Последнее па Tango November
«18 июля 1981 года самолет неустановленной принадлежности со стороны Ирана вошел в воздушное пространство Советского Союза в районе города Еревана.
На все запросы советских наземных средств контроля за полетами самолетов и попытки оказания ему помощи экипаж самолета не отвечал, продолжал полет над советской территорией, совершая при этом опасные маневрирования.
Через некоторое время этот самолет столкнулся с советским самолетом, разрушился и сгорел». (Сообщение ТАСС от 23 июля 1981 года).
Сегодня уже многие знают, что за строкой официальной информации подразумевался второй в мире таран на реактивном самолете, который был совершен советским пилотом капитаном Валентином Алексеевичем Куляпиным, заместителем командира передовой эскадрильи по политической части 166-го гвардейского истребительного авиаполка 34-й Воздушной армии. И надо было видеть, как гордились мы, воины соседнего гарнизона, что служим рядом с таким асом. Гордились и недоумевали, почему в отличие от автора первого тарана – погибшего в 1973 году капитана Геннадия Елисеева – он так и не был награжден Золотой Звездой по представлению Военного совета Закавказского военного округа от 31 июля 1981 года. Публикация через месяц Указа Президиума Верховного Совета СССР о его награждении орденом Красного Знамени только усилила пересуды на сей счет.
О последнем обстоятельстве вспомнилось в 1991 году, когда в ряд высоких инстанций обратилась группа слушателей Военно-политической академии им. Ленина.
Они требовали восстановить справедливость и присвоить за события десятилетней давности звание Героя теперь уже Российской Федерации своему наставнику – начальнику курса педагогического факультета полковнику Валентину Куляпину. Как раз в те годы, если помните, с легкой руки Михаила Горбачева, а потом и Бориса Ельцина в целях возрождения патриотических начал в воспитании молодежи раскручивалась кампания присвоения этого звания по прошествии многих лет даже участникам Великой Отечественной войны, воинам-афганцам.
Так я во второй раз встретился с кумиром своей офицерской юности, решив посодействовать его подчиненным. Правда, насторожило признание активистов в том, что инициатива хождения по кабинетам исходит от самого кандидата в герои. Но, с другой стороны, ведь никто не лишал бывшего пилота права требовать должной оценки своего ратного труда, согласитесь.
О том, почему Валентин не поднял этот вопрос по горячим следам, как-то не задумывался поначалу. Как выяснилось вскоре, напрасно. Ведь помнил же железное правило фронтовых корреспондентов: расследовать, прежде чем делать окончательные выводы, даже подвиг!
Председатель и члены государственной комиссии, которым было поручено разобраться в причинах того чрезвычайного происшествия, до сих пор считают, что долгие годы и сам Куляпин, и другие участники тех событий молчали не случайно.
Спешно собранные в то памятное воскресенье на военном аэродроме Чкаловский генералы ВВС и капитан особого отдела КГБ изначально были предупреждены о том, что речь идет в данном случае о довольно щекотливой ситуации, когда ради спасения престижа государства, возможно, потребуется поступиться истиной. Потому-то все последующие дни после перелета флагманским бортом к месту катастрофы были заняты у них подготовкой не только секретного отчета в Политбюро ЦК КПСС, но и приемлемых вариантов сообщения ТАСС.
Не привыкшие к словоблудию профессионалы, прошедшие в отличие от некоторых нынешних руководителей все ступени карьерного роста по специальности и имевшие моральное право высказывать личное мнение относительно летного происшествия, так и не сумели своими проектами пресс-релиза удовлетворить политическую элиту. Лишь на пятый день после неоднократных запросов аргентинской и турецкой сторон о пропавшем на территории СССР самолете человечество узнало о рождении нового «героя», прервавшего полет южноамериканских стервятников.
Уже первые результаты журналистского расследования показали, сколь веские причины заставили руководство страны наложить табу на всякие разговоры вокруг гибели экипажа авиалайнера с позывным «ТN», который сентиментальные диспетчеры, дабы избежать фонетических ошибок в эфире, расшифровывали не иначе как Tango November (Танго ноября).
На мои первые запросы в отдел административных органов ЦК КПСС, Генеральный штаб и архив Министерства обороны СССР почему-то ответил почти 10 лет спустя заместитель главнокомандующего ВВС страны по боевой подготовке генерал-полковник авиации Борсук. Анатолий Федорович категорично отверг необходимость будоражить общественное мнение и анализировать действия авиаторов «в интересах боевой подготовки летного состава истребительных полков». Позже при личной встрече Борсук объяснит обтекаемость фраз тем, что в 1981 году он еще летал заместителем командующего минской воздушной армией, а потому не знал всех обстоятельств дела, посетует на издержки распада Советского Союза, но в конце концов признает нонсенс и обложит матом и пилота, и расчеты командных пунктов. Но это будет три года спустя. Тогда же, в начале 90-х, автору пришлось искать единомышленников среди независимых экспертов в лице зарубежных коллег и военных атташе заинтересованных государств, бывших военачальников, расследовавших катастрофу в небе Армении. И расчет на простое человеческое участие оправдал себя полностью.
КТО ЗАКАЗЫВАЛ МУЗЫКУ
Чтобы сполна оценить серьезность исследуемого вопроса, надо, видимо, вспомнить некоторые аспекты международной жизни начала 80-х. Тогда эмбарго США на поставки оружия режиму аятоллы Хомейни заставило последнего через третьи страны заключить ряд закулисных сделок, дабы восполнить дефицит вооружения. Иногда посредниками выступали даже физические лица.
Репортерам из лондонской «Санди Таймс» хватило двух дней, чтобы выйти на Стюарта Мак-Кафферти. 38-летний шотландец был нанят для доставки оружия американского производства из Тель-Авива в Тегеран, не зная, что тем самым уже обречен стать одной из жертв аферы сильных мира сего. Да, именно он разделил скорбную участь экипажа в небе Закавказья. Его связи вывели вскоре на его партнера-земляка, пожелавшего остаться неизвестным для читателей. Уже зная о скорбной участи Стюарта, он тем не менее полностью оправдал данную ему в определенных кругах кличку Ковбой, отвечая в двадцатых числах памятного июля на вопросы корреспондента: «Мы полностью осознавали риск, на который шли. И я жду своих людей из Тель-Авива, чтобы решить, как мы будем действовать дальше, ибо менять своих планов не намерен никто».
Вопреки очевидному, МИД Израиля отверг тогда причастность к делам своего официально заклятого врага – Ирана. Тот, в свою очередь, тоже открестился от всего, объясняя поднятую шумиху как попытку дискредитировать «великую революцию». Тем не менее сведения, полученные через военный атташат одной из причастных к случившемуся инциденту стран, подтверждают, что да, действительно, указанная сделка имела место и предполагала переброску оружия на 15 млн фунтов стерлингов посредством 12 полетов именно из Тель-Авива в Тегеран с промежуточной посадкой в Ларнаке (Кипр). И три партии груза, открыто поименованные как запчасти к танкам, были на момент трагедии в небе Армении доставлены по назначению.
Шла ли речь о комплектующих деталях и агрегатах к танкам советского производства – этот вопрос автора в Главное разведывательное управление Генштаба ВС СССР завис в воздухе и позволил поначалу выдвинуть версию о причастности Куляпина к неумышленному срыву выгоднейшего для СССР контракта. Однако бывший сослуживец, который в период службы в Афганистане выезжал в Иран для вызволения экипажа Ан-26, совершившего вынужденную посадку на иранском аэродроме «Заболь» вместо афганского «Зарандж», убедил меня в том, что далее исследовать этот вопрос нерационально. Он воочию убедился, что доля не только советской бронетехники, но и стрелкового вооружения в арсенале иранской армии до обидного мала. О том же свидетельствовали и наши офицеры, утрясавшие конфликт, связанный с ошибочным ракетно-бомбовым ударом, который нанесли наши вертолеты с территории ДРА по иракской погранзаставе.
В поисках подходящего средства доставки в конце июня 1981 года Мак-Кафферти оказался в Буэнос-Айресе на аэродроме Эсейса, в офисе небольшой фирмы по прокату самолетов Transporte Aereo Rioplatense, которая была известна далеко за пределами Аргентины как «не задающая много вопросов». Он зафрахтовал здесь видавший виды самолет CL-44 (аналог нашего Ил-18), якобы для перевозки фармацевтических товаров. Расплачивался клиент, как вспомнил администратор фирмы, наличными, чем сразу расположил к себе экипаж.
Интересно, что командира воздушного судна – бывшего морского летчика в звании капитана 1 ранга Эктора Кордеро Хаурегиберри – лично знал комодоро (генерал) Армандо Элиос Буира, до недавней поры военно-воздушный и военно-морской атташе посольства Аргентины в России. По роковому стечению обстоятельств именно он нес службу оперативным дежурным в штабе ВВС Аргентины в ночь с 18 на 19 июля 1981 года. Когда пришло известие о гибели друга, после увольнения в запас ставшего в короткий срок состоятельным владельцем обширного ранчо и летавшего исключительно ради острых ощущений, будущий дипломат долго не мог прийти в себя. Узнав о версии Куляпина, господин Буира был категоричен: нет, не могли его соотечественники проигнорировать требование летчика-перехватчика о посадке. И армейская привычка Эктора строго следовать приказам тому гарантом, и его национальная педантичность...
Однако не будем забегать вперед. Увы, предыстория воздушного тарана в Закавказье хотя и небезынтересна, но тогда никак не пролила свет на причины, предопределившие трагедию. Ясно стало лишь одно: советской стороной был сбит транспортный самолет, далеко не случайно оказавшийся в воздушном пространстве СССР. Почему «не случайно»? Да потому, что авиадиспетчеры в Анкаре, когда уже примелькавшийся им борт с позывным «TN» возвращался в очередной раз из Тегерана и пролетал над северной Турцией, вдруг с изумлением увидели, как контролируемая ими на экране радара отметка резко изменила курс и в режиме полного радиомолчания пошла к границе Советского Союза.
Такой маневр не объяснишь ошибкой в пилотировании или штурманских расчетах. Подобным образом опытные летчики идут на вынужденную посадку к ближайшему аэродрому. Не иначе. И тут, я думаю, пришла пора послушать самого Куляпина, благо он во здравии, живет в столице и пусть не часто, но бывает в Центральном музее Вооруженных сил, где один из стендов занимает его портрет с Указом Президиума Верховного Совета СССР о награждении.
Вот его рассказ, адресованный слушателям военной академии по прошествии 10 лет после случившегося, то есть более 20 лет назад. Следует заметить, что приведенный ниже монолог во многом дублирует первичный отчет пилота в адрес госкомиссии, расследовавшей обстоятельства инцидента.
«Истребитель Су-15ТМ мне жаль до сих пор!..»
– 18 июля 1981 года я нес боевое дежурство в составе пары усиления. Вылет по тревоге командира звена и его ведомого поначалу воспринял как учебную вводную. Однако вскоре по переговорам в эфире понял, что в воздухе мои сослуживцы ведут перехват реальной цели. Поэтому, когда подошел мой черед, очень волновался.
Поначалу, после взлета с аэродрома под грузинским селением Марнеули, был уверен, что меня в любом случае подстрахуют другие истребители или расчеты зенитно-ракетных комплексов. Но с набором высоты понял: близость государственной границы и явная нерешительность офицеров боевого управления не дают мне права на ошибку.
Повод для волнений был серьезный. Первая пара истребителей, на форсаже исчерпав лимит времени полета по топливу, сорвала выполнение задания и возвращалась обратно ни с чем. Вот почему сразу после старта я вопреки правилам решил без команды включить радиоэлектронный прицел и вывести двигатели на экономичный режим. Моя предусмотрительность, как выяснилось вскоре, была не напрасной.
Авиалайнер CL-44 аргентинской компании Transporte Aereo Rioplatense. Фото Эдуарда Мармета
Транспортный самолет я обнаружил визуально в самый последний момент, когда он едва не оказался внизу и сзади. На скорости, близкой к скорости сваливания (минимально допустимой для моей машины), я занял позицию в задней полусфере нарушителя. И вновь вынужден был нарушить инструкции, выполняя приказ земли о принуждении к посадке. Так, на свой страх и риск я проигнорировал рекомендации командного пункта о подаче эволюциями крыльев обязательных в таких случаях сигналов о возможных опасных последствиях их противоправных действий и неподчинения в воздушном пространстве Советского Союза. Ведь для этого следовало занять эшелон впереди противника и самому стать доступной мишенью.
Обидно, но в горячке боя я не сумел определить по требованию КП государственную принадлежность самолета-нарушителя, хотя символика на хвостовом оперении была яркой и четкой.
Впрочем, даже на размышления времени не оставалось. Мои доклады о попытке нарушителя прорваться к границе вынудили КП решиться на приказ об уничтожении цели. Только тараном я мог выполнить поставленную боевую задачу, так как времени на увеличение дистанции до расстояния безопасного пуска ракет дальнего боя Р-98М (класса «воздух–воздух») не оставалось. Вот когда пригодились расчеты, теоретические занятия по разбору первого воздушного тарана на реактивном самолете, завершившегося, напомню, гибелью исполнителя.
Первый удар – фюзеляжем по крылу – сорвался. Зато вторично я шел на сближение уверенно. Удар своим фюзеляжем по стабилизатору нарушителя снизу не мог не прервать преступный полет. В тот же миг, как и замышлял, я катапультировался. Теперь жалею: истребителя, наверное, можно было спасти.
Да, вот еще что. При раскрытии парашюта из-за динамического удара потерял левый ботинок – забыл зашнуровать перед взлетом. Так и приземлился – босым на одну ногу! Только погасил шелковый купол, автоматически глянул на часы: 15.20, время московское.
ПАТРИОТ АРМЕНИИ
Куляпин еще не разложил вещи в палате окружного госпиталя, куда был доставлен для обязательного в таких случаях углубленного медицинского освидетельствования, когда к нему за разъяснением некоторых обстоятельств полета обратились следователи военной прокуратуры и оперуполномоченные особого отдела КГБ СССР. По предварительным выводам контрразведчиков выходило, что не на госпитальной койке, а на нарах самое время отбывать срок Валентину. И вот почему.
Оперативным дежурным тбилисского КП, контролировавшего воздушное пространство всего Закавказья в течение суток, когда разворачивались описываемые здесь события, был подполковник Багдасарян.
– Стоило только мне убедиться, что цель держит курс на родной Ереван, где живет моя мама, как всякие сомнения были отброшены, – скажет седовласый офицер корреспонденту при встрече.
Но это будет много позже, когда уголовное дело в отношении него будет прекращено в угоду престижа Отечества. В первые же минуты после тарана он вел себя иначе. Испугавшись ответственности за свой приказ на уничтожение самолета-нарушителя, Багдасарян малодушно стер на командном пункте магнитофонную запись своих переговоров с летчиком. Более того, сумел упросить Куляпина подтвердить свои показания. По всему выходило теперь, что Куляпин самовольно «завалил» цель, не сумев грамотно применить вверенное вооружение и потеряв его носитель – современнейший авиационный комплекс.
К счастью для последнего, радиообмен зафиксировали тогда и средства объективного контроля на пункте наведения ПВО страны «Нахичевань», и это спасло пилота от военного трибунала. Магнитофон беспристрастно зафиксировал приказ Багдасаряна пункту наведения на уничтожение цели. Его истошные крики с требованиями отсекать нарушителя от границы накладывались на радиообмен офицера боевого управления с пилотом, мешали сосредоточиться. Подобное «двоевластие» при организации перехвата уже само по себе недопустимо в системе ПВО, но если бы только в этом заключались наши промахи!..
Очевидные ошибки в организации ПВО были отмечены не в одном отчете проверяющих. Жаль только, что констатацией фактов ограничились даже те, кто делал выводы по роковым результатам взаимодействия специалистов наземных служб и летчика и в этот раз. Реформирование системы ПВО страны, осуществляемое в те годы, оказалось столь бездарным, что даже дилетантам становилась понятной необходимость воссоздания былых структур.
Раз за разом ляпы международного масштаба били по престижу государства. Как выяснилось, и автора первого тарана в небе Закавказья Геннадия Елисеева в 1979 году начальник командного пункта принудил к тарану легкомоторного спортивного самолетика тоже ошибочно. После доклада пилота о промахе ракетой он растерялся и упустил из виду, что на борту перехватчика имеется... скорострельная авиационная пушка калибра 23 мм! А за миг до столкновения ведущий пары Елисеев ко всему едва не был сбит ракетами своего ведомого, решившего исправить промах командира.
Члены государственной комиссии по Куляпину не могли с годами не прийти к выводу о том, что, может, разберись тогда должностные лица по совести, не выдай свои устремления к личному покою за заботу о мнимой чести флага, и не было бы этой истории с аргентинским экипажем. И пассажиры южнокорейского «Боинга» остались бы живы, и чудо-юдо Руст не приземлился на Красной площади...
Если б снова начать...
Надо отдать должное специалистам госкомиссии, которую возглавили первый заместитель начальника главного штаба ВВС генерал-лейтенант авиации Абрамов и главный штурман ВВС генерал-майор авиации Шабунин, известные среди коллег не только высоким профессионализмом, но и гражданским мужеством. Имея распоряжение докладывать о результатах расследования непосредственно в ЦК КПСС, минуя Минобороны, они впервые получили право не только защищать ведомственные интересы, но и дать правдивый ответ на вопрос: можно ли было избежать крайней меры в пресечении полета нарушителя?
Действительно, получалось несерьезно: в космический век, при наличии самых совершенных видов вооружения и боевой техники, имея высококвалифицированные кадры, лишь мы раз за разом тешим мир таранами, даже не пытаясь найти эффективные меры, которые вынудили бы залетных гостей подчиниться и приземлиться по воле хозяев на своей территории.
Первые же расчеты показали, что при рациональном распределении имеющихся в Закавказском военном округе сил и средств ПВО рисковать ни жизнью летчика, ни дорогостоящим авиационным комплексом не пришлось бы даже в более сложной ситуации.
Судите сами. Что бы ни говорил Куляпин, запас полетного времени его истребителя по топливу составлял почти два часа и никак не требовал ни спешки, ни экономных режимов. С момента обнаружения до совершения тарана Куляпин сопровождал цель около 13 минут, находясь при этом в зоне действенных пусков ЗРК. Более того, в решающий момент на рубеж атаки вышли истребители с аэродрома гарнизона Кюрдамир (Азербайджан), ведомые командиром звена Асфаром Чухо. Лишь в интересах безопасности им был дан «отбой», хотя сделай Валентин, к примеру, энергичный переворот, он мог в считаные секунды освободить зону для боевого применения сил наращивания.
Следующее открытие просто ошеломило и столичный генералитет, и местное начальство. Оказалось, еще по пути в Тегеран, вечером 17 июля, огибая с севера фланг ирано-иракского фронта и вершину горы Большой Арарат, аргентинский CL-44 уже нарушал границу СССР в результате вольного самолетовождения. Однако замкомандующего ВВС Закавказского военного округа полковник Гречко, ответственный от руководства Воздушной армии с 17 на 18 июля, не только не принял никаких мер, но и рекомендовал оперативному дежурному вообще не фиксировать вторжение. И тогда становится понятным поведение Ашота Багдасаряна, вспылившего по причине нерешительности старшего начальника, когда вторично за его дежурство столь бесцеремонно чужой самолет вошел не просто в зону его ответственности, а в небо родной для него Армении. Гречко, находившийся на момент отдачи приказа на уничтожение цели на КП, попросту струсил и спешно покинул помещение со словами: «Меня здесь не было, я ничего не знаю».
Итак, Багдасарян поднимает дежурную пару истребителей. Куляпин был не совсем, мягко говоря, точен, повествуя о якобы холостых вылетах сослуживцев. Они сумели грамотно вытеснить нарушителя из воздушного пространства СССР. Тот же поступает вопреки всякой логике: строит над границей идеальный маневр для захода на посадку (так называемую коробочку) и вновь берет курс на ереванский аэродром.
Как в данном случае воспринимать лживые доклады Куляпина о стремлении аргентинского экипажа сбежать за границу, если они опровергаются и данными объективного контроля ПВО, и авиадиспетчерами сопредельных государств, и местными жителями, наблюдавшими бой с земли, и, наконец, здравым смыслом? Вопрос далеко не праздный, если учесть, что именно на основе этих докладов аса-политрука оперативный дежурный принимал решение на уничтожение цели.
Я очень хотел бы занять сторону Куляпина, если бы не одно «но». Это сегодня о своих нарушениях летных законов и правил он говорит с бравадой. А ведь на боевом дежурстве любое из них, включая непредупреждение нарушителя о возможном применении к нему крайних мер, является воинским преступлением, не иначе. И потом, будь нарушитель действительно боевым самолетом, столь явное пренебрежение нормами международного права и инструкциями привело бы в реальном бою к поражению.
В июле же 1981 года Валентин неделю опротестовывал показания черного ящика, объективно фиксирующего не то что маневры, но даже дрожание руки пилота. А сознался в сознательном нарушении летных законов и дезинформации КП с целью обрести право на таран лишь тогда, когда Владимир Абрамов пообещал снисхождение. Шабунин тут же, положив по-отечески руку на плечо Куляпина, напрямую спросил: героем, мол, хотел стать? «Ага», – только и кивнул в ответ Валентин и горько заплакал. Те слезы тоже отражены в отчете госкомиссии.
ОТЛУЧЕНИЕ ОТ НЕБА
Правда оказалась такой, что заставила наших вождей, дабы сохранить имидж на международной арене, спешно слагать миф о подвиге горе-замполита. Попутно были даны недвусмысленные рекомендации безвозвратно отлучить от летной работы вместе с несостоявшимся героем всех его непосредственных начальников по причине полной профнепригодности. На этом фоне становится резонным упорное нежелание высшего руководства России пересмотреть наградной лист Куляпина даже по истечении многих лет, когда дефицит подвигов особо ощутим и национальными героями порой становятся просто по совокупности добрых дел, выполняемых по долгу службы, либо в угоду политике.
…Побывавшие на месте катастрофы специалисты вместе с послом Аргентины и работниками МИД СССР убедились в полном отсутствии на борту CL-44 какого-либо вооружения и разведоборудования. Сотрудники милиции Аршаков и Есаян, не только опросившие накануне местных жителей, но и сами наблюдавшие за развитием событий в небе, рассказали о финале неравной схватки: обреченный пилотом истребитель свечкой вошел в болото у подножия горы, а транспортный самолет после беспорядочного падения разбился на склоне хребта.
Интересный момент: при падении иностранная машина не взорвалась, что было бы характерно для подобных случаев. К сожалению, запрос о ее заправке топливом в Тегеране остался без ответа. Не удалось получить данные и о том, имели ли фрагменты транспортного самолета пулевые или осколочные пробоины.
В средствах массовой информации Ирака в те дни не раз упоминалось об обстрелах над районами боевых действий с Ираном нескольких самолетов, включая пассажирские. Не попал ли 18 июля 1981 года в переплет и экипаж седовласого Эктора? Впрочем, и без того, учитывая устаревшую конструкцию CL-44, ограниченные возможности обнищавшей фирмы, постоянные неполадки в системах связи и навигации, отсутствие в составе экипажа штурмана, легко понять нелогичность действий нарушителей, явно искавших подходящий аэродром для экстренной посадки.
Тогда, в 1981 году, страны третьего мира еще жили иллюзиями о Советском Союзе как о счастливой стране добра и справедливости. И я сам, дважды горевший в подбитом вертолете, сначала на афганской, затем на чеченской войне, представляю, что испытал экипаж в последние минуты жизни. Самым чудовищным образом его лишили последней надежды если не на русское гостеприимство, то хотя бы на элементарное человеческое участие.
ПОЧЕМУ ОТМЕНИЛИ ДУЭЛИ
... И последнее. В ходе работы над этим материалом все эти годы многие советовали мне изменить фамилии героев очерка. Доводы приводились разные. Мол, за давностью лет конкретные имена все равно никому не интересны, а у мужиков семьи, дети. И что содержание моих фонотек, официальные ответы на редакционные запросы никто и без того не пытается подвергать сомнению. В конце концов, напоминал мне чекист-пенсионер, следует учитывать то обстоятельство, что правопреемницей Советского Союза является великая Россия.
Признаться, был соблазн согласиться с теми доброхотами. Тогда было бы оправданно подписать эти заметки псевдонимом. Бороться за правду нашему брату-журналисту все чаще себе дороже.
Но я был на службе. И помнил, что расследовать историю несостоявшегося подвига мне поручил мой первый редактор Валерий Гусев, так и не успевший подписать в свет этот материал – сказались командировки в горячие точки, руководство операцией в мятежной Гяндже, когда только две гранаты с вырванными чеками в руках офицера-десантника позволили вывезти уже, казалось бы, обреченных армян из обезумевшей толпы азербайджанцев. Как тут поступиться гражданским долгом, боевыми традициями офицерского братства, наказом его однокашников продолжить добрые дела, полученным на открытии мемориальной доски в его родном детдоме под Харьковом!?.
Потом, в 2002 году, вдруг узнал, что в Государственной думе Федерального собрания Российской Федерации вновь рассматривалось ходатайство о присвоении Валентину Куляпину звания героя по его же запросу. Ряду СМИ бывший горе-пилот дал бравурные интервью, лукаво обвиняя в своих неудачах бюрократов в погонах и диктаторский режим СССР. Что-то с памятью человека сталось?
Да, все проходит. Но ведь не все забывается, правда? Не забывается, даже если прошли десятилетия, канули в историю целые государства, и мы сами посвятили служению Отечества уже даже не лучшие годы, а почти всю жизнь. Осталось чуть-чуть…
А тут еще подоспело письмо от сына одного из членов погибшего экипажа. Может, и не стоило на фоне масштабных геополитических коллизий последних лет вспоминать здесь о нем... Все же расскажу, коли начал.
В весточке из-за океана не спрашивали об обстоятельствах полета, месте гибели близкого человека. Вопрос был куда строже и человечнее: сын хотел знать, не посрамил ли его отец чести семьи в последнем полете, не стыдно ли будет ему, продолжателю рода, носить фамилию человека, погибшего при весьма странных обстоятельствах, на чужой земле?
И я с легким сердцем ответствовал парню с окраинной улицы Авельянада, далеко не богатого городка аргентинской провинции Флорида, что нет, не посрамил. Второй пилот Эрмете Матео Сантьяго Боассо до конца боролся со злым роком, пытаясь вывести машину из штопора. В последние минуты жизни он не оставил своего командира и пассажира наедине с бедой, пренебрег во имя летного и просто человеческого братства парашютом. Да, он погиб. Но оставил своим детям доброе имя. Где-то в наших архивах желтеет экспертное фото: распластавшееся на базальте среди искореженных обломков самолета тело чернокожего атлета, даже после смерти не выпустившего из рук штурвал…
Если в далекой Аргентине, которая ассоциируется у нас разве что с ламбадой и Марадоной, молодежь столь свято чтит традиции и стремится из поколения в поколение следовать принципам, которые близки и понятны каждому из нас, то, по всему выходит, надо вести речь об общечеловеческих ценностях, завершая этот разговор. Самоочищение начинается с признания ошибок, не иначе.
Трудное время переживает Отечество. И для большинства из нас доброе имя – последнее, что мы можем оставить в наследство потомкам.
Информация