, однако… союзники предали, кроме шуток. В начале 1658-го, в разгар русского триумфа, из войны вышла Дания — главная союзница московского царя. В итоге шведы перегруппировались и всё нами отвоёванное достаточно быстро отбили. В 1661 году Кардисский мир фактически подтвердил статус-кво Столбовского. Вопрос был отложен на сорок лет.
«ПРИНАДЛЕЖУ НЕ ПЕТРУ, А БОГУ»
Пётр к вопросу и вернулся. Прежде чем совершить бросок к Балтийскому морю, необходимо было распечатать «бутылочное горло» Ладоги — исток Невы, защищённое Нотебургом (так шведы, не мудрствуя лукаво, дословно перевели название русской крепости на свой язык: Нотебург, «ореховый город»). Понимая деликатность вопроса, самодержец сперва собирался штурмовать крепость по льду, да затянули с подготовкой, не успели до оттепели — в итоге пришлось планировать высадку. В обстановке строжайшей секретности (для отвода глаз Пётр уехал аж в Архангельск и руководил оттуда) собирали войска, артиллерию, снабжение. В августе полки начали сосредоточение в Приладожье и в конце сентября двинулись к Нотебургу.
Теоретически перевес русских сил был многократным: 12 с половиной тысяч бойцов первой линии против полутысячного гарнизона шведов. Но. Во-первых, по артиллерии у неприятеля имелось почти троекратное превосходство (142 пушки против 51), да и канониры наши стреляли тогда, мягко говоря, слабовато — за всю артподготовку так и не смогли пробить в стенах годных для прорыва брешей. А во-вторых, мы же помним, с каким расчётом строилась крепость Орешек: чтоб на узкой полоске береговой линии войскам было не развернуться. Теоретически Пётр мог пригнать под Нотебург хоть 120 тысяч человек: они всё равно просто стояли бы по берегам и наблюдали, как на клочке суши у крепостных стен сражается несколько десятков бойцов.
Почти так оно в итоге и случилось. Ночью 11 (22-го по новому стилю) октября три мортирных залпа известили о начале штурма; по заранее наведённому наплавному «летучему» мосту сорок человек добровольцев, главным образом из Семёновского полка, под яростным обстрелом перебежали на Ореховый. У стен крепости вышла заминка (что естественно: четыре десятка бойцов — не сила для взятия крепости), и тогда с берега на лодках пришло подкрепление из семёновцев и преображенцев — чуть более сотни человек плюс двести фузилёров и гренадеров полка Гулица. Приступом командовал лично подполковник князь Михаил Михайлович Голицын-старший. Солдаты буквально вгрызлись в булыжные подошвы Нотебурга, не желая отступать даже под градом картечи в упор. Единицы, правда, побежали; тогда Голицын велел оттолкнуть от берега лодки, на которых его войска высадились на остров: князь даже мысли не допускал об отступлении. Со спасовавшими бойцами после сурово расправились, но в тот момент Голицын не оставил себе и своим людям иного выбора: победа или смерть. Из «Истории лейб-гвардии Семеновского полка» известен то ли исторический анекдот, то ли истинная быль (зная характер Голицына, можно предположить и второе): видя, что прорваться в крепость штурмующие не могут, Пётр прислал на остров ординарца с приказом отступать, на что князь-де ответил: «Скажи Государю, что теперь я принадлежу не Петру, а Богу». Злые языки, правда, говорят, что Голицын ничего подобного ответить физически не мог, потому что Петров ординарец до него просто не добрался. Хотя в том ли суть? Ведь и Александр Невский никогда не говорил «Кто с мечом к нам придёт…» И слова политрука Клочкова «Велика Россия, а отступать некуда» выдумал журналист. И тем не менее. Так уж сложилось, что, когда вершатся красивые дела, история требует красивых слов.
Храбрость Голицына оценили. На берегу начали ловить брошенные князем лодки, садиться в них и плыть на помощь штурмующим, хотя штурма как такового толком не было, поскольку стен артиллерия не пробила, а лестницы оказались слишком короткими… Русские просто вцепились в землю и не желали отступать. В конце концов у шведского командира сдали нервы. Он потерял половину гарнизона и, даже если бы чудом сумел сбросить в воду десант Голицына, второго штурма уже не выдержал бы. Видя, что дело безнадёжно, швед сдал Нотебург. Общие потери русских составили более шестисот человек убитыми и умершими от ран. «Зело жесток сей орех был, — каламбурил Пётр, — аднака, слава Богу, счастливо разгрызен».
Успешный полководец царь был тем ещё грамотеем.
Фото: androssov.ru
ДЕЛА НОВГОРОДСКИЕ
Твердыня с игривым именем Орешек, но по-северному суровая, по-русски добротная и, как многое в нашей истории, такая двойственная: то ли памятник воинской славы, то ли «российская Бастилия»… Тут, правда, с Петропавловкой можно поспорить. Ещё вот о двойственности: при ближайшем рассмотрении видишь, что от крепости-то, по сути, остался (вернее, был отреставрирован) лишь юго-западный, обращённый на город, клок стены да плюс Нарышкина башня у цитадели. Сама же цитадель, как и большинство построек в треугольнике стен, — в руинах. Однако… вот как-то не возникает вопроса: а что как не поскупиться, инвестировать столько-то и столько, доработать лекальным кирпичом, заштукатурить, покрасить финской краской, посыпать песком и засеять канадой-грин? Спасибо, не надо. Ведь именно такая, как она есть сейчас, с незализанными ранами, крепость и остаётся памятником истории. Ибо кто только не ломал многострадальный Орешек! Чаще, правда, зубы ломались.
А набросишь штукатурки — будет благолепно, но как-то нечестно. Неискренне. Как у Станиславского — не верю. А где неверие — дух не живёт. Заштукатурить его легче лёгкого.
А тут, у руин собора, в раскопе, — живое свидетельство старины, основание древнего прясла. 1352 год на минутку. Хотя и это не предел: первая новгородская крепость на острове Ореховом появилась в 1323-м. Была она деревянной, с одной-единственной каменной башней. Только эта башня и уцелела, когда в 1348 году русские схлестнулись со шведами: осада ну и, ясное дело, пожар — стандартная история, выгорел город, башня осталась. Понятно, что на столь важном направлении деревянная крепость могла рассматриваться лишь как времянка, и вот в том самом 1352-м на острове вырастает «град каменный Орешек». В те времена «град», то есть собственно крепость, занимал не весь остров, а только его часть; вот почему вскрытые археологами старые стены оказались сейчас внутри пояса новых укреплений. Мощно, кстати, умели строить: валунная кладка толщиной до трёх метров, и уже с чертами регулярной планировки. А вы говорите, итальянцы… Вокруг стен, на том же острове, лепился посад. В совсем уж древние времена горожане были не прочь потесниться безопасности ради, хотя крепость постепенно расширялась, медленно, но верно «стряхивая» жилую застройку в воду… Логический конец процессу подошёл на рубеже XV–XVI веков, когда присоединившее новгородские земли Великое княжество Московское занялось реорганизацией и укреплением своих новых северных рубежей.
ОРЕШЕК ПРЕТКНОВЕНИЯ
Новая крепость подмяла под себя уже весь остров. Посаду пришлось съехать на южный берег: в прибрежной полосе Орехового, в пристенье, любое строительство было категорически запрещено, ничто не должно было мешать защитникам простреливать это пространство от и до. Да и самой полосы оставили считаные метры, то есть выкинуться на берег штурмующим ещё кое-как можно было, а вот чтобы хоть как-то закрепиться и собрать достаточное число войск — это уж, господа незваные гости, никак нет, ваши проблемы, нечего было приходить. Мощные башни до 16 метров высотой простреливали окружающую воду со всех сторон, а буде кто подберётся-таки к подошвам стен — тех щедро угощали через бойницы навесного боя. Но даже, предположим, враг изловчился и взял внешний периметр — внутри его ожидала цитадель, второй пояс укреплений. Короче, первоклассная крепость, рассчитанная выдерживать осаду с применением огнестрельного оружия. И сама способная огрызнуться артиллерией. Добавим, что в крепость с озера вёл ров, жерло которого перекрывала решётка-герса, то есть Орешек имел ещё и собственную внутреннюю гавань, где могли укрыться в случае опасности торговые суда. Ну или военные корабли, для контр-вылазки.
Царь Алексей Михайлович
И вот такую неприступную русскую крепость предстояло штурмовать… русским. Нет, это не ошибка. В Смутное время шведы под общий шумок отхватили Орешек себе. Не сумев взять наскоком, обложили, уморили гарнизон голодом. Кому в лихие 1610-е, когда поляки шныряли по срединной Руси, было дело до «каких-то» окраин? Выручать крепость оказалось некому. Спасибо, Москву отбили, а Орешек стал в 1612 году шведским. Свершённое де-факто — де-юре подтвердил Столбовский мир 1617-го. Шведам тогда вообще много отдали. И Ижору, и треть Карелии вкупе с перешейком, за который пришлось вновь класть русские жизни три с лишним века спустя.
А за возвращение Ижорской земли со шведами сцепились сразу же. Принято считать, что окно в Европу (по крайней мере в той части русского дома, что выходит на Балтику) прорубил Пётр I. На самом деле первый российский император только успешно завершил то, что начал делать ещё его «Тишайший» отец. С 1656 по 1658 год Алексей Михайлович весьма успешно вёл войну со Швецией, его воеводы взяли не только Орешек, но и Ниеншанц (при устье Невы), вышли к Нарве, однако… союзники предали, кроме шуток. В начале 1658-го, в разгар русского триумфа, из войны вышла Дания — главная союзница московского царя. В итоге шведы перегруппировались и всё нами отвоёванное достаточно быстро отбили. В 1661 году Кардисский мир фактически подтвердил статус-кво Столбовского. Вопрос был отложен на сорок лет.
«ПРИНАДЛЕЖУ НЕ ПЕТРУ, А БОГУ»
Пётр к вопросу и вернулся. Прежде чем совершить бросок к Балтийскому морю, необходимо было распечатать «бутылочное горло» Ладоги — исток Невы, защищённое Нотебургом (так шведы, не мудрствуя лукаво, дословно перевели название русской крепости на свой язык: Нотебург, «ореховый город»). Понимая деликатность вопроса, самодержец сперва собирался штурмовать крепость по льду, да затянули с подготовкой, не успели до оттепели — в итоге пришлось планировать высадку. В обстановке строжайшей секретности (для отвода глаз Пётр уехал аж в Архангельск и руководил оттуда) собирали войска, артиллерию, снабжение. В августе полки начали сосредоточение в Приладожье и в конце сентября двинулись к Нотебургу.
Штурм крепости Нотебург
Теоретически перевес русских сил был многократным: 12 с половиной тысяч бойцов первой линии против полутысячного гарнизона шведов. Но. Во-первых, по артиллерии у неприятеля имелось почти троекратное превосходство (142 пушки против 51), да и канониры наши стреляли тогда, мягко говоря, слабовато — за всю артподготовку так и не смогли пробить в стенах годных для прорыва брешей. А во-вторых, мы же помним, с каким расчётом строилась крепость Орешек: чтоб на узкой полоске береговой линии войскам было не развернуться. Теоретически Пётр мог пригнать под Нотебург хоть 120 тысяч человек: они всё равно просто стояли бы по берегам и наблюдали, как на клочке суши у крепостных стен сражается несколько десятков бойцов.
Почти так оно в итоге и случилось. Ночью 11 (22-го по новому стилю) октября три мортирных залпа известили о начале штурма; по заранее наведённому наплавному «летучему» мосту сорок человек добровольцев, главным образом из Семёновского полка, под яростным обстрелом перебежали на Ореховый. У стен крепости вышла заминка (что естественно: четыре десятка бойцов — не сила для взятия крепости), и тогда с берега на лодках пришло подкрепление из семёновцев и преображенцев — чуть более сотни человек плюс двести фузилёров и гренадеров полка Гулица. Приступом командовал лично подполковник князь Михаил Михайлович Голицын-старший. Солдаты буквально вгрызлись в булыжные подошвы Нотебурга, не желая отступать даже под градом картечи в упор. Единицы, правда, побежали; тогда Голицын велел оттолкнуть от берега лодки, на которых его войска высадились на остров: князь даже мысли не допускал об отступлении. Со спасовавшими бойцами после сурово расправились, но в тот момент Голицын не оставил себе и своим людям иного выбора: победа или смерть. Из «Истории лейб-гвардии Семеновского полка» известен то ли исторический анекдот, то ли истинная быль (зная характер Голицына, можно предположить и второе): видя, что прорваться в крепость штурмующие не могут, Пётр прислал на остров ординарца с приказом отступать, на что князь-де ответил: «Скажи Государю, что теперь я принадлежу не Петру, а Богу». Злые языки, правда, говорят, что Голицын ничего подобного ответить физически не мог, потому что Петров ординарец до него просто не добрался. Хотя в том ли суть? Ведь и Александр Невский никогда не говорил «Кто с мечом к нам придёт…» И слова политрука Клочкова «Велика Россия, а отступать некуда» выдумал журналист. И тем не менее. Так уж сложилось, что, когда вершатся красивые дела, история требует красивых слов.
Ладожская крепость конца XV в. Вид с северо-востока. Реконструкция Е. Г. Араповой и А. Н. Кирпичникова
Храбрость Голицына оценили. На берегу начали ловить брошенные князем лодки, садиться в них и плыть на помощь штурмующим, хотя штурма как такового толком не было, поскольку стен артиллерия не пробила, а лестницы оказались слишком короткими… Русские просто вцепились в землю и не желали отступать. В конце концов у шведского командира сдали нервы. Он потерял половину гарнизона и, даже если бы чудом сумел сбросить в воду десант Голицына, второго штурма уже не выдержал бы. Видя, что дело безнадёжно, швед сдал Нотебург. Общие потери русских составили более шестисот человек убитыми и умершими от ран. «Зело жесток сей орех был, — каламбурил Пётр, — аднака, слава Богу, счастливо разгрызен».
Успешный полководец царь был тем ещё грамотеем.
Информация