Как противостоять агрессии Путина ("New York Post", США)
Повсюду слышится недоумение — от Вашингтона до Лондона, от Берлина до Анкары. Как может Владимир Путин со своей слабой экономикой и второсортной армией постоянно диктовать курс геополитических событий?
Иногда политики реагируют насмешкой: это признак слабости. Или самодовольством: рано или поздно он пожалеет о своем решении вмешаться. Или тревогой: это только усугубит и без того сложную ситуацию. И, наконец, смирением: возможно, с Россией стоит сотрудничать, чтобы стабилизировать ситуацию, и ее помощь пригодится нам в борьбе с Исламским государством.
На самом деле Путин чрезвычайно умело разыгрывает слабые карты, потому что он точно знает, чего он хочет добиться. Он не стремится к стабилизации ситуации в соответствии с нашим определением стабильности. Он отстаивает интересы России, помогая президенту Сирии Башару аль-Асаду удержаться во власти.
И дело здесь не в Исламском государстве. Любая повстанческая группировка, противостоящая интересам России, является, с точки зрения Москвы, террористической. Мы наблюдали это на Украине, и теперь мы наблюдаем это в более агрессивной форме — удары с применением бомб и крылатых ракет — в Сирии.
Путина нельзя назвать сентиментальным человеком, и, если Асад превратится в обузу, Путин с радостью согласится на его замену. Но пока Россия считает, что она (вместе с Ираном) сможет спасти Асада.
Президент Обама и госсекретарь Джон Керри говорят, что у сирийского кризиса не может быть военного решения. Это правда, но Путин понимает, что дипломатия в любом случае следует по тому пути, который диктуют факты на местах — а вовсе не наоборот.
Россия и Иран создают такие факты, которые им на руку. Как только эта военная интервенция исчерпает себя, мы должны готовиться к такому предложению мирного урегулирования со стороны Москвы, которое будет отражать ее интересы.
Мы должны помнить, что Москва иначе определяет понятие успеха, чем мы. Россия уже продемонстрировала свое желание принимать и даже способствовать формированию так называемых недееспособных государств и замороженных конфликтов от Грузии и Молдовы до Украины.
И качество жизни местного населения не имеет никакого значения. Российское определение успеха не подразумевает наличие обеспокоенности тяжелыми условиями жизни сирийского народа.
Интервенция Путина в Сирию — это отражение принципов устаревшей политики великих держав. (Да, некоторые страны продолжают следовать им даже в 21 веке.) Он получает определенную внутреннюю выгоду, но он вовсе не пытается перенести свои внутриполитические проблемы вовне.
Внутренняя политика и внешняя политика России всегда были тесно взаимосвязаны. Российское правительство чувствует свою силу на внутриполитической сцене только тогда, когда оно чувствует силу на мировой арене, и российский народ верит ему, по крайней мерее пока. Россия — великая держава, и ее самооценка напрямую связана с ее влиянием в мире. Что еще можно сказать? Когда вы в последний раз покупали российский товар и это был не бензин? Москва снова влияет на международную политику, и российские вооруженные силы вновь отправились в иностранный поход.
Нужно также понимать, что попытки прочитать Путину лекцию по поводу его плохого поведения бессмысленны. Последний раз, когда Россия жалела о своей иностранной кампании, был Афганистан. Но афганская кампания началась после того, как Рональд Рейган вооружил моджахедов зенитно-ракетными комплексами «Стингер», при помощи которых они начали сбивать российские военные самолеты.
Итак, что мы можем сделать? Во-первых, необходимо отвергнуть аргумент о том, что Путин просто реагирует на беспорядок в мире. Эта точка зрения подразумевает, что Путин просто пытается сохранить существующую систему на Ближнем Востоке в ответ на тот хаос, который США спровоцировали в Ираке, Ливии и других странах. Путин действительно реагирует на события на Ближнем Востоке. Он видит вакуум, образовавшийся в результате наших сомнений в вопросе о необходимости активного вмешательства в дела таких стран, как Ливия, и отстаивания своих позиций в Ираке. Но Путин как защитник международной стабильности? Маловероятно.
Во-вторых, мы должны создавать наши собственные факты на местах. Бесполетные зоны и безопасные убежища для мирного населения — это вовсе не «необдуманные» предложения. Прежде они уже успешно применялись (они защищали курдов при режиме террора Саддама Хусейна в течение 12 лет) и заслуживают серьезного рассмотрения.
Беженцы продолжат прибывать в Европу до тех пор, пока люди не почувствуют себя в безопасности. Более того, поддержка курдских сил, суннитских племен и того, что осталось от иракских войск специального назначения, — это вовсе не ерунда. Возможно, это даже спасет нашу нынешнюю стратегию.
Решительное стремление предпринять все эти шаги укрепят наши отношения с Турцией, которая страдает от последствий интервенции Москвы. Коротко говоря, мы должны создать более здоровый военный баланс сил, если мы хотим добиться такого соглашения о мирном урегулировании, которое было бы приемлемым для нас и наших союзников.
В-третьих, мы должны сделать так, чтобы наши военные операции в Сирии не противоречили операциям России. Это неприятно, и нам вообще не следовало доводить до такой ситуации, когда Россия предупреждает нас о необходимости уйти с ее пути. Однако мы должны сделать все возможное, чтобы предотвратить столкновение между Россией и США.
Наконец, мы должны признать, кем Путин является на самом деле. Нужно прекратить говорить о том, что мы хотим лучше понять мотивы России. Россияне отлично понимают, каковы их цели: они хотят защитить свои интересы на Ближнем Востоке любыми средствами. Что в этом непонятного?
Информация