Предыстория крестовых походов
«Я стал крестоносцем для Бога
и иду туда из-за моего греха.
Пусть Он позаботится о том, чтоб я вернулся,
ведь одна дама печалится обо мне,
и о том, чтоб я встретил ее с честью:
такова моя просьба.
Но если она изменит любви,
пусть Бог позволит мне умереть»
(Альбрехт фон Йоханнсдорф. Перевод М. Лущенко)
и иду туда из-за моего греха.
Пусть Он позаботится о том, чтоб я вернулся,
ведь одна дама печалится обо мне,
и о том, чтоб я встретил ее с честью:
такова моя просьба.
Но если она изменит любви,
пусть Бог позволит мне умереть»
(Альбрехт фон Йоханнсдорф. Перевод М. Лущенко)
История подобна маятнику. Сначала идет в одну сторону, затем в другую. Сначала крестоносцы ходили походами в Сирию и Тунис, теперь из Сирии и Северной Африки толпы беженцев перебираются в Европу, причем и тех, и других влекла и влечет надежда на лучшую жизнь. Здесь у себя трудиться не хотим, а поедем туда, где все уже сделано за нас, либо Бога попросим, и он нам все даст. Вот она – леность человеческой натуры. Впрочем, для начала, то есть для того, чтобы понять причины так называемых крестовых походов на Восток, давайте мысленно отправимся в средневековую Европу и постараемся себе представить, что мы увидели бы там, окажись у нас в руках фантастическая «машина времени». Ну, прежде всего, что города малы по размеру, а деревеньки так и вовсе состоят всего лишь из нескольких домов. Дороги чаще всего грунтовые, а вымощенных камнем – совсем немного, да и те остались от эпохи Древнего мира и римского владычества, как и стоящие на реках каменные мосты в форме арок.
Проповедь Папы римского Урбана II по случаю Первого крестового похода на площади в Клермоне. 1835 г. Картина художника Франческо Аеца (1791 – 1882).
Зато повсюду высятся замки рыцарей-феодалов. Любой холм или возвышенность несут на себе укрепление, и так же укреплены христианские монастыри. Впрочем, кое в чем эта картинка довольно сильно отличается от привычных нам с детства образов, рожденных благодаря просмотру картинок в учебнике истории Средних веков. Далеко не все замки каменные. Отнюдь нет! Многие – и таких вокруг большинство, это просто грубые сооружения из дерева, покрытые известкой. Причем некоторые из них ещё и обиты… коровьими шкурами! Делалось это не эстетики ради – потому, что уж какая в этом эстетика, а чтобы предохранить от зажигательных стрел, ведь воевать их владельцам друг с другом, а то и с самим королем приходилось в ту пору очень часто!
Несомненно, мы заметим, что здесь повсюду идет строительство. Строятся не только укрепления, но и многочисленные соборы – вначале приземистые и массивные романского типа. Ну, а позднее, с XII в., – устремленные в небо и украшенные шпилями и башнями – соборы готические. Интересно, что лесорубы и кузнецы ценятся в этом обществе выше, чем землепашцы. Ведь это именно они общими усилиями сводят леса, вырубая их под пашни. Вот почему, кстати, в западноевропейских сказках так часто упоминаются дровосеки: профессия эта в начале Средних веков была очень даже почетной и ответственной. Ведь девять из каждых десяти европейцев жили в деревнях, отделенных друг от друга необработанными землями и лесами, в которых обитали волки и дикие кабаны. Лесорубы не только корчевали лес, но и делали его проходимым.
Впрочем, что толку в том, что между замками сеньоров и довольно редкими городами существовала хоть какая-то связь, когда людям очень часто не хватает питания, о чем мы тоже можем прочитать в тех же сказках братьев Гримм. Засуха, ураган, налеты саранчи – и вот уже целые области вынужденно голодают и молят Бога о заступничестве. Да и на кого им было надеяться еще, кроме как на Бога? Ведь их господин в замке нередко голодал, как и они сами – его несчастные крестьяне, поскольку кормился от их же трудов. Конец XI в. стал для всех особенно серьезным испытанием. Да, леса вырубались, строились замки и монастыри, однако успехи земледелия привели к тому, что население Европы стало расти. И хотя каждая вторая женщина в то время умирала в родах, ведь бабки-повитухи рук не мыли, количество едоков повсеместно стало увеличиваться. Причем особенно быстро увеличивалось количество детей в семьях рыцарей-феодалов, условия жизни которых были все-таки лучше, чем у тех же крестьян. И ничего плохого в этом бы не было, только каждый феодал по обычаю передавал все земли и замок своему старшему сыну, который и наследовал все его права и имущество. Но что же тогда оставалось делать младшим? Кто-то становился священником, кто-то шел на королевскую службу, но многие так и не находили себе места и становились самыми настоящими разбойниками, грабившими всех подряд. Церковь пыталась ограничивать произвол феодалов, вводя так называемый «божий мир» – то есть время, в которое запрещалось воевать, однако помогало это мало.
Неудивительно, что в условиях постоянных грабежей и убийств, к которым добавлялись еще и периодические неурожаи, засухи и падеж скота, люди искали себе спасение в религии. Вот почему количество паломников к святым местам – и прежде всего к Гробу Господню в Палестине – постоянно росло. Так, только в 1064 году епископ Гюнтер Бамбергский привел туда семь тысяч паломников, мечтавших таким образом очиститься от своих прегрешений и впоследствии оказаться в раю. И всех надо было накормить и обеспечить ночлегом. А ведь были группы и поменьше и все они стремились в Иерусалим, чтобы пройтись ногами по плитам, по которым ступала нога Христа и, приложившись к его святыням, обрести милость Господа, а с ней здоровье и удачу в делах!
Владевшие им арабы не препятствовали христианам, но очень часто жестоко оскорбляли их религиозные чувства. Так, в 1010 году халиф Хаким, например, приказал разрушить храм Гроба Господня, а римский папа в ответ тут же начал проповедовать священную войну против мусульман. Однако Хаким вскоре умер, разрушенные постройки были восстановлены, и война так и не началась.
Но, что же это получалось? Жизнь в Европе становилась год от года все более трудной, а единственная, по сути дела, надежда на спасение – легендарная святыня христианства Гроб Господень – была в руках у мусульман, и поклониться ему становилось все труднее и труднее. Оставалось одно: вернуть силой святыни, от которых едва ли не каждый христианин той эпохи ждал себе спасения. Вот так и начались столь известные всему миру походы на Восток, получившие впоследствии названия «крестовых» и вот именно так и появились первые крестоносцы в Европе.
Впрочем, появились здесь они отнюдь не сразу и не вдруг. То есть вроде бы мы знаем, что первый такой поход на Восток провозгласил римский папа Урбан II в 1096 году, однако он только сказал об этом вслух. А вот кто именно об этом впервые подумал? Кто взращивал эту идею, имел её в виду, занимаясь обыденными мирскими делами? Или в то время все-таки был какой-то интеллектуальный центр, откуда она распространилась среди многих людей, а уже один из римских пап явился её главным выразителем.
Найти ответы на эти вопросы попытался французский историк Луи Шарпантье. Он считает, что впервые идея похода против неверных за освобождение Гроба Господня, а может быть и ради каких-нибудь других важных целей – кто знает, пришла в голову римскому папе ещё тысячного года – Сильвестру II. Он сумел заставить знатных сеньоров, промышлявших до этого грабежом и разбоем, принять «божье перемирие», то есть был по-настоящему «пастырь добрый», хотя особой святости римско-католическая церковь за ним и не признает! До избрания папой он был бенедектинским монахом Гербертом, причем прославился как талантливый математик, изобретатель и в таковом качестве даже усовершенствовал церковный орган. Причем, пройдя обучение в Испании, он отнюдь не жаждал войны с маврами, захватившими к этому времени значительную часть Испании, отнюдь нет. Свою идею крестового похода он выдвинул, имея перед собой главную цель – Иерусалим, почитавшийся в то время центром мира.
При этом влияние христианской церкви в Европе непрерывно росло, западные феодалы теснили византийских, а герцог Гийом ещё и завоевал Англию. То есть власть Рима очень жестко распространялась вплоть до самых окраин христианской Европы. Способствовал этому и папа Григорий VII, известный как «папа Каноссы» и просвещенный реформатор календаря, и… тоже бенедиктинец, поскольку это он приложил немало сил, чтобы все те же самые норманны установили свою власть ещё и в Южной Италии! Григорий VII решил лично возглавить поход против неверных. Последовать за ним согласились 50 000 энтузиастов, однако конфликт с германским императором заставил его отказаться от этой идеи. Его преемник, папа Виктор III повторил призыв своего предшественника, обещая его участникам прощение грехов, но лично участвовать в нем не пожелал. Жители Пизы, Генуи, и ряда других итальянских городов, постоянно страдавших от набегов пиратов-мусульман, снарядили флот, отплыли к берегам Африки и там сожгли два города в Тунисе, но широкого отклика в Европе эта экспедиция не получила.
Кстати, Григорий VII также намеревался поддержать Византию в её борьбе против тюрков. Так что совсем не удивительно то, что в 1095 году очередной папа и опять-таки бенедиктинец Урбан II в очередной уже раз провозгласил поход на Восток. Удивительно, что это не было сделано ещё раньше. Но если все эти папы были бенедектинцами… то, разве не говорит это о том, что идея эта родилась именно среди монахов ордена св. Бенедикта, и нашла свое воплощение конкретное воплощении в этом призыве?! Другое дело, что правильнее будет сказать, что подлинным вдохновителем похода оказался отнюдь не папа, а нищий отшельник Пётр Амьенский, прозванный Пустынником, выходец из Пикардии. Во время своего посещения Голгофы и Гроба Господня, видя притеснения со стороны мусульман, он почувствовал сильное негодование. Добыв у патриарха письма с просьбой о помощи, Пётр направился в Рим к папе Урбану II, после чего, облачившись в рубище, босой, и с распятием в руках, пошел по городам Европы, повсюду проповедуя идею похода ради освобождения восточных христиан и Гроба Господня. Тронутые его красноречием простолюдины, видели в нем святого, и даже, как об этом пишут многие авторы, «почитали за счастье отщипнуть клочок шерсти от его осла на память». Так идея похода распространилась в народных массах очень широко и стала по-настоящему популярной.
Но, разумеется, никакая пропаганда не может быть успешной, если в основе неё не лежит вполне конкретное действие, событие либо… информация о нем, пусть даже и не всегда точная. Ведь на то, что происходило на Западе, события на Востоке влияли самым непосредственным образом, хотя в условиях отсутствия современных суперлайнеров и спутниковой связи известий оттуда дожидались годами! Так не совсем точной была и та информация, что заключалась в словах папы Урбана II на Клермонтском соборе, где он произнес буквально следующее: «От пределов иерусалимских и из града Константинопольского пришло к нам важное известие, да и ранее весьма часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, иноземное племя, чуждое Богу, народ упорный и мятежный, неустроенный сердцем и неверный Господу духом своим, вторгся в земли этих христиан, опустошил их мечом, грабежами, огнем... Кому выпадает труд отомстить за все это, вырвать [у них] захваченное, кому, как не вам, которых Бог превознес перед всеми силою оружия и величием духа, ловкостью и доблестью сокрушать головы врагов, кои вам противодействуют?» Но могущественным врагом христиан был совсем не народ из персидского царства, а турки-сельджуки – мусульмане-кочевники тюркских племен, вожди которых числили себя потомками некоего Сельджука. Турки-сельджуки происходили из Центральной Азии, в XI веке они под началом Тогрула вторглись в Персию, а к середине столетия продвинулись и на Ближний Восток. В 1055 г. сельджуки захватили Багдад, богатейший город Ближнего Востока, а к 1064 г. серьезно потеснили Грузию, завоевали Армению и Азербайджан. Спустя четыре года, в 1068-м, под руководством султана Арслана, они приступили к завоеванию территории Византийской империи. Хотя с другой стороны именно эти подробности-то и были не важны. Как говорится – «был бы человек, а вина ему найдется!»
Западноевропейский рыцарь XI в. был подобен металлической статуе.
Да и Византия уже давно не была той великой державой, на которую Европа равнялась во всем, как на наследницу великих римских традиций. Два столетия непрерывных войн с болгарами, руссами и южноитальянскими норманнами заставляли ее направлять свои войска то на север, то к Средиземному морю, да и внутри самой страны не прекращалась борьба за власть. Когда турки создали им угрозу на восточных рубежах империи, византийцы бросили против них большие силы, но 26 августа 1071 года в битве при Манцикерте потерпели серьезное поражение, в результате которого в плену у сельджуков оказался сам византийский император Романа IV Диоген. Затем в 1077 году на захваченных землях турки основали Конийский (или Румский, Ромейский) султанат – государство со столицей в Конье, и постепенно расширили свои границы почти на всю Малую Азию. Новый император Византии, Алексей I Комнин, уже не располагал людскими ресурсами для борьбы с таким серьезным врагом. Но что-то делать все равно было надо. И тогда он в отчаянии обратился с письмом к папе Урбану II, и попросил его содействия в освобождении утраченных земель с помощью военной силы стран Запада, способной бороться с экспансией «народов персидского царства» с Востока. Послание басилевса понравилось папе сразу по двум причинам. Во-первых, теперь он имел возможность возглавить завоевание Святой Земли на вполне законных обстоятельствах. Во-вторых, отправляя значительную часть воинов на Восток, он удалял их из Европы, что сразу решало множество проблем.
И вот 18 ноября 1095 года папа Урбан II созвал в Клермоне епископский собор, который должен был решить ряд назревших церковных проблем. Так как собор проходил во Франции, на него в основном прибыли епископы-французы. Но, завершая собор 27 ноября, папа произнес публичную речь перед огромным скоплением народа, в которой он обратился уже не к прелатам, а непосредственно к людям на площади перед дворцом, где проходил собор. И хотя точный её текст до нас не дошел, многим из тех, кто её слышал, она так врезалась в память, что впоследствии они смогли её записать и пусть и своими словами, донести её до наших дней.
В частности о том, что там было сказано, можно прочитать в «Иерусалимской истории» Фульхерия Шатрского (французский священник, хронист Первого крестового похода), который в этой истории сообщает, что, изложив собравшимся все обстоятельства, связанные с противостоянием восточных христиан и их турецких завоевателей, папа сказал следующее: «С просьбой об этом деле обращаюсь к вам не я, а сам Господь, поэтому призываю вас, провозвестники Христовы, чтобы собрались вы все – конные и пешие, богаты и бедные – и поспешили оказать помощь уверовавшим в Христа, чтобы отвратить, таким образом, то поганое племя от разорения наших земель. Я говорю об этом находящимся здесь, а прочим передам [потом]: так повелел Иисус! Всем тем, кто, отправившись туда, в пути или при переправе, либо же в сражении с язычниками, окончит свою смертную жизнь, то тотчас получит отпущение грехов [своих]. И от того это обещаю всем, собирающимся туда отправиться, что правом таким наделен от Господа. О какой же это будет позор, если племя столь презренное, низменное, прислуживающее дьяволу одолеет народ, наделенный верой во всемогущего Господа и славящийся именем Христа. О сколько вам будет упреков от самого Господа, если вы не окажете помощь тем, кто, как и вы, уверовали в Христа. Ступайте на славную битву против неверных, которая начинается, – сказал папа, – и будут вознаграждены те, кто по своему обыкновению вел здесь частые войны против верующих. И станут войнами Христовыми те, кто прежде разбойничал. Пусть достойно сражаются против варваров те, кто прежде воевал против своих братьев и родных. Сейчас раздаются вечные награды тем, кто прежде служил за жалкие солиды торговца. Те, кто ранее [тщетно] терзали свое тело и душу, сейчас будут биться за двойную награду. Несчастные и бедные сейчас, там станут богатыми и сытыми; недруги Господа здесь, там станут его друзьями. Вознамерившиеся отправиться в дорогу, пусть не откладывает это, но, собравшись вместе в подходящих местах, перезимуют и в следующую весну, ведомые Господом, как можно быстрей отправляются в путь».
Западноевропейский рыцарь XI в. и устройство щита.
Понятно, что такое красноречие, да ещё из уст самого наместника Христа на земле просто не могло не найти отклика в сердцах собравшихся и они тут же закричали, что так хочет Бог! В знак того, что они выбрали свой путь, собравшиеся на площади в Клермоне вроде бы тут же начали нашивать на свою одежду кресты. И вот здесь мы встречаемся ещё с одной исторической несообразностью. Так, тот же Фульхерий Шатрский писал: «О, как приятно и радостно было нам всем видеть эти кресты, сделанные из шелка или вышитые золотом, которые пилигримы, будь они воинами, клириками или мирянами, носили на плечах своих плащей, после того, как по призыву папы дали обет отправиться [в поход]. Воистину воины Господа, которые готовились к битве во славу [имени] его, по праву должны быть отмечены и вдохновлены таким знаком победы». И сразу возникает вопрос, как же тогда другие авторы сообщают о том, что пилигримы разрезали на полосы платки или отрывали полосы материи от одежды и нашивали их себе на плащи? Причем в ряде мест указывается, что кресты эти были из ткани красного цвета, но также алого и белого цвета, а иные, мол, так и вовсе выжигали себе крест на теле!
Было бы ничуть не удивительно, если бы мы знали, что эти кресты были подготовлены для собравшихся в Клермоне заранее (!), поскольку при богатстве римских пап сшить и даже расшить золотом несколько тысяч крестов большую проблему не составляло. И потом, ну кто же в то время постоянно носил одежду красного и белого цвета, не говоря уже о совершенно сомнительных тогда «платках»! Так что, скорее всего все эти кресты, причем в большом количестве, были приготовлены заблаговременно, и уже здесь, в Клермоне, их раздавали всем желающим, чтобы ещё больше подогреть их религиозные чувства и также чувство собственной значимости. Ведь вышитые золотом кресты (хотя может быть, что это и была всего лишь золотая канитель), представляли собой весьма ценную вещь, и были… просто красивы! Это могли быть и ленты красного и белого шелка, которые прямо здесь на месте отматывали на куски и отрезали, а уже сами «крестоносцы» нашивали их на одежду в форме креста! То есть кресты у первых крестоносцев были самой простой формы: либо в форме классического греческого прямого креста с равносторонними концами, либо это были латинские кресты, а может быть у кого-то был даже папский крест. Ведь на нем было больше поперечин, и вдруг от этого на человека, носящего этот крест, снизойдет больше святости?
Шлем сервильер XIII – XIV гг. Служил в качестве шлем-подшлемника под «большой шлем». Однако такие же шлемы были главным средством защиты для воина и в 1099 г. (Муниципальный музей Торрес-де-Куарт-де-Валенсия, Валенсия, Испания).
Причем интересно, что «крестовым походом» это «мероприятие» пока ещё никто не называл. Как и до этого в ходу было слово «expeditio» или «peregrinatio» – «экспедиция» или «паломничество», то есть речь шла вроде бы об обычном паломничестве, но с оружием. А ещё папа обещал его участникам полную отмену всех наложенных на них епитимий, то есть прощение их прежних грехов. Но сами крестоносцы – в большинстве своем люди темные и невежественные (потому как иных в то время нужно было ещё поискать!) вряд ли понимали такие тонкости. Скорее всего, большинство из них наивно полагало, что папа вообще отпустил им все грехи, как прошлые, так и все будущие, ведь они же выступали не просто в поход, а в поход за веру, да ещё и осененные знаком креста!
Рис. А.Шепса
Информация