Почему не надо повышать зарплаты и выделять квартиры молодым ученым
Американский профессор Константин Северинов вернулся в Россию семь лет назад. Здесь он создал две лаборатории мирового уровня, где работают молодые ученые. О своем взгляде на проблемы молодой российской науки он рассказал корреспонденту "РГ".Российская газета: Нашей науке поставлен суровый диагноз: ее рейтинг продолжит падение, если не будет решена проблема молодых ученых. Ей прописаны три лекарства: повышение зарплат, выделение квартир и предоставление для молодежи ставок в научных институтах. На ваш взгляд, это поможет?
Константин Северинов: Это лишь замедлит падение, но кардинально проблемы не решит. Взять хотя бы зарплаты. Говорят, что наши молодые ученые мало получают. Да, к примеру, ставка младшего научного сотрудника в РАН - 10-12 тысяч рублей. Но сюда надо прибавить три тысячи за научную степень. И очень существенный "доход" приносят выплаты с грантов различных фондов и научных программ. С учетом налогов, по моим оценкам, сегодня "кошелек" наших молодых ученых в большинстве московских академических институтов примерно в три раза тоньше, чем у их сверстников в США. Суммы вполне сопоставимые, особенно если учесть реальную покупательную способность.
Если кто-то считает, что, мол, дадим ученым больше денег, и они начнут выдавать на-гора результаты мирового уровня, то ошибается. Скажу крамольную вещь, которая наверняка многих возмутит. Сегодня поднимать зарплаты наших ученых до западного уровня, на мой взгляд, безнравственно. С точки зрения налогоплательщика, мы получим дорогую, но не эффективную науку. В целом более низкая зарплата наших ученых вполне соответствуют уровню организации российской науки, системе ее функционирования и отдаче. Увеличение зарплаты, скажем, в два раза не приведет к пропорциональному росту результатов.
РГ: Если не деньги, то что же мешает нашим ученым поднять свой научный кпд?
Северинов: Честно говоря, постоянное перечисление причин уже давно набило оскомину. Например, в моей науке - молекулярной биологии - очень многое зависит от реагентов или, вернее, от того, насколько быстро и вовремя их удается получить из-за заграницы. Ведь своих в России почти не производится. Кстати, вопрос доставки реагентов был одним из главных на встрече выигравших мегагранты ученых с президентом Дмитрием Медведевым. Обещано помочь. Но пока по-прежнему нужно заполнять кучу бумаг и ждать два месяца и даже больше, чтобы получить грошовый реактив, без которого работа стоит, причем переплатив за него втрое. На Западе - это дело нескольких дней. Словом, я как возил через океан чемоданы реагентов, так и вожу.
Не лучше ситуация и с научным сервисом. Мировая наука давно забыла, что такое натуральное хозяйство, когда вы собираете у себя в лаборатории все, что требуется для исследований. Всюду есть структуры, которые за относительно небольшие деньги могут качественно провести требуемые работы. У нас подобная система практически не развита.
Вообще "минусы" можно перечислять долго. Но надо выделить самое главное: российская система организации науки и завязанная на нее инфраструктура не "заточены" на ученого, не создают режим наибольшего благоприятствования для получения новых результатов. В такой ситуации, как ни поднимай зарплату ученому, толку не будет. Мои сотрудники, которых я отправляю поработать в США, Англию и Бельгию, говорят, что за тот же промежуток времени успевают сделать там минимум вдвое больше, чем в России.
РГ: А они возвращаются, вкусив все прелести нормальной организации науки?
Северинов: Каждый стремится остаться как можно дольше, оттягивая возвращение под разными предлогами. Приходится извлекать, как улитку из раковины. Начинаю взывать к сознательности, к ответственности. Честно говоря, мне это не очень приятно. Казалось, что в своих двух российских лабораториях мне удалось создать достаточно комфортный режим, но выясняется, что это не так. И ведь у них простой аргумент, с которым не поспоришь: там лучше работать.
Сам прекрасно знаю, насколько увлекает научный поиск, когда ты начинаешь получать захватывающие новые результаты. Азарт, мало с чем сравнимый. И каково это, когда, разогнавшись, вдруг приходится тормозить, так как возвращаешься в вязкую среду, которая постоянно сопротивляется. И самое неприятное, что это сопротивление не связано с отсутствием таланта, образования или умений. Это недостатки всей системы организации научной работы, против чего ученый бессилен. Постоянное сопротивление среды очень изнуряет, неудивительно, что многие решают прoдолжить научную карьеру за границей.
РГ: А кто-то из ваших учеников получил признание на Западе?
Северинов: Да, конечно. А двое вообще имеют свои лаборатории - в США и Англии. Один получил ее в 34 года, другой - в 27 лет. Работая и защитившись здесь, они опубликовали статьи в самых престижных научных журналах, что открыло перед ними двери ведущих университетов и институтов мира. О подобной возможности мечтает каждый ученый, ведь получив лабораторию, вы прекращаете работать "на дядю", можете развивать свои идеи, реализовывать себя по максимуму.
РГ: Возглавить на Западе лабораторию в 27 лет - звучит почти фантастично. У нас подобное возможно?
Северинов: Сомневаюсь. В ведущих странах карьерный рост напрямую связан с научными результатами. Причем они оцениваются по гамбургскому счету - уровню публикаций в престижных журналах. Лучшего критерия пока не придумано. У нас талантливому ученому трудно сделать карьеру, занимаясь только наукой. Зато можно быстро пойти в гору, выбрав другие пути, далекие от научной стези. Чтобы в этом убедиться, не надо далеко ходить. Достаточно посмотреть на итоги выборов в РАН и оценить индексы цитирования и персональный вклад в мировую науку некоторых новых членов.
РГ: Нобелевский лауреат Виталий Гинзбург говорил в интервью "РГ", что ему стыдно после каждых выборов в академию, в которую нередко проходят далеко не самые лучшие.
Северинов: К сожалению, этот принцип действует на всех уровнях, например при выборах в Совет молодых ученых РАН. А раз так, то какой вывод делает входящий в науку молодой человек? Чтобы добиться успеха, вовсе не обязательно, говоря попросту, пахать, не вылезая из лаборатории, есть другие способы. Понимаете, молодому человеку нельзя сказать - работай на пределе твоих возможностей, и тебе воздастся. Это в наших реалиях будет обманом. Отсюда и проблемы, особенно для тех, кто действительно готов посвятить себя науке.
РГ: Несколько лет назад Совет молодых ученых РАН убедил президента РФ, что необходимо выделить для молодежи ставки и квартиры? Процесс, кажется, пошел...
Северинов: Очень хорошо, что молодым помогают. Но это паллиатив, он не решает системных проблем. Скажем, при распределении ставок всем понятный критерий отбора лучших - по публикациям в международных научных журналах, работает далеко не всегда. Ставки спускаются на институты сверху по принципу "каждой сестре по серьгам", а внутри института все отдано на откуп Ученому совету, который, по сути, президиум РАН в миниатюре. Это своеобразный междусобойчик, у каждого свои интересы, свои протеже. В итоге подковерной борьбы ставку вовсе не обязательно получают самые достойные.
Что касается квартир для молодых ученых, то думаю, это порочная идея, которая превращает РАН в собес и открывает широкие возможности для злоупотреблений. Ну, допустим, получит из выделенной президентом страны квоты талантливый человек квартиру, а дальше что? Ведь, увы, молодость быстро проходит, и совсем скоро счастливый обладатель жилья перейдет в средний возраст. На его место придут новые молодые, и квартирный вопрос встанет снова. Получается замкнутый круг, и РАН, вместо того чтобы заниматься, как ей и положено, фундаментальной наукой, будет постоянно ломать голову, как обеспечить молодых жильем.
На Западе нет программ по обеспечению постоянным жильем молодых ученых, и никому не приходит в голову требовать этого у руководства страны. Молодые снимают квартиры, и это никак не мешает им заниматься наукой. Многие откладывают создание семьи и появление детей на более поздний срок, когда они наконец получают постоянные позиции в промышленности, в университетах, исследовательских институтах.
Информация