Китай, «синьцзянский вопрос» и «Исламское государство»
Распространение религиозного экстремизма на Ближнем Востоке и в Афганистане создает определенные проблемы и для такого мощного игрока мировой политики, коим является Китайская народная республика. Как известно, Китай, с самого начала боевых действий в Сирии, высказывался однозначно против ввода войск НАТО на территорию этой ближневосточной страны, хотя никогда и не заявлял о своей поддержке режима Башара Асада. Руководство Китая известно своим крайне осторожным внешнеполитическим курсом, поскольку стремится сохранять политические и экономические связи с большинством стран мира. В то же время, в целом Китай традиционно поддерживает позиции Российской Федерации по многим ключевым вопросам мировой политики, в том числе и в том, что касается ситуации на Ближнем Востоке.
Известно, что Китай в последние десятилетия наращивает свое присутствие во многих регионах мира. Если прежде КНР активно позиционировала себя в Азиатско-Тихоокеанском регионе, прежде всего — в Южной и Юго-Восточной Азии, Океании, а также в Центральной Азии, то позже в орбиту интересов Китая включились и Африка, и Латинская Америка. Естественно, что свои интересы имеет Китай и на Ближнем Востоке, в том числе в Сирии. Китай планировал развитие стратегического проекта «Великий Шелковый путь», который должен был пройти, в том числе, и по части сирийской территории. Однако гражданская война в Сирии спутала планы КНР по развитию «шелкового пути». Поэтому КНР совершенно не выгодна, по большому счету, дестабилизация политической ситуации в Сирии и такие сценарии как распад государства с превращением его бывшей территории в зону «вечной войны всех против всех», или победа религиозных экстремистов со строительством абсолютно непредсказуемого и неконтактного тоталитарного государства. С другой стороны, Китай опасается проникновения религиозных экстремистов Ближнего Востока на собственную территорию — через тот же Афганистан или бывшие советские республики Центральной Азии. Несмотря на свою политическую, военную и экономическую мощь, Китай является страной с немалым конфликтогенным потенциалом, вызванным, в том числе, особенностями этноконфессиональной ситуации в стране.
Этноконфессиональные проблемы в Западном Китае
Как известно, в состав Китая входит обширная территория, известная как исторический район Восточный Туркестан. На этой территории, входящей в состав Синьцзян-Уйгурского автономного района Китайской народной республики (СУАР), проживает целый ряд тюркоязычных и ираноязычных народов и этнических групп, исповедующих ислам. Крупнейший среди них — уйгуры, десятимиллионный народ, исповедующий ислам суннитского толка. В языковом отношении уйгуры являются тюркоязычным народом, близким к соседним узбекам и разговаривающим на уйгурском языке карлукской ветви тюркских языков. Вплоть до XVIII в. уйгурское государство сохраняло независимость, пока не было захвачено империей Цин. Однако и потом центральное правительство Китая слабо контролировало внутренние области Восточного Туркестана, которые фактически жили по собственным законам. Уйгуры регулярно поднимали антикитайские восстания, а в ХХ в. дважды имели место попытки создания независимых уйгурских государств — Исламской республики Восточный Туркестан в 1933-1934 гг. и Восточно-Туркестанской революционной республики в 1944-1949 гг. После окончательного включения в состав КНР в 1949 г. и был создан Синьцзян-Уйгурский автономный район. Уйгурские националисты утверждают, что их народ на протяжении всей современной истории подвергался дискриминации со стороны китайцев, а в современном Китае дискриминация приобрела характер ограничения рождаемости у уйгуров, заселения китайцами — ханьцами уйгурских территорий, притеснений уйгур в самых разных сферах жизнедеятельности. Кроме уйгур, в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая живет еще несколько «туркестанских» народов, находящихся под уйгурским культурно-политическим влиянием и также являющих собой достаточно конфликтогенную часть населения Китая. Во-первых, это тюркские народы Центральной Азии — казахи, киргизы, татары, салары и узбеки, а также дунсяны — небольшая монголоязычная народность. В большинстве своем, за исключением небольшой части киргизов-буддистов, они исповедуют ислам суннитского толка, однако (кроме узбеков и саларов) религия играет в их жизни меньшую роль, чем в жизни уйгуров. Во-вторых, это памирские народы — сарыкольцы и ваханцы, которые считаются в Китае таджиками. Они исповедуют шиизм исмаилитского толка и в большей степени независимы от уйгурского культурного влияния. Третья группа — это хуэй, или дунгане — китайские мусульмане, говорящие на китайском языке, но с давних времен исповедующие ислам, предопределивший их культурную специфику и особенности историко-политического развития. Однако хуэй в большей степени, чем уйгуры, лояльны центральной китайской власти. Именно поэтому хуэй всегда играли роль «посредников» между китайской администрацией и мусульманами Восточного Туркестана, хотя и сами нередко выступали в качестве зачинщиков массовых антиправительственных выступлений, особенно во время существования империи Цин и на первом этапе существования китайской республиканской государственности ( 1910-1930-е гг.).
Масштабы распространения ислама в Китае до недавнего времени преуменьшались, однако согласно социологическому исследованию, проведенному в 2015 г., свыше 22% китайцев в возрасте младше 30 лет являются мусульманами. То есть, практически каждый четвертый молодой гражданин КНР — это мусульманин. Объясняется это, в том числе, и особенностями национальной и демографической политики КНР. Дело в том, что долгое время китайским семьям не разрешалось иметь более одного ребенка, тогда как семьи национальных меньшинств, в том числе и мусульманских народов Восточного Туркестана, имели льготы — им разрешалось иметь больше одного ребенка. В результате сложилась ситуация, когда собственно китайское (буддийско-даосско-конфуцианское) население страны начало стареть, а национальные меньшинства — молодеть. Так, среди китайцев старше 60 лет не менее половины исповедует традиционные для страны вероучения — даосизм и конфуцианство. Однако, несмотря на то, что среди китайской молодежи мусульман заметно больше, чем среди старших поколений, в целом китайский ислам пока не отличается высокими масштабами радикализации. Но это — если говорить о китайских мусульманах — хуэй. Что касается уйгуров, то там имеет место несколько иная ситуация. Дело в том, что уйгуры действительно представляют собой нацию, кардинально отличающуюся от китайцев и имеющую собственную богатую историю, культурные традиции, письменный язык, наконец — религию, которая является одним из столпов национальной идентичности. Борьба уйгуров за национальное освобождение продолжается с тех пор, как населенные уйгурами земли попали в орбиту политических интересов Китайской империи и стали подвергаться нападениям китайских войск.
Древний народ без государства
Уйгуры — это древний народ, название которого известно с начала нашей эры. В IX в. н.э. тюркские уйгурские племена мигрировали на территорию Восточного Туркестана, где и происходило дальнейшее развитие уйгурской культуры и государственности. Проживавшие на территории Восточного Туркестана ираноязычные народности были ассимилированы уйгурами и влились в состав уйгурских племен. Длительное время территория Восточного Туркестана была регионом уникального конфессионального плюрализма — среди местного населения были распространены традиционный для тюркских народов шаманизм, манихейство, буддизм и христианство несторианского толка (несториане вели активную проповедническую деятельность в Центральной Азии и Китае). В Х в. в крупнейших оазисных городах Восточного Туркестана — Яркенде, Кашгаре и Хотане — усилиями арабо-персидских торговцев стал распространяться ислам. Однако процесс исламизации тюркского населения Восточного Туркестана растянулся на несколько столетий и лишь к XVI в. ислам практически вытеснил все другие религии, исповедовавшиеся прежде населением региона. В процессе исламизации уйгуров староуйгурская письменность была вытеснена арабским письмом, в уйгурский язык вошли заимствования из арабского и персидского языков, стало укрепляться культурное сотрудничество не только с соседней Центральной Азией — Западным Туркестаном, но и с Персией, Арабским Востоком, Северной Индией. При этом сам этноним «уйгур» в Центральной Азии XV-XVII вв. мало употреблялся, что было связано с широким использованием для самоидентификации местного тюрко-мусульманского населения терминов «мусульманин» или «тюрок», либо более узких региональных или племенных названий — «кашгарец», «хотанец» и т.д. (это названия «юртов» — субэтнических групп уйгурского народа). Постепенно в состав уйгурской общности Восточного Туркестана влились и кочевавшие здесь племена монгольского происхождения, постепенно смешавшиеся с тюркским населением.
После того, как территория Восточного Туркестана стала постепенно захватываться империей Цин, в истории уйгурского народа началась эпоха суровых испытаний, связанных, в том числе, и с попытками борьбы за сохранение национальной государственности. Однако полноценно сопротивляться куда более сильной Цинской империи уйгуры не могли. На территории Восточного Туркестана была создана провинция Синьцзян, началось ее усиленное заселение маньчжурами и китайцами. Так, на территории Синьцзяна стали размещать гарнизоны, набранные из солонов и дауров Маньчжурии, в 1764 г. в долину Или были переселены несколько тысяч сибо — представители маньчжуроязычной народности, проживавшей прежде на северо-востоке Китая, на территории современных провинций Ляонин и Цзилинь, что на границе с КНДР. Тем не менее, неоднократно поднимались восстания и создавались фактически независимые уйгурские государства на территории Восточного Туркестана. К ним, в частности, относились: Кучарское ханство, созданное в 1864 г. в результате восстания на территории Турфана, Хами, Аксу и Уша; Дунганское ханство (позже — Урумчинский султанат), появившееся в том же году в Урумчи; Хотанское ханство, созданное муллой Хабибуллой; Кашгарское ханство, в том же 1864 г. созданное Бузрук-ходжой. Уйгурское движение носило антиманьчжурский и антикитайский характер, объединив все мусульманские народы Восточного Туркестана — уйгур, дунган, казахов, киргизов, татар, узбеков, саларов, памирцев, таджиков. Однако в 1875 г. в Восточный Туркестан были двинуты войска Цинской империи, которым прежде было поручено добиться завоевания Джунгарии. К декабрю 1877 г. маньчжурским войскам удалось восстановить власть империи Цин практически над всей территорией Синьцзяна, кроме Илийского края. Последний в 1871-1881 гг. входил в состав Туркестанского военного округа Российской империи, а в 1881 г., в соответствии с Петербургским договором, был передан империи Цин обратно — за компенсацию расходов, связанных с десятилетним российским управлением этой территорией.
К началу ХХ в. в Восточном Туркестане стали постепенно распространяться идеи политической независимости края, приобретавшие более современные очертания. Так, получил распространение джадидизм и пантюркизм, проникавшие в регион из Российского Туркестана и из Турции. Как известно, джадиды выступали за модернизацию ислама, призывали использовать национальные языки в обучении детей и заменять религиозные школы светскими, в которых бы преподавались современные знания. Распространение джадидизма в Восточном Туркестане сыграло важную роль в формировании уйгурского национально-освободительного движения. Но еще большее влияние на него оказали революционные события в России. Во-первых, в Восточный Туркестан хлынул поток тюркских переселенцев из Советского Союза, прежде всего — из Средней Азии. Многие переселенцы были политически грамотными людьми и выступали за создание и укрепление тюркского националистического движения, пользуясь, к тому же, поддержкой западных держав, заинтересованных в ослаблении позиций СССР в Центральной Азии. Во-вторых, с другой стороны, создание национальных республик в соседней Средней Азии позволило уйгурам обрести надежду на возможную политическую независимость или, хотя бы, автономию от Китая, учитывая пример своих соседей — единоверцев и братьев по тюркской крови. Тем временем, в Синьцзяне пришел к власти губернатор Цзинь Шужэнь, который начал политику насильственной китаизации туркестанского населения, запрещая исламские мероприятия и заменяя уйгурских и дунганских чиновников ханьцами и представителями других немусульманских китайских групп. Естественно, что эта деятельность Шужэня вызвала рост недовольства среди мусульманского населения Восточного Туркестана. Против политики Шужэня неоднократно вспыхивали восстания местного мусульманского населения. Так, 16 марта 1933 г. в результате восстания рабочих на золотодобыче в районе города Керия был провозглашен независимый Хотанский эмират во главе с братьями Бухра. Восставшие уничтожили чиновников китайской администрации, разгромили гарнизоны и заставили мирное китайское население принять ислам.
В сентябре 1933 г. было объявлено о создании Восточно-Туркестанской республики, а 12 ноября — о создании Тюркской Исламской республики Восточного Туркестана (ТИРСТ), она же — Республика Уйгуристан. Хотанский эмират и ТИРСТ действовали независимо друг от друга, при этом ТИРСТ контролировала территорию от Аксу до Хотана. У власти в ТИРСТ находились сторонники джадидизма, которые выступали за политическую и экономическую модернизацию уйгурского общества и превращение Восточного Туркестана в независимую от Китая современную страну. Но планы по созданию подобного государства не удались. Во-первых, ни одна из близлежащих стран не согласилась оказывать поддержку самопровозглашенной республике. Советский Союз отказался сотрудничать с тюркскими националистами и исламистами. Власти Британской Индии также не желали портить отношения с Советским Союзом и Китаем и поддерживать сепаратистское движение. Отказали в помощи уйгурским сепаратистам даже Иран, Афганистан и Турция. Определенные надежды у ТИРСТ существовали на поддержку со стороны Германии и Италии, но в конечном итоге гитлеровская Германия предпочла сотрудничать с Китаем, чем оказывать поддержку сомнительным и малочисленным сепаратистам. К китайским войскам Шэн Шицая, направившимся для усмирения восстания хуэйцзу, были даже присоединены советские бригады — Алтайская и Тарбагатайская, бойцов которых, для маскировки и снятия с СССР обвинений в поддержке одной из сторон противостояния в Синьцзяне, переодели в форму белого казачества. Участие советских войск в подавлении восстания уйгуров было связано с опасениями Москвы относительно возможного распространения тюркского националистического движения на территорию советских среднеазиатских республик, где только справились с собственным басмаческим движением, а также — с возможным использованием синьцзянских сепаратистов Японией, которая активно использовала практику создания на китайской территории государств национальных меньшинств. Так, при поддержке Японии были созданы Маньчжоу-Го в Северо-Восточном Китае и Мэнцзян во Внутренней Монголии. Войска Гоминьдана и дунганского генерала Ма Чжаньцана атаковали ТИРСТ и нанесли сокрушительное поражение сторонникам независимости Восточного Туркестана, вырезав значительную часть его защитников. Президент республики Ходжа Нияз спасся на территории Советского Союза, другие видные деятели восстания бежали в Афганистан и Индию.
Повторная попытка обретения государственной независимости жителями Восточного Туркестана имела место в 1944-1945 гг., когда на территории Илийского, Алтайского и Таченского округов провинции Синьцзян была создана Восточно-Туркестанская революционная республика. В результате восстания против гоминьдановских войск, 12 ноября 1944 г. была провозглашена независимость Восточно-Туркестанской республики, которая позиционировалась как демократическое государство всех народов, населяющих Синьцзян. Показательно, что в состав правительства, которое возглавил глава мусульман Илийского округа этнический узбек Алихан-тюре (на фото), вошли не только уйгуры и узбеки, но и татары, казахи, калмыки и даже русские И.Г. Полинов и Ф.И. Лескин. После разгрома Гоминьдана, 19 сентября 1949 г. Бурган Шахиди, возглавлявший в то время правительство Синьцзяна и, кстати, назначенный на эту должность самим Чан Кайши, перешел на сторону Мао Цзэдуна и объявил о вхождении Восточного Туркестана в состав КНР. Вооруженные силы Восточного Туркестана были включены в состав Народно-освободительной армии Китая. Однако, несмотря на то, что в рамках Китайской народной республики Синьцзян получил формальную автономию, положение уйгурского населения в стране отнюдь не улучшилось.
Религиозный радикализм и сепаратизм в Синьцзяне
Серьезный удар по уйгурам и другим мусульманским народам Туркестана был нанесен в годы «культурной революции», характеризовавшейся мощным натиском на религию. В регионе распространились сепаратистские настроения, усилившиеся после распада Советского Союза и появления независимых тюркских республик «Западного Туркестана» — Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Туркменистана. Естественно, что это оказало взбадривающее влияние на уйгурское национальное движение. С другой стороны, важным источником роста сепаратистских настроений в Синьцзяне стала радикализация уйгурской мусульманской общины, в том числе и за счет проникновения радикальных идей из Афганистана и Пакистана. Дело в том, что еще в середине ХХ в., после присоединения Синьцзяна к КНР, значительная часть уйгуров, не желавших подчиняться коммунистическому правительству Китая, эмигрировала в соседние Афганистан и Пакистан, очень многочисленная уйгурская диаспора образовалась в Турции. В эмиграции и начался процесс создания религиозно-фундаменталистских и националистических организаций, выступающих за независимость Восточного Туркестана. Позже некоторые уйгуры принимали участие в боевых действиях в Афганистане — на стороне движения «Талибан» и в Пакистане — на стороне Вазиристана.
Еще в 1993 г. было создано Исламское движение Восточного Туркестана (ИДВТ), выступившее за создание шариатского исламского государства на территории Восточного Туркестана и обращение всего населения региона в ислам. У истоков организации стоял Хасан Максум, он же Абу-Мухаммед аль-Туркестани (1964-2003) — уроженец Кашгара и профессиональный боевик, еще в двадцатилетнем возрасте вступивший в ряды вооруженной организации, выступавшей против китайской власти в Синьцзяне. Впоследствии Максум получил убежище в Афганистане, а талибы выдали ему афганский паспорт. После оттеснения талибов в Пакистан, он перебрался туда, где и погиб в 2003 г. Установление связей уйгурских радикалов с афганскими талибами и «Аль-Каидой» повлекло за собой постепенное распространение салафизма среди молодой части радикально настроенных сторонников уйгурской независимости и создания на территории Восточного Туркестана исламского шариатского государства.
В 1997 г. произошла реорганизация ИДВТ, после чего движение приступило к активным вооруженным действиям на территории Синьцзяна, получая финансовую и военную помощь от афганских талибов и международных террористических организаций вроде запрещенной в России «Аль-Каиды». После гибели Хасана Максума организацию фактически возглавлял Абдул Шакур аль-Туркестани, погибший лишь в 2012 г. — также на территории Пакистана, в результате атаки американского беспилотника. Боевикам ИДВТ удалось провести целую серию террористических актов на территории КНР. Среди них — взрыв склада в Урумчи 23 мая 1998 г., взрыв в Хотане 25 марта 1999 г., взрыв в Аксу 19 августа 2010 г., атаки в Хотане 18 июля 2011 г. и Кашгаре 30-31 июля 2011 г., захват заложников в Гуме 28 декабря 2011 г., атака в Кашгаре 28 февраля 2012 г. Также боевики Исламского движения Восточного Туркестана принимают участие в гражданской войне в Афганистане и вооруженном сопротивлении Вазиристана в Зоне племен в Пакистане. В Китае, а также США, Казахстане, Кыргызстане и ряде других государств Исламское движение Восточного Туркестана признается террористической организацией. Кстати, в КНР террористами считают и куда более умеренную политическую организацию уйгурского народа — Всемирный уйгурский конгресс, возглавляемый известной уйгурской правозащитницей Рабией Кадыр. По мнению китайского руководства, данная организация может стоять за организацией массовых беспорядков в Урумчи в 2009 г. Тогда в результате столкновений, произошедших 5 июля 2009 г., погибло 129 человек, около 1600 человек получили ранения и травмы различной степени тяжести. Причиной волнений стала месть уйгурских активистов за события в китайской провинции Гуандун, где в результате бытовой ссоры произошла массовая драка между китайскими и уйгурскими рабочими, в ходе которой два уйгура погибли. В ответ в Урумчи уйгурские радикалы устроили «китайский погром», однако волнения были подавлены силами милиции и военизированной полиции. Тридцать задержанных участников беспорядков были приговорены к высшей мере наказания КНР — смертной казни.
Кровавые теракты — дело рук экстремистов
1марта 2014 г. в зал ожидания железнодорожного вокзала в г. Куньмин — столице южнокитайской провинции Юньнань — ворвались восемь человек в масках и черной одежде, вооруженных мачете и длинными ножами. Они устроили в здании вокзала настоящую резню, успев к моменту приезда полиции зарезать и зарубить насмерть 29 человек и еще 143 человека ранить. Полицейские застрелили четверых преступников на месте происшествия, еще одну женщину — террористку ранили, а троих террористов, успевших ускользнуть из здания вокзала, поймали спустя несколько дней. Китайские СМИ окрестили произошедший теракт как «наше одиннадцатое сентября», обращая внимание и на большое число человеческих жертв, и на жестокость и беспощадность террористов, действовавших зверским способом. Уже спустя два дня после теракта китайские власти сообщили об установлении личностей террористов — ими, по данным китайской полиции, оказались выходцы из Синьцзян-Уйгурского автономного района. Правоохранительные органы Китая отмечают, что в последние годы участились жестокие теракты, совершаемые борцами за независимость Восточного Туркестана. При этом новой тенденцией террористов становится выход за пределы Синьцзян-Уйгурского автономного района — очевидно, тем самым террористы стремятся показать китайскому народу, что проблема Восточного Туркестана имеет не локальный, а общенациональный характер и пострадать от их действий могут жители в любой части Китая. Однако действия уйгурских радикалов вызывают и ответную реакцию со стороны китайцев в отношении любых представителей уйгурского, да и других тюркских и мусульманских народов Китая. В частности, в восточных провинциях Китая происходят нападения местного населения на уйгурских рабочих и студентов, уйгурам предпочитают не предоставлять рабочих мест и не сдавать в наем квартиры и иные помещения. Китайское правительство, в свою очередь, ужесточило полицейский режим на территории Синьцзян-Уйгурского автономного района.
Несмотря на полицейские мероприятия, вылазки террористов на территории КНР продолжаются. В октябре 2013 г. экстремисты совершили террористический акт в самом центре китайской государственности — на знаменитой площади Тяньаньмэнь в Пекине. Трое «смертников» на джипе с номерами Синьцзян-Уйгурского автономного района врезались в группу туристов, гулявших у ворот Запретного города на площади. После того, как джип врезался в людей, он загорелся и взорвался. В результате погибли сами террористы и двое прохожих. Еще около сорока человек были ранены. 18 человек погибли 22 июня 2015 г. во время нападения экстремистов на полицейский контрольно-пропускной пункт в городе Кашгар Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР). Китайские власти всерьез обеспокоены вопросами внутренней безопасности страны и выделяют на антитеррористическую деятельность значительные силы и средства. В первую очередь, укрепляются правоохранительные органы и силы безопасности в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, на территории которого, учитывая наличие многочисленных труднодоступных мест, в том числе в горах, могут находиться базы боевиков, просачивающихся с территории Афганистана и Пакистана. Вместе с тем, китайское руководство в последнее время активно избегает информировать население о национальной принадлежности террористов, обращая внимание лишь на то, что они являются выходцами из Синьцзяна. Это делается, в первую очередь, для предотвращения «погромов» уйгурских общин в городах других провинций КНР, а также для успокоения самих уйгуров, которые не должны чувствовать себя гражданами второго сорта и, соответственно, пополнять ряды радикальных организаций. Однако, активизация экстремистов на территории КНР зависит и от международных факторов, к которым относится как стимулирование их деятельности со стороны международных структур, заинтересованных в дестабилизации политической ситуации в Китае, так и общая активизация вооруженной борьбы религиозных фундаменталистов на Ближнем Востоке, в Северной и Западной Африке, в Центральной Азии.
Радикалы из Синьцзяна и «Исламское государство»
Появление на Ближнем Востоке новой активной силы в лице «Исламского государства» (запрещенной в Российской Федерации террористической организации) создает определенные риски и для Китая. Во-первых, широко известно, что ИГ в последнее время активизировало свою деятельность в Афганистане, где начинает постепенно превращаться в соперника талибов. Соответственно, определенными позициями ИГ обладает и в сопредельном Пакистане. Естественно, что находящийся в непосредственной близости от Афганистана и Пакистана Восточный Туркестан — Синьцзян также представляет интерес для «Исламского государства», тем более если учитывать, что в СУАР мусульманское население недовольно своим положением, а молодежь готова и к радикальным действиям для изменения своего положения и возможного создания независимого мусульманского государства. Во-вторых, многие уйгуры принимали и принимают участие в боевых действиях на территории Ирака и Сирии, воюя на стороне «Исламского государства». Известно, что определенную роль в переправке уйгурских боевиков в Сирию играют заинтересованные турецкие организации, которые имеют давние и хорошо развитые связи с уйгурским национальным движением. Безработная уйгурская молодежь, в особенности связанная с националистическим движением и не имеющая возможности, в силу своей неблагонадежности, найти работу на территории СУАР, отправляется из Китая на заработки в те страны, где существует нужда в рабочих руках. Многие из них приезжают в Малайзию, Индонезию и некоторые другие страны Юго-Восточной Азии. В малазийской столице Куала-Лумпур, как сообщает турецкая газета Hurriyet, уйгуры из КНР получают турецкие удостоверения, с помощью которых они получают возможность проехать на территорию Турции, где организуется подготовка уйгурских боевиков в учебных лагерях и их дальнейшая переброска в Сирию и Ирак.
Следует отметить, что страны Юго-Восточной Азии, не желая ссориться с Китаем, предпочитают выдавать китайским спецслужбам граждан КНР уйгурской национальности, задержанных на их территории и подозреваемых в причастности к террористическому подполью. Так, в июле 2015 г. правительство Таиланда выдало в Китай 109 уйгуров — и это при том, что протесты против выдачи высказывали США — основной военно-политический союзник Таиланда в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Большая часть депортированных уйгуров была нелегалами, выехавшими в Таиланд для работы на местных каучуковых плантациях. По данным таиландских средств массовой информации, не менее 13 из арестованных уйгуров планировали в скором будущем выехать в Сирию и Ирак для участия в боевых действиях на стороне «Исламского государства». После того, как стало известно о депортации уйгуров из Таиланда в КНР, в Турции произошло нападение местной уйгурской радикальной молодежи на таиландское консульство в Стамбуле. После хулиганской акции диаспоры Таиланд закрыл на неопределенный срок посольство страны в Анкаре. Известно, что турецкие уйгуры настроены наиболее радикально и имеют тесные связи с радикальными организациями, поскольку в свое время костяк уйгурской эмиграции в Турцию составляли именно убежденные националисты — пантюркисты и исламисты, которые не видели для себя будущего в коммунистическом Китае. В Индонезии в сентябре 2014 г., феврале и июне 2015 г. длительные сроки тюремного заключения получили группы граждан КНР уйгурского происхождения, осуществлявшие террористическую деятельность на территории Индонезии. Тем не менее, несмотря на меры предосторожности и профилактики, некоторым китайским гражданам все же удается проникнуть в Сирию и Ирак. Так, по некоторым данным численность боевиков ИГ с китайским гражданством, преимущественно уйгур по национальности, достигает не менее 300 человек. Вполне вероятно, что их может быть и больше, учитывая многочисленность уйгурского населения КНР и озлобленность радикальной части уйгурской молодежи на свое положение в КНР. С другой стороны, для китайского руководства имеет и определенную выгоду тайный выезд радикальных уйгуров в Сирию и Ирак — по крайней мере, Пекин обретает надежду на то, что значительная часть «силового потенциала» уйгурских радикалов будет отвлечена на боевые действия в Сирии и Ираке, а многие радикалы никогда больше не вернуться в КНР, погибнув в боевых действиях с правительственными войсками Асада, иракской армией или курдским ополчением.
Китай вряд ли будет оказывать непосредственную военную помощь правительству Асада и даже Российской Федерации в случае дальнейшего развития антитеррористической операции в Сирии. При том, что у Китая есть свои счеты к религиозным радикалам из ИГ, одна из составных организаций которых ведет террористическую войну на территории провинции Синьцзян, китайское руководство не захочет терять многомиллиардные договора в случае ухудшения отношений с Саудовской Аравией. Товарооборот Китая и Саудовской Аравии превышает семьдесят миллиардов долларов в год, то есть он в семьдесят раз больше, чем российско-саудовский товарооборот. Соответственно, для китайской экономики сотрудничество с Саудовской Аравией очень значимо, тем более речь идет о многих проектах, которые находятся в стадии разработки и должны обеспечить заказами китайские компании и предприятия на долгие годы вперед. С другой стороны, расширяются и экономические связи Китая с Ираном, а последний, как известно, является основным региональным союзником правительства Башара Асада в Сирии. Поэтому, скорее всего, что КНР, не вмешиваясь в сирийский конфликт, будет лавировать между различными противостоящими друг другу сторонами, в целом более благосклонно относясь к позиции Российской Федерации. Как отмечает в интервью эксперт Центра анализа стратегий и технологий Василий Кашин, рассматривая позицию китайского политического руководства по вопросу о проведении Российской Федерацией военной операции в Сирии, «Китай к нашей операции относится позитивно. На политическом уровне Пекин выразил поддержку Москве в борьбе с терроризмом. Комментарии крупных китайских СМИ тоже благожелательные. Но вмешаться в сирийский конфликт КНР пока не готова. Правда, дискуссия на эту тему ведется. Раньше такие вопросы, как «А не стоит ли нам вмешаться?» или «При каких условиях нам стоит в это влезать?», в принципе не поднимались» (Цит. по: http://lenta.ru/articles/2015/10/30/kashinonsyria/).
С другой стороны, следует ожидать дальнейшее усиление антитеррористической деятельности китайских спецслужб и правоохранительных органов, в первую очередь — на территории Синьцзян-Уйгурского автономного района, что будет связываться с противодействием возможному проникновению на китайскую территорию террористов с территории Афганистана и Пакистана, а возможно — и бывших советских республик Средней Азии. Для Российской Федерации в сложившейся ситуации повышается значимость сотрудничества с КНР в сфере обеспечения антитеррористической безопасности в регионе Центральной Азии, в первую очередь — в Афганистане, Узбекистане, Кыргызстане и Таджикистане. Китай, как крупнейшая держава региона, имеет в нем свои стратегические интересы, но в данный момент они пересекаются с интересами России — а именно: не допустить расширения влияния религиозных экстремистов на территорию среднеазиатских республик и, по возможности, не дать религиозным радикалам значительно усилить свои позиции в Афганистане. Известно, что правительство КНР тесно сотрудничает с властями Казахстана и Кыргызстана в плане организации совместной профилактики терроризма и экстремизма. По запросу китайских спецслужб граждане КНР из числа представителей уйгурских радикальных организаций, находящиеся на территории Казахстана и Кыргызстана, выдаются в Китай для дальнейшего осуществления следственных мероприятий. В свою очередь, КНР оказывает содействие казахстанскому и кыргызстанскому руководству в противостоянии распространению религиозного радикализма на территории республик.
Известно, что Китай в последние десятилетия наращивает свое присутствие во многих регионах мира. Если прежде КНР активно позиционировала себя в Азиатско-Тихоокеанском регионе, прежде всего — в Южной и Юго-Восточной Азии, Океании, а также в Центральной Азии, то позже в орбиту интересов Китая включились и Африка, и Латинская Америка. Естественно, что свои интересы имеет Китай и на Ближнем Востоке, в том числе в Сирии. Китай планировал развитие стратегического проекта «Великий Шелковый путь», который должен был пройти, в том числе, и по части сирийской территории. Однако гражданская война в Сирии спутала планы КНР по развитию «шелкового пути». Поэтому КНР совершенно не выгодна, по большому счету, дестабилизация политической ситуации в Сирии и такие сценарии как распад государства с превращением его бывшей территории в зону «вечной войны всех против всех», или победа религиозных экстремистов со строительством абсолютно непредсказуемого и неконтактного тоталитарного государства. С другой стороны, Китай опасается проникновения религиозных экстремистов Ближнего Востока на собственную территорию — через тот же Афганистан или бывшие советские республики Центральной Азии. Несмотря на свою политическую, военную и экономическую мощь, Китай является страной с немалым конфликтогенным потенциалом, вызванным, в том числе, особенностями этноконфессиональной ситуации в стране.
Этноконфессиональные проблемы в Западном Китае
Как известно, в состав Китая входит обширная территория, известная как исторический район Восточный Туркестан. На этой территории, входящей в состав Синьцзян-Уйгурского автономного района Китайской народной республики (СУАР), проживает целый ряд тюркоязычных и ираноязычных народов и этнических групп, исповедующих ислам. Крупнейший среди них — уйгуры, десятимиллионный народ, исповедующий ислам суннитского толка. В языковом отношении уйгуры являются тюркоязычным народом, близким к соседним узбекам и разговаривающим на уйгурском языке карлукской ветви тюркских языков. Вплоть до XVIII в. уйгурское государство сохраняло независимость, пока не было захвачено империей Цин. Однако и потом центральное правительство Китая слабо контролировало внутренние области Восточного Туркестана, которые фактически жили по собственным законам. Уйгуры регулярно поднимали антикитайские восстания, а в ХХ в. дважды имели место попытки создания независимых уйгурских государств — Исламской республики Восточный Туркестан в 1933-1934 гг. и Восточно-Туркестанской революционной республики в 1944-1949 гг. После окончательного включения в состав КНР в 1949 г. и был создан Синьцзян-Уйгурский автономный район. Уйгурские националисты утверждают, что их народ на протяжении всей современной истории подвергался дискриминации со стороны китайцев, а в современном Китае дискриминация приобрела характер ограничения рождаемости у уйгуров, заселения китайцами — ханьцами уйгурских территорий, притеснений уйгур в самых разных сферах жизнедеятельности. Кроме уйгур, в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая живет еще несколько «туркестанских» народов, находящихся под уйгурским культурно-политическим влиянием и также являющих собой достаточно конфликтогенную часть населения Китая. Во-первых, это тюркские народы Центральной Азии — казахи, киргизы, татары, салары и узбеки, а также дунсяны — небольшая монголоязычная народность. В большинстве своем, за исключением небольшой части киргизов-буддистов, они исповедуют ислам суннитского толка, однако (кроме узбеков и саларов) религия играет в их жизни меньшую роль, чем в жизни уйгуров. Во-вторых, это памирские народы — сарыкольцы и ваханцы, которые считаются в Китае таджиками. Они исповедуют шиизм исмаилитского толка и в большей степени независимы от уйгурского культурного влияния. Третья группа — это хуэй, или дунгане — китайские мусульмане, говорящие на китайском языке, но с давних времен исповедующие ислам, предопределивший их культурную специфику и особенности историко-политического развития. Однако хуэй в большей степени, чем уйгуры, лояльны центральной китайской власти. Именно поэтому хуэй всегда играли роль «посредников» между китайской администрацией и мусульманами Восточного Туркестана, хотя и сами нередко выступали в качестве зачинщиков массовых антиправительственных выступлений, особенно во время существования империи Цин и на первом этапе существования китайской республиканской государственности ( 1910-1930-е гг.). Масштабы распространения ислама в Китае до недавнего времени преуменьшались, однако согласно социологическому исследованию, проведенному в 2015 г., свыше 22% китайцев в возрасте младше 30 лет являются мусульманами. То есть, практически каждый четвертый молодой гражданин КНР — это мусульманин. Объясняется это, в том числе, и особенностями национальной и демографической политики КНР. Дело в том, что долгое время китайским семьям не разрешалось иметь более одного ребенка, тогда как семьи национальных меньшинств, в том числе и мусульманских народов Восточного Туркестана, имели льготы — им разрешалось иметь больше одного ребенка. В результате сложилась ситуация, когда собственно китайское (буддийско-даосско-конфуцианское) население страны начало стареть, а национальные меньшинства — молодеть. Так, среди китайцев старше 60 лет не менее половины исповедует традиционные для страны вероучения — даосизм и конфуцианство. Однако, несмотря на то, что среди китайской молодежи мусульман заметно больше, чем среди старших поколений, в целом китайский ислам пока не отличается высокими масштабами радикализации. Но это — если говорить о китайских мусульманах — хуэй. Что касается уйгуров, то там имеет место несколько иная ситуация. Дело в том, что уйгуры действительно представляют собой нацию, кардинально отличающуюся от китайцев и имеющую собственную богатую историю, культурные традиции, письменный язык, наконец — религию, которая является одним из столпов национальной идентичности. Борьба уйгуров за национальное освобождение продолжается с тех пор, как населенные уйгурами земли попали в орбиту политических интересов Китайской империи и стали подвергаться нападениям китайских войск.
Древний народ без государства
Уйгуры — это древний народ, название которого известно с начала нашей эры. В IX в. н.э. тюркские уйгурские племена мигрировали на территорию Восточного Туркестана, где и происходило дальнейшее развитие уйгурской культуры и государственности. Проживавшие на территории Восточного Туркестана ираноязычные народности были ассимилированы уйгурами и влились в состав уйгурских племен. Длительное время территория Восточного Туркестана была регионом уникального конфессионального плюрализма — среди местного населения были распространены традиционный для тюркских народов шаманизм, манихейство, буддизм и христианство несторианского толка (несториане вели активную проповедническую деятельность в Центральной Азии и Китае). В Х в. в крупнейших оазисных городах Восточного Туркестана — Яркенде, Кашгаре и Хотане — усилиями арабо-персидских торговцев стал распространяться ислам. Однако процесс исламизации тюркского населения Восточного Туркестана растянулся на несколько столетий и лишь к XVI в. ислам практически вытеснил все другие религии, исповедовавшиеся прежде населением региона. В процессе исламизации уйгуров староуйгурская письменность была вытеснена арабским письмом, в уйгурский язык вошли заимствования из арабского и персидского языков, стало укрепляться культурное сотрудничество не только с соседней Центральной Азией — Западным Туркестаном, но и с Персией, Арабским Востоком, Северной Индией. При этом сам этноним «уйгур» в Центральной Азии XV-XVII вв. мало употреблялся, что было связано с широким использованием для самоидентификации местного тюрко-мусульманского населения терминов «мусульманин» или «тюрок», либо более узких региональных или племенных названий — «кашгарец», «хотанец» и т.д. (это названия «юртов» — субэтнических групп уйгурского народа). Постепенно в состав уйгурской общности Восточного Туркестана влились и кочевавшие здесь племена монгольского происхождения, постепенно смешавшиеся с тюркским населением.
После того, как территория Восточного Туркестана стала постепенно захватываться империей Цин, в истории уйгурского народа началась эпоха суровых испытаний, связанных, в том числе, и с попытками борьбы за сохранение национальной государственности. Однако полноценно сопротивляться куда более сильной Цинской империи уйгуры не могли. На территории Восточного Туркестана была создана провинция Синьцзян, началось ее усиленное заселение маньчжурами и китайцами. Так, на территории Синьцзяна стали размещать гарнизоны, набранные из солонов и дауров Маньчжурии, в 1764 г. в долину Или были переселены несколько тысяч сибо — представители маньчжуроязычной народности, проживавшей прежде на северо-востоке Китая, на территории современных провинций Ляонин и Цзилинь, что на границе с КНДР. Тем не менее, неоднократно поднимались восстания и создавались фактически независимые уйгурские государства на территории Восточного Туркестана. К ним, в частности, относились: Кучарское ханство, созданное в 1864 г. в результате восстания на территории Турфана, Хами, Аксу и Уша; Дунганское ханство (позже — Урумчинский султанат), появившееся в том же году в Урумчи; Хотанское ханство, созданное муллой Хабибуллой; Кашгарское ханство, в том же 1864 г. созданное Бузрук-ходжой. Уйгурское движение носило антиманьчжурский и антикитайский характер, объединив все мусульманские народы Восточного Туркестана — уйгур, дунган, казахов, киргизов, татар, узбеков, саларов, памирцев, таджиков. Однако в 1875 г. в Восточный Туркестан были двинуты войска Цинской империи, которым прежде было поручено добиться завоевания Джунгарии. К декабрю 1877 г. маньчжурским войскам удалось восстановить власть империи Цин практически над всей территорией Синьцзяна, кроме Илийского края. Последний в 1871-1881 гг. входил в состав Туркестанского военного округа Российской империи, а в 1881 г., в соответствии с Петербургским договором, был передан империи Цин обратно — за компенсацию расходов, связанных с десятилетним российским управлением этой территорией.
К началу ХХ в. в Восточном Туркестане стали постепенно распространяться идеи политической независимости края, приобретавшие более современные очертания. Так, получил распространение джадидизм и пантюркизм, проникавшие в регион из Российского Туркестана и из Турции. Как известно, джадиды выступали за модернизацию ислама, призывали использовать национальные языки в обучении детей и заменять религиозные школы светскими, в которых бы преподавались современные знания. Распространение джадидизма в Восточном Туркестане сыграло важную роль в формировании уйгурского национально-освободительного движения. Но еще большее влияние на него оказали революционные события в России. Во-первых, в Восточный Туркестан хлынул поток тюркских переселенцев из Советского Союза, прежде всего — из Средней Азии. Многие переселенцы были политически грамотными людьми и выступали за создание и укрепление тюркского националистического движения, пользуясь, к тому же, поддержкой западных держав, заинтересованных в ослаблении позиций СССР в Центральной Азии. Во-вторых, с другой стороны, создание национальных республик в соседней Средней Азии позволило уйгурам обрести надежду на возможную политическую независимость или, хотя бы, автономию от Китая, учитывая пример своих соседей — единоверцев и братьев по тюркской крови. Тем временем, в Синьцзяне пришел к власти губернатор Цзинь Шужэнь, который начал политику насильственной китаизации туркестанского населения, запрещая исламские мероприятия и заменяя уйгурских и дунганских чиновников ханьцами и представителями других немусульманских китайских групп. Естественно, что эта деятельность Шужэня вызвала рост недовольства среди мусульманского населения Восточного Туркестана. Против политики Шужэня неоднократно вспыхивали восстания местного мусульманского населения. Так, 16 марта 1933 г. в результате восстания рабочих на золотодобыче в районе города Керия был провозглашен независимый Хотанский эмират во главе с братьями Бухра. Восставшие уничтожили чиновников китайской администрации, разгромили гарнизоны и заставили мирное китайское население принять ислам.
В сентябре 1933 г. было объявлено о создании Восточно-Туркестанской республики, а 12 ноября — о создании Тюркской Исламской республики Восточного Туркестана (ТИРСТ), она же — Республика Уйгуристан. Хотанский эмират и ТИРСТ действовали независимо друг от друга, при этом ТИРСТ контролировала территорию от Аксу до Хотана. У власти в ТИРСТ находились сторонники джадидизма, которые выступали за политическую и экономическую модернизацию уйгурского общества и превращение Восточного Туркестана в независимую от Китая современную страну. Но планы по созданию подобного государства не удались. Во-первых, ни одна из близлежащих стран не согласилась оказывать поддержку самопровозглашенной республике. Советский Союз отказался сотрудничать с тюркскими националистами и исламистами. Власти Британской Индии также не желали портить отношения с Советским Союзом и Китаем и поддерживать сепаратистское движение. Отказали в помощи уйгурским сепаратистам даже Иран, Афганистан и Турция. Определенные надежды у ТИРСТ существовали на поддержку со стороны Германии и Италии, но в конечном итоге гитлеровская Германия предпочла сотрудничать с Китаем, чем оказывать поддержку сомнительным и малочисленным сепаратистам. К китайским войскам Шэн Шицая, направившимся для усмирения восстания хуэйцзу, были даже присоединены советские бригады — Алтайская и Тарбагатайская, бойцов которых, для маскировки и снятия с СССР обвинений в поддержке одной из сторон противостояния в Синьцзяне, переодели в форму белого казачества. Участие советских войск в подавлении восстания уйгуров было связано с опасениями Москвы относительно возможного распространения тюркского националистического движения на территорию советских среднеазиатских республик, где только справились с собственным басмаческим движением, а также — с возможным использованием синьцзянских сепаратистов Японией, которая активно использовала практику создания на китайской территории государств национальных меньшинств. Так, при поддержке Японии были созданы Маньчжоу-Го в Северо-Восточном Китае и Мэнцзян во Внутренней Монголии. Войска Гоминьдана и дунганского генерала Ма Чжаньцана атаковали ТИРСТ и нанесли сокрушительное поражение сторонникам независимости Восточного Туркестана, вырезав значительную часть его защитников. Президент республики Ходжа Нияз спасся на территории Советского Союза, другие видные деятели восстания бежали в Афганистан и Индию.
Повторная попытка обретения государственной независимости жителями Восточного Туркестана имела место в 1944-1945 гг., когда на территории Илийского, Алтайского и Таченского округов провинции Синьцзян была создана Восточно-Туркестанская революционная республика. В результате восстания против гоминьдановских войск, 12 ноября 1944 г. была провозглашена независимость Восточно-Туркестанской республики, которая позиционировалась как демократическое государство всех народов, населяющих Синьцзян. Показательно, что в состав правительства, которое возглавил глава мусульман Илийского округа этнический узбек Алихан-тюре (на фото), вошли не только уйгуры и узбеки, но и татары, казахи, калмыки и даже русские И.Г. Полинов и Ф.И. Лескин. После разгрома Гоминьдана, 19 сентября 1949 г. Бурган Шахиди, возглавлявший в то время правительство Синьцзяна и, кстати, назначенный на эту должность самим Чан Кайши, перешел на сторону Мао Цзэдуна и объявил о вхождении Восточного Туркестана в состав КНР. Вооруженные силы Восточного Туркестана были включены в состав Народно-освободительной армии Китая. Однако, несмотря на то, что в рамках Китайской народной республики Синьцзян получил формальную автономию, положение уйгурского населения в стране отнюдь не улучшилось.
Религиозный радикализм и сепаратизм в Синьцзяне
Серьезный удар по уйгурам и другим мусульманским народам Туркестана был нанесен в годы «культурной революции», характеризовавшейся мощным натиском на религию. В регионе распространились сепаратистские настроения, усилившиеся после распада Советского Союза и появления независимых тюркских республик «Западного Туркестана» — Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Туркменистана. Естественно, что это оказало взбадривающее влияние на уйгурское национальное движение. С другой стороны, важным источником роста сепаратистских настроений в Синьцзяне стала радикализация уйгурской мусульманской общины, в том числе и за счет проникновения радикальных идей из Афганистана и Пакистана. Дело в том, что еще в середине ХХ в., после присоединения Синьцзяна к КНР, значительная часть уйгуров, не желавших подчиняться коммунистическому правительству Китая, эмигрировала в соседние Афганистан и Пакистан, очень многочисленная уйгурская диаспора образовалась в Турции. В эмиграции и начался процесс создания религиозно-фундаменталистских и националистических организаций, выступающих за независимость Восточного Туркестана. Позже некоторые уйгуры принимали участие в боевых действиях в Афганистане — на стороне движения «Талибан» и в Пакистане — на стороне Вазиристана. Еще в 1993 г. было создано Исламское движение Восточного Туркестана (ИДВТ), выступившее за создание шариатского исламского государства на территории Восточного Туркестана и обращение всего населения региона в ислам. У истоков организации стоял Хасан Максум, он же Абу-Мухаммед аль-Туркестани (1964-2003) — уроженец Кашгара и профессиональный боевик, еще в двадцатилетнем возрасте вступивший в ряды вооруженной организации, выступавшей против китайской власти в Синьцзяне. Впоследствии Максум получил убежище в Афганистане, а талибы выдали ему афганский паспорт. После оттеснения талибов в Пакистан, он перебрался туда, где и погиб в 2003 г. Установление связей уйгурских радикалов с афганскими талибами и «Аль-Каидой» повлекло за собой постепенное распространение салафизма среди молодой части радикально настроенных сторонников уйгурской независимости и создания на территории Восточного Туркестана исламского шариатского государства.
В 1997 г. произошла реорганизация ИДВТ, после чего движение приступило к активным вооруженным действиям на территории Синьцзяна, получая финансовую и военную помощь от афганских талибов и международных террористических организаций вроде запрещенной в России «Аль-Каиды». После гибели Хасана Максума организацию фактически возглавлял Абдул Шакур аль-Туркестани, погибший лишь в 2012 г. — также на территории Пакистана, в результате атаки американского беспилотника. Боевикам ИДВТ удалось провести целую серию террористических актов на территории КНР. Среди них — взрыв склада в Урумчи 23 мая 1998 г., взрыв в Хотане 25 марта 1999 г., взрыв в Аксу 19 августа 2010 г., атаки в Хотане 18 июля 2011 г. и Кашгаре 30-31 июля 2011 г., захват заложников в Гуме 28 декабря 2011 г., атака в Кашгаре 28 февраля 2012 г. Также боевики Исламского движения Восточного Туркестана принимают участие в гражданской войне в Афганистане и вооруженном сопротивлении Вазиристана в Зоне племен в Пакистане. В Китае, а также США, Казахстане, Кыргызстане и ряде других государств Исламское движение Восточного Туркестана признается террористической организацией. Кстати, в КНР террористами считают и куда более умеренную политическую организацию уйгурского народа — Всемирный уйгурский конгресс, возглавляемый известной уйгурской правозащитницей Рабией Кадыр. По мнению китайского руководства, данная организация может стоять за организацией массовых беспорядков в Урумчи в 2009 г. Тогда в результате столкновений, произошедших 5 июля 2009 г., погибло 129 человек, около 1600 человек получили ранения и травмы различной степени тяжести. Причиной волнений стала месть уйгурских активистов за события в китайской провинции Гуандун, где в результате бытовой ссоры произошла массовая драка между китайскими и уйгурскими рабочими, в ходе которой два уйгура погибли. В ответ в Урумчи уйгурские радикалы устроили «китайский погром», однако волнения были подавлены силами милиции и военизированной полиции. Тридцать задержанных участников беспорядков были приговорены к высшей мере наказания КНР — смертной казни.
Кровавые теракты — дело рук экстремистов
1марта 2014 г. в зал ожидания железнодорожного вокзала в г. Куньмин — столице южнокитайской провинции Юньнань — ворвались восемь человек в масках и черной одежде, вооруженных мачете и длинными ножами. Они устроили в здании вокзала настоящую резню, успев к моменту приезда полиции зарезать и зарубить насмерть 29 человек и еще 143 человека ранить. Полицейские застрелили четверых преступников на месте происшествия, еще одну женщину — террористку ранили, а троих террористов, успевших ускользнуть из здания вокзала, поймали спустя несколько дней. Китайские СМИ окрестили произошедший теракт как «наше одиннадцатое сентября», обращая внимание и на большое число человеческих жертв, и на жестокость и беспощадность террористов, действовавших зверским способом. Уже спустя два дня после теракта китайские власти сообщили об установлении личностей террористов — ими, по данным китайской полиции, оказались выходцы из Синьцзян-Уйгурского автономного района. Правоохранительные органы Китая отмечают, что в последние годы участились жестокие теракты, совершаемые борцами за независимость Восточного Туркестана. При этом новой тенденцией террористов становится выход за пределы Синьцзян-Уйгурского автономного района — очевидно, тем самым террористы стремятся показать китайскому народу, что проблема Восточного Туркестана имеет не локальный, а общенациональный характер и пострадать от их действий могут жители в любой части Китая. Однако действия уйгурских радикалов вызывают и ответную реакцию со стороны китайцев в отношении любых представителей уйгурского, да и других тюркских и мусульманских народов Китая. В частности, в восточных провинциях Китая происходят нападения местного населения на уйгурских рабочих и студентов, уйгурам предпочитают не предоставлять рабочих мест и не сдавать в наем квартиры и иные помещения. Китайское правительство, в свою очередь, ужесточило полицейский режим на территории Синьцзян-Уйгурского автономного района.
Несмотря на полицейские мероприятия, вылазки террористов на территории КНР продолжаются. В октябре 2013 г. экстремисты совершили террористический акт в самом центре китайской государственности — на знаменитой площади Тяньаньмэнь в Пекине. Трое «смертников» на джипе с номерами Синьцзян-Уйгурского автономного района врезались в группу туристов, гулявших у ворот Запретного города на площади. После того, как джип врезался в людей, он загорелся и взорвался. В результате погибли сами террористы и двое прохожих. Еще около сорока человек были ранены. 18 человек погибли 22 июня 2015 г. во время нападения экстремистов на полицейский контрольно-пропускной пункт в городе Кашгар Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР). Китайские власти всерьез обеспокоены вопросами внутренней безопасности страны и выделяют на антитеррористическую деятельность значительные силы и средства. В первую очередь, укрепляются правоохранительные органы и силы безопасности в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, на территории которого, учитывая наличие многочисленных труднодоступных мест, в том числе в горах, могут находиться базы боевиков, просачивающихся с территории Афганистана и Пакистана. Вместе с тем, китайское руководство в последнее время активно избегает информировать население о национальной принадлежности террористов, обращая внимание лишь на то, что они являются выходцами из Синьцзяна. Это делается, в первую очередь, для предотвращения «погромов» уйгурских общин в городах других провинций КНР, а также для успокоения самих уйгуров, которые не должны чувствовать себя гражданами второго сорта и, соответственно, пополнять ряды радикальных организаций. Однако, активизация экстремистов на территории КНР зависит и от международных факторов, к которым относится как стимулирование их деятельности со стороны международных структур, заинтересованных в дестабилизации политической ситуации в Китае, так и общая активизация вооруженной борьбы религиозных фундаменталистов на Ближнем Востоке, в Северной и Западной Африке, в Центральной Азии.
Радикалы из Синьцзяна и «Исламское государство»
Появление на Ближнем Востоке новой активной силы в лице «Исламского государства» (запрещенной в Российской Федерации террористической организации) создает определенные риски и для Китая. Во-первых, широко известно, что ИГ в последнее время активизировало свою деятельность в Афганистане, где начинает постепенно превращаться в соперника талибов. Соответственно, определенными позициями ИГ обладает и в сопредельном Пакистане. Естественно, что находящийся в непосредственной близости от Афганистана и Пакистана Восточный Туркестан — Синьцзян также представляет интерес для «Исламского государства», тем более если учитывать, что в СУАР мусульманское население недовольно своим положением, а молодежь готова и к радикальным действиям для изменения своего положения и возможного создания независимого мусульманского государства. Во-вторых, многие уйгуры принимали и принимают участие в боевых действиях на территории Ирака и Сирии, воюя на стороне «Исламского государства». Известно, что определенную роль в переправке уйгурских боевиков в Сирию играют заинтересованные турецкие организации, которые имеют давние и хорошо развитые связи с уйгурским национальным движением. Безработная уйгурская молодежь, в особенности связанная с националистическим движением и не имеющая возможности, в силу своей неблагонадежности, найти работу на территории СУАР, отправляется из Китая на заработки в те страны, где существует нужда в рабочих руках. Многие из них приезжают в Малайзию, Индонезию и некоторые другие страны Юго-Восточной Азии. В малазийской столице Куала-Лумпур, как сообщает турецкая газета Hurriyet, уйгуры из КНР получают турецкие удостоверения, с помощью которых они получают возможность проехать на территорию Турции, где организуется подготовка уйгурских боевиков в учебных лагерях и их дальнейшая переброска в Сирию и Ирак.
Следует отметить, что страны Юго-Восточной Азии, не желая ссориться с Китаем, предпочитают выдавать китайским спецслужбам граждан КНР уйгурской национальности, задержанных на их территории и подозреваемых в причастности к террористическому подполью. Так, в июле 2015 г. правительство Таиланда выдало в Китай 109 уйгуров — и это при том, что протесты против выдачи высказывали США — основной военно-политический союзник Таиланда в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Большая часть депортированных уйгуров была нелегалами, выехавшими в Таиланд для работы на местных каучуковых плантациях. По данным таиландских средств массовой информации, не менее 13 из арестованных уйгуров планировали в скором будущем выехать в Сирию и Ирак для участия в боевых действиях на стороне «Исламского государства». После того, как стало известно о депортации уйгуров из Таиланда в КНР, в Турции произошло нападение местной уйгурской радикальной молодежи на таиландское консульство в Стамбуле. После хулиганской акции диаспоры Таиланд закрыл на неопределенный срок посольство страны в Анкаре. Известно, что турецкие уйгуры настроены наиболее радикально и имеют тесные связи с радикальными организациями, поскольку в свое время костяк уйгурской эмиграции в Турцию составляли именно убежденные националисты — пантюркисты и исламисты, которые не видели для себя будущего в коммунистическом Китае. В Индонезии в сентябре 2014 г., феврале и июне 2015 г. длительные сроки тюремного заключения получили группы граждан КНР уйгурского происхождения, осуществлявшие террористическую деятельность на территории Индонезии. Тем не менее, несмотря на меры предосторожности и профилактики, некоторым китайским гражданам все же удается проникнуть в Сирию и Ирак. Так, по некоторым данным численность боевиков ИГ с китайским гражданством, преимущественно уйгур по национальности, достигает не менее 300 человек. Вполне вероятно, что их может быть и больше, учитывая многочисленность уйгурского населения КНР и озлобленность радикальной части уйгурской молодежи на свое положение в КНР. С другой стороны, для китайского руководства имеет и определенную выгоду тайный выезд радикальных уйгуров в Сирию и Ирак — по крайней мере, Пекин обретает надежду на то, что значительная часть «силового потенциала» уйгурских радикалов будет отвлечена на боевые действия в Сирии и Ираке, а многие радикалы никогда больше не вернуться в КНР, погибнув в боевых действиях с правительственными войсками Асада, иракской армией или курдским ополчением.
Китай вряд ли будет оказывать непосредственную военную помощь правительству Асада и даже Российской Федерации в случае дальнейшего развития антитеррористической операции в Сирии. При том, что у Китая есть свои счеты к религиозным радикалам из ИГ, одна из составных организаций которых ведет террористическую войну на территории провинции Синьцзян, китайское руководство не захочет терять многомиллиардные договора в случае ухудшения отношений с Саудовской Аравией. Товарооборот Китая и Саудовской Аравии превышает семьдесят миллиардов долларов в год, то есть он в семьдесят раз больше, чем российско-саудовский товарооборот. Соответственно, для китайской экономики сотрудничество с Саудовской Аравией очень значимо, тем более речь идет о многих проектах, которые находятся в стадии разработки и должны обеспечить заказами китайские компании и предприятия на долгие годы вперед. С другой стороны, расширяются и экономические связи Китая с Ираном, а последний, как известно, является основным региональным союзником правительства Башара Асада в Сирии. Поэтому, скорее всего, что КНР, не вмешиваясь в сирийский конфликт, будет лавировать между различными противостоящими друг другу сторонами, в целом более благосклонно относясь к позиции Российской Федерации. Как отмечает в интервью эксперт Центра анализа стратегий и технологий Василий Кашин, рассматривая позицию китайского политического руководства по вопросу о проведении Российской Федерацией военной операции в Сирии, «Китай к нашей операции относится позитивно. На политическом уровне Пекин выразил поддержку Москве в борьбе с терроризмом. Комментарии крупных китайских СМИ тоже благожелательные. Но вмешаться в сирийский конфликт КНР пока не готова. Правда, дискуссия на эту тему ведется. Раньше такие вопросы, как «А не стоит ли нам вмешаться?» или «При каких условиях нам стоит в это влезать?», в принципе не поднимались» (Цит. по: http://lenta.ru/articles/2015/10/30/kashinonsyria/).
С другой стороны, следует ожидать дальнейшее усиление антитеррористической деятельности китайских спецслужб и правоохранительных органов, в первую очередь — на территории Синьцзян-Уйгурского автономного района, что будет связываться с противодействием возможному проникновению на китайскую территорию террористов с территории Афганистана и Пакистана, а возможно — и бывших советских республик Средней Азии. Для Российской Федерации в сложившейся ситуации повышается значимость сотрудничества с КНР в сфере обеспечения антитеррористической безопасности в регионе Центральной Азии, в первую очередь — в Афганистане, Узбекистане, Кыргызстане и Таджикистане. Китай, как крупнейшая держава региона, имеет в нем свои стратегические интересы, но в данный момент они пересекаются с интересами России — а именно: не допустить расширения влияния религиозных экстремистов на территорию среднеазиатских республик и, по возможности, не дать религиозным радикалам значительно усилить свои позиции в Афганистане. Известно, что правительство КНР тесно сотрудничает с властями Казахстана и Кыргызстана в плане организации совместной профилактики терроризма и экстремизма. По запросу китайских спецслужб граждане КНР из числа представителей уйгурских радикальных организаций, находящиеся на территории Казахстана и Кыргызстана, выдаются в Китай для дальнейшего осуществления следственных мероприятий. В свою очередь, КНР оказывает содействие казахстанскому и кыргызстанскому руководству в противостоянии распространению религиозного радикализма на территории республик.
Информация