Крым народного единства
Настроения российских элит похожи на реакцию населения страны в целом
Присоединение Крыма стало поворотным событием для российского политического истеблишмента. Падение популярности власти, которое продолжалось на протяжении четырех-пяти лет, удалось остановить. В апреле-мае 2014-го рейтинг президента Владимира Путина взлетел и на полтора года застыл на уровне 86–89 процентов.
Улучшились настроения рядовых граждан, оценки работы всех государственных институтов. Выросла уверенность, что Россия вновь становится великой державой – впервые после распада Советского Союза. Но уже к декабрю 2014-го оценки экономической ситуации и надежды на будущее сильно просели на фоне резкого снижения цен на нефть и падающего курса рубля. Однако к весне 2015 года они практически вернулись на додекабрьский уровень. Только к концу лета беспокойство вновь начало медленно нарастать. Все это довольно отчетливо показывают опросы общественного мнения. А что же российские элиты, как они воспринимают происходящее, чего можно ожидать от них в близком будущем и в перспективе?
“ Задачу обеспечить величие России поддерживало большинство представителей элит, в том числе критически настроенных по отношению к власти ”
Единого мнения о том, можно ли говорить об «элитах» применительно к российской ситуации, и о том, кого к ним относить, среди исследователей нет. Ведущие отечественные социологи Ю. Левада, Л. Гудков, Б. Дубин в середине 2000-х годов писали о «позиционных» или «эрзац-элитах», указывая, что место человека в российской иерархии определяется не его достижениями, а лояльностью к вышестоящей власти и назначением «сверху». Тем не менее в рабочем порядке за «элиту» принимали совокупность авторитетных и влиятельных лиц, которые занимают должности в органах власти, принимают и обеспечивают политические решения, влияют на этот процесс благодаря положению в системе управления или популярности в различных общественных группах.
На определяющую роль административного ресурса при формировании российской правящей верхушки указывает и политолог Н. Петров, предпочитая говорить о «номенклатуре», а не об «элитах». Его коллега С. Кордонский, отмечая сильную зависимость российского общества от государственного перераспределения, предлагает говорить о сословиях, среди которых привилегированное положение занимают государственные служащие, «служивое сословие» или «власть» (около 5% населения или 7,7 млн человек). Верхушка этого сословия – «начальники» или «первые лица» – насчитывает около 0,26 процента населения (примерно 400 тысяч человек). Социолог О. Крыштановская относит к элите всего около тысячи человек или 0,08 процента населения, к более широкой категории «политического класса» – около 0,2 процента. Политолог М. Афанасьев, напротив, пишет об «элите развития» и относит к ней бльшую часть «среднего класса» (то есть 10–15% населения).
Существует несколько подходов к структурированию элит. Наиболее простой – отраслевой, когда элита делится на политическую, экономическую, военную и прочие подгруппы. При этом можно выделять сколь угодно малые группы, если того требует анализ. Другой подход подразумевает функциональное деление элиты на «администраторов», «идеологов», «законодателей», «международников» и пр. Еще одним вариантом структурирования элитного пространства является выделение групп на основе устойчивых бизнес-, родственных, карьерных и иных связей. Это так называемая клановая конструкция или модель «кремлевских башен». Для исследования подвижек в ближайшем окружении Владимира Путина используется модель «политбюро», предложенная О. Крыштановской и разработанная политтехнологом Е. Минченко и его коллегами. Согласно этому подходу верхушка элиты включает несколько десятков человек, в том числе самое близкое окружение президента (несколько высших чиновников, руководителей госкорпораций и крупных бизнесменов), а также юридическо-силовой, политический, бизнес- и технократический блоки, лидеров парламентской оппозиции и некоторых губернаторов. Для эмпирического исследования мнений и настроений представителей элиты, в которое по понятным причинам не попадают наиболее влиятельные фигуры, обычно включают представителей следующих категорий: чиновников (федеральных и региональных), военных, представителей спецслужб, полиции и прокуратуры, судей и известных адвокатов, топ-менеджеров и директоров предприятий, священнослужителей, известных журналистов, ученых и экспертов.
Большинство исследователей сходятся в том, что в российской правящей верхушке ключевые позиции занимают силовики. На это среди первых указала Крыштановская, отмечая большую долю выходцев из спецслужб в ближайшем окружении Владимира Путина и массовое привлечение военных на государственную службу. Н. Петров подчеркивает, что «внутренние корпоративные правила и нормы, действовавшие в специфической, силовой части государственной машины» (в том числе подозрительность к внешнему миру, активным общественным группам и пр.), постепенно становятся характерными для российской власти в целом. По мнению Л. Гудкова, силовые структуры, оставшиеся от советского режима, сегодня сами являются держателями власти. Избавившись от контролирующих партийных органов и подчинив парламент исполнительной власти, они получили неограниченные возможности для обеспечения своих частных, кланово-групповых интересов. Еще более важно, что именно отсутствие горизонтальной (через другие ветви власти) и вертикальной (через независимые СМИ и общественные организации) подотчетности исполнительной власти блокирует возможность стратегического развития страны. Единственное, на что способна власть в такой композиции, – воспроизводство самой себя и удержание статус-кво. Этот вывод, сделанный на материалах исследования элит 2006 года, и ныне не потерял актуальности.
О. Крыштановская также отмечает, что при Владимире Путине центр принятия стратегических решений сместился из «экономического блока», где он находился в годы президентства Бориса Ельцина, в «силовой». Таким образом, она и ряд других исследователей заключают, что экономическая элита сегодня занимает скорее подчиненное место в иерархии, обслуживая функционирование государственного аппарата. Ее представители потеряли решающие позиции, которые имели в 90-е годы, уступив их силовикам. Очень редко исследователи, рассматривая российские элиты, уделяют внимание обществу, гражданским и протестным лидерам. Это можно объяснить тем, что при рекрутировании элиты практически не происходит обмен между обществом и политической системой, гражданские и протестные лидеры находятся на ее периферии или даже за пределами (отсюда и пресловутое понятие «несистемная оппозиция»). Интересно, однако, что именно на таких общественных площадках, как «Комитет гражданских инициатив» А. Кудрина, «Открытая Россия» М. Ходорковского, «Фонд борьбы с коррупцией» А. Навального или «Круглый стол 12 декабря», делаются сегодня попытки выработать альтернативные сценарии общественного развития.
Наконец, стоит отметить такую характерную черту российской элиты, как схожесть настроений и установок ее представителей с мнением населения в целом. На эту черту неоднократно указывали разные исследователи. Так, С. Тарусин, обобщая результаты элитного опроса 2007 года, писал, что представители элиты «проявляют те же тенденции, что и общество в целом». Еще раньше социологи Левада-центра на материалах исследования 2006 года пришли к похожим выводам, объясняя это тем, что слабая дифференцированность российской элиты, «негативный отбор», то есть рекрутирование «наверх» по соображениям лояльности, а не компетентности и достижений, снижает общий уровень элит до «среднего».
Достоверных данных о настроении элит мало, так как эта сфера очень закрыта. Последние известные автору этих строк количественные опросы представителей российской элиты проводились в начале периода президентства Дмитрия Медведева. Поэтому судить о настроениях элит можно лишь по косвенным данным: публичным высказываниям официальных лиц, глубинным исследовательским интервью с чиновниками и экспертами, а также путем экстраполяции результатов ранее проведенных опросов на нынешнюю ситуацию.
Пустые разговоры о либерализации
Один из последних доступных опросов представителей элиты был проведен компанией «Никколо-М» в 2008-м. По результатам исследования М. Афанасьев выделял несколько точек элитного консенсуса: государственные инвестиции в человеческий капитал, политическая конкуренция, разделение властей, либерализация партийной системы, выбор в той или иной форме глав регионов, а не их назначение, развитие самостоятельности местного самоуправления. Все это позволило социологу заключить, что российские элиты почти наполовину «либерально настроены». Единственной группой, которая хотела дальнейшего ужесточения политики, были представители спецслужб. Большинство опрошенных, напротив, считали, что мероприятия по укреплению вертикали власти не смогли повысить эффективность управления и силовики неспособны выдвинуть «консолидирующую идею».
Как же объяснить, что сейчас практически ни один из обозначенных пунктов не был реализован? Вероятно, можно говорить о готовности элит поддержать любую доминирующую идеологию (напомним, что именно в начале 2008-го прозвучали слова Дмитрия Медведева о том, что «свобода лучше несвободы»). Другой опрос, проведенный годом позже, обнаружил поддержку элитами курса на «суверенную демократию», притом что значительная часть опрошенных, по их собственному признанию, лишь смутно понимала, что подразумевается под этим понятием. Говоря словами из советского анекдота, российская элита готова «колебаться вместе с линией партии». Рассуждения о разделении властей, либерализации, политической конкуренции на поверку оказываются для элит пустыми формулами, лишенными содержания.
Однако во время президентства Дмитрия Медведева небольшая часть элит все же объединилась вокруг Института современного развития (ИНСОР) и разработки концепции долгосрочного социально-экономического развития России «Стратегия-2020», сделав ставку на постепенную либерализацию российского режима. При этом большая их часть поддержала медведевскую либерализацию только на словах. То, что М. Афанасьев принял за либерализм элит, видимо, являлось самыми общими предпочтениями спокойного и расслабленного существования – надеждой на избавление от жесткой «вертикали власти».
Если такие надежды и бытовали в конце 2000-х годов, им не суждено было сбыться. Сегодня правозащитники, которые по характеру своей работы взаимодействуют с госслужащими, да и сами чиновники регулярно заявляют нам в интервью, что они «запуганы» прокуратурой, профильными комитетами, спецслужбами, вышестоящим начальством: «Боятся и все тут!». Вероятно, нынешние кампании по разоблачению коррупции в российских регионах, среди мэров и губернаторов можно воспринимать как средство поддержания элит в постоянном напряжении. Это не добавляет любви к федеральному центру. Но приходится заключить, что силовики смогли навязать свою повестку дня элитам против их воли, несмотря на то, что находились в меньшинстве. В элитах не нашлось группы, сопоставимой по организованности и влиянию с силовиками. Вряд ли такая сила существует сегодня.
Несостоявшийся раскол
Часто говорится, что возвращение Владимира Путина на пост президента в 2012 году, а вместе с ним и новое возвышение силовиков стали результатом «арабской весны» и падения авторитарных режимов в североафриканских странах (Бен Али в Тунисе, Мубарака в Египте, Каддафи в Ливии). Реальная и вымышленная роль западных стран в этих событиях, поведение местных элит, часть которых перешла на сторону протестующих, должны были сильно встревожить российскую правящую верхушку, ведь в итоге новые правительства арабских стран во многом составили прежние чиновники и военные, вовремя «изменившие» авторитарным лидерам. Заметим, что похожие процессы были характерны для «цветных революций» середины 2000-х и для евромайдана в Киеве. И всякий раз – в начале 2000-х, в 2011 и 2014-м – борьба граждан за новые свободы в других странах провоцировала российское руководство на ужесточение давления на общество. Сначала «цветные революции» вызвали первые гонения на иностранные фонды и некоммерческие организации, организацию прокремлевских молодежных движений. Затем события «арабской весны» и протесты в самой России привели к возвращению Владимира Путина на пост президента и проведению политики по усмирению общества. Евромайдан стал поводом не только к присоединению Крыма и поддержке Россией ополченцев Донбасса, но и к новому витку давления власти на общество (массированной пропаганде на телевидении, закрытию ряда независимых СМИ, новому этапу кампании поиска иностранных агентов, созданию прокремлевского движения «Антимайдан»).
Возвращение Владимира Путина в Кремль проходило на фоне постепенного накопления общественного недовольства властью, вызванного спадом в экономике. Серия политических скандалов и «рокировка» Владимира Путина и Дмитрия Медведева спровоцировали протестное голосование. По результатам выборов 2011 года количество мест, которое получила «Единая Россия», сократилось с 315 до 238. Остальные партии увеличили число мандатов. Результаты голосования вызвали ожесточенные споры внутри «Справедливой России», и часть ее депутатов присоединилась к протесту в надежде увеличить свой политический капитал. На первых протестных акциях можно было видеть некоторых олигархов и чиновников, не говоря уже об известных писателях и журналистах. Многим показалось, что российская элита раскололась.
Однако власть быстро подавила протестное движение, чем послала населению и элитам сигнал о том, что альтернативы нет. Внутри мятежной «Справедливой России» была восстановлена дисциплина, депутаты Г. Гудков и И. Пономарев лишились мест в Государственной думе. Некоторые известные блоггеры и политические активисты вынуждены были уехать за границу, чтобы избежать уголовного преследования (позже вслед за ними потянулись сотни представителей «креативного класса», потерявшие надежду на демократические изменения в стране). Элиты, сочувствовавшие лозунгам протестного движения или надеявшиеся заработать на этом дополнительный политический капитал, получили хороший урок и прививку на будущее. Однако вернуть утраченную поддержку населения и элит российский режим смог лишь после присоединения Крыма.
«Маленькая победоносная война» должна была резко повысить самооценку армии и спецслужб, которые смогли быстро и бескровно осуществить операцию, а вместе с тем гарантировать их лояльность режиму. В глазах большинства населения и части элит присоединение Крыма свидетельствовало о восстановлении великодержавной роли страны на международной арене. Напомним, что по результатам опроса представителей элит в 2006-м задачу обеспечить «величие России» поддерживало большинство, в том числе критически настроенных по отношению к власти. Элиты и население сходились в том, что если какая-то идея и может объединить страну, то это «возвращение России статуса великой державы». И можно сказать, что после присоединения Крыма в течение нескольких месяцев действительно наблюдалось единение власти и населения. Чувство удовлетворения и собственной значимости читалось в глазах представителей элиты, собравшихся 18 марта 2014 года в Большом Кремлевском дворце на церемонию подписания соглашения о вхождении Крыма и Севастополя в состав Российской Федерации. Позже похожие эмоции приходилось не раз видеть на лицах обычных людей, обсуждавших произошедшее в фокус-группах.
Конечно, среди представителей элиты были недовольные присоединением Крыма – прежде всего среди тех, кто мог оценить последующую реакцию мирового сообщества. Так, в кулуарах одной международной конференции автору довелось слышать, как российский чиновник ворчал по поводу того, насколько поспешно и неаккуратно проведен референдум в Крыму. Важно, однако, другое: от представителей власти и приближенных к ней элит на протяжении длительного времени не было слышно ни единого публичного слова критики. В вопросе присоединения огромная бюрократическая машина государства сработала как единый механизм, начиная от военной спецоперации и до выделения дополнительного финансирования и отстраивания социальной инфраструктуры на полуострове.
Свою роль в поддержании единства мнений наверняка сыграла профилактика разногласий внутри правительства (вспомним увольнения А. Кудрина с поста министра финансов и С. Белякова с поста замминистра экономического развития после выражения ими публичного несогласия с принятыми решениями), однако довольно эффективные действия в отношении интеграции Крыма в состав России говорят о высокой доле внутреннего согласия элит с принятым решением.
Антизападные настроения характерны не только для силовиков и высшего руководства страны (правда, вряд ли это свойственно их детям, проживающим на Западе). Такие настроения довольно плотно пронизывают нижние эшелоны элит. В одном из исследовательских интервью российский чиновник рассказывал, что среди его коллег европейских термин «конкурент» звучит уже много лет: «Настрой такой, что если они хоть в чем-то продвинулись – это плохо и если европейцы что-то делают, то они что-то задумывают против России». Другие характерные упреки в адрес Запада, которые приходится слышать от публичных персон, сводятся к следующему: «Они постоянно нас чему-то учат», «Не хотят разговаривать с нами на равных», «Не уважают наши законные интересы».
После присоединения Крыма и последовавшей войны санкций эти настроения выплеснулись наружу. Одним из первых на это указал Б. Дубин: «С огромным облегчением все расстались с представлениями о Западе, это произошло отчасти с Владимиром Путиным, отчасти с группами, которые стоят за ним, отчасти с российскими элитами... но в еще большей степени это характерно для массы». Наконец можно было не притворяться и стать самим собой. То, что раньше считалось неприлично говорить вслух, теперь стало можно и даже правильно заявлять публично. Необходимость жить в многополярном мире, учитывать мнение партнеров, признавать свою отсталость по многим позициям доставляла ощутимое неудобство, а представителям российской элиты – даже в большей степени, чем обычному человеку. Теперь эти напряжения оказались сняты самым примитивным способом.
Серия интервью с российскими чиновниками, журналистами и экспертами о проблемах взаимоотношений России и Европы, проведенных в этом году, позволяет предположить: главный конфликт по поводу различия в ценностях заключается вовсе не в разных взглядах на права сексуальных меньшинств и пр. (хотя значительная часть российской элиты, как и большинство населения, наверняка искренна в своей гомофобии). Конфликт возникает в том случае, когда западные страны начинают вести разговор о ценностях напрямую с российским населением, с отдельными его группами поверх чиновничьих голов. Власть раздражается не столько фактом существования другого мнения, сколько покушением на то, что она считает своим монопольным правом. Похоже, описанный подход справедлив и применительно к международным отношениям: на территориях, которые российская власть считает зоной своих «жизненно важных интересов» (например в республиках бывшего СССР), она не готова терпеть никакого другого влияния.
Необходимо уточнить, что антиамериканизм элиты не только игра на настроениях большинства. Такие настроения присущи верхушке российской власти, которая подвержена тем же страхам, мифам и комплексам, что и население в целом. Многие из них – результат травматического распада Советского Союза и фантомные боли по поводу утраченного статуса «великой державы». Сегодня публичное выражение антиамериканизма и поддержка присоединения Крыма представителями элит приобретают свойство ритуала подтверждения лояльности политическому режиму. Те, кто против Крыма и за улучшение отношений с Западом, – чужие. Кто за Крым и подчеркивает свой антиамериканизм – свои.
Продолжающееся противостояние с Западом, информационные войны, поддержка республик Донбасса придает дополнительную легитимность силовикам в политической системе, а также оправдывает применение ими чрезвычайных мер. Так, противостояние с внешним противником подразумевает поиски внутренних врагов: всевозможных «иностранных агентов», «национал-предателей», «пятой колонны».
Несистемный раскол
Отдельно нужно сказать о том, как повлияло присоединение Крыма на состояние несистемной оппозиции, никак не вписанной в систему управления. В крупных городах, прежде всего в Москве и Санкт-Петербурге, ядро протестного движения было сформировано представителями свободных профессий, в него входили многие, кого можно отнести к творческой элите. После массовых акций 2011–2012 годов ядро протестного движения увеличилось до нескольких тысяч человек. В то же время неспособность выработать альтернативную политическую повестку, привлекательную для широких слоев, и серия пропагандистских кампаний со стороны власти по дискредитации протестов привели к тому, что несистемные лидеры и ядро их сторонников оказались изолированными от общей массы населения. Важно понимать, что гражданские и оппозиционные лидеры лишь обеспечили мирные формы протестных действий. Вывели людей сначала на избирательные участки, а затем на улицы крупных городов не политики, а общее недовольство по крайней мере трети населения страны действиями властей (именно об этом свидетельствовали сильно упавшие в конце 2011-го рейтинги). Настроения значительной части граждан и оппозиционных политических сил совпали случайно и лишь на короткое время, после чего вновь разошлись.
Главный результат присоединения Крыма для протестной публики заключается в том, что этот шаг резко повысил авторитет власти в глазах населения. Мониторинг общественного мнения показывает, что рейтинги власти являются лучшим критерием вероятности массовых выступлений, чем вопросы о готовности людей протестовать. И пока рейтинги остаются высокими (иными словами, доля людей, отрицательно настроенных к власти, мала), возможны лишь отдельные разрозненные акции. Без большого недовольства властью массовых протестов не будет, на какие бы ухищрения ни шли оппозиционные лидеры.
Крымская операция и война на Украине стали действенным инструментом, с помощью которого власть смогла расколоть протестное ядро изнутри. От него отделились не только лимоновцы и националисты различного толка. Размежевание на «ватников» и «пятую колонну» прошло внутри демократически и либерально настроенной общественности, как и внутри творческой элиты. Основной эффект этого раскола состоит в том, что он на какое-то время парализовал возможность солидарности протестных лидеров с основными массами населения. Только сейчас интенсивность этой неприязни начинает спадать.
Возвращаясь к вопросу о рейтингах власти, рискну предположить, что они гипнотически воздействуют на элиты (как протестные, так и лояльные). Элиты лучше рядовых граждан осведомлены и разбираются в происходящих событиях. Они относятся к тем семи-восьми процентам населения, которые потребляют информацию из большинства доступных источников. Поэтому сообщения о колебании рейтингов если и могут на кого-то повлиять, то именно на элиты – подавляющему большинству населения это просто неинтересно.
Трудно представить, какое количество ожесточенных упреков приходится выслушивать сотрудникам Левада-центра от представителей «либеральной общественности» по поводу того, что регулярными публикациями рейтингов он «поддерживает путинский режим» и «деморализует приличную публику». Можно поэтому предположить, что если одну часть российских элит высокий «посткрымский» рейтинг «деморализует», то другую он должен сплачивать. И пока президента поддерживает подавляющее большинство населения, элиты вряд ли отважатся на мятеж. Смелее их сделает только сильное снижение рейтингов. Однако сегодня протестные лидеры и активисты не представляют для политической системы серьезной угрозы.
К экономике – без паники
Экономический кризис и санкции Запада должны подрывать лояльность элит руководству страны, но лишь в длительной перспективе. Для части представителей российской верхушки угроза личных санкций становится помехой бизнесу, которым не хочется жертвовать. Но противоречить генеральной линии никто не рискует. С другой стороны, для части элит санкции обернулись дополнительными возможностями получения прибыли.
Одним из источников информации о настроениях элит являются публичные высказывания ключевых министров (например во время Петербургского экономического форума), дополненные отдельными исследовательскими интервью с чиновниками. Из этого складывается впечатление, что «технократы» в правительстве и представители экономической элиты (руководители различных фондов, банков и пр.) в целом адекватно оценивают ситуацию, говорят о негативных последствиях санкций. Может быть, они могли бы предложить более смелую программу по выходу из кризиса, но ограничены решениями высшего политического руководства.
Основной их смысл заключается в поддержании социальной стабильности, обеспечении геополитических амбиций и желании как можно дольше сохранять в своих руках всю полноту власти. Поэтому постоянно кажется, что многие экономические решения принимаются с некоторым запаздыванием, когда откладывать уже нельзя, что свидетельствует как о неэффективности политической системы (так как невозможно действовать быстро и с максимальной отдачей), так и о готовности режима приспосабливаться к меняющейся конъюнктуре. Поэтому приходится принимать некоторые рекомендации специалистов экономического блока, что отнюдь не подразумевает готовности к демократическим реформам. Все это позволяет сделать вывод, что запас прочности у российской политической системы есть.
Настроения «технократов» можно сравнить с настроениями буржуазных спецов в раннем советском правительстве. Это некая смесь обреченности, осознания собственного бессилия изменить генеральную линию и готовности делать свое дело с целью «минимизировать риски», то есть настроения «наемных специалистов» на службе государства. При этом за свои услуги они получают заработную плату «на рыночном уровне», что помогает справиться с возникающими напряжениями. Настроения «технократов» важно учитывать, но нужно отдавать себе отчет, что принятие ключевых решений принадлежит другим людям.
Если оставить за скобками самую верхушку элиты, можно представить настроения этого слоя при помощи результатов опросов общественного мнения (при понимании приблизительности такой оценки). В выборке Левада-центра можно выделить группу «руководителей», в которую входят как менеджеры, так и директора и выше. Это одна из наиболее благополучных и обеспеченных групп, а в информационном плане – из самых продвинутых. «Руководители» примерно вдвое чаще читают газеты и новости в Интернете, смотрят «независимые» телеканалы, но и здесь СМИ с официальной повесткой преобладают.
Тем не менее поддержка власти и ее ключевых решений – одобрение президента, правительства, присоединение Крыма – в изучаемой группе сегодня так же высока, как среди населения в целом (но и не выше среднего). При этом Владимира Путина здесь, как и в среднем по выборке, почти половина опрошенных считает ответственным как за успехи, так и за неудачи. Однако на выборах представители этой группы скорее поддержат «Единую Россию», нежели любые другие партии. Среди «руководителей» чуть больше симпатизирующих таким представителям оппозиции, как А. Навальный, М. Касьянов, М. Ходорковский, но в целом эта группа относится к оппозиции даже более предвзято и враждебно, чем население в среднем. Мнение «руководителей», как и других наиболее информированных групп населения, довольно поляризовано.
«Руководители» выражают обеспокоенность прежде всего экономическими проблемами, такими как рост цен, безработица, падение курса рубля (о последнем здесь говорят в два раза чаще, чем в среднем по выборке). В целом они более информированы и компетентны, чем население в целом, и поэтому чаще других могут трезво оценить существующие проблемы. У них довольно скептическое отношение к положению вещей в отечественной экономике и политике, к достижениям страны на международной арене. Однако при всей осведомленности «руководители» не проявляют особого беспокойства или паники – у них ровное и спокойное настроение, большинство считает, что дела идут в правильном направлении.
Можно сказать, что эта группа не питает иллюзий по поводу настоящего положения вещей, не верит в исправление ситуации, но считает, что в индивидуальном порядке – благодаря своему положению, связям, накопленным ресурсам – сможет лучше других приспособиться к ухудшению жизни. Уверенность в том, что руководство держит ситуацию под контролем и сможет найти выход, по-видимому, все еще широко распространена в элитах. Время для недовольства внутри элит по поводу ухудшения экономической ситуации еще не наступило.
Время силовиков
В длительной перспективе непрерывное ухудшение экономической ситуации может в конечном счете спровоцировать элитные расколы. Дело не только в том, считается ли режим способным бороться с экономическими трудностями. Лояльность значительной части элит держится на их прямом подкупе властью: на высокой зарплате, возможностях освоения государственного заказа, различного рода субсидиях, дотациях. Все это характерно как для самого высокого уровня, так и ниже. Например, руководитель территориальной организации самоуправления (ТОС) рассказывал в одном из исследовательских интервью, как в его городе происходит подкуп руководства ТОС партией власти. По его словам, для работы им нужно небольшое финансирование, которое в ближайшее время может прийти только из рук «Единой России». Соответственно это финансирование получат только те, кто поможет обеспечить партии власти нужный результат на выборах.
По мере сокращения бюджетного пирога повышается риск того, что от режима начнут откалываться целые слои и группы (как элитные, так и социальные), будут множиться внутриэлитные конфликты. Основной стратегией власти, как представляется, станет снижение бюджетных расходов в наименее критичных сферах, и приоритет отдадут силовым ведомствам и бюджетникам – их расположение необходимо руководству страны в первую очередь. То есть если власть не может предотвратить недовольство и расколы внутри элит, она будет пытаться сделать так, чтобы это происходило в безопасной для нее форме.
В заключение попробуем ответить на вопрос, который беспокоит умы многих аналитиков: приведут ли санкции и ухудшение экономической ситуации к смене власти в России или, если быть точнее, возможен ли в стране заговор элит и как результат «дворцовый переворот»? Тот факт, что разговоры о таком варианте развития событий не утихают последние пару лет, сам по себе примечателен. Даже президент Владимир Путин счел необходимым ответить на такой вопрос в ходе одной из своих пресс-конференций.
Как представляется в свете сказанного, наиболее организованной силой внутри российской политической системы являются силовики. При этом текущие события – конфронтация с Западом, информационные войны, вялотекущий конфликт на востоке Украины, операция в Сирии, необходимость укрощения пробуждающейся общественной активности дома – предоставляют российским силовикам дополнительные полномочия и значимость. Это их время. Вряд ли они заинтересованы в радикальных изменениях, скорее им выгодно оставить все так, как есть. И пока Владимир Путин сохраняет высокий рейтинг, в глазах значительной части элит он останется наиболее подходящим арбитром. Дальнейшее ужесточение ситуации и закручивание гаек вероятно, но скорее всего оно будет встречать сопротивление большей части элит, главным стремлением которых является желание спокойной и комфортной жизни. Открытое выражение недовольства вряд ли возможно. Более вероятен тихий саботаж решений центральной власти.
Как показали события 2008–2011 годов, либерально настроенная часть элиты оказалась не в состоянии противостоять новому возвышению силовиков. Недовольные ситуацией есть и сегодня, но они молчат или выражают свое мнение в приватной обстановке. Недовольство сосредоточено прежде всего среди тех, кто понимает тревожное положение российской экономики и связывает свои интересы с глобальным миром. Однако публичное выражение таких настроений подвергает риску их положение внутри системы. Люди с таким мировоззрением и настроениями в элитах сегодня в меньшинстве и не принимают ключевых решений, а лишь обеспечивают их исполнение и вряд ли обладают потенциалом коллективного действия. У них перед глазами регулярные аппаратные чистки несогласных и недавнее поражение «мятежников», делавших в 2011–2012 годах ставку на протестное движение.
Ситуация может измениться только в результате затяжного экономического кризиса. Длительные проблемы могут поколебать уверенность элит в том, что руководство в состоянии удержать ситуацию под контролем. Исчезновение уверенности в завтрашнем дне и падение благосостояния населения неизбежно приведут к уменьшению поддержки власти и росту протестных настроений. В этих условиях элиты будут чувствовать себя свободнее и смелее. Но, как представляется, даже тогда ключевую роль будут играть силовики. От их благорасположения и управляемости будет зависеть судьба нынешней власти.
Присоединение Крыма стало поворотным событием для российского политического истеблишмента. Падение популярности власти, которое продолжалось на протяжении четырех-пяти лет, удалось остановить. В апреле-мае 2014-го рейтинг президента Владимира Путина взлетел и на полтора года застыл на уровне 86–89 процентов.
Улучшились настроения рядовых граждан, оценки работы всех государственных институтов. Выросла уверенность, что Россия вновь становится великой державой – впервые после распада Советского Союза. Но уже к декабрю 2014-го оценки экономической ситуации и надежды на будущее сильно просели на фоне резкого снижения цен на нефть и падающего курса рубля. Однако к весне 2015 года они практически вернулись на додекабрьский уровень. Только к концу лета беспокойство вновь начало медленно нарастать. Все это довольно отчетливо показывают опросы общественного мнения. А что же российские элиты, как они воспринимают происходящее, чего можно ожидать от них в близком будущем и в перспективе?
“ Задачу обеспечить величие России поддерживало большинство представителей элит, в том числе критически настроенных по отношению к власти ”
Единого мнения о том, можно ли говорить об «элитах» применительно к российской ситуации, и о том, кого к ним относить, среди исследователей нет. Ведущие отечественные социологи Ю. Левада, Л. Гудков, Б. Дубин в середине 2000-х годов писали о «позиционных» или «эрзац-элитах», указывая, что место человека в российской иерархии определяется не его достижениями, а лояльностью к вышестоящей власти и назначением «сверху». Тем не менее в рабочем порядке за «элиту» принимали совокупность авторитетных и влиятельных лиц, которые занимают должности в органах власти, принимают и обеспечивают политические решения, влияют на этот процесс благодаря положению в системе управления или популярности в различных общественных группах.
На определяющую роль административного ресурса при формировании российской правящей верхушки указывает и политолог Н. Петров, предпочитая говорить о «номенклатуре», а не об «элитах». Его коллега С. Кордонский, отмечая сильную зависимость российского общества от государственного перераспределения, предлагает говорить о сословиях, среди которых привилегированное положение занимают государственные служащие, «служивое сословие» или «власть» (около 5% населения или 7,7 млн человек). Верхушка этого сословия – «начальники» или «первые лица» – насчитывает около 0,26 процента населения (примерно 400 тысяч человек). Социолог О. Крыштановская относит к элите всего около тысячи человек или 0,08 процента населения, к более широкой категории «политического класса» – около 0,2 процента. Политолог М. Афанасьев, напротив, пишет об «элите развития» и относит к ней бльшую часть «среднего класса» (то есть 10–15% населения).
Существует несколько подходов к структурированию элит. Наиболее простой – отраслевой, когда элита делится на политическую, экономическую, военную и прочие подгруппы. При этом можно выделять сколь угодно малые группы, если того требует анализ. Другой подход подразумевает функциональное деление элиты на «администраторов», «идеологов», «законодателей», «международников» и пр. Еще одним вариантом структурирования элитного пространства является выделение групп на основе устойчивых бизнес-, родственных, карьерных и иных связей. Это так называемая клановая конструкция или модель «кремлевских башен». Для исследования подвижек в ближайшем окружении Владимира Путина используется модель «политбюро», предложенная О. Крыштановской и разработанная политтехнологом Е. Минченко и его коллегами. Согласно этому подходу верхушка элиты включает несколько десятков человек, в том числе самое близкое окружение президента (несколько высших чиновников, руководителей госкорпораций и крупных бизнесменов), а также юридическо-силовой, политический, бизнес- и технократический блоки, лидеров парламентской оппозиции и некоторых губернаторов. Для эмпирического исследования мнений и настроений представителей элиты, в которое по понятным причинам не попадают наиболее влиятельные фигуры, обычно включают представителей следующих категорий: чиновников (федеральных и региональных), военных, представителей спецслужб, полиции и прокуратуры, судей и известных адвокатов, топ-менеджеров и директоров предприятий, священнослужителей, известных журналистов, ученых и экспертов.
Большинство исследователей сходятся в том, что в российской правящей верхушке ключевые позиции занимают силовики. На это среди первых указала Крыштановская, отмечая большую долю выходцев из спецслужб в ближайшем окружении Владимира Путина и массовое привлечение военных на государственную службу. Н. Петров подчеркивает, что «внутренние корпоративные правила и нормы, действовавшие в специфической, силовой части государственной машины» (в том числе подозрительность к внешнему миру, активным общественным группам и пр.), постепенно становятся характерными для российской власти в целом. По мнению Л. Гудкова, силовые структуры, оставшиеся от советского режима, сегодня сами являются держателями власти. Избавившись от контролирующих партийных органов и подчинив парламент исполнительной власти, они получили неограниченные возможности для обеспечения своих частных, кланово-групповых интересов. Еще более важно, что именно отсутствие горизонтальной (через другие ветви власти) и вертикальной (через независимые СМИ и общественные организации) подотчетности исполнительной власти блокирует возможность стратегического развития страны. Единственное, на что способна власть в такой композиции, – воспроизводство самой себя и удержание статус-кво. Этот вывод, сделанный на материалах исследования элит 2006 года, и ныне не потерял актуальности.О. Крыштановская также отмечает, что при Владимире Путине центр принятия стратегических решений сместился из «экономического блока», где он находился в годы президентства Бориса Ельцина, в «силовой». Таким образом, она и ряд других исследователей заключают, что экономическая элита сегодня занимает скорее подчиненное место в иерархии, обслуживая функционирование государственного аппарата. Ее представители потеряли решающие позиции, которые имели в 90-е годы, уступив их силовикам. Очень редко исследователи, рассматривая российские элиты, уделяют внимание обществу, гражданским и протестным лидерам. Это можно объяснить тем, что при рекрутировании элиты практически не происходит обмен между обществом и политической системой, гражданские и протестные лидеры находятся на ее периферии или даже за пределами (отсюда и пресловутое понятие «несистемная оппозиция»). Интересно, однако, что именно на таких общественных площадках, как «Комитет гражданских инициатив» А. Кудрина, «Открытая Россия» М. Ходорковского, «Фонд борьбы с коррупцией» А. Навального или «Круглый стол 12 декабря», делаются сегодня попытки выработать альтернативные сценарии общественного развития.
Наконец, стоит отметить такую характерную черту российской элиты, как схожесть настроений и установок ее представителей с мнением населения в целом. На эту черту неоднократно указывали разные исследователи. Так, С. Тарусин, обобщая результаты элитного опроса 2007 года, писал, что представители элиты «проявляют те же тенденции, что и общество в целом». Еще раньше социологи Левада-центра на материалах исследования 2006 года пришли к похожим выводам, объясняя это тем, что слабая дифференцированность российской элиты, «негативный отбор», то есть рекрутирование «наверх» по соображениям лояльности, а не компетентности и достижений, снижает общий уровень элит до «среднего».
Достоверных данных о настроении элит мало, так как эта сфера очень закрыта. Последние известные автору этих строк количественные опросы представителей российской элиты проводились в начале периода президентства Дмитрия Медведева. Поэтому судить о настроениях элит можно лишь по косвенным данным: публичным высказываниям официальных лиц, глубинным исследовательским интервью с чиновниками и экспертами, а также путем экстраполяции результатов ранее проведенных опросов на нынешнюю ситуацию.
Пустые разговоры о либерализации
Один из последних доступных опросов представителей элиты был проведен компанией «Никколо-М» в 2008-м. По результатам исследования М. Афанасьев выделял несколько точек элитного консенсуса: государственные инвестиции в человеческий капитал, политическая конкуренция, разделение властей, либерализация партийной системы, выбор в той или иной форме глав регионов, а не их назначение, развитие самостоятельности местного самоуправления. Все это позволило социологу заключить, что российские элиты почти наполовину «либерально настроены». Единственной группой, которая хотела дальнейшего ужесточения политики, были представители спецслужб. Большинство опрошенных, напротив, считали, что мероприятия по укреплению вертикали власти не смогли повысить эффективность управления и силовики неспособны выдвинуть «консолидирующую идею».
Как же объяснить, что сейчас практически ни один из обозначенных пунктов не был реализован? Вероятно, можно говорить о готовности элит поддержать любую доминирующую идеологию (напомним, что именно в начале 2008-го прозвучали слова Дмитрия Медведева о том, что «свобода лучше несвободы»). Другой опрос, проведенный годом позже, обнаружил поддержку элитами курса на «суверенную демократию», притом что значительная часть опрошенных, по их собственному признанию, лишь смутно понимала, что подразумевается под этим понятием. Говоря словами из советского анекдота, российская элита готова «колебаться вместе с линией партии». Рассуждения о разделении властей, либерализации, политической конкуренции на поверку оказываются для элит пустыми формулами, лишенными содержания.
Однако во время президентства Дмитрия Медведева небольшая часть элит все же объединилась вокруг Института современного развития (ИНСОР) и разработки концепции долгосрочного социально-экономического развития России «Стратегия-2020», сделав ставку на постепенную либерализацию российского режима. При этом большая их часть поддержала медведевскую либерализацию только на словах. То, что М. Афанасьев принял за либерализм элит, видимо, являлось самыми общими предпочтениями спокойного и расслабленного существования – надеждой на избавление от жесткой «вертикали власти».
Если такие надежды и бытовали в конце 2000-х годов, им не суждено было сбыться. Сегодня правозащитники, которые по характеру своей работы взаимодействуют с госслужащими, да и сами чиновники регулярно заявляют нам в интервью, что они «запуганы» прокуратурой, профильными комитетами, спецслужбами, вышестоящим начальством: «Боятся и все тут!». Вероятно, нынешние кампании по разоблачению коррупции в российских регионах, среди мэров и губернаторов можно воспринимать как средство поддержания элит в постоянном напряжении. Это не добавляет любви к федеральному центру. Но приходится заключить, что силовики смогли навязать свою повестку дня элитам против их воли, несмотря на то, что находились в меньшинстве. В элитах не нашлось группы, сопоставимой по организованности и влиянию с силовиками. Вряд ли такая сила существует сегодня.
Несостоявшийся раскол
Часто говорится, что возвращение Владимира Путина на пост президента в 2012 году, а вместе с ним и новое возвышение силовиков стали результатом «арабской весны» и падения авторитарных режимов в североафриканских странах (Бен Али в Тунисе, Мубарака в Египте, Каддафи в Ливии). Реальная и вымышленная роль западных стран в этих событиях, поведение местных элит, часть которых перешла на сторону протестующих, должны были сильно встревожить российскую правящую верхушку, ведь в итоге новые правительства арабских стран во многом составили прежние чиновники и военные, вовремя «изменившие» авторитарным лидерам. Заметим, что похожие процессы были характерны для «цветных революций» середины 2000-х и для евромайдана в Киеве. И всякий раз – в начале 2000-х, в 2011 и 2014-м – борьба граждан за новые свободы в других странах провоцировала российское руководство на ужесточение давления на общество. Сначала «цветные революции» вызвали первые гонения на иностранные фонды и некоммерческие организации, организацию прокремлевских молодежных движений. Затем события «арабской весны» и протесты в самой России привели к возвращению Владимира Путина на пост президента и проведению политики по усмирению общества. Евромайдан стал поводом не только к присоединению Крыма и поддержке Россией ополченцев Донбасса, но и к новому витку давления власти на общество (массированной пропаганде на телевидении, закрытию ряда независимых СМИ, новому этапу кампании поиска иностранных агентов, созданию прокремлевского движения «Антимайдан»).
Возвращение Владимира Путина в Кремль проходило на фоне постепенного накопления общественного недовольства властью, вызванного спадом в экономике. Серия политических скандалов и «рокировка» Владимира Путина и Дмитрия Медведева спровоцировали протестное голосование. По результатам выборов 2011 года количество мест, которое получила «Единая Россия», сократилось с 315 до 238. Остальные партии увеличили число мандатов. Результаты голосования вызвали ожесточенные споры внутри «Справедливой России», и часть ее депутатов присоединилась к протесту в надежде увеличить свой политический капитал. На первых протестных акциях можно было видеть некоторых олигархов и чиновников, не говоря уже об известных писателях и журналистах. Многим показалось, что российская элита раскололась.
Однако власть быстро подавила протестное движение, чем послала населению и элитам сигнал о том, что альтернативы нет. Внутри мятежной «Справедливой России» была восстановлена дисциплина, депутаты Г. Гудков и И. Пономарев лишились мест в Государственной думе. Некоторые известные блоггеры и политические активисты вынуждены были уехать за границу, чтобы избежать уголовного преследования (позже вслед за ними потянулись сотни представителей «креативного класса», потерявшие надежду на демократические изменения в стране). Элиты, сочувствовавшие лозунгам протестного движения или надеявшиеся заработать на этом дополнительный политический капитал, получили хороший урок и прививку на будущее. Однако вернуть утраченную поддержку населения и элит российский режим смог лишь после присоединения Крыма.
«Маленькая победоносная война» должна была резко повысить самооценку армии и спецслужб, которые смогли быстро и бескровно осуществить операцию, а вместе с тем гарантировать их лояльность режиму. В глазах большинства населения и части элит присоединение Крыма свидетельствовало о восстановлении великодержавной роли страны на международной арене. Напомним, что по результатам опроса представителей элит в 2006-м задачу обеспечить «величие России» поддерживало большинство, в том числе критически настроенных по отношению к власти. Элиты и население сходились в том, что если какая-то идея и может объединить страну, то это «возвращение России статуса великой державы». И можно сказать, что после присоединения Крыма в течение нескольких месяцев действительно наблюдалось единение власти и населения. Чувство удовлетворения и собственной значимости читалось в глазах представителей элиты, собравшихся 18 марта 2014 года в Большом Кремлевском дворце на церемонию подписания соглашения о вхождении Крыма и Севастополя в состав Российской Федерации. Позже похожие эмоции приходилось не раз видеть на лицах обычных людей, обсуждавших произошедшее в фокус-группах.
Конечно, среди представителей элиты были недовольные присоединением Крыма – прежде всего среди тех, кто мог оценить последующую реакцию мирового сообщества. Так, в кулуарах одной международной конференции автору довелось слышать, как российский чиновник ворчал по поводу того, насколько поспешно и неаккуратно проведен референдум в Крыму. Важно, однако, другое: от представителей власти и приближенных к ней элит на протяжении длительного времени не было слышно ни единого публичного слова критики. В вопросе присоединения огромная бюрократическая машина государства сработала как единый механизм, начиная от военной спецоперации и до выделения дополнительного финансирования и отстраивания социальной инфраструктуры на полуострове.
Свою роль в поддержании единства мнений наверняка сыграла профилактика разногласий внутри правительства (вспомним увольнения А. Кудрина с поста министра финансов и С. Белякова с поста замминистра экономического развития после выражения ими публичного несогласия с принятыми решениями), однако довольно эффективные действия в отношении интеграции Крыма в состав России говорят о высокой доле внутреннего согласия элит с принятым решением.
Антизападные настроения характерны не только для силовиков и высшего руководства страны (правда, вряд ли это свойственно их детям, проживающим на Западе). Такие настроения довольно плотно пронизывают нижние эшелоны элит. В одном из исследовательских интервью российский чиновник рассказывал, что среди его коллег европейских термин «конкурент» звучит уже много лет: «Настрой такой, что если они хоть в чем-то продвинулись – это плохо и если европейцы что-то делают, то они что-то задумывают против России». Другие характерные упреки в адрес Запада, которые приходится слышать от публичных персон, сводятся к следующему: «Они постоянно нас чему-то учат», «Не хотят разговаривать с нами на равных», «Не уважают наши законные интересы».
После присоединения Крыма и последовавшей войны санкций эти настроения выплеснулись наружу. Одним из первых на это указал Б. Дубин: «С огромным облегчением все расстались с представлениями о Западе, это произошло отчасти с Владимиром Путиным, отчасти с группами, которые стоят за ним, отчасти с российскими элитами... но в еще большей степени это характерно для массы». Наконец можно было не притворяться и стать самим собой. То, что раньше считалось неприлично говорить вслух, теперь стало можно и даже правильно заявлять публично. Необходимость жить в многополярном мире, учитывать мнение партнеров, признавать свою отсталость по многим позициям доставляла ощутимое неудобство, а представителям российской элиты – даже в большей степени, чем обычному человеку. Теперь эти напряжения оказались сняты самым примитивным способом.
Серия интервью с российскими чиновниками, журналистами и экспертами о проблемах взаимоотношений России и Европы, проведенных в этом году, позволяет предположить: главный конфликт по поводу различия в ценностях заключается вовсе не в разных взглядах на права сексуальных меньшинств и пр. (хотя значительная часть российской элиты, как и большинство населения, наверняка искренна в своей гомофобии). Конфликт возникает в том случае, когда западные страны начинают вести разговор о ценностях напрямую с российским населением, с отдельными его группами поверх чиновничьих голов. Власть раздражается не столько фактом существования другого мнения, сколько покушением на то, что она считает своим монопольным правом. Похоже, описанный подход справедлив и применительно к международным отношениям: на территориях, которые российская власть считает зоной своих «жизненно важных интересов» (например в республиках бывшего СССР), она не готова терпеть никакого другого влияния.
Необходимо уточнить, что антиамериканизм элиты не только игра на настроениях большинства. Такие настроения присущи верхушке российской власти, которая подвержена тем же страхам, мифам и комплексам, что и население в целом. Многие из них – результат травматического распада Советского Союза и фантомные боли по поводу утраченного статуса «великой державы». Сегодня публичное выражение антиамериканизма и поддержка присоединения Крыма представителями элит приобретают свойство ритуала подтверждения лояльности политическому режиму. Те, кто против Крыма и за улучшение отношений с Западом, – чужие. Кто за Крым и подчеркивает свой антиамериканизм – свои.
Продолжающееся противостояние с Западом, информационные войны, поддержка республик Донбасса придает дополнительную легитимность силовикам в политической системе, а также оправдывает применение ими чрезвычайных мер. Так, противостояние с внешним противником подразумевает поиски внутренних врагов: всевозможных «иностранных агентов», «национал-предателей», «пятой колонны».
Несистемный раскол
Отдельно нужно сказать о том, как повлияло присоединение Крыма на состояние несистемной оппозиции, никак не вписанной в систему управления. В крупных городах, прежде всего в Москве и Санкт-Петербурге, ядро протестного движения было сформировано представителями свободных профессий, в него входили многие, кого можно отнести к творческой элите. После массовых акций 2011–2012 годов ядро протестного движения увеличилось до нескольких тысяч человек. В то же время неспособность выработать альтернативную политическую повестку, привлекательную для широких слоев, и серия пропагандистских кампаний со стороны власти по дискредитации протестов привели к тому, что несистемные лидеры и ядро их сторонников оказались изолированными от общей массы населения. Важно понимать, что гражданские и оппозиционные лидеры лишь обеспечили мирные формы протестных действий. Вывели людей сначала на избирательные участки, а затем на улицы крупных городов не политики, а общее недовольство по крайней мере трети населения страны действиями властей (именно об этом свидетельствовали сильно упавшие в конце 2011-го рейтинги). Настроения значительной части граждан и оппозиционных политических сил совпали случайно и лишь на короткое время, после чего вновь разошлись.
Главный результат присоединения Крыма для протестной публики заключается в том, что этот шаг резко повысил авторитет власти в глазах населения. Мониторинг общественного мнения показывает, что рейтинги власти являются лучшим критерием вероятности массовых выступлений, чем вопросы о готовности людей протестовать. И пока рейтинги остаются высокими (иными словами, доля людей, отрицательно настроенных к власти, мала), возможны лишь отдельные разрозненные акции. Без большого недовольства властью массовых протестов не будет, на какие бы ухищрения ни шли оппозиционные лидеры.Крымская операция и война на Украине стали действенным инструментом, с помощью которого власть смогла расколоть протестное ядро изнутри. От него отделились не только лимоновцы и националисты различного толка. Размежевание на «ватников» и «пятую колонну» прошло внутри демократически и либерально настроенной общественности, как и внутри творческой элиты. Основной эффект этого раскола состоит в том, что он на какое-то время парализовал возможность солидарности протестных лидеров с основными массами населения. Только сейчас интенсивность этой неприязни начинает спадать.
Возвращаясь к вопросу о рейтингах власти, рискну предположить, что они гипнотически воздействуют на элиты (как протестные, так и лояльные). Элиты лучше рядовых граждан осведомлены и разбираются в происходящих событиях. Они относятся к тем семи-восьми процентам населения, которые потребляют информацию из большинства доступных источников. Поэтому сообщения о колебании рейтингов если и могут на кого-то повлиять, то именно на элиты – подавляющему большинству населения это просто неинтересно.
Трудно представить, какое количество ожесточенных упреков приходится выслушивать сотрудникам Левада-центра от представителей «либеральной общественности» по поводу того, что регулярными публикациями рейтингов он «поддерживает путинский режим» и «деморализует приличную публику». Можно поэтому предположить, что если одну часть российских элит высокий «посткрымский» рейтинг «деморализует», то другую он должен сплачивать. И пока президента поддерживает подавляющее большинство населения, элиты вряд ли отважатся на мятеж. Смелее их сделает только сильное снижение рейтингов. Однако сегодня протестные лидеры и активисты не представляют для политической системы серьезной угрозы.
К экономике – без паники
Экономический кризис и санкции Запада должны подрывать лояльность элит руководству страны, но лишь в длительной перспективе. Для части представителей российской верхушки угроза личных санкций становится помехой бизнесу, которым не хочется жертвовать. Но противоречить генеральной линии никто не рискует. С другой стороны, для части элит санкции обернулись дополнительными возможностями получения прибыли.
Одним из источников информации о настроениях элит являются публичные высказывания ключевых министров (например во время Петербургского экономического форума), дополненные отдельными исследовательскими интервью с чиновниками. Из этого складывается впечатление, что «технократы» в правительстве и представители экономической элиты (руководители различных фондов, банков и пр.) в целом адекватно оценивают ситуацию, говорят о негативных последствиях санкций. Может быть, они могли бы предложить более смелую программу по выходу из кризиса, но ограничены решениями высшего политического руководства.
Основной их смысл заключается в поддержании социальной стабильности, обеспечении геополитических амбиций и желании как можно дольше сохранять в своих руках всю полноту власти. Поэтому постоянно кажется, что многие экономические решения принимаются с некоторым запаздыванием, когда откладывать уже нельзя, что свидетельствует как о неэффективности политической системы (так как невозможно действовать быстро и с максимальной отдачей), так и о готовности режима приспосабливаться к меняющейся конъюнктуре. Поэтому приходится принимать некоторые рекомендации специалистов экономического блока, что отнюдь не подразумевает готовности к демократическим реформам. Все это позволяет сделать вывод, что запас прочности у российской политической системы есть.
Настроения «технократов» можно сравнить с настроениями буржуазных спецов в раннем советском правительстве. Это некая смесь обреченности, осознания собственного бессилия изменить генеральную линию и готовности делать свое дело с целью «минимизировать риски», то есть настроения «наемных специалистов» на службе государства. При этом за свои услуги они получают заработную плату «на рыночном уровне», что помогает справиться с возникающими напряжениями. Настроения «технократов» важно учитывать, но нужно отдавать себе отчет, что принятие ключевых решений принадлежит другим людям.
Если оставить за скобками самую верхушку элиты, можно представить настроения этого слоя при помощи результатов опросов общественного мнения (при понимании приблизительности такой оценки). В выборке Левада-центра можно выделить группу «руководителей», в которую входят как менеджеры, так и директора и выше. Это одна из наиболее благополучных и обеспеченных групп, а в информационном плане – из самых продвинутых. «Руководители» примерно вдвое чаще читают газеты и новости в Интернете, смотрят «независимые» телеканалы, но и здесь СМИ с официальной повесткой преобладают.
Тем не менее поддержка власти и ее ключевых решений – одобрение президента, правительства, присоединение Крыма – в изучаемой группе сегодня так же высока, как среди населения в целом (но и не выше среднего). При этом Владимира Путина здесь, как и в среднем по выборке, почти половина опрошенных считает ответственным как за успехи, так и за неудачи. Однако на выборах представители этой группы скорее поддержат «Единую Россию», нежели любые другие партии. Среди «руководителей» чуть больше симпатизирующих таким представителям оппозиции, как А. Навальный, М. Касьянов, М. Ходорковский, но в целом эта группа относится к оппозиции даже более предвзято и враждебно, чем население в среднем. Мнение «руководителей», как и других наиболее информированных групп населения, довольно поляризовано.
«Руководители» выражают обеспокоенность прежде всего экономическими проблемами, такими как рост цен, безработица, падение курса рубля (о последнем здесь говорят в два раза чаще, чем в среднем по выборке). В целом они более информированы и компетентны, чем население в целом, и поэтому чаще других могут трезво оценить существующие проблемы. У них довольно скептическое отношение к положению вещей в отечественной экономике и политике, к достижениям страны на международной арене. Однако при всей осведомленности «руководители» не проявляют особого беспокойства или паники – у них ровное и спокойное настроение, большинство считает, что дела идут в правильном направлении.
Можно сказать, что эта группа не питает иллюзий по поводу настоящего положения вещей, не верит в исправление ситуации, но считает, что в индивидуальном порядке – благодаря своему положению, связям, накопленным ресурсам – сможет лучше других приспособиться к ухудшению жизни. Уверенность в том, что руководство держит ситуацию под контролем и сможет найти выход, по-видимому, все еще широко распространена в элитах. Время для недовольства внутри элит по поводу ухудшения экономической ситуации еще не наступило.
Время силовиков
В длительной перспективе непрерывное ухудшение экономической ситуации может в конечном счете спровоцировать элитные расколы. Дело не только в том, считается ли режим способным бороться с экономическими трудностями. Лояльность значительной части элит держится на их прямом подкупе властью: на высокой зарплате, возможностях освоения государственного заказа, различного рода субсидиях, дотациях. Все это характерно как для самого высокого уровня, так и ниже. Например, руководитель территориальной организации самоуправления (ТОС) рассказывал в одном из исследовательских интервью, как в его городе происходит подкуп руководства ТОС партией власти. По его словам, для работы им нужно небольшое финансирование, которое в ближайшее время может прийти только из рук «Единой России». Соответственно это финансирование получат только те, кто поможет обеспечить партии власти нужный результат на выборах.
По мере сокращения бюджетного пирога повышается риск того, что от режима начнут откалываться целые слои и группы (как элитные, так и социальные), будут множиться внутриэлитные конфликты. Основной стратегией власти, как представляется, станет снижение бюджетных расходов в наименее критичных сферах, и приоритет отдадут силовым ведомствам и бюджетникам – их расположение необходимо руководству страны в первую очередь. То есть если власть не может предотвратить недовольство и расколы внутри элит, она будет пытаться сделать так, чтобы это происходило в безопасной для нее форме.
В заключение попробуем ответить на вопрос, который беспокоит умы многих аналитиков: приведут ли санкции и ухудшение экономической ситуации к смене власти в России или, если быть точнее, возможен ли в стране заговор элит и как результат «дворцовый переворот»? Тот факт, что разговоры о таком варианте развития событий не утихают последние пару лет, сам по себе примечателен. Даже президент Владимир Путин счел необходимым ответить на такой вопрос в ходе одной из своих пресс-конференций.
Как представляется в свете сказанного, наиболее организованной силой внутри российской политической системы являются силовики. При этом текущие события – конфронтация с Западом, информационные войны, вялотекущий конфликт на востоке Украины, операция в Сирии, необходимость укрощения пробуждающейся общественной активности дома – предоставляют российским силовикам дополнительные полномочия и значимость. Это их время. Вряд ли они заинтересованы в радикальных изменениях, скорее им выгодно оставить все так, как есть. И пока Владимир Путин сохраняет высокий рейтинг, в глазах значительной части элит он останется наиболее подходящим арбитром. Дальнейшее ужесточение ситуации и закручивание гаек вероятно, но скорее всего оно будет встречать сопротивление большей части элит, главным стремлением которых является желание спокойной и комфортной жизни. Открытое выражение недовольства вряд ли возможно. Более вероятен тихий саботаж решений центральной власти.
Как показали события 2008–2011 годов, либерально настроенная часть элиты оказалась не в состоянии противостоять новому возвышению силовиков. Недовольные ситуацией есть и сегодня, но они молчат или выражают свое мнение в приватной обстановке. Недовольство сосредоточено прежде всего среди тех, кто понимает тревожное положение российской экономики и связывает свои интересы с глобальным миром. Однако публичное выражение таких настроений подвергает риску их положение внутри системы. Люди с таким мировоззрением и настроениями в элитах сегодня в меньшинстве и не принимают ключевых решений, а лишь обеспечивают их исполнение и вряд ли обладают потенциалом коллективного действия. У них перед глазами регулярные аппаратные чистки несогласных и недавнее поражение «мятежников», делавших в 2011–2012 годах ставку на протестное движение.
Ситуация может измениться только в результате затяжного экономического кризиса. Длительные проблемы могут поколебать уверенность элит в том, что руководство в состоянии удержать ситуацию под контролем. Исчезновение уверенности в завтрашнем дне и падение благосостояния населения неизбежно приведут к уменьшению поддержки власти и росту протестных настроений. В этих условиях элиты будут чувствовать себя свободнее и смелее. Но, как представляется, даже тогда ключевую роль будут играть силовики. От их благорасположения и управляемости будет зависеть судьба нынешней власти.
Информация