Россия без производства — больная страна
О том, какой должна быть новая промышленная политика в России, а также о пользе санкций «Эксперту» рассказал президент ассоциации «Росагромаш», крупный акционер группы компаний «Новое содружество» Константин Бабкин. Под его руководством была разработана и внедрена комплексная программа стратегического развития одного из крупнейших заводов Ростовской области — «Ростсельмаша» (входит в группу компаний «Новое содружество»).
— Каковы, с вашей точки зрения, последствия для нашей экономики от введения РФ и Западом обоюдных санкций? Удалось ли в России запустить импортозамещение в том масштабе, как этого хотелось?
— По большому счету я не вижу, чтобы санкции представляли серьезную проблему для нашей экономики. Если посмотреть на ситуацию в перспективе, то определенная доля конфронтации с Западом характерна для России практически в любой период ее развития. И при царе это было, и при советской власти. Если же говорить конкретно о той отрасли, в которой мы работаем, то сельхозмашиностроения санкции не коснулись. В Евросоюзе было одно обсуждение, хотели отнести сельхозтехнику к продукции двойного назначения и ограничить поставки в Россию, но потом сами же крупные западные компании жестко воспротивились этому шагу и в итоге – санкций никаких.
С другой стороны, если иметь в виду нашу внутрироссийскую ситуацию, то новая политическая ситуация дает надежду, что мозги у нашей власти и в обществе прочистятся и будет выстроена более правильная экономическая политика. Мы ведь почти четверть века живем в гайдаровской экономической модели — безудержная вера в добрую невидимую руку рынка, которая все рассудит и все сделает за нас, отрицание необходимости защищать интересы своих производителей, приоритет финансового, банковского сектора над производственным. Четверть века мы живем при диктатуре потребительства и отказа от базовых ценностей, не обращая внимания на то, что происходит с демографией, количеством рабочих мест, развитием промышленности и технологий. Я продолжаю надеяться, что приоритет нашего развития изменится с оголтело-либерального и рыночно-фундаменталистского на более прагматичный, современный тип мышления. В новой политической ситуации, после Крыма, украинских событий, риторика нашего руководства поменялась. Появились такие слова, как развитие сельского хозяйства, импортозамещение, 25 миллионов рабочих мест пытались создать. У нас в сельхозмашиностроении на этой волне правительство разработало программу, по которой крестьянам субсидируют четверть цены приобретаемой российской сельхозтехники и не субсидируют приобретение иностранной техники.
— И это работает?
— Очень хорошо работает. В прошлом году, когда она начала реализовываться была пятнадцатипроцентная субсидия. В результате на фоне падающего мирового рынка машиностроения у нас был рост. В этом году из-за скачков курса рубля ситуация немного сложнее. Весной было падение, но после того, как сумма дотаций была увеличена до 25–30 процентов, отрасль снова в плюсе.
— Но вот год прошел. И есть ли, по вашим ощущениям, какие-то сдвиги?
— Пока те же самые люди сидят, те же слова говорят, что борьба с инфляцией важнее всего. Но я продолжаю надеяться, что мы все-таки придем к переменам и здесь. Украинские события толкают к этому шагу. Ведь понятно, что страна, которая ничего не производит, в которой люди бездельничают, из-за своей слабости становится предметом вмешательства и манипуляций. Мы со своей стороны пытаемся прикладывать усилия, чтобы сдвинуть ситуацию. Вот провели Московский экономический форум (организаторами выступили МГУ имени Ломоносова, Институт экономики РАН и ассоциация «Росагромаш»). Форум объединил экономистов, которые имеют не обязательно альтернативный гайдаровской группировке, но позитивный взгляд на развитие, правильные приоритеты.
— А как должна выглядеть эта альтернативная гайдаровской новая концепция?
— Она предполагает смену приоритетов. Надо перестать ставить во главу угла борьбу с инфляцией, накопление Стабфонда, членство в ВТО и других подобных организациях, которые зависят от западных стран и их союзников. Нужно сделать упор на реальные ценности. К ним я бы отнес развитие несырьевого производства. Если в России невыгодно производить, то это больная Россия. Если мы такой приоритет себе поставим, то сразу станет понятно, что налоги не повышать нужно постоянно, как это делается, а наоборот, радикально снизить. Нужно не задирать ставку Центробанка, а существенно снизить или обнулить вообще. Инфляция — это просто побочный продукт. Если будет развиваться производство, то инфляция не страшна, она даже полезна. Нужно не ВТО как фетиш иметь (ведь за вступление в нее огромное количество своих интересов слили), а развивать собственное производство и создавать равные условия конкуренции для наших производителей. Сегодня не все понимают, но наши производители многих товаров: мебели, автомобилей и так далее — находятся в неравном положении по сравнению с западными производителями. Поэтому нам прежде всего нужна защита своих интересов и поддержка экспорта наших товаров, которой сегодня фактически нет. Важно также пересмотреть систему взаимосвязи научных институтов и промышленности. Институты существуют у нас как-то совершенно сами по себе. Например, в сельхозмашиностроении есть десять институтов. Они занимают шесть зданий и получают дотации от государства, но отрасль практически не использует результаты их работы. Мы обращались в ФАНО, в институты с конкретным запросом. А нам говорят: давайте деньги. Причем просят стопроцентную оплату. Но нам тогда проще эти исследования сделать в своих КБ. Вопрос: для чего тогда существуют эти институты?
— Зачем вы купили завод в Канаде? И как соотносится ваш объем производства здесь и там?
— Здесь у нас объем производства — 600 миллионов долларов, а там — 350–400. Купили завод там мы уже давно, в 2008 году. Тогда «Ростельмаш» производил только комбайны, а чтобы быть интересным потребителю, чтобы более уверенно чувствовать себя на рынке, не так зависеть от колебаний спроса, надо расширять продуктовую линейку, и мы решили производить тракторы. Посчитали, сколько стоит свой трактор с нуля. Потом посмотрели тракторные заводы в России, Украине, СНГ, Европе, по всему миру. Прошли такими расширяющимися кругами (заводов на продажу не так уж много). И канадский завод подошел лучше всего. То есть мы никуда не выносили свое производство. Комбайны, которые производились в России, так и производятся здесь, а там — трактора. Но этот шаг позволит сделать компанию более устойчивой. Иногда бывает в России все плохо, а там хорошо. Сейчас там потяжелее, в России получше. Технологически не могу сказать, что нам это так уж много дало, наши инженеры и так ездят по заводам во всем мире.
— Как складываются ваши отношения с местными властями? Администрация Ростовской области чем-то помогает?
— По моим ощущениям, региональные власти ближе к земле, к своим производителям. Они понимают, что производство — это ключик к богатству региона. И поэтому политику проводят соответствующую. Губернатор у нас регулярно бывает, всегда в курсе всех проблем и успехов. Вот в июне он вместе с министром промышленности Мантуровым запускал производство нового комбайна. Поддержка эта не только моральная, область, например, субсидирует своим аграриям часть стоимости наших машин.
— Каков доля местных комплектующих в вашей технике, котрую вы производите здесь?
— Грубо говоря, четверть комплектующих привозится из-за рубежа, из стоимости комбайна это процентов пятнадцать. Остальное наше.
— А насколько качественна эта техника?
— Два года назад Минпромторг проводил тест надежности и производительности нашей и ведущих зарубежных фирм. Наши выиграли по большинству параметров — производительности, качеству зерна, расходу топлива, стоимости уборки.
— Это не были такие специально собранные машины?
— Да нет, обычные были машины. С другой стороны, зарубежные фирмы тоже были приглашены со своими специалистами и привезли те машины, которые хотели, а не просто снятые с конвейера. Но почему-то результаты исследования были засекречены и до сих пор не опубликованы. Нам сказали, что по условиям контрактов с иностранными фирмами они не могут публиковать результаты без их согласия. Мутная какая-то история. Но проводилась масса других конкурсов: в регионах и на Западе. Очень достойно мы везде выглядели. К тому же четверть всей производимой нами техники экспортируется в тридцать стран мира, в том числе в Германию, США, Канаду. И отзывы тоже нормальные.
— Что вам мешает экспортировать больше?
— Существующая у нас экономическая политика, в рамках которой нам дают кредиты под 18 процентов, в то время как в Канаде — под 1,8 процента. Кроме того, нужны низкие налоги и дешевые ресурсы. Например, мы в Ростове электричество покупаем и в Виннипеге, так вот этой зимой наше было в 2,3 раза дороже, а сейчас еще подорожало. Для увеличения российского несырьевого экспорта нам надо улучшить условия для производства здесь и организовать поддержку экспорта.
— Как вы себе это представляете? Вроде у нас есть структуры, которые должны эти заниматься…
— Структуры-то есть, аналогичные тем, что существуют на Западе, но они не работают совсем. Реальную пользу мы видим только от ЭКСАРА. Под их страховку заходим на новые рынки. Все поставки в Европу идут под их страховое покрытие. Но одного страхового агентства, даже очень хорошего, мало. Это от силы три процента того, что мы должны делать. Сейчас я вам расскажу, как выглядит наша конкуренция, например в таком простом случае, как Армения. Приезжают туда немцы на выставку, привозят свой комбайн, выставляют его в университете, делают стенд, причем половину расходов на все это им оплатило немецкое государство. Немцы предлагают купить свой комбайн в кредит под четыре процента годовых на десять лет и обещают еще армянам построить у них сервисный центр для этих комбайнов — половину этого сервисного центра также оплатит немецкое государство, а не сам производитель. Кроме того, и посол Германии в Армении, и сама Ангела Меркель, если приедет, — все будут спрашивать у президента Армении, почему он не купит прекрасный немецкий комбайн и так обижает немецких предпринимателей. И тут приезжаем мы, «Ростсельмаш», все делаем за свой счет: и поездку, и стенд — нам ничего государство не оплачивает. Армяне смотрят на наш комбайн, говорят, что комбайн хороший, но стоит столько же. «Нам немцы дают под четыре процента на десять лет, а вы почем?» А я говорю: «Ну 18 процентов годовых и на три года не можем, максимум на год». Можно, конечно перекредитовываться десять лет, только тогда комбайн подорожает в три раза, а на немецких условиях — всего на 40 процентов. Тут вопрос оказывается исчерпан, и армяне покупают у немцев.
При этом президент Армении лично обращался с письмом к нашему президенту, что ему нравится наша техника и он просит организовать поставку в лизинг и гарантирует оплату через государственные компании. Но ему даже ничего не ответили. Просто молчание. В то же время наше государство года два назад дало Армении 500 миллионов долларов просто так. Разумеется, эти деньги взяли, и они растворились через месяц. Но ведь можно было бы связать эти две вещи и не деньгами давать, а нашими товарами: комбайнами, велосипедами, чем угодно. Но это у нас не работает. Туркмены, узбеки также покупают не нашу технику, а американскую и немецкую. Когда наши политики ездят туда общаться, нас ни разу даже не приглашали2. Получается, что и немецкие, и американские политики возят делегации своих промышленников и говорят о них, а наши никогда. А вот спросили бы наши политики у них, почему они не пускают нашу технику к себе на рынок?
Информация