«Мирные» большевики
Сила большевиков в Октябре заключалась в умении хранить партийное единство, несмотря на существенные разногласия. До поры до времени большевикам всегда удавалось улаживать конфликты, избегая раскола перед лицом многочисленных противников.
Ярчайшим примером является конфликт вокруг позиции Григория Зиновьева и Льва Каменева, занятой ими в октябре 1917 года. Тогда они выступили против резолюции Владимира Ленина о вооружённом восстании и даже сообщили о грядущем событии в меньшевистской газете «Новая жизнь». Ленин отреагировал на это весьма жёстко, заявив о «предательстве». Поднимался даже вопрос об исключении «предателей», однако всё ограничилось запрещением выступать с официальными заявлениями. Этот «октябрьский эпизод» (именно так его охарактеризовал Ленин в своём «Политическом завещании») известен достаточно хорошо. Чуть менее известно о разногласиях накануне самого переворота.
Сформированный большевиками и левыми эсерами Военно-революционный комитет (ВРК) провёл огромную работу (в частности, взял под контроль петроградский гарнизон), создав базу для окончательного захвата власти. Но осуществлять его ЦК не спешил. Там преобладал своего рода «выжидательный» подход. Данную ситуацию Иосиф Сталин охарактеризовал 24 октября следующим образом:
«В рамках ВРК имеются два течения: 1) немедленное восстание, 2) сосредоточить вначале силы. ЦК РСДРП(б) присоединился ко 2-му».
Руководство партии склонялось к тому, что надо сначала созвать съезд Советов и оказать на его делегатов мощное давление, с тем чтобы заменить Временное правительство новым, революционным. Однако самих «временных» предполагалось свергнуть только после решения съезда. Тогда, по словам Льва Троцкого, вопрос о восстании превратится из «политического» в сугубо «полицейский».
Ленин был категорически против такой вот тактики. Сам он находился вне Смольного, куда его не пускали. Думается, руководство не хотело присутствия Ленина в штабе восстания, ведь он был против выбранной им тактики. 24 октября Ленин несколько раз присылал письма в Смольный с требованием пустить его туда. И каждый раз получал отказ. В конце концов он вспылил, воскликнув: «Я их не понимаю. Чего они боятся?».
Тогда Ленин решил действовать «поверх головы» ЦК и обратиться напрямую к низовым организациям. Он написал краткое, но энергичное воззвание к членам Петроградского комитета РСДРП(б). Начиналось оно так: «Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уж поистине, промедление в восстании смерти подобно. Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс». (К слову, во время обсуждения вопроса о Брестском мире Ленин, оставшись в меньшинстве, пригрозил ЦК, что обратится напрямую к партийным массам. И, очевидно, тогда многие вспомнили его воззвание к ПК.)
Потом Ленин, махнув рукой на запрет ЦК, отправился в Смольный, надев парик и подвязав зубную повязку. Его появление сразу же изменило расстановку сил. Ну а поддержка Петроградского комитета решила всё дело. ВРК перешёл в наступление, а само восстание вступило в решающую фазу. Почему же Ильич столь торопился, выступая против «гибкого», «легитимистского» плана своих соратников?
«С 21 по 23 октября Ленин с удовлетворением наблюдал за успехами ВРК в борьбе с Петроградским военным округом за контроль над гарнизоном столицы, — пишет историк Александр Рабинович. — Однако в отличие от Троцкого он рассматривал эти победы не как постепенный процесс подрыва власти Временного правительства, который в случае успеха мог привести к относительно безболезненной передаче власти Советам на съезде Советов, а только как прелюдию к народному вооруженному восстанию. И каждый новый день лишь подтверждал его прежнее убеждение в том, что лучшей возможностью для создания правительства под руководством большевиков будет немедленный захват власти силой; он считал, что ожидание открытия съезда просто предоставит больше времени для подготовки сил и таит угрозу создания нерешительно настроенным съездом в лучшем случае примиренческого социалистического коалиционного правительства» («Большевики приходят к власти: Революция 1917 года в Петрограде»).
Действительно, Ленин сомневался в смелости и радикализме большинства делегатов. Они могли бы испугаться принять решение об устранении Временного правительства. Как и полагается настоящему политику, Ленин был хорошим психологом и отлично понимал самое главное. Одно дело, когда от тебя требуют включиться в борьбу за власть, а совсем другое, когда тебе её подносят «на блюдечке с голубой каёмочкой».
Не наблюдалось и особого радикализма в массах, поддержка которых могла бы потребоваться в момент проведения съезда и принятия им решения об устранении Временного правительства. Ещё 15 октября прошло заседание Петроградского комитета, на котором руководство большевиков ожидал неприятный сюрприз. Всего выступило 19 представителей районных организаций. Из них только 8 сообщили о боевом настроении масс. При этом 6 представителей отметили апатию масс, а 5 так и просто заявили, что у людей нет готовности выступить. Конечно, функционеры предприняли действия по мобилизации масс, но ясно, что за неделю коренной перелом был невозможен. Это подтверждается тем фактом, что 24 октября «не было организовано ни одной массовой демонстрации, как это происходило в феврале и июле, которые, как считалось, являются сигналом к началу последней битвы между левыми силами и правительством» («Большевики приходят к власти»).
Если бы съезд Советов дал слабину, если бы начались бесконечные прения и поиски компромиссов, то радикально-антибольшевистские элементы могли воспрянуть духом и активизироваться. А сил у них было вполне достаточно. В Петрограде на тот момент находились 1-й, 4-й и 14-й донские полки, а также 6-я сводная казачья артиллерийская батарея. (Не следует забывать и о 3-м конном корпусе генерала Петра Краснова, который находился вблизи Петрограда.) Есть данные о том, что 22 октября казаки готовили крупномасштабную военно-политическую акцию. Тогда планировался казачий крестный ход, приуроченный к 105-й годовщине освобождения Москвы от Наполеона. И совершать его казаки думали, как и всегда, с оружием. Показательно, что маршрут к Казанскому собору пролегал через Литейный мост, Выборгскую сторону и Васильевский остров. Казаки шли мимо вокзалов, телеграфа, телефонной станции и почтамта. Более того, маршрут проходил и мимо Смольного. Заметим, что первоначально намечался другой маршрут.
Власти запретили казачий ход, очевидно, опасаясь активизации совсем уж правых сил. (Керенский и Ко говорили о «правом большевизме».) И этот запрет вызвал радость Ленина: «Отмена демонстрации казаков есть гигантская победа! Ура! Наступайте изо всех сил, и мы победим вполне в несколько дней». 25 октября казаки отказались поддержать «временных» в самый ответственный момент, когда узнали о том, что пехотные части не поддержат правительство. Но ведь они могли бы и изменить своё решение в том случае, если бы съезд Советов занялся бессмысленной говорильней.
Ленин великолепно просчитал все риски и всё-таки настоял на том, чтобы вооружённое восстание произошло именно перед съездом. В этом выразилась его железная политическая воля. А руководство большевиков проявило способность поступаться своими амбициями и находить выход из острых конфликтных ситуаций. Этим оно выгодно отличалось от других партийных руководств.
Как уже отмечалось выше, Ленин вовсе не торопил Россию с осуществлением социалистических преобразований. Историк Анатолий Бутенко задался по этому поводу вполне резонным вопросом: «Почему сразу после апрельских партийных конференций Ленин заявляет, что не стоит за немедленное перерастание идущей буржуазной революции в социалистическую? Почему на подобное обвинение Л. Каменева он отвечает: «Это не верно. Я не только не рассчитываю на немедленное перерождение нашей революции в социалистическую, а прямо предостерегаю против этого, прямо заявляю в тезисе № 8: «Не «введение» социализма как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь (!) к контролю СРД (Совета рабочих депутатов. — А.Е.) за общественным производством и распределением продуктов» («Правда и ложь о революциях 1917 года»).
Комментируя октябрьскую победу, Ленин ничего не говорит о социалистической революции, хотя ему это часто приписывают. На самом деле сказано было так: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, совершилась». Или вот ещё цитата: «Партия пролетариата никоим образом не может задаться целью введения социализма в стране «мелкого» крестьянства» («Задачи пролетариата в нашей революции»).
Так что социалистическая реорганизация вовсе не ставилась Лениным на повестку дня. И структурные преобразования в промышленности начались с демократизации производства, с введения рабочего контроля (это к вопросу об изначальном авторитаризме большевиков и порушенных демократических альтернативах). 14 ноября ВЦИК и СНК утвердили «Положение о рабочем контроле», по которому фабрично-заводские комитеты получили право вмешиваться в хозяйственно-распорядительскую деятельность администрации. Фабзавкомам разрешили добиваться обеспечения своих предприятий денежными средствами, заказами, сырьём и топливом. Кроме того, они принимали участие в найме и увольнении работников. В 1918 году рабочий контроль был введён в 31 губернии — на 87,4 % предприятий с числом работников свыше 200 человек. Что характерно, в положении оговаривались права предпринимателей.
Политика большевиков встретила ожесточённую критику как справа, так и слева. Особенно усердствовали анархисты. Так, анархо-синдикалистская газета «Голос труда» писала в ноябре 1917 года:
«…Раз мы определенно видим, что о соглашении с буржуазией не может быть и речи, что на рабочий контроль буржуазия ни за что не пойдет, — стало быть, надо понять и сказать себе также определенно: не контроль над производством хозяйских заводов, а прямой переход фабрик, заводов, рудников, копей, всех орудий производства и всех путей сообщения и передвижения в руки трудящихся». Осуществлявшийся большевиками контроль анархисты характеризовали как «рабоче-государственный контроль» и считали его «мерой запоздалой» и ненужной. Дескать, «для того, чтобы контролировать, нужно иметь, что контролировать». Анархисты предлагали вначале «социализировать» предприятия и потом уже вводить «общественно-трудовой контроль».
Надо сказать, что очень многие рабочие поддерживали идею немедленной социализации, причём именно в практическом плане. «Наиболее известным является факт социализации Черемховских копей в Сибири, — сообщает О. Игнатьева. — Анархо-синдикалистские резолюции были приняты съездом пищевиков и пекарей в Москве в 1918 г. В конце ноября 1917 г. в Петрограде идеи раздела предприятия нашли поддержку у значительной части рабочих завода «Красное знамя».
Решения о передаче управления в руки рабочих союза были приняты на ряде железных дорог: Московско-Виндавско-Рыбинской, Пермской и др. Это позволило «Голосу труда» не без основания заявить в январе 1918 г., что анархо-синдикалистский метод находит поддержку у трудящихся. 20 января 1918 г. в первом номере газеты петроградских анархо-коммунистов «Рабочее знамя» были приведены новые факты: в руки рабочих перешел пивоваренный завод «Бавария», завод парусиновых изделий Кебке, лесопильный завод» («Взгляды анархистов на проблемы экономического переустройства общества после Октябрьской революции»).
Сами большевики с социализацией и национализацией не торопились. Хотя последняя становилась уже элементарной государственной необходимостью. Летом 1917 года из «демократической» России началось стремительное «бегство капитала». Первыми дали дёру иностранные промышленники, весьма недовольные введением 8-часового рабочего дня и разрешением стачек. Сказывалось и ощущение нестабильности, неуверенности в завтрашнем дне. За иностранцами потянулись и предприниматели отечественные. Тогда мысли о национализации стали посещать министра торговли и промышленности Временного правительства Александра Коновалова. Сам он был предпринимателем и политиком совсем не левых взглядов (член ЦК партии прогрессистов). Министр-капиталист считал главной причиной, по которой надо бы национализировать некоторые предприятия, постоянные конфликты между рабочими и предпринимателями.
Большевики проводили национализацию выборочно. И в этом плане очень показательна история с заводом «АМО», который принадлежал Рябушинским. Ещё до Февральской революции они получили от правительства 11 млн рублей для производства автомобилей. Однако заказ этот так и не был выполнен, а после Октября фабриканты вообще убежали за границу, поручив дирекции закрыть завод. Советская власть предложила администрации 5 млн, для того чтобы предприятие продолжало функционировать. Она отказалась, вот тогда завод и был национализирован.
И лишь в июне 1918 года вышло распоряжение Совнаркома «О национализации крупнейших предприятий». Согласно ему государству надлежало отдать предприятия с капиталом от 300 тыс. рублей. Но даже и здесь оговаривалось, что национализированные предприятия отдаются в безвозмездное арендное пользование владельцам. Они получали возможность финансировать производство и иметь прибыль.
Потом, конечно, началось тотальное военно-коммунистическое наступление на частный капитал, а предприятия лишились самоуправления, попав под жёсткий государственный контроль. Здесь уже сказались обстоятельства Гражданской войны и сопутствовавшая ей радикализация. Однако на первых порах большевики вели довольно-таки умеренную политику, что опять-таки подрывает версию об их изначальном авторитаризме.
Петроград. Осень 1917 года. Фото Я. Штейнберга
Ярчайшим примером является конфликт вокруг позиции Григория Зиновьева и Льва Каменева, занятой ими в октябре 1917 года. Тогда они выступили против резолюции Владимира Ленина о вооружённом восстании и даже сообщили о грядущем событии в меньшевистской газете «Новая жизнь». Ленин отреагировал на это весьма жёстко, заявив о «предательстве». Поднимался даже вопрос об исключении «предателей», однако всё ограничилось запрещением выступать с официальными заявлениями. Этот «октябрьский эпизод» (именно так его охарактеризовал Ленин в своём «Политическом завещании») известен достаточно хорошо. Чуть менее известно о разногласиях накануне самого переворота.
Сформированный большевиками и левыми эсерами Военно-революционный комитет (ВРК) провёл огромную работу (в частности, взял под контроль петроградский гарнизон), создав базу для окончательного захвата власти. Но осуществлять его ЦК не спешил. Там преобладал своего рода «выжидательный» подход. Данную ситуацию Иосиф Сталин охарактеризовал 24 октября следующим образом:
«В рамках ВРК имеются два течения: 1) немедленное восстание, 2) сосредоточить вначале силы. ЦК РСДРП(б) присоединился ко 2-му».
Руководство партии склонялось к тому, что надо сначала созвать съезд Советов и оказать на его делегатов мощное давление, с тем чтобы заменить Временное правительство новым, революционным. Однако самих «временных» предполагалось свергнуть только после решения съезда. Тогда, по словам Льва Троцкого, вопрос о восстании превратится из «политического» в сугубо «полицейский».
Ленин был категорически против такой вот тактики. Сам он находился вне Смольного, куда его не пускали. Думается, руководство не хотело присутствия Ленина в штабе восстания, ведь он был против выбранной им тактики. 24 октября Ленин несколько раз присылал письма в Смольный с требованием пустить его туда. И каждый раз получал отказ. В конце концов он вспылил, воскликнув: «Я их не понимаю. Чего они боятся?».
Тогда Ленин решил действовать «поверх головы» ЦК и обратиться напрямую к низовым организациям. Он написал краткое, но энергичное воззвание к членам Петроградского комитета РСДРП(б). Начиналось оно так: «Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уж поистине, промедление в восстании смерти подобно. Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс». (К слову, во время обсуждения вопроса о Брестском мире Ленин, оставшись в меньшинстве, пригрозил ЦК, что обратится напрямую к партийным массам. И, очевидно, тогда многие вспомнили его воззвание к ПК.)
Красная гвардия завода «Вулкан»
Потом Ленин, махнув рукой на запрет ЦК, отправился в Смольный, надев парик и подвязав зубную повязку. Его появление сразу же изменило расстановку сил. Ну а поддержка Петроградского комитета решила всё дело. ВРК перешёл в наступление, а само восстание вступило в решающую фазу. Почему же Ильич столь торопился, выступая против «гибкого», «легитимистского» плана своих соратников?
«С 21 по 23 октября Ленин с удовлетворением наблюдал за успехами ВРК в борьбе с Петроградским военным округом за контроль над гарнизоном столицы, — пишет историк Александр Рабинович. — Однако в отличие от Троцкого он рассматривал эти победы не как постепенный процесс подрыва власти Временного правительства, который в случае успеха мог привести к относительно безболезненной передаче власти Советам на съезде Советов, а только как прелюдию к народному вооруженному восстанию. И каждый новый день лишь подтверждал его прежнее убеждение в том, что лучшей возможностью для создания правительства под руководством большевиков будет немедленный захват власти силой; он считал, что ожидание открытия съезда просто предоставит больше времени для подготовки сил и таит угрозу создания нерешительно настроенным съездом в лучшем случае примиренческого социалистического коалиционного правительства» («Большевики приходят к власти: Революция 1917 года в Петрограде»).
Действительно, Ленин сомневался в смелости и радикализме большинства делегатов. Они могли бы испугаться принять решение об устранении Временного правительства. Как и полагается настоящему политику, Ленин был хорошим психологом и отлично понимал самое главное. Одно дело, когда от тебя требуют включиться в борьбу за власть, а совсем другое, когда тебе её подносят «на блюдечке с голубой каёмочкой».
Не наблюдалось и особого радикализма в массах, поддержка которых могла бы потребоваться в момент проведения съезда и принятия им решения об устранении Временного правительства. Ещё 15 октября прошло заседание Петроградского комитета, на котором руководство большевиков ожидал неприятный сюрприз. Всего выступило 19 представителей районных организаций. Из них только 8 сообщили о боевом настроении масс. При этом 6 представителей отметили апатию масс, а 5 так и просто заявили, что у людей нет готовности выступить. Конечно, функционеры предприняли действия по мобилизации масс, но ясно, что за неделю коренной перелом был невозможен. Это подтверждается тем фактом, что 24 октября «не было организовано ни одной массовой демонстрации, как это происходило в феврале и июле, которые, как считалось, являются сигналом к началу последней битвы между левыми силами и правительством» («Большевики приходят к власти»).
Если бы съезд Советов дал слабину, если бы начались бесконечные прения и поиски компромиссов, то радикально-антибольшевистские элементы могли воспрянуть духом и активизироваться. А сил у них было вполне достаточно. В Петрограде на тот момент находились 1-й, 4-й и 14-й донские полки, а также 6-я сводная казачья артиллерийская батарея. (Не следует забывать и о 3-м конном корпусе генерала Петра Краснова, который находился вблизи Петрограда.) Есть данные о том, что 22 октября казаки готовили крупномасштабную военно-политическую акцию. Тогда планировался казачий крестный ход, приуроченный к 105-й годовщине освобождения Москвы от Наполеона. И совершать его казаки думали, как и всегда, с оружием. Показательно, что маршрут к Казанскому собору пролегал через Литейный мост, Выборгскую сторону и Васильевский остров. Казаки шли мимо вокзалов, телеграфа, телефонной станции и почтамта. Более того, маршрут проходил и мимо Смольного. Заметим, что первоначально намечался другой маршрут.
Власти запретили казачий ход, очевидно, опасаясь активизации совсем уж правых сил. (Керенский и Ко говорили о «правом большевизме».) И этот запрет вызвал радость Ленина: «Отмена демонстрации казаков есть гигантская победа! Ура! Наступайте изо всех сил, и мы победим вполне в несколько дней». 25 октября казаки отказались поддержать «временных» в самый ответственный момент, когда узнали о том, что пехотные части не поддержат правительство. Но ведь они могли бы и изменить своё решение в том случае, если бы съезд Советов занялся бессмысленной говорильней.
Ленин великолепно просчитал все риски и всё-таки настоял на том, чтобы вооружённое восстание произошло именно перед съездом. В этом выразилась его железная политическая воля. А руководство большевиков проявило способность поступаться своими амбициями и находить выход из острых конфликтных ситуаций. Этим оно выгодно отличалось от других партийных руководств.
Как уже отмечалось выше, Ленин вовсе не торопил Россию с осуществлением социалистических преобразований. Историк Анатолий Бутенко задался по этому поводу вполне резонным вопросом: «Почему сразу после апрельских партийных конференций Ленин заявляет, что не стоит за немедленное перерастание идущей буржуазной революции в социалистическую? Почему на подобное обвинение Л. Каменева он отвечает: «Это не верно. Я не только не рассчитываю на немедленное перерождение нашей революции в социалистическую, а прямо предостерегаю против этого, прямо заявляю в тезисе № 8: «Не «введение» социализма как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь (!) к контролю СРД (Совета рабочих депутатов. — А.Е.) за общественным производством и распределением продуктов» («Правда и ложь о революциях 1917 года»).
Комментируя октябрьскую победу, Ленин ничего не говорит о социалистической революции, хотя ему это часто приписывают. На самом деле сказано было так: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, совершилась». Или вот ещё цитата: «Партия пролетариата никоим образом не может задаться целью введения социализма в стране «мелкого» крестьянства» («Задачи пролетариата в нашей революции»).
Так что социалистическая реорганизация вовсе не ставилась Лениным на повестку дня. И структурные преобразования в промышленности начались с демократизации производства, с введения рабочего контроля (это к вопросу об изначальном авторитаризме большевиков и порушенных демократических альтернативах). 14 ноября ВЦИК и СНК утвердили «Положение о рабочем контроле», по которому фабрично-заводские комитеты получили право вмешиваться в хозяйственно-распорядительскую деятельность администрации. Фабзавкомам разрешили добиваться обеспечения своих предприятий денежными средствами, заказами, сырьём и топливом. Кроме того, они принимали участие в найме и увольнении работников. В 1918 году рабочий контроль был введён в 31 губернии — на 87,4 % предприятий с числом работников свыше 200 человек. Что характерно, в положении оговаривались права предпринимателей.
Политика большевиков встретила ожесточённую критику как справа, так и слева. Особенно усердствовали анархисты. Так, анархо-синдикалистская газета «Голос труда» писала в ноябре 1917 года:
«…Раз мы определенно видим, что о соглашении с буржуазией не может быть и речи, что на рабочий контроль буржуазия ни за что не пойдет, — стало быть, надо понять и сказать себе также определенно: не контроль над производством хозяйских заводов, а прямой переход фабрик, заводов, рудников, копей, всех орудий производства и всех путей сообщения и передвижения в руки трудящихся». Осуществлявшийся большевиками контроль анархисты характеризовали как «рабоче-государственный контроль» и считали его «мерой запоздалой» и ненужной. Дескать, «для того, чтобы контролировать, нужно иметь, что контролировать». Анархисты предлагали вначале «социализировать» предприятия и потом уже вводить «общественно-трудовой контроль».
Надо сказать, что очень многие рабочие поддерживали идею немедленной социализации, причём именно в практическом плане. «Наиболее известным является факт социализации Черемховских копей в Сибири, — сообщает О. Игнатьева. — Анархо-синдикалистские резолюции были приняты съездом пищевиков и пекарей в Москве в 1918 г. В конце ноября 1917 г. в Петрограде идеи раздела предприятия нашли поддержку у значительной части рабочих завода «Красное знамя».
Решения о передаче управления в руки рабочих союза были приняты на ряде железных дорог: Московско-Виндавско-Рыбинской, Пермской и др. Это позволило «Голосу труда» не без основания заявить в январе 1918 г., что анархо-синдикалистский метод находит поддержку у трудящихся. 20 января 1918 г. в первом номере газеты петроградских анархо-коммунистов «Рабочее знамя» были приведены новые факты: в руки рабочих перешел пивоваренный завод «Бавария», завод парусиновых изделий Кебке, лесопильный завод» («Взгляды анархистов на проблемы экономического переустройства общества после Октябрьской революции»).
Сами большевики с социализацией и национализацией не торопились. Хотя последняя становилась уже элементарной государственной необходимостью. Летом 1917 года из «демократической» России началось стремительное «бегство капитала». Первыми дали дёру иностранные промышленники, весьма недовольные введением 8-часового рабочего дня и разрешением стачек. Сказывалось и ощущение нестабильности, неуверенности в завтрашнем дне. За иностранцами потянулись и предприниматели отечественные. Тогда мысли о национализации стали посещать министра торговли и промышленности Временного правительства Александра Коновалова. Сам он был предпринимателем и политиком совсем не левых взглядов (член ЦК партии прогрессистов). Министр-капиталист считал главной причиной, по которой надо бы национализировать некоторые предприятия, постоянные конфликты между рабочими и предпринимателями.
Большевики проводили национализацию выборочно. И в этом плане очень показательна история с заводом «АМО», который принадлежал Рябушинским. Ещё до Февральской революции они получили от правительства 11 млн рублей для производства автомобилей. Однако заказ этот так и не был выполнен, а после Октября фабриканты вообще убежали за границу, поручив дирекции закрыть завод. Советская власть предложила администрации 5 млн, для того чтобы предприятие продолжало функционировать. Она отказалась, вот тогда завод и был национализирован.
И лишь в июне 1918 года вышло распоряжение Совнаркома «О национализации крупнейших предприятий». Согласно ему государству надлежало отдать предприятия с капиталом от 300 тыс. рублей. Но даже и здесь оговаривалось, что национализированные предприятия отдаются в безвозмездное арендное пользование владельцам. Они получали возможность финансировать производство и иметь прибыль.
Потом, конечно, началось тотальное военно-коммунистическое наступление на частный капитал, а предприятия лишились самоуправления, попав под жёсткий государственный контроль. Здесь уже сказались обстоятельства Гражданской войны и сопутствовавшая ей радикализация. Однако на первых порах большевики вели довольно-таки умеренную политику, что опять-таки подрывает версию об их изначальном авторитаризме.
Информация