Два Фёдора
Эти два Фёдора, о которых пойдёт речь, не были знакомы друг с другом. Я объединила их лишь в своём рассказе. Ведь оба они, ещё мальчишки во время Великой Отечественной войны, делали общее дело ― помогали изо всех своих детских сил приблизить нашу Победу.Федя Толстолобов
Федя Толстолобов бежал из села Александровка в село Апухтино (оба села - в Тербунском районе Липецкой области). К его ногам будто бы привязали гири, по лицу холодными струйками стекал пот. Но Федя бежал и бежал вперёд. В голенище его сапога лежало письмо для знакомой мальчику тёти Вари. Она жила в Апухтино, в доме за зелёным забором. Федя уже несколько раз бывал там, и тётя Катя угощала его малиной, что росла у этого самого забора. Сейчас в Апухтино, как и в Александровке, хозяйничают фашисты. К дому надо подобраться незаметно, отогнуть угловую доску, положить в ямку по ней письмо, присыпать землёй и тихонько уйти.
Федя услышал приближающийся лай. Значит, фашисты всё-таки увидели, как мама отдала ему письмо. А может, и не увидели сами, но прознали другим способом ― в любом случае размышлять об этом было некогда.
Федя не знал, что о связи с партизанами его мамы, Степаниды Егоровны, узнал полицай. И действительно выследил, как она передала Феде письмо, но не успел схватить мальчишку, а только его маму. Избил её прикладом автомата и отвёл к фашистам на допрос. А сам отправился «исправлять оплошность» - разыскивать Федю. Но понимая, что может не догнать пацана, прихватил с собой обученную немецкую овчарку.
...Лай приближался. А в письме, что лежало в голенище, - важное известие для партизан, с которыми держит связь тётя Варя...
С каждым ударом сердца у Феди оставалось всё меньше сил. Но он бежал и бежал, оставляя на тонком (дело было в самом конце ноября) снегу предательскую цепочку следов. Куда бы Федя ни повернул, как бы быстро не бежал ― овчарка найдёт.
“Река близко! - вдруг подумал Федя. - Надо утопить след!»
И, обрадованный этой мыслью, добежал до берега и остановился. Река уже почти замёрзла, но вдоль берега тянулась неширокая полоса тёмной, стылой воды. Последние дни ноября, холодно, уже выпал снег. А мальчишка ― мокрый от пота, это же верная пневмония, если не смерть. Но в голенище его сапога лежало письмо, которое надо было обязательно доставить. На невидимые весы с одной стороны упало своё собственное здоровье и жизнь, с другой ― важное поручение, приближающее Победу. Весы не колебались ― одна чаша моментально пошла вниз.
Федя достал письмо, зажал в руке драгоценный пакет и шагнул в воду. Сначала он не почувствовал холода. Но стала намокать одежда, вода добралась до плеч, руки онемели. «Иди! - приказал себе мальчишка». И пошёл вдоль берега к обледенелым камышам.
...Может быть, теперь, со стороны, по истечению стольких лет, сложится мнение, что пацан спасал только свою жизнь. Но я точно знаю: это не так. Не об этом он думал в первую голову, не об этом.
...Лай раздался совсем близко. «Пора!» Мальчик зашёл в самые камыши, набрал воздуха и нырнул. Только над водой, спрятанный камышами и пожухлой водяной травой, остался маленький, но такой важный конверт.
Пёс и человек заметались по берегу. Собака потеряла след, который ушёл в реку, скулила и сновала туда-сюда. Полицай, видя такое её поведение, понял, в чём дело. Может быть, была бы река поуже, он решил бы, что мальчишка через неё уже перебрался. А может, будь он посмекалистеее, пустил бы вплавь собаку до кромки льда, чтобы там, на замёрзшем слое реки, поискать свежие следы. Но преследователь, видимо, решил, что мальчишка со страху помутился разумом, бросился в речку и утонул. Поэтому он громко выругался, развернулся и направился назад, в деревню.
...Еле живой дошёл Федя до дома тёти Вари. Ему повезло ― около этого дома не было фашистов. Тётя Варя спрятался мальчика у себя ― вернуться домой он уже, конечно, не мог: впал в беспамятство. Чудом остался жив Федя. Воспаление лёгких (хотя диагноз-то никто не ставил), обморозил он и руки-ноги. Много дней лежал в горячке, но каким-то чудом остался жив и даже встал на ноги. И пока болел, не знал, что через несколько дней после этого страшного дня ― 6 декабря 1941 года у села Апухтино Тебрунского района разгорелся жестокий бой. Наша армия вместе с партизанами выбила немцев из села. Этим налётом началась Елецкая наступательная операция.
Федя вернулся домой. Там было пусто ― Степаниду Егоровну казнили фашисты. Но конверт, очень важный, как выяснилось позже, конверт, был доставлен вовремя. Он не пострадал.
Страшные испытания не прошли даром. Фёдор Игнатьевич (на фото он - первый слева) прожил не очень долгую жизнь. Много лет лечил почки, которые безнадёжно застудил в стылой реке. Работал комбайнёром в родном селе и Тербунах, трудился на Новолипецком комбинате. И ни разу, даже в самую сильную жару, не искупался в реке.
Федя Колчеев
Фёдор Иванович Колчеев умер не так давно, он дожил до глубокой старости. Последние годы провёл в Липецке, у своих детей. А эта история произошла в селе Екатериновка Елецкого района. И тоже зимой 1941 года. Вообще, большинство историй мальчишек и девчонок Липецкой области произошли именно в это время или — в 1943 году. Дело в том, что полностью территория нынешнего Липецкого региона не была оккупирована, только несколько районов (Воловский, Тербунский, Елецкий, Становлянский, Измалковский, Долгоруковский). Первый раз фронт начал приближаться к Липецку осенью 1941 года, когда фашисты рвались к Ельцу и смогли его захватить в начале декабря, но ненадолго (хотя и за это время немцы устроили кровавые расправы и разрушения).
Второй раз оккупация случилась летом 1942 года, когда фашисты наступали в Воронежском направлении. Они заняли часть Воловского и Тербунского районов, и на этот раз — на семь месяцев. Окончательно прогнали извергов в январе 1943 года. Но вернёмся к тому далёкому дню 1941 года, в Екатериновку...
…Когда в окно тихо постучали, мама охнула, разглядев в зимней полутьме незнакомцев. И пошла открывать.
– Иван? Коля? – ахнула мама, узнав в незнакомцах своих бывших соседей – братьев Астаповых.
- Тс-с! – зашептал Иван. – Мы в отряде партизан. Пусти на ночь, Прасковья. На рассвете уйдём. Сыну накажи про нас никому не сказывать. От мальчишек-то не утаиться – всё-всё увидят, каждую крошечку…
А сын, двенадцатилетний Федя Колчеев, сидел в это время в другой комнате и беззвучно плакал, услышав слова дяди Вани. Не мог он «всё-всё увидеть, каждую крошечку», потому как ещё летом почти ослеп — видел очень плохо, хотя кое-как читал. Но плакал мальчик не только из-за своей болезни, но ещё и оттого, что очень хотел хоть чем-нибудь помочь пришедшим партизанам, и чувствовал своё бессилие.
Гости вскоре уснули, мама тоже. А Федя всё не спал. Плакать он перестал – что толку в слезах! Почти на ощупь добрался до сундука, в котором мама хранила одежду, нитки и иголки. Нашёл свою новую рубашку – узнал её по крупным круглым пуговицам. Достал ножницы, больно укололся об иголки, обрадовался – уже с вдетыми нитками! Дело в том, что мама всегда заранее вдевала в иглы длинные нитки. Во-первых. В горячий момент, когда потребуется что-то быстро зашить, не надо тратить драгоценное время или зажигать свечу, если дело вечером. А во-вторых, Федя с ранних лет мечтал стать портным. И хоть теперь шить возможности почти не имел, но за иголки часто брался, пытаясь что-нибудь смастерить.
Свою рубашку Федя сложил пополам и разрезал, каждую половину уменьшил ещё вдвое, потом ещё. В темноте он ощупывал ткань, складывал квадраты, чтобы получилось ровно, отмерял их по ему одному известным приметам. И… принялся шить кисеты для партизан.
Свечу зажигать не стал, чтобы не разбудить маму и гостей. Да и жаль было тратить драгоценный огарок — они и так в доме были наперечёт.
Скоро пальцы распухли, исколотые иглой. Часто на Федю, словно ледяная волна, накатывал страх: ну, как не успеет, плохо сошьёт, не хватит нитки, а новую вдеть не сумеет? Но накатывал — и отпускал.
…Едва рассвело, братья Астаповы стали собираться в путь. Мать налила им горячих щей. И едва не вскрикнула, увидев на столе три кисета. Сшиты они были нитками разных цветов – Федя не мог этого увидеть. На одном кисете красовалась крупная круглая пуговица.
- Вот это парень! – присвистнул Иван. – А говорила, что почти слепой! Смотри, какую красоту за ночь сшил! Вот уж правду говорят, что видеть надо не глазами, а сердцем. Ну-ка, Федька, выходи из комнаты, я солдатское спасибо скажу!
Но Федька не вышел — он крепко спал. И хотя лицо его было очень усталым, но очень спокойным и умиротворённым.
Информация