Версия для печати «Государственный русский человек»

5
К 100-летию со дня кончины Петра Николаевича Дурново (1842-1915). Часть 1-я. …

От редакции. 24 сентября исполняется 100 лет со дня кончины видного государственного деятеля Царской России, министра внутренних дел, члена Государственного Совета Петра Николаевича Дурново. В связи с этой годовщиной мы предлагаем вниманию наших читателей очерк доктора исторических наук Андрея Александровича Иванова, подробно освещающий биографию, взгляды и деятельность этого, вне всякого сомнения, незаурядного человека, оказавшего своей деятельностью немало услуг России. Данный очерк был написан для книги «Правая Россия», который вышел в свет в начале лета. Подробнее о книге и условиях ее приобретения можно прочитать тут.

***

«Дурново был из тех, кто в состоянии делать историю», - такими словами отозвался на смерть видного государственного и политического деятеля Петра Николаевича Дурново известный русский публицист М.О. Меньшиков. Имя П.Н. Дурново уже давно приковывает к себе внимание историков и публицистов благодаря «пророческой» записке, которую он подал накануне Первой мировой войны императору Николаю II, с удивительной точностью предсказав последствия военного противостояния России и Германии, но примечательно оно не только этим. Дурново, занимавший пост министра внутренних дел в революционные 1905-1906 годы, а затем, на протяжении ряда лет, руководивший правой группой Государственного Совета, был одним из самых авторитетных консервативных политиков начала XX века, чей государственный ум, выдающиеся способности, волю и решительность отмечали как его единомышленники, так и враги.

«Выдающийся по способностям мальчик»

Петр Николаевич Дурново родился 23 ноября 1842 года в Твери и происходил из старинного русского дворянского рода, основателем которого, как и рода Толстых, по легенде был немец «из цесарского государства» Индрос (Индрис), поступивший на русскую службу в середине XIV веке и принявший православие с именем Леонтий. Начало фамилии Дурново в середине XV века положил Микула Федорович Дурново, бывший внуком Василия Юрьевича Толстого, по прозванию Дурной. От его шести сыновей и произошли дворяне Дурново. Отцом Петра Николаевича был Николай Сергеевич Дурново (1817 - не ранее 1865), служивший олонецким, саратовским и виленским вице-губернатором; матерью - Вера Павловна, урожденная Львова (1817-1886). По материнской линии Петр Николаевич приходился двоюродным племянником известному музыканту и композитору, руководителю Придворной певческой капеллы А.Ф. Львову (1798-1870), написавшему музыку к гимну Российской империи «Боже, Царя храни!», а также родственником выдающемуся русскому флотоводцу адмиралу М.П. Лазареву (1788-1851), который был родным дядей и крестным отцом Веры Павловны.

Родство семьи Дурново с адмиралом Лазаревым определило выбор учебного заведения для Петра и его братьев. Не имея достаточных средств для того, чтобы дать образование своим восьмерым детям (к этому времени отец Дурново не получал жалования и наделал немало долгов), В.П. Дурново подала прошение на имя Великого князя Константина Николаевича с просьбой в память о заслугах адмирала Лазарева устроить ее сыновей на казенный счет в Морской кадетский корпус. Просьба эта была уважена и в 1855 году 13-летний Петр Дурново, блестяще сдав экзамены, был определен сразу в средний кадетский класс. Среди однокашников П.Н. Дурново был известный художник-баталист В.В. Верещагин, находившийся с ним на протяжении четырех лет в одной роте и сидевший с ним на одной скамье. Новичок составил серьезную конкуренцию Верещагину, бывшему до этого первым учеником класса, продемонстрировав большие способности и трудолюбие. «...К нам поступил очень развитой и хорошо подготовленный кадет Дурново, скоро севший на мое место, а я пошел вторым», - признавался Верещагин, называя в своих воспоминаниях кадета-новичка «выдающимся по способностям мальчиком», большим мастером «заговаривать» учителей, удивляя их своими познаниями. Хорошая учеба помогла юному Петру найти себе приработок - с 15-ти лет он подрабатывал тем, что переводил для издательского дома С. Струговщикова, Г. Похитонова, Н. Водова и К° популярную французскую литературу. В августе 1857 года Дурново был произведен в гардемарины и получил унтер-офицерский чин, а год спустя, «за хорошее поведение и успехи в науках», был назначен старшим унтер-офицером во 2-ю кадетскую роту. Во время обучения в Морском кадетском корпусе Дурново в числе 12 лучших учеников довелось принять участие в заграничном плавании на паровом фрегате «Камчатка», а затем - на корабле «Гангут». Свои впечатления о последнем заграничном плавании, сопровождающиеся интересными наблюдениями, 17-летний Петр Дурново опубликовал в »Морском сборнике» под заглавием «Письма гардемарина с корабля «Гангут»«. ««Письма» эти, - пишет биограф Дурново историк А.П. Бородин, - отлично характеризуют семнадцатилетнего воспитанника Морского корпуса. Он умен, наблюдателен; впечатления его глубоки; ему интересна не только профессионально близкая сторона жизни англичан, но и общественные отношения, этнические особенности; умеет не просто фиксировать увиденное, но и достаточно интересно описывает, объясняет, сравнивает, оценивает; не зашорен - вполне объективен, хотя, быть может, несколько юношески категоричен, и чувствуется влияние «Писем русского путешественника»«. В 1860 году Дурново блестяще завершил свое образование в Морском кадетском корпусе, откуда был выпущен без сдачи экзаменов, т. к. находился в это время в заграничном плавании, и начальство решило в виду «отличной старательности и успехов» зачесть ему прошлогодние экзаменационные баллы в качестве выпускных.

«Очень сведущий и умный офицер»


В апреле 1860 года П.Н. Дурново был направлен проходить службу в 19-й флотский экипаж, на десять лет связав свою жизнь с Военно-морским флотом. «Суровая служба, - пишет А.П. Бородин, - закаляла не только физически - формировался характер решительный, твердый, властный; крепла воля; вырабатывалась способность быстро принимать решения; приходило умение руководить людьми и разбираться в них». Большую часть своей службы Дурново провел в дальних плаваниях, побывав у берегов Китая и Японии, Северной и Южной Америки. В 1863 году, в ходе одной из экспедиций, в честь Петра Николаевича был назван один из островов в Японском море и ныне носящий название острова Дурново. За это время П.Н. Дурново зарекомендовал себя как «очень сведущий и умный офицер». Небезынтересно отметить, что в 1867 году во время службы на фрегате «Дмитрий Донской» одним из подчиненных лейтенанта Дурново был будущий вице-адмирал, а тогда гардемарин С.О. Макаров, получивший от своего командира отличную характеристику. Много лет спустя, в 1908 году, выступая в Государственном Совете по вопросу воссоздания Российского флота, Дурново признавался: «Лучшие годы моей жизни прошли на палубе военного корабля в дальних плаваниях почти по всем морям земного шара, и потому понятно, что я более чем кто-либо не мог без сердечной боли наблюдать, как на глазах всей России происходили частью умышленные, частью преступно легкомысленные попытки разрушить наш флот. Разрушить не в смысле погибели кораблей, а разрушить службу, дисциплину, военный порядок, традиции, т.е. разрушить все то, без чего флот существовать не может. Возьмите другие государственные инструменты: армию, железные дороги, почту, телеграф. Разве можно сравнить сложность их устройства и жизни со сложностью и устройством жизни флота? Тесная жизнь на корабле среди постоянной опасности, среди беспрерывной борьбы с грозными и капризными морями развивает в плаваниях между командиром и офицерами и матросами почти семейное общение и духовную связь. Эта духовная связь, основанная на взаимном доверии, воспитывая военную доблесть, и есть фундамент всей морской службы. Без этой духовной связи, без взаимного доверия военный корабль жить не может. Матрос и прежде, и теперь, при более сложных кораблях в особенности, без офицера не может и не умеет ступить ни одного шага. Мы, мичмана и лейтенанты старого времени, сознавали, что капитан наш носит в своей часто суровой голове что-то верное и важное, тот опыт, до которого нам еще далеко. Мои дорогие товарищи вместе со мною сознавали и верили в опытность наших дорогих командиров. Конечно, в кают-компании не обходилось иногда без скромной критики, но старший офицер добродушно и живо приводил критика в порядок».

«Это была натура бойца»

В 1870 году 27-летний лейтенант П.Н. Дурново успешно выдержал экзамен в Военно-юридической академии и, оставив флотскую службу, перешел на более перспективную и высокооплачиваемую должность помощника прокурора при Кронштадтском военно-морском суде. А через два года Дурново окончательно расстался с Военно-морским ведомством, став товарищем прокурора Владимирского окружного суда. «Переход Дурново на гражданскую службу совпал с введением в действие судебных уставов 1864 г. - писал В.И. Гурко. - Вместе с целой плеядой талантливых сверстников он содействовал, состоя в рядах прокуратуры, созданию нашего нового суда, отличавшегося твердой законностью и независимостью от воздействия административной власти». На этом поприще П.Н. Дурново сделал довольно быструю карьеру: в 1873 году он был переведен на должность товарища прокурора Московского окружного суда, в 1875 году назначен прокурором Рыбинского окружного суда, в том же году переведен прокурором во Владимир, а в 1880 году, получив чин коллежского советника (равноценный званию полковника в армии и капитана 1-го ранга во флоте), состоял товарищем прокурора Киевской судебной палаты. По свидетельству С.Ю. Витте, тогдашний министр юстиции граф К.И. Пален «хорошо знал судебного деятеля Дурново и ценил его способности и энергию». Позже П.Н. Дурново рассказывал о том, что в эти годы он познакомился с жизнью простого народа, российской провинцией и реалиями российской пенитенциарной системы, объехав «все тюремные замки Московской и Владимирской губерний».

Осенью 1881 года Дурново снова меняет место службы, переведясь из судебного ведомства в Министерство внутренних дел. По мнению В.И. Гурко, повлиять на это решение могло два обстоятельства: разочарование Дурново в либеральной судебной системе и »правильное понимание собственных выгод, так как в конечном счете отмежевание судебных деятелей в особую касту ограничивало их дальнейшую службу скудно оплачиваемой и крайне медленной судебной карьерой. Путь этот не сулил Дурново удовлетворения присущих ему в широкой мере властолюбия и честолюбия, а потому он и не замедлил при первой возможности покинуть судебную должность и перейти в Министерство внутренних дел на должность вице-директора департамента полиции, когда директором этого департамента состоял Плеве». Впрочем, вице-директором департамента полиции Дурново стал лишь через два года, в 1883 года, до этого пребывая на посту управляющего судебным отделом Департамента полиции МВД. Карьера Дурново развивалась весьма успешно: в 1882 году он получил чин статского, а в 1883-м - действительного статского советника. В 1884 году Петра Николаевича направили в служебную командировку за границу, где он посетил столицы ведущих европейских государств - Берлин, Вену и Париж «для ознакомления с устройством полиции в многолюдных городах» и с »теми приемами, путем которых достигается в них надзор за беспокойными и вредными элементами населения, дабы эти приемы применить у нас с соответственным изменением в устройстве полиции». Летом того же 1884 года в связи с переводом директора Департамента полиции В.К. Плеве в Сенат, Дурново принял у него эту должность и с января 1885 года был официально утвержден директором ДП МВД.

На посту директора Департамента полиции Дурново приступил к реорганизации полицейской службы и повышению эффективности этой структуры. О нем отзывались как об энергичном, умном, напористом, жестком, но участливом руководителе. В период управления департаментом Дурново был осуществлен целый ряд арестов революционеров, предотвращено покушение на Императора Александра III, выявлены и разгромлены нелегальные типографии, совершенствовалась агентурная работа, осуществлена «разработка» Л.А. Тихомирова, порвавшего с революционной деятельностью и, не без личного участия Петра Николаевича, вернувшегося в Россию, помилованного Государем и восстановленного в правах. Много лет спустя Л.А. Тихомиров, ставший к тому времени видным консервативным мыслителем, так писал о своих первых встречах П.Н. Дурново: «Дурново, человек замечательно умный и проницательный (равных ему я в этом отношении не видал в жизни), конечно, скоро убедился в моей искренности, так что стал обращаться со мной чуть не по-дружески. На меня произвело превосходное впечатление то, что он даже не пытался о чем-нибудь «допрашивать» меня, что-нибудь выпытывать о революционерах. Один только бы случай, уже чуть не на последнем свидании. «Вы видите, - сказал он, - как мы себя держим корректно в отношении Вас, веря Вам, забывая прошлое, я ни одного факта из революционных дел не спрашивал, не старался выпытать... Но вот еще маленький пустяк. Это дело не пользы, п[отому] ч[то] все эти лица давно поарестованы и дела их покончены. Но это дело самолюбия. Мы не могли разобрать одного шифра. Дело небывалое, обидно. И что это за шифр, такой неразрешаемый? Вы бы могли это сказать, потому что никого этим не выдадите». Тяжкая была для меня эта минута. Полиция была действительно рыцарски щепетильна, безусловно, благородна. И в то же время я ее обременял просьбами об услугах мне. Однако я, - благодарю Господа - помявшись в тяжелом молчании, сказал... «Ваше Превосходительство, позвольте мне остаться честным человеком!» Его всего передернуло, но он сдержал себя, и сухо и торопливо сказал: «Ах, пожалуйста, как хотите, оставим это»...». «Я виделся с ним много раз, много говорил с ним, и - много ему обязан, - признавался Тихомиров. - Именно он выручил меня из нелепой административной ссылки в Новороссийск, в которой я прямо чахнул, нажил там начало болезни, меня изнурявшей много лет, и был поставлен в тяжелую необходимость объедать со всей семьей свою мать... не говорю уже о том, что не мог почти заниматься публицистикой. Я не выдержал и обратился к П.Н. Дурново с письмом, прося избавить меня от этого бессмысленного тяжелого положения. И он чутко отозвался и быстро снял с меня надзор, так что я стал свободен ехать, куда угодно. С тех пор я ежедневно не упускал молиться о нем, и могу сказать, что не было дня, когда бы я его не помянул в молитве».

Современники отмечали, что влияние Дурново в этот период было огромно и одно упоминание фамилии директора Департамента полиции наводило страх не только на подчиненных ему чинов, но и на губернаторов. Но своей личной властью он не только карал, но и миловал, о чем, помимо приведенного выше рассказа Л.А. Тихомирова, есть и другие свидетельства. Народоволец А.И. Иванчин-Писарев вспоминал, что когда ему предстоял разговор с Дурново, люди, уже имевшие дело с директором Департамента полиции, давали ему такие советы: «В разговорах с ним не употребляйте «ваше превосходительство»: он любит, чтобы его называли по имени... Он прямой, резкий и упорный человек. Если скажет «нельзя», то никакие доводы не изменят его решения. Он - враг обнадеживаний, обещаний и либеральных заигрываний. Если на просьбу ответит «хорошо-с», считайте ее исполненной». Писательница Е.Н. Водовозова, вынужденная хлопотать в Департаменте полиции за своего сына, высланного за издание нелегальной литературы, признавала, что «порядки в этом учреждении, в период его управления Петром Николаевичем Дурново в качестве директора, были образцовые. Только в Департаменте полиции можно было скоро добиться необходимых сведений, только в этом учреждении не прибегали к ненужным обманам родственников арестованных или осужденных за так называемые политические преступления. Дурново не прибегал к таким бессмысленным средствам, и чиновники держались при нем корректно, наводили надлежащие справки даже тогда, когда родственникам политических случалось приходить за ними в неприемные дни директора. Что Дурново держал их всех в струне, видно из того, что как только он ушел из Департамента, все порядке в нем сразу изменились к худшему для родственников политических. Петр Николаевич, поскольку мне приходилось сталкиваться с ним в этом учреждении, был человек вспыльчивый, но отходчивый, относился к нам, родителям, с непоколебимою прямотою, доходящей иногда до невероятной грубости, но характер его в известной степени не лишен благородства. Правда, он нередко утешал убитую горем старуху-мать такими словами: «Ваше сведение вполне справедливо о том, что вашего сына хотели отправить в ссылку на три года, а я подал голос за пятилетний срок, - за содеянное им и этого еще мало...» Но напрасно заставлять терять время за какой-нибудь справкой, давать заведомо облыжное указание - этого не водилось при нем в Департаменте полиции. Петр Николаевич был таким же врагом ненужной жестокости, хитрости и двоедушия, каким он был врагом «политических авантюристов», как он называл арестованных и осужденных по политическим делам». Граф С.Ю. Витте, отнюдь не расположенный к Петру Николаевичу, также вынужден был признать в своих мемуарах, что ему несколько раз доводилось «слышать от лиц, имевших несчастье поделом или невинно попасть под ферулу этого заведения, что Дурново был директором довольно гуманным...» Сам же Петр Николаевич позже так говорил о причинах своей гуманности на посту директора Департамента полиции: «На людей, которые привлекались в мое время по государственным преступлениям, я всегда смотрел как на людей, которые рано или поздно, в более или менее близком будущем, будут такими же, как и я сам. Я вижу, что люди, которые в мое время попадались по государственным преступлениям, в громадном большинстве занимают теперь места и должности, которым в России многие могут завидовать и которые считаются почетными. Поэтому о вечных наказаниях не может быть и речи».

Но вместе с тем, отмечает историк А.П. Бородин, в отличие от оступившихся, к закоренелым государственным преступникам Дурново «был суров, даже жесток». Об этом же свидетельствует и Л.А. Тихомиров: «Он мог быть добр и даже старался быть добр, например, к политическим преступникам, уже пойманным и обезвреженным. Он легко давал льготы ссыльным, и с этой стороны его многие хвалили и благодарили. Но когда нужно было сломать человека - он не останавливался перед этим. Это была натура бойца». При этом, как писал много лет спустя публицист и литератор М. Алданов (Ландау), «никакой ненависти к революционерам у него не было». «Революция, - считал Алданов, - его занимала как большое и интересное психологическое явление. В пору затишья революционного движения, начавшегося после разгрома партии «Народная воля», он жаловался на скучные дела: когда-то, то есть в разгар террористической деятельности «Народной воли», в пору покушений на царя и министров, «дела» были «интереснее». И хотя Дурново не стеснялся применять в отношении представителей революционного лагеря жесткие меры, также не гнушаясь и подкупом осведомителей, «на фоне нынешних полицейских режимов, на фоне того, что делают всевозможные Гиммлеры из всевозможных гестапо и ГПУ, он и в этом отношении выделяется чрезвычайно выгодно», - признавал Алданов. «В денежный подкуп он верил, - резюмировал публицист, - но ему и в голову не могло прийти, что можно вынуждать у человека показания пыткой и мучениями. Ни единого подобного факта за ним не значится, в этом его никто не обвинял».

Деятельность успешного и энергичного директора Департамента полиции была замечена наверху и высоко оценена. П.Н. Дурново регулярно представлялся к наградам, в 1888 году был произведен в тайные советники, в 1890-м - удостоился монаршей благодарности, неоднократно привлекался к работе ряда совещаний и комиссий, призванных усовершенствовать внутренние дела страны. «По природному уму, - писал В.И. Гурко, - по ясному пониманию всего сложного комплекса обстоятельств времени, по врожденным административным способностям и, наконец, по твердому и решительному характеру П.Н. Дурново был, несомненно, головой выше лиц, занимавших ответственные должности в центральном управлении министерства. Скажу больше, среди всех государственных деятелей той эпохи он выделялся и разносторонними знаниями, и независимостью суждений, и мужеством высказывать свое мнение, независимо от того, встречало ли оно сочувствие среди присутствующих или нет». «Назначенный директором департамента, - продолжал В.И. Гурко, - он проявил в полной мере свои административные способности, и перед ним открылась широкая дальнейшая карьера».

Но столь успешно складывавшаяся карьера неожиданно прервалась в 1893 году из-за громкого скандала. Причиной его стала увлечение П.Н. Дурново женщинами - на эту слабость директора Департамента полиции указывали многие современники. При этом Дурново был семейным человеком, имел сына и дочь, но его супруга Екатерина Григорьевна, урожденная Акимова, по свидетельству П.М. Кауфмана, «махнула на него рукою и помирилась с неизбежным». «В обществе Дурново называли «Квазимодо», - вспоминал публицист И.И. Колышко. - Он был широко известен своим любострастьем. Но талантов и воли «Квазимодо» никто не отрицал». «Он, конечно, препровождал жизнь далеко не добродетельную, - писал Л. А. Тихомиров. - Организм ему был дан могучий. Небольшого роста, коренастый, П.Н. Дурново дышал нервной силой и энергией. Физическую крепость он охранил до поздней старости. Развивать нервную энергию мог в громадных размерах, и говорят, был страшен в порывах своих. Натуру он имел властную. Полагаю, что у него должны были быть пылкие страсти. Дурново, насколько мне известно, любил-таки наслаждаться жизнью». «Дурново имел и до сего времени сохраняет некоторую слабость к женскому полу, хотя в смысле довольно продолжительных привязанностей», - отмечал в своих воспоминаниях С.Ю. Витте. «Глава русской политической полиции, - писал Алданов, - всю жизнь страстно увлекался женщинами. У него было очень много романов, из-за которых он забывал решительно все. Один роман и стоил ему довольно дорого».

В.И. Гурко так передает эту скандальную историю: «Желая убедиться в неверности состоявшей с ним в близких отношениях некой г-жи Доливо-Добровольской, относительно которой у него были подозрения, что она долговременно была в столь же близки отношениях с бразильским поверенным в делах, он пристроил к последнему в качестве прислуги одного из агентов тайной полиции. По указаниям Дурново агент этот взломал письменный стол дипломата и доставил ему содержимое. Бразилец по поводу произведенной у него странной кражи-выемки обратился к общей столичной полиции, а последняя, бывшая к тому же всегда в неладах с чинами Департамента полиции, не замедлила выяснить обстоятельства этого дела. На всеподданнейшем докладе обо всем этом инциденте Петербургского градоначальника Александр III наложил общеизвестную резолюцию, в результате которой Дурново был уволен от должности директора Департамента полиции...» Резолюция Императора Александра III была резкой и категоричной: «Убрать в 24 часа эту свинью». И Дурново был немедленно уволен. Петр Николаевич был глубоко обижен и возмущен. «Удивительная страна! - негодовал он. - 9 месяцев я заведовал тайной полицией и вдруг, какой-то растакуэр, бразильский секретаришка жалуется на меня, и у меня не требуют объяснений и увольняют!» Но, как справедливо замечал С.Ю. Витте, Дурново погубило то, что «царствовал такой Император, который имел отвращение ко всему нравственно нечистому». Впрочем, для Дурново тут же подыскали другое место, «убрав» в Сенат, но это, несомненно, было опалой, т.к. о карьерном росте приходилось надолго забыть. «Но время шло. Дурново в Сенате обнаружил свои выдающиеся способности и государственный ум, и Сипягин вновь призвал его к живой деятельности...» - писал В.И. Гурко.

100 лет назад скончался Петр Николаевич Дурново (1842-1915). Часть 2-я. …

Версия для печати «Государственный русский человек»

Петр Николаевич Дурново

От редакции. Сегодня, 24 сентября 2015 года, исполняется 100 лет со дня кончины видного государственного деятеля Царской России, министра внутренних дел, члена Государственного Совета Петра Николаевича Дурново. В связи с этой годовщиной мы предлагаем вниманию наших читателей очерк доктора исторических наук Андрея Александровича Иванова, подробно освещающий биографию, взгляды и деятельность этого, вне всякого сомнения, незаурядного человека, оказавшего своей деятельностью немало услуг России. Данный очерк был написан для книги «Правая Россия», который вышел в свет в начале лета. Подробнее о книге и условиях ее приобретения можно прочитать тут.

***

Начало очерка

«Всю ответственность я беру на себя»

Новый министр внутренних дел Д.С. Сипягин в 1900 году сделал компетентного П.Н. Дурново своим заместителем. Петр Николаевич активно включился в работу в должности товарища министра внутренних дел и, по утверждению В.И. Гурко, в скором времени «важнейшей частью министерства бесконтрольно правил Дурново». С 1900 по 1905 год Дурново заведовал управлением Департаментом общих дел, а также духовных дел инославных вероисповеданий; стоял во главе Департамента полиции (1902-1904), был заведующим Центральным статистическим комитетом (1902-1905), «с несомненным умением и даже любовью» руководил Главным управлением почт и телеграфов, «представлявшим по своей обширности целое министерство», которое его стараниями «значительно усовершенствовалось». А в отсутствие министра МВД Дурново неоднократно исполнял его обязанности.

Революционные события 1905 года, вызывавшие растерянность власти, заставили главу правительства С.Ю. Витте обратить внимание Императора Николая II на умного, энергичного и решительного Дурново, которого премьер предложил назначать главой МВД, указывая, что способности и полицейский опыт последнего будут весьма кстати в условиях нарастания политического кризиса и гражданского противостояния. И после некоторых колебаний Государя, помнившего резолюцию своего отца, 23 октября 1905 года П.Н. Дурново был назначен временно управляющим МВД. Выбор этот вскоре полностью оправдал себя. В то время, когда в условиях революции почти все растерялись, Дурново, по словам одного из современников, имевшим возможность близко наблюдать его, «нисколько не был этим угнетен», а напротив, «он как-то сразу воспрял духом», «стал говорить как-то громче, как-то даже выпрямился, так что это производило впечатление», и принялся работать «с раннего утра до поздней ночи». Решительно взявшись за усмирение революции, Дурново довольно быстро завоевал доверие Императора. Новый министр прекратил почтово-телеграфную забастовку, добился ареста Петербургского совета рабочих депутатов, ввел в большинстве областей Империи исключительное положение, уволил целый ряд нерешительных губернаторов, расширил полномочия полиции и местной администрации, рассылал карательные экспедиции, требовал немедленного введения военно-полевых судов, а на всех правительственных совещаниях твердо отстаивал сохранения всей полноты власти за Самодержцем, решительно выступая против конституционных поползновений отдельных сановников. Либерально настроенный министр народного просвещения граф И.И. Толстой вспоминал: ««К стене и расстрелять» было его любим выражением по отношению ко всем «революционерам», каковыми он считал всех недовольных существующим порядком. Личной привязанности к Александру III и Николаю II он не имел, но считал их олицетворением монархического принципа, которому он твердо верил как панацее для России».

В одной из телеграмм губернаторам П.Н. Дурново настоятельно требовал: «Примите самые энергичные меры борьбы с революцией, не останавливайтесь ни перед чем. Помните! Всю ответственность я беру на себя». Обращаясь к командиру Семеновского полка Г.А. Мину, в задачу которого входило подавление вооруженного восстания в Москве, Дурново так инструктировал полковника: «Никаких подкреплений Вам не нужно. Нужна только решительность. Не допускайте, чтобы на улице собирались группы даже в 3-5 человек. Если отказываются разойтись - немедленно стреляйте. Не останавливайтесь перед применением артиллерии. Артиллерийским огнем уничтожайте баррикады, дома, фабрики, занятые революционерами». «Эти инструкции, - вспоминал жандармский генерал А.В. Герасимов, - произвели должное впечатление, ободрили Мина. Он начал действовать решительно, и скоро мы узнали о начавшемся переломе в настроениях и московского гарнизона». «...Маленький, сухонький старичок с ясным умом, сильной волей и решимостью вернуть растерявшуюся власть на место, - писал о Дурново-министре начальник Московского охранного отделения А.П. Мартынов. - Несколько ясных и твердых распоряжений - и сонное царство ожило. Все заработало, машина пошла в ход. Начались аресты, запрятали вожаков, и все стало, хотя и понемногу, приходить в норму». Дурново, по словам В.И. Гурко, «выявил ту последовательность и даже беспощадность, которые должны были внушить населению уверенность, что власть не играет словами и осуществляет принятые ею решению до конца». В итоге «сильная власть главного руководителя как-то сразу почувствовалась ее исполнителями, как столичными, так и провинциальными, и каким-то магнетическим током передалась им».

Поддержал Дурново и зарождавшееся черносотенное движение. Являясь членом Русского Собрания, Петр Николаевич одобрительно отнесся к созданию в 1905 году Союза Русского Народа и, по некоторым сведениям, добился государственного субсидирования этой правой организации, активно включившейся в антиреволюционную борьбу. Дурново также удовлетворил просьбу правых организаций снабдить их револьверами для охраны общественного порядка (при условии немедленного возвращения оружия по первому требованию полиции, что и было осуществлено в марте 1906 года), выступал против обуздания черносотенцев полицией во время стычек с левыми радикалами, поскольку «нельзя велеть стрелять в людей, мнущих революционеров». В благодарность за поддержку, оказанную правым, Дурново в 1909 году был избран почетным членом Московского СРН.

Решимость П.Н. Дурново, по его же собственному признанию, усиливало то, что в отличие от многих других сановников он не заботился о том, как к нему отнесется «общественное мнение». После громкого скандала с бразильским дипломатом, превратившего Дурново в объект насмешек и издевательств, ему уже не было дела до того, что напишет о нем пресса. Говоря о революции, Дурново признавался в частном разговоре: «Все власть имущие хотели ее ударить, но не решались; все они с графом Сергеем Юльевичем Витте во главе опасаются пуще всего общественного мнения, прессы; боятся - вдруг лишат их облика просвещенных государственных деятелей, а мне же , да, в сущности, мне и терять нечего у прессы; вот я эту фигуру революции и ударил прямо в рожу и другим приказал: бей на мою голову».

«Оказывается, что самый надежный человек способный на энергию, среди правительства - Дурново», - отмечал в 1905 году в дневнике видный правый деятель генерал А.А. Киреев. «В это время Дурново был в апогее своей славы: он усмирил революцию, как тогда выражались, - писал Л.А. Тихомиров. - Его энергичные действия, его успех восхвалялись всеми сторонниками Самодержавия. Дурново впервые за всю жизнь совершил крупное дело, которого до него никто не мог совершить». «Пробыв короткое время министром внутренних дел, [Дурново] своей энергией содействовал прекращению революции, или, как было принято говорить, освободительному движению», - признавал А.А. Половцов. «К появлению Столыпина Двор и реакция уже оправились от страха: маленький Дурново добился того, чего не удалось большому Витте - подавить революцию, - считал публицист И.И. Колышко. - Дурново сумел убедить и царя, и реакционную Россию, что «реформу» вырвали насильем и что Россию можно было успокоить иначе». Представители высшего общества, по словам того же Колышко, «после «иллюминаций» их усадеб вдыхавшие полной грудью власть становых, исправников и казаков, пели осанну «волевому Дурново» и предавали анафеме безвольного графа «Полусахалинского».

Но если монархисты прославляли Дурново, то революционеры люто возненавидели решительного министра. Эсер Б.В. Савинков вспоминал, что «Центральный комитет решил, что боевая организация предпримет одновременно два крупных покушения: на министра внутренних дел Дурново и на Московского генерал-губернатора Дубасова, только что «усмирившего» Москву». На Дурново началась настоящая охота, приведшая к тому, что министру, по словам жандармского генерала Герасимова, пришлось настолько стеснить свободу своих передвижений, «что часто он бывал вынужден отказываться от выезда даже на самые интимные свидания». Революционеры рассчитывали подловить Дурново на Царскосельском вокзале, откуда министр часто ездил на аудиенции к Царю. Для этой цели у вокзала был поставлен наблюдатель В. Смирнов, устроившийся для усыпления бдительности властей распространителем черносотенной газеты «Русское знамя» и однажды даже столкнувшийся лицом к лицу с Дурново, взявшим у него газету. Но поскольку у наблюдателя оружия с собой не было, «Смирнову ничего не оставалось делать, как смотреть вслед удаляющемуся министру». «Этот случай подтвердил то мнение, которое стало слагаться у нас, - вспоминал Савинков. - Мы давно уже предполагали, что Дурново, вместо открытых выездов в карете, пользуется новой для министров и старой для революционеров тактикой, - выходит из дому пешком и в пути принимает все меры предосторожности. Итак, наблюдение нашей группы не дало никаких результатов. Кроме случая со Смирновым, когда Дурново купил у него газету, еще всего раз мы усмотрели его». В дальнейшем террористы выдвигали планы взорвать либо дом, где жил неуловимый П.Н. Дурново, либо поезд, в котором он ездил к Царю, однако всем этим планам не суждено было осуществиться. «...К созыву Государственной Думы, т.е. к сроку, поставленному центральным комитетом, мы оказались не в состоянии совершить крупный террористический акт , - признавал Савинков. - Я был склонен приписывать тогда эти неудачи трем причинам: во-первых, ограничению срока нашей работы, во-вторых, устарелостью метода наружного наблюдения, в чем убеждала меня неуловимость Дурново, и, в-третьих, недостаточной гибкостью и подвижностью боевой организации». Но позже выяснилось, что планы эсеров в отношении Дурново расстроил провокатор Е.Ф. Азеф. «Благодаря ему, - писал революционер Б. Горинсон, - охрана была осведомлена о готовящемся покушении, и для предотвращения его ею были приняты соответствующие меры».

Забегая вперед, отметим, что последняя попытка устранить Дурново была предпринята в августе 1906 года, когда он уже находился в отставке. По поручению эсеров-максималистов Т. Леонтьева «выследила» бывшего главу МВД в Швейцарии и во время завтрака расстреляла из браунинга сидящего за соседним столом пожилого человека, пребывая в уверенности, что перед нею Дурново. Однако жертвой покушения стал лечившийся на швейцарском курорте французский рантье Мюллер, к несчастью своему имевший сходство с ненавистным революционерам русским министром. На этом покушения на Дурново прекратились. «Под счастливой звездой родился Дурново! - записала в своем дневнике генеральша А.А. Богданович. - После всех произведенных им репрессий, арестов, ушел он целым и невредимым из Министерства внутренних дел».

Благодаря успехам в борьбе с революцией и поддержке Императора, Дурново в должности руководителя МВД вскоре достиг такого влияния, что перестал согласовывать свои действия с главой правительства С.Ю. Витте. Как отмечает историк А.Д. Степанов, «Витте рассчитывал, что Дурново сделает всю черную работу по подавлению революции и, будучи ему благодарным за назначение, станет помощником в интригах», но премьер просчитался. Отведя себе роль либерального реформатора, а Дурново - реакционера и усмирителя, Витте явно недооценил последствия такого замысла. (Как вспоминал И.И. Колышко, на его недоуменный вопрос: «Дурново будет вводить конституцию?..» - Витте ответил: «Вводить конституцию буду я. На его обязанности будет подавить революцию...»). Видя, что Государь все больше и больше разочаровывается в премьере, убедившем его издать Манифест 17 октября и пойти по пути гражданских реформ, Дурново, по свидетельству графа И.И. Толстого, «возражал почти против каждого предложения Витте, как бы принципиально не одобряя всю конституционную затею, находя ее преждевременною, не соответствующую характеру русского народа». «Между двумя плутами идет борьба - Витте и Дурново. Витте меркнет; от него отказываются его сторонники. Царь его не любит. Это облегчает роль Д[урново]», - отмечал в дневнике А.А. Киреев. «По-видимому, - заключал Киреев, - два течения в нашем правительстве обостряются. Дурново за репрессию - Витте говорит, что Дурн[ово] не в состоянии понять положение, что репрессия недостаточна...» Между тем Император, поначалу назначивший Дурново лишь исполняющим обязанности министра внутренних дел, полностью оказался в этом конфликте на его стороне и в феврале 1906 года, уже вопреки возражениям Витте, утвердил Петра Николаевича в должности главы МВД. Тогда же был смещен и министр юстиции С.С. Манухин, замененный на более решительного М.Г. Акимова, приходившегося Дурново шурином. «Покуда Витте законодательствовал, власть из его рук вырвал Дурново, - вспоминал Колышко. - Покуда премьер насаждал теорию народовластия, его подчиненный укреплял практику самодержавия Идя по линии наименьшего сопротивления, он убедил Государя, а главное - Императрицу, что революция уже изжита и что вообще у страха были глаза велики. Само собой разумеется, он кивал на Витте. «Женатый на "жидовке" Витте - вот кто создал революцию». Дурново категорически отказывал в повиновении Витте, указывая, что Россия в »когтях третьего элемента, созданного и взлелеянного реформами вашего сиятельства»«. В разговоре с А.А. Половцовым Витте сетовал: «Государь всегда держал сторону Дурново». В итоге разногласия Дурново с Витте, которого глава МВД обвинял в потворстве революции, послужили главным поводом к отставке премьера в апреле 1906 года, но вместе с остальными членами кабинета уволен был и Петр Николаевич, уже сделавший к этому времени всю черную работу по подавлению революции и ставший одиозной фигурой для широких кругов либеральной общественности и Государственной Думы. Император не хотел расставаться с министром, действиями которого он был вполне доволен, но многие сановники были категорически против сохранения во главе МВД столь раздражающей общественность фигуры, настоятельно советуя Государю отправить Дурново в отставку. В итоге, узнав, что Николай II хоть и с сожалением, но вынужден с ним расстаться, Дурново написал прошение об отставке. Это царское решение, по словам бывшего министра, стало для него «большим ударом». Впрочем, горечь отставки Царь подсластил подарком в 200 тыс. рублей, сохранением министерского жалования, пожалованием в статс-секретари и с оставлением Дурново сенатором и членом Государственного Совета. Подводя итог деятельности П.Н. Дурново на посту министра внутренних дел, Виленский губернатор Д.Н. Любимов писал: «Если в начале 1906 года не сучилось того, что произошло в начале 1917-го, то этим мы во многом обязаны энергии, мужеству и распорядительности Петра Николаевича Дурново».

«Меня все считают за заядлого монархиста»

Между тем репутация П.Н. Дурново как крайнего реакционера, убежденнейшего консерватора и »борца с прогрессивными идеями», которая закрепилась за ним в 1905-1906 годах, была далека от действительности. До революции 1905 года Дурново отличался довольно-таки либеральными взглядами. В.И. Гурко вспоминал, что перед самой революцией, когда Дурново был товарищем министра внутренних дел, он «настолько отмежевался от реакционной политики Плеве, что даже приобрел в верхах репутацию либерала-прогрессиста, репутацию, чуть было не помешавшую ему занять должность министра внутренних дел в 1905 г. в кабинете Витте». А во время руководства МВД придерживавшимся либеральных взглядов князем П.Д. Святополком-Мирским Дурново, как его заместитель, выступал за ряд послаблений общественным требованиям, рисовал «целую картину русского бесправия и произвола администрации», выступал с критикой «Положения об усиленной охране» и, «выказывая определенный либерализм», заявлял, что «так дольше государство жить не может, что правительство представляет каких-то татар, живущих в вооруженном лагере». Примечательно, что консерваторы, позже признавшие Дурново одним из своих лидеров, в »эпоху доверия» Святополк-Мирского видели в нем опасного либерала и чаяли его отставки. Да и перед самым назначением Дурново управляющим МВД Витте, отстаивая его кандидатуру, заявлял: «Дурново знает прекрасно полицейское дело, и он за еврейское равноправие... А еврейский вопрос - самый острый». «Такой консерватор, как Петр Николаевич Дурново, который составляет собою в настоящее время в Государственном Совете лидера наиболее реакционной партии, тогда в комитете министров высказывал, что исключительные положения принесли России гораздо более вреда, нежели пользы, основываясь на своей практике, как бывшего директора департамента полиции», - вспоминал Витте. Об этом же писал и А.В. Герасимов, отмечавший в своих воспоминаниях: «О нем (Дурново. - А.И.) сложилось представление как об очень реакционном человеке. Это представление не соответствовало действительности. Дурново был очень своенравный, вспыльчивый человек, абсолютно не терпевший противоречий, иногда самодур, но отнюдь не человек, отрицавший необходимость для России больших преобразований. В старой России подобного типа человеком был Победоносцев. Дурново же был человеком совсем иным. Тогда мне приходилось выслушивать от него определенно либеральные заявления. Во всяком случае, в октябре 1905 года он пришел к власти с настроениями, ни в чем существенно не отличавшимися от настроений Трепова, Витте и других творцов Манифеста 17 октября».

«...Думаю, что не погрешу против памяти покойного, сказавши, что в это старое время он не имел никаких великих целей жизни, - писал Л. А. Тихомиров. - Потом он переменился, но в том времени, конечно, не был религиозным. Он был очень либеральных взглядов. Едва ли он тогда сколько-нибудь понимал монархию. Но он служил монархам, был Директором полиции (и превосходным), и всегда деяния либералов пресекал. Он, как натура, м[ожет] б[ыть], полубезразличная, но глубоко государственная, был человеком порядка, и это, конечно, было его, м[ожет] б[ыть], единственно глубокое убеждение. Ничего иедалистического у него, мне кажется, не было. И так - будучи гениальных способностей, огромной силы, неподражаемой трудоспособности и почти чудесной проницательности - он большую часть жизни провел, не совершивши ничего сколько-нибудь достойного его удивительных дарований. Это возможно себе объяснить только отсутствием каких-либо великих целей». Однако, продолжал Тихомиров, многое изменилось в результате революции. Встретившись с ним уже в революционное время, чтобы попытаться сблизить главу МВД с лидером Русской Монархической Партии В.А. Грингмутом, Тихомиров замечал: «Пришлось о многом говорить, и Дурново явился передо мной в новом свете. Это уже не был поверхностный «человек порядка». Страшные развивающиеся события, грозившие разрушить не только монархию, но и Россию, как будто пробудили в нем дремавшего русского человека. Он уже не был ни весел, ни разговорчив, ни остроумен, а серьезен и вдумчив. Он увидел не простой «порядок», а основы русского бытия и почувствовал их родными себе. Я видел ту же могучую волю и энергию; он был полон сил; но это был государственный русский человек, проникавший в самую глубину нашего отчаянного положения. Он был проникнут стремлением восстановить власть во всем ее могучем величии».

Но вместе с тем и в послереволюционный период П.Н. Дурново оставался скорее умным прагматиком, убедившимся в необходимости для России твердой монархической власти, нежели стал человеком, уверовавшим в религиозные основы царской власти и в преимущество консервативных принципов над либеральными как таковыми. Это подметил кадет В.А. Маклаков, считавший Дурново прежде всего реалистом, а не »пленником предвзятой идеи», который сначала «с конституцией помирился и готов был ей служить», но затем, увидев, «чего требует наша общественность», глава МВД «проникся презрением к ее непрактичности». Да и сам Петр Николаевич, несмотря на репутацию ретрограда, созданную ему либеральным обществом, к таковым себя не относил, обосновывая свою твердость в отстаивании самодержавной монархии не религиозными или романтическими чувствами, а исходя из свойственного ему прагматизма. «Его идея, - писал Тихомиров, - состояла в великой государственной власти, проникнутой высоким государственным разумом. Этому-то разуму он и служил больше всего. Не знаю, был ли он в принципе против народного представительства. Думаю, что он бы признал умное народное представительство более или менее аристократизированное. Но наличное представительство Госуд[арественной] Думы он презирал и, пожалуй, ненавидел, как голос ничтожества, искажавшего смысл государства и закона». В частном разговоре с членом Государственного Совета А.Н. Наумовым Дурново как-то заметил: «Меня все считают за заядлого монархиста, реакционного защитника самодержавия, неисправимого «мракобеса»... и не предполагают, что я, может быть, по своим взглядам являюсь самым убежденным республиканцем, ибо я, на самом деле, считаю наиболее идеальным для всякого народа такое положение вещей, когда население может иметь во главе управления им же самим избранного достойнейшего гражданина президентом. Для некоторых стран подобный идеал, по тем или другим счастливым условиям, становится доступен. Этого ни в коем случае нельзя сказать про нашу обширнейшую и разнохарактерную Российскую Империю, где по чисто практическим соображениям техника управления и цельность требует наличия исторически сложившегося царского стяга. Не станет его - распадется Россия. Таков неминуемый закон природы Российской государственности».

«Ведет свое дело отменно и очень умно!»

Последние 9 лет жизни П.Н. Дурново были связаны с Государственным Советом, где экс-министр вскоре вновь обратил на себя внимание общества как лидер правой группы. Правая группа сформировалась практически сразу же после реорганизации Госсовета. 29 апреля 1906 года граф К.И. Пален и А.А. Половцов собрали в Мариинском дворце около 30 членов верхней палаты, перед которыми выступил П.Н. Дурново, склонивший их на свою сторону. Правая группа не имела программного документа, и сплочение вокруг консервативных идеалов носило неформальный характер. Членов правой группы сплачивало ясное понимание своих интересов, вполне определенная позиция по основным вопросам государственной и общественной жизни, а также наличие воли их отстаивать. В числе основных пунктов этой незарегистрированной программы условно можно выделить следующие: неприятие революции как абсолютного зла; неверие в возможность умиротворения общества либеральными реформами; вера в природные преимущества самодержавной монархии; критическое отношение к Манифесту 17 октября. Первым председателем правой группы стал С.С. Гончаров, но уже через два года его сменил 65-летний П.Н. Дурново, умело управлявший правой группой почти до самой своей кончины в 1915 году. Дурново активно участвовал в деятельности различных комиссий верхней палаты, выступал против проведения «никому не нужных» либеральных реформ, решительно отстаивал прерогативы Императора, требовал полного подчинения государственной политики в религиозных вопросах интересам Православной Церкви, стоял на страже интересов военного и морского ведомств, был сторонником программы военного судостроения. В одной из своих речей Дурново так объяснял свою позицию: «В моих глазах все так называемые культурные потребности отступают на второй план пред насущными нуждами, от которых зависит само существование России как великой державы. Управление государством дело суровое, и приходится мириться, если, например, в городских училищах плохи учебные пособия, когда рядом с этим для военного корабля нужна хорошая пушка, для которой необходимо истратить деньги».

Как лидер правой группы П.Н. Дурново заслужил от своих сторонников весьма высокой оценки. А.Н. Наумов считал Дурново человеком «практической разумности, государственной прозорливости и опытности», «сообразительным и решительным», «выдающимся государственным практиком» и отмечал, что как лидер, Петр Николаевич «чрезвычайно терпимо относился ко всем высказывавшимся под его председательством мнениям», вносил «в настроение руководимой им группы сдерживающее начало», умел «находить по многим законодательным вопросам общий язык с инакомыслящими коллегами», «пользовался среди огромного большинства своих сочленов по Государственному Совету безусловным уважением, и с его мнением все считались». Как вспоминал В.М. Андреевский, Дурново руководил правой группой «властной и твердой рукой», умея немедленно наводить в ней порядок. Член правой группы Д.С. Арсеньев, в свою очередь, отмечал: «Лидер наш Петр Николаевич - надо отдать ему полную справедливость - ведет свое дело отменно и очень умно!» И таких характеристик, данных П.Н. Дурново коллегами, довольно много. Как справедливо пишет биограф Дурново А.П. Бородин, все современники - друзья и враги, при жизни и после смерти - были единодушны в оценке интеллекта правого политика: «замечательно умен», «очень умен», «немалая умственная сила»; обладает «государственным умом», производит впечатление «вполне рассудительного человека», «блестящий самородок» и т.д. Даже политический противник Дурново М.М. Ковалевский отзывался о нем так: «Дурново... отличается несомненно доходящим до разума здравым смыслом, необыкновенной определенностью и ясностью мысли, достигаемой под условием совершенной его узости. Он не столько оратор, сколько то, что англичане называют debator, т.е. человек, умеющий разбить мотивы противников, разобрав их по косточкам...». В том, что Дурново не был хорошим оратором, соглашался и член правой группы протоиерей Т.И. Буткевич, оставивший такую характеристику: «Человек умный, несколько высокомерный, по внешнему виду - невзрачный: среднего роста, сутуловатый, лет около 70-ти; говорит хорошо, иногда остроумно, но не по-ораторски».

Руководство правой группой неожиданно прервалось в 1911 году, когда П.Н. Дурново вступил в конфликт с П.А. Столыпиным, с политикой которого он во многом не соглашался и, по словам Л.А. Тихомирова «старался (но тактично) низвергнуть Столыпина, т.е. потрясти конституцию». Выступив решительным противником столыпинского проекта, предполагавшего проведение в западных губерниях под флагом русского национализма фактически бессословного земства, Дурново вместе с В.Ф. Треповым добились его отклонения Госсоветом. Столыпин расценил это как «интригу», направленную лично против него, и добился от Императора права распустить Думу и Совет на 3 дня, в течение которых провел закон о земстве по 87 статье, позволявшей издавать срочные законы в перерывах между сессиями законодательных палат. При этом Столыпин настоял на устранении из Госсовета своих противников Дурново и Трепова, которых принудительно отправили в заграничный отпуск. Эта столыпинская «расправа» вызвала негодование правых, поддержавших Дурново. Думский депутат и лидер Русского Народного Союза имени Михаила Архангела В.М. Пуришкевич обвинил премьера в том, что тот, объявляя себя поборником законности, «считая для себя невозможным бороться с П.Н. Дурново силой своих убеждений, хотя поставлен выше него, потребовал выдать головой себе своего политического противника, одного из самых выдающихся, сильных, мощных и талантливых людей России». «Я утверждаю, - заявлял Пуришкевич, - что этим шагом председатель Совета Министров, который носит в себе симптомы личной мелкой мести какого-нибудь уездного администратора, а не лица, стоящего во главе правительства империи, что этим самым шагом он наносит сильнейший удар не только престижу тех учреждений, в которых мы работаем, но что он наносит сильнейший удар тому, чему мы служим, на что надеемся и во что мы верим...» Граф С.Д. Шереметев, также расценивший поступок Столыпина как «акт произвола и заносчивости», вспоминал, что у Дурново, узнавшего о том, что его выставляют из Госсовета, невольно сорвалась с уст фраза: «Ну вот и скажите, можно ли служить?» Смягчить ситуацию постарался Император, передавший Дурново через председателя Госсовета М.Г. Акимова, что он по-прежнему ему доверяет, высоко ценит его заслуги и лично против него ничего не имеет. И надо сказать, что это действительно было так. Николай II вскоре предпринял попытку вернуть Дурново в Госсовет, но под давлением Столыпина отказался от этого плана. Вновь оказавшийся в опале Дурново был вынужден уехать за границу. Но опала оказалась относительно недолгой, 5 сентября 1911 года Столыпин скончался от полученного во время покушения ранения, и Дурново получил возможность снова вернуться к обязанностям председателя правой группы.

Впрочем, личные трения и разногласия по ряду вопросов не мешали Дурново и Столыпину отдавать должное друг другу. Дурново признавал премьера человеком «достойным и мужественным», хотя и слишком придающим внимание общественному мнению; Столыпин, в свою очередь называвший Петра Николаевича своим политическим противником, отмечал, что лидер правых сослужил России в 1905 году «большую службу». Сравнивая Столыпина и Дурново, Л.А. Тихомиров, гораздо в большей степени симпатизировавший премьеру, все же признавал: «Собственно как ум, как умственный аппарат, Дурново был несомненно выше». К такому же выводу приходил и государственный секретарь С.Е. Крыжановский, бывший в то время соратником Столыпина: «Дурново нельзя отказать в личном мужестве, ни в спокойном достоинстве. Дурново к тому же был выше Столыпина и по уму, по заслугам перед Россией, которую спас в 1905 году от участи, постигшей ее в 1917-м».

«Лебединая песня консервативной школы»


Обладая незаурядным умом и большими аналитическими способностями, П.Н. Дурново не питал никаких иллюзий относительно реального положения дел в стране, отдавая полный отчет тому, что монархическая государственность находится в глубоком кризисе и будущее России не предвещает консерваторам ничего хорошего. «Мы находимся в тупике, - говорил он А.Н. Наумову, - боюсь, что из него мы все, с Царем вместе, не сумеем выбраться!» Не меньшую прозорливость проявил Дурново и перед самым началом Первой мировой войны, составив для Императора аналитическую записку, в которой представил наиболее трезвое, аргументированное и удивительно точное обоснование катастрофичности для России военного столкновения с Германией.

Записку эту нередко называют «пророческой», а ее автора некоторые исследователи провозглашают оракулом и даже «русским Нострадамусом». И это неудивительно, так как многое из того, о чем предупреждал правящие сферы Дурново в феврале 1914 года, вскоре оказалось трагической явью. «Если и вещал тогда предупреждающий голос, то именно из правых кругов, из рядов коих вышла составленная в начале 1914 г. записка одного из твердых и, конечно, особо травимых правых - П.Н. Дурново, предсказывавшего, какие последствия для России будет иметь надвигающаяся война», - отмечал в эмиграции видный историк Церкви Н.Д. Тальберг.

Содержание этого достаточно объемного документа хорошо отражено в заголовках разделов «Записки», видимо, данных ей уже при публикации в советской России: 1. Будущая англо-германская война превратится в вооруженное столкновение между двумя группами держав; 2. Трудно уловить какие-либо реальные выгоды, полученные Россией в результате сближения с Англией; 3. Основные группировки в грядущей войне; 4. Главная тяжесть войны выпадет на долю России; 5. Жизненные интересы Германии и России нигде не сталкиваются; 6. В области экономических интересов русские пользы и нужды не противоречат германским; 7. Даже победа над Германией сулит России крайне неблагоприятные перспективы; 8. Борьба между Россией и Германией глубоко нежелательна для обеих сторон как сводящаяся к ослаблению монархического начала; 9. Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой трудно предвидеть; 10. Германии, в случае поражения, предстоит пережить не меньшие социальные потрясения, чем России; 11. Мирному сожительству культурных наций более всего угрожает стремление Англии удержать ускользающее от нее господство над морями.

П.Н. Дурново, предельно четко обозначив расстановку сил, предупреждал, что при начале военного конфликта, который неминуемо разразится из-за соперничества Англии и Германии, а затем перерастет в мировой, в случае вовлечения в него России, приведет к тому, что ей придется выступить в роли оттягивающего пластыря. «Главная тяжесть войны, несомненно, выпадет на нашу долю, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики. Роль тарана, пробивающего самую толщу немецкой обороны, достанется нам, а между тем сколько факторов будет против нас и сколько на них нам придется потратить сил и внимания», - предупреждал правый политик. Предвидя целый ряд осложнений в результате войны, Дурново констатировал: «Готовы ли мы к столь упорной борьбе, которой, несомненно, окажется будущая война европейских народов? На этот вопрос приходится, не обинуясь, ответить отрицательно». При этом Дурново указывал, что союз между Англией и Россией не открывает перед последней абсолютно никаких выгод, но сулит явные внешнеполитические проблемы. «Очевидная цель, преследуемая нашей дипломатией при сближении Англии, - открытие проливов, но, думается, достижение этой цели едва ли требует войны с Германией. Ведь Англия, а совсем не Германия, закрывала нам выход из Черного моря», - справедливо замечал он.

Рассматривая внешнеполитические цели Российской Империи и возможности их достижения, Дурново приходил к заключению, что «жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства двух государств». Поэтому, считал он, ни труднодостижимая победа над Германией, ни тем более поражение от нее не сулили России никаких благ - ни во внутреннеполитической ситуации (ослабление монархического начала, рост либеральных и революционных настроений), ни в экономике (развал народного хозяйства и большие долги по займам), ни во внешней политике (естественное желание союзников по Антанте ослабить Россию, когда в ней уже не будет нужды). Вывод из «Записки» следовал такой: «С Англией нам не по пути, она должна быть предоставлена своей судьбе, и ссориться из-за нее с Германией нам не приходится. Тройственное согласие - комбинация искусственная, не имеющая под собой почвы интересов, и будущее принадлежит не ей, а несравненно более жизненному тесному сближению России, Германии, примиренной с последней Франции и связанной с Россией строго оборонительным союзом Японией».

Далек Дурново был и от мечтаний русских националистов присоединить австрийскую Галицию, некогда бывшую частью Древнерусского государства, к Российской Империи. По его мнению, «явно невыгодно во имя идеи национального сентиментализма присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь». «Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан, сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов? - писал в преддверии войны правый политик. - Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достигнуть совершенно неожиданных размеров».

Вместе с тем Дурново указывал и на слабость российского либерализма, который в случае глубокого системного кризиса, вызванного грядущей войной, не сможет сдержать революционного выступления. Если самодержавной власти хватит воли пресечь оппозиционные выступления достаточно твердо, то, полагал консервативный аналитик, «при отсутствии у оппозиции серьезных корней в населении, этим дело и кончится». Но если правительственная власть пойдет на уступки и попробует войти в соглашение с оппозицией (что в итоге и произошло), то она лишь ослабит себя к моменту выступления социалистических элементов. «Хотя это и звучит парадоксально, - писал он, - но соглашение с оппозицией в России, безусловно, ослабляет правительство. Дело в том, что наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет. Русская оппозиция сплошь интеллигентна, и в этом ее слабость, так как между интеллигенцией и народом у нас глубокая пропасть взаимного непонимания и недоверия».

Говоря о неизбежности революционных выступлений в случае военных поражений, Дурново предрекал: «Начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. в законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии буду не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению». «Несмотря на оппозиционность русского общества, столь же бессознательную, как и социализм широких масс населения, политическая революция в России невозможна, и всякое революционное движение неизбежно выродится в социалистическое. За нашей оппозицией нет никого, у нее нет поддержки в народе...» - выражал уверенность П.Н. Дурново.

Удивительная прогностическая точность «Записки» и то обстоятельство, что широко известной она стала в послереволюционное время, когда многое из того, что предсказывал Дурново, уже свершилось, неизбежно вызывало некий скепсис и порождало сомнения в ее подлинности. М. Алданов, к примеру, писал: «Когда читаешь эту «Записку», то порою кажется, что имеешь дело с апокрифом». Алданову казалось совершенно невероятным, каким образом царский чиновник «мог так поразительно точно и уверенно предсказать события гигантского исторического масштаба». Но в более поздних работах Алданов уже не выражал никакого сомнения в подлинности «Записки»: «Политические предсказания хороши, когда они совершенно конкретны. Конкретно было предсказание, сделанное за несколько месяцев до Первой мировой войны бывшим министром Дурново, и я это предсказание считаю лучшим из всех мне известных, да и, прямо скажу, гениальным: он предсказал не только войну (что было бы нетрудно), но совершенно точно и подробно предсказал всю конфигурацию в ней больших и малых держав, предсказал ее ход, предсказал ее исход».

О том, что «пророческая записка» не является мистификацией, есть вполне конкретные свидетельства. Эмигрантский деятель Д.Г. Браунс писал, что этот «документ был изъят из бумаг Государя и подтвержден в эмиграции теми немногими, кто его видел». Данное утверждение находит подтверждение в ряде источников. Как утверждала графиня М.Ю. Бобринская (урожденная княжна Трубецкая, дочь генерал-лейтенанта Свиты и командира Собственного Его Императорского Величества конвоя) в письме к А.И. Солженицыну, она читала эту записку до революции и потому может ручаться за ее достоверность. Машинописная копия «Записки» (причем в дореволюционной орфографии) сохранилась среди бумаг Патриарха Тихона, датированных 1914-1918 гг. и в фонде протоиерея Иоанна Восторгова, который также составляют документы до 1918 года. Также известно о машинописном экземпляре «Записки», отложившимся в фонде члена Государственного Совета, видного юриста А.Ф. Кони. Вариант «Записки» сохранился и в бумагах бывшего министра финансов П.Л. Барка. Упоминания о «Записке» встречаются в изданных на немецком языке мемуарах бывшего товарища министра внутренних дел генерала П.Г. Курлова и товарища министра народного просвещения М.А. Таубе. По словам же директора департамента МИД В.Б. Лопухина, хотя сам он «Записки» Дурново в руках не держал, но ее читал и пересказывал ему член Государственного Совета, занимавший в 1916-1917 гг. пост министра иностранных дел, Н.Н. Покровский. «В чем-чем, но в осведомленности и в уме Петру Николаевичу Дурново, при всех его отрицательных качествах, отказать было невозможно, - писал Лопухин. - И записка его заслуживала внимания. Высказывался опытный государственный человек, как никто другой уяснивший себе внутреннее положение России в ту пору. Автор записки будто сумел предсказать события так, как они в действительности и разыгрались. Однако оправдавшемуся впоследствии пророчеству в то время веры придано не было».

Советский историк Е.В. Тарле называл аналитику Дурново «логически сильной попыткой» разрушить Антанту и избежать войны с Германией. Будучи идейным противником Дурново, он тем не менее признавал, что «в интеллектуальном отношении отрицать за ним ум ни в каком случае не приходится», а саму «Записку» и высказанные в ней мысли - полными предвидения «необычайной силы и точности», «отмеченными печатью большой аналитической силы». При этом, назвав сочинение Дурново «лебединой песней консервативной школы», Тарле подметил в ней важный момент, который нередко ускользал от критиков Дурново, записавших его в »германофилы»: ни в одной строке «Записки» ни слова не говорится о необходимости разрыва русско-французских отношений, а отторжение у правого политика вызывало лишь сближение России и Англии, обрекающее Россию на конфликт с Германией. Вместе с тем, справедливо отмечал Тарле, Дурново ценил франко-русский союз, позволяющий достичь устойчивости европейского равновесия. «Его (Дурново - А.И.) проницательность почти во всем, что он говорит о вероятной группировке держав, бесспорна; сильна его критика, направленная против модных в 1914 году воплей против немецкого засилья; убедительны указания на ненужность и бесплодность для России возможной победы, на тяжкие экономические последствия войны при всяком исходе», - констатировал Тарле, нашедший у консервативного аналитика лишь один важный просчет - убежденность Дурново в том, что война с Россией не нужна и Германии.

И с этим трудно не согласиться. Убежденность Дурново в возможности создания русско-германского союза была действительно самым уязвимым местом «Записки». Несмотря на уверенность русских консерваторов в том, что российско-германское военное столкновение не нужно и Берлину, на практике дело обстояло иначе. Как отмечало в 1921 году консервативное германское издание «Reichswart», впервые опубликовавшее «пророчество» русского консерватора, «докладная записка показывает, что Дурново в то время имел ошибочные и неполные представления о положении дел в Европе. Также у него не было исчерпывающих данных о ситуации в Германии. Однако он приходит к совершенно правильным выводам и оказывается пророком». «К сожалению, - констатировал немецкий еженедельник, - и в Германии такая точка зрения была непопулярна благодаря широкой и непрекращающейся еврейской пропаганде в кругах немецких либералов и социал-демократов».

Строго теоретически П.Н. Дурново, равно как и некоторые другие русские консерваторы, был абсолютно прав в том, что война собственно против России была не нужна Германии, оценивая реальные последствия такого военного конфликта для рейха; но на практике именно Германия и стремилась к этой войне, развязав ее летом 1914 года. «Быть может, она явилась запоздалой, - писал о «Записке» С.С. Ольденбург. - Во всяком случае в Германии в это время не замечалось никакого желания «пойти навстречу»«. Однако вместе с тем Дурново, по словам Тарле, прекрасно «понимал, какое непозволительное, гибельное дело - прогуливаться со спичкою в пороховом погребе , когда в своем завтрашнем дне нельзя быть уверенным». «Дурново был черносотенцем и реакционером, - писал М.П. Павлович в предисловии к первой публикации полного текста «Записки» в советской России, - но, несомненно, в оценке характера будущей войны, роли в ней Антанты, с одной стороны, России, с другой, в предвидении исхода войны он обнаружил недюжинный ум и способность к правильному прогнозу. По сравнению с Дурново все светила нашей либеральной оппозиции и эсеровской партии, Милюковы, Маклаковы, Керенские и др. оказываются жалкими пигмеями в умственном отношении, совершенно не понимавшими смысла мировой войны и не предугадавшими ее неизбежного исхода».

«Мы боимся приказывать»


Начало Первой мировой войны, которую он считал катастрофой для России, П.Н. Дурново встретил без всякого энтузиазма, но с готовностью выполнить свой патриотический долг перед Царем и Родиной. По свидетельству С.Д. Шереметева, о военных действиях Дурново высказывался сдержанно и, вопреки общественному мнению, предсказывая тяжелую и затяжную войну. Вместе с тем Дурново принял финансовое участие в формировании членами Госсовета подвижного лазарета Красного Креста, а его сын Петр, окончивший в 1914 году по первому разряду Николаевскую военную академию, в чине капитана непосредственно участвовал в военных действиях. В 1914 году, по свидетельству служившего при Ставке А.А. Лодыженского, опытного старого бюрократа едва вновь не призвали к активной государственной работе в качестве начальника нового отдела в Штабе Верховного Главнокомандующего, призванного заниматься делами военной администрации, но назначение это не состоялось из-за несогласия с кандидатурой Дурново Великого Князя Николая Николаевича, опасавшегося, что бывший глава МВД поведет себя на этой должности излишне самостоятельно.

В итоге П.Н. Дурново остался председателем правой группы Государственного Совета, продолжая на этом посту борьбу за отстаивание самодержавных принципов. Придерживаясь крайне скептического взгляда на Государственную Думу (еще в 1911 году Дурново заявлял, что «Гос. Дума не умеет составлять законов» и что она «только мешает Гос. Совету»), Петр Николаевич считал ошибкой верховной власти возобновить работу нижней палаты в условиях войны. «Я признавал такой созыв не только бесполезным, но и безусловно вредным в политическом отношении, - признавался он в письме соратнику по правой группе А.А. Нарышкину, - но ввиду военного времени считал невозможным мешать правительству выпутываться из неприятного и опасного положения так, как оно признает наиболее целесообразным».

19 июля 1915 года П.Н. Дурново в последний раз в своей жизни выступил с речью с трибуны Государственного Совета. Речь эта, глубокая и аргументированная, приковала к себе внимание современников. «Петр Николаевич Дурново выступал редко и лишь в крайних случаях, - подчеркивал А.Н. Наумов. - Говорил он тихо, размеренно и кратко, взвешивая каждое слово. Государственный Совет слушал его всегда с особым вниманием». Дополнительный интерес вызывало то, что, по сведениям газет, Дурново был уже очень болен и, несмотря на то что в 1915 году его опять переизбрали председателем группы, он предупредил своих единомышленников, что ввиду плохого самочувствия принимать участие в работе Госсовета уже не сможет. Поэтому, делали вывод журналисты, только острая необходимость могла заставить лидера правой группы лично выступить перед Советом.

В этой речи, начав с военных неудач, постигших Россию, П.Н. Дурново представил членам Государственного Совета свой взгляд на их причины. «Мы, как всегда, очень плохо подготовились к войне по всем отраслям военного и гражданского управления, - говорил консервативный политик. - Мы по прежнему порядку и по исконной привычке среди громадных ворохов бумаг все время искали и не могли отыскать Россию в войне и поэтому вели войну без достаточной и совершенно необходимой интенсивности. Виноваты в этом мы все, грамотные русские». Подчеркнув далее, что наиболее виноватых он называть не будет, Дурново отметил, что это и не требуется, «т.к. корень зла не в них, а в том, что мы боимся приказывать». С этих слов речь его приобрела программный характер и наделала немало шуму в либеральной среде. «Боялись приказывать, и вместо того, чтобы распоряжаться, писались циркуляры, издавались бесчисленные законы, а власть, которая не любит помещений, тем временем улетучивалась в поисках более крепких оболочек, которые и находила там, где ей совсем не место, - отмечал Дурново. - Между тем мы были обязаны твердо помнить, что в России еще можно и дoлжно приказывать и Русский Государь может повелеть все, что Его Высшему разумению полезно и необходимо для Его народа, и никто, не только неграмотный, но и грамотный, не дерзнет Его ослушаться. Послушаются не только Царского повеления, но и повеления того, кого Царь на то уполномочит. Вот почему правительство обязано воспитывать в этом духе не только народ, но и все без исключения учреждения из народа исходящие, а также и своих собственных представителей. Без этого нельзя вести войны и всякую начавшуюся благоприятную войну можно превратить в непоправимое бедствие». Выход из сложившейся печальной для власти и правых ситуации виделся Дурново в следующем: «Нужно бросить перья и чернила. Молодых чиновников полезно послать на войну, молодых начальников учить приказывать и повиноваться и забыть страх перед разными фетишами, перед которыми мы так часто раскланиваемся. Когда пройдет несколько месяцев такого режима, то всякий встанет на свое место, будут забыты никому не нужные сейчас реформы, и мало-помалу пойдут победы, которые приведут Россию к положению, когда уже будут возможны реформы и всякие другие изменения. Но можно только удивляться, читая о реформах средней и высшей школы в такие времена, как теперь».

Речь эта - прямолинейная и лишенная всяких экивоков - в своей основе была, вне всякого сомнения, справедливой. Другое дело, что рецепт Дурново по наведению порядка в ведущей тяжелейшую войну стране уже некому было претворять в жизнь. Приказывать власть действительно разучилась... «П.Н. Дурново прав, что теперь нужно уметь приказывать, - писал на страницах своего дневника Л.А. Тихомиров, - но он упускает из виду, что уже нет никого, кто мог бы приказать. Это было и сплыло. А за отсутствием этого - являются в критический момент только ссоры, пререкания, взаимообличения».

Оппозиционно настроенное общество, как и следовало ожидать, встретило это выступление в штыки, поспешив навесить на дальновидного старика ярлыки махрового ретрограда и »Вия российской реакции», «не понимающего» подлинных интересов России. Впрочем, речь Дурново напугала и часть правых, почувствовавших себя после спокойного и твердого выступления своего лидера в »неудобном положении» перед «обществом». Как сообщало «Утро России», «значительная часть правых и центра отзывается весьма неодобрительно о речи Дурново», т.к. «Дурново, по их мнению, не оценил момента, переживаемого Россией». В итоге речь Дурново лишь активизировала кризисные процессы, происходившие внутри правого крыла верхней палаты, в которой возникла угроза раскола. Видя, что члены правой группы начинают покидать ее, а его попытки объединить тающие консервативные силы в т.н. «Черный блок», призванный дать отпор Прогрессивному блоку либеральной оппозиции, не приводят к успеху, Дурново принял вынужденное решение отказаться от лидерства, передав бразды правления графу А.А. Бобринскому, «как лицу более гибкому в смысле убеждений».



Неприятие его позиции обществом, а в особенности значительной частью правых, окончательно подорвало силы П.Н. Дурново. 11 сентября 1915 года Петр Николаевич скончался от паралича сердца. Похоронили П.Н. Дурново в усадьбе Трескино Сердобского уезда Саратовской губернии (ныне - Колышлейский район Пензенской области) в ограде церкви во имя Рождества Христова. «Со смертью П.Н. Дурново крайние правые лишились вождя, которому нельзя было отказать в последовательности и упорстве, - отмечал либеральный публицист К.К. Арсеньев. - Это был обломок прошлого, уцелевший среди развалин, но не находивший себе места в новом здании». «Реакция лишилась одного из преданнейших своих слуг, общественность России видит сходящим в могилу злейшего своего врага», - ликовало прогрессистское «Утро России». Оплакивали кончину Дурново лишь немногие его единомышленники, прекрасно понимавшие значение этого незаурядного человека для России. Уже накануне трагических событий 1917 года, столь точно предсказанных Петром Николаевичем, правый политик Н.А. Маклаков, возмущаясь тем, что правительство «стоит в испуге разиня рот перед скоморохами новой революции», констатировал: «Если бы второй Дурново нашелся, то все подчинились бы». Но человека равного П.Н. Дурново по уму, опыту и решительности в российском правительстве тогда не оказалось...

В заключение несколько слов стоит сказать о том, как сложились судьбы членов семьи П.Н. Дурново. Его дочь Надежда (р. 1886) проживала после смерти отца в Петрограде вместе с матерью Екатериной Григорьевной (1852-1927), где они обе и встретили революцию. Из собственной квартиры им вскоре пришлось перебраться в коммуналку, а после смерти матери Н.П. Дурново поступила на работу машинисткой в библиотеку Академии Наук. В 1930 году ее арестовали и приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей, в 1937 году последовал вторичный арест и приговор - восемь лет ИТЛ, после чего следы Н.П. Дурново теряются. Иначе сложилась судьба сына Дурново - Петра (1883-1945). Февральскую революцию он встретил в чине капитана, летом 1917 года был произведен в подполковники и служил старшим адъютантом штаба гвардейского кавалерийского корпуса. После прихода к власти большевиков, П.П. Дурново принимал участие в деятельности петроградской монархического офицерской организации, затем оказался в русской Западной армии, где получил назначение на должность товарища военного министра Западного правительства. Закончив Гражданскую войну в должности начальника штаба русских войск в Германии, П.П. Дурново перебрался в Югославию. В годы Второй мировой войны он поступил на службу к немцам, возглавив сеть Абвера в Югославии, и к 1945 году числился командиром 1-й восточной группы фронтовой разведки особого назначения. Жизнь П.П. Дурново и всей его семьи оборвалась во время бомбардировки союзной авиацией Дрездена.
Наши новостные каналы

Подписывайтесь и будьте в курсе свежих новостей и важнейших событиях дня.

5 комментариев
Информация
Уважаемый читатель, чтобы оставлять комментарии к публикации, необходимо авторизоваться.
  1. +1
    10 октября 2015
    Е.В. Тарле называл аналитику Дурново «логически сильной попыткой» разрушить Антанту и избежать войны с Германией. ....Но увы...
  2. +2
    10 октября 2015
    Отличная статья. Дурново - голова
  3. +2
    10 октября 2015
    Блестящая статья! Браво! Надеюсь не последняя на этом сайте.
  4. -1
    10 октября 2015
    Я скажу так. раз Дурново допустил приходу к власти большевиков, то он, как министр внутренних дел полностью соответствует своей фамилии!
    1. -1
      10 октября 2015
      Вы плохо статью читали. В условиях абсолютной монархии, он и не мог сделать более. Столыпин по-вашему тоже виноват? Тогда уж надо винить "мужика", влиявшего через императрицу куда как сильнее на ход событий в нашей стране тех лет.
  5. +1
    10 октября 2015
    Велик был подчинённый и нерешителен и слаб царь.

«Правый сектор» (запрещена в России), «Украинская повстанческая армия» (УПА) (запрещена в России), ИГИЛ (запрещена в России), «Джабхат Фатх аш-Шам» бывшая «Джабхат ан-Нусра» (запрещена в России), «Талибан» (запрещена в России), «Аль-Каида» (запрещена в России), «Фонд борьбы с коррупцией» (запрещена в России), «Штабы Навального» (запрещена в России), Facebook (запрещена в России), Instagram (запрещена в России), Meta (запрещена в России), «Misanthropic Division» (запрещена в России), «Азов» (запрещена в России), «Братья-мусульмане» (запрещена в России), «Аум Синрике» (запрещена в России), АУЕ (запрещена в России), УНА-УНСО (запрещена в России), Меджлис крымскотатарского народа (запрещена в России), легион «Свобода России» (вооруженное формирование, признано в РФ террористическим и запрещено)

«Некоммерческие организации, незарегистрированные общественные объединения или физические лица, выполняющие функции иностранного агента», а так же СМИ, выполняющие функции иностранного агента: «Медуза»; «Голос Америки»; «Реалии»; «Настоящее время»; «Радио свободы»; Пономарев; Савицкая; Маркелов; Камалягин; Апахончич; Макаревич; Дудь; Гордон; Жданов; Медведев; Федоров; «Сова»; «Альянс врачей»; «РКК» «Центр Левады»; «Мемориал»; «Голос»; «Человек и Закон»; «Дождь»; «Медиазона»; «Deutsche Welle»; СМК «Кавказский узел»; «Insider»; «Новая газета»