За взятие Праги
В завершение повествования о медалях Екатерининской эпохи расскажем о последней значимой её «манете» — медали за взятие Праги. Но, поскольку наступивший следом краткий период правления Павла I не «баловал» русских солдат вполне заслуженными наградами, сначала взглянем немного вперёд.
Замечательный русский поэт Александр Введенский (эпитет «великий», прилагаемый нынче к кому ни попадя, уже утратил первоначальный высокий смысл) в 30-е годы прошлого века однажды грустно пошутил в кругу друзей (и, увы, доносчиков), что он — монархист, ибо только при наследственной форме правления есть некоторый шанс, что у власти может случайно оказаться порядочный человек.
Нам же, оглядываясь назад, на длинный ряд российских самодержцев, трудно не поддаться иному ощущению — необъяснимой закономерности, странной упорядоченности их появления и следования друг за другом, как будто раскачивался некий маятник и две противоборствующие партии приходили на смену одна другой.
«Душителей свободы», солдафонов и реакционеров сменяли на троне монархи условно «хорошие», игравшие в целом прогрессивно-преобразовательную роль в истории нашей страны. Взгляните сами (для удобства две «партии» мы разбили на пары):
Пётр III — Екатерина II, Павел I — Александр I, Николай I — Александр II.
Доказать справедливость такого разделения теперь затруднительно: в последние десятилетия, когда восторжествовавшая гласность сняла запреты на высказывания по всякому поводу, развязались языки и у разнообразных мракобесов. Часто нынче можно встретить в нашей литературе и медиа панегирики сумасбродам и тиранам прошлого.
Вот уже Николай Павлович, который, по слову Фёдора Тютчева, не Богу служил и не России, «служил лишь суете своей», «не царь, а лицедей», принявший из рук старшего брата Александра страну — победительницу Наполеона, лишь недавно принёсшую избавление от корсиканского чудовища другим европейским народам и в конце концов заведший её в гнилое болото Крымской войны, некоторыми уважительно именуется «рыцарем самодержавия».
Не слишком ли, однако, лестно такое мнение о самозваном цензоре Александра Пушкина (Тютчева, кстати, тоже), налагавшего на произведения поэта изуверские резолюции вроде такой:
«Это можно распространять, но нельзя печатать»?
Что-то, воля ваша, демоническое, данииландреевское таится и в приходе его к власти, и в расставании с нею — то и другое сопровождалось кровавыми жертвоприношениями. Весьма вероятно, что и смерть Николая была всё-таки следствием не официальной пневмонии после перенесённого гриппа, а яда, принятого им в состоянии глубочайшей депрессии из рук своего лейб-медика Фридриха Мандта.
Разумеется, убиенные Николаем декабристы (если не все, то уж точно садист Павел Пестель) отнюдь не являлись теми прекраснодушными страдальцами, какими в советское время пыталась представить их пропаганда. С другой стороны, гибель именно в пору николаевского царствования двух крупнейших русских художественных гениев, Александра Пушкина и Михаила Лермонтова, трагически нелепая и слишком уж схожая в обстоятельствах, чтобы не наводить на подозрения, также далеко не случайна и весьма символична.
А вот император Павел в отличие от своего третьего сына представляется нам, скорее, фигурой трагикомичной. Причём акцент в последнем слове кое-кто упорно делает на первую его часть. (Представьте себе, что в 1916 году в недрах Русской православной церкви даже готовились документы для канонизации этого государя!)
Начало такому восприятию личности «русского Гамлета» положил, как ни странно, он сам, распространявший историю своей встречи с призраком Петра I, якобы обратившимся к правнуку (родственнику формальному, потому что тот, скорее всего, уже не был Романовым по крови) со словами:
«Бедный, бедный Павел!».
Точнее же всех, пожалуй, охарактеризовал Павла некий аноним-современник (эпиграмму эту молва приписывала великому Александру Суворову):
«Не венценосец ты в Петровом славном граде,
Но варвар и капрал на вахтпараде».
Мало чего хорошего можно сказать о нём; собственная мать не хотела допускать его к управлению страной, прозорливо держала от себя на расстоянии. И не допустила бы, не уничтожь кабинет-секретарь Александр Безбородко завещание, согласно которому вся власть от Екатерины переходила после её смерти к старшему из внуков, минуя их опасного для окружающих отца. За дружескую услугу Безбородко был произведён Павлом в канцлеры.
Начатая тотчас по восшествии «Гамлета» на престол военная реформа свелась в основном к отупляющей муштре. Требованием рабского подчинения нижестоящих командиров вышестоящим она лишала первых всякой инициативы — бич нашей армии и в позднейшее время, в Великую Отечественную, когда лишь преподанные вермахтом кровавые уроки научили воевать не по шаблону.
Правда, помимо кос и буклей при Павле впервые введена очень нужная и удобная шинель, заменившая традиционную епанчу и позволявшая облачённым в неё нижним чинам спокойно навьючивать на себя амуницию.
Но вот что касается наград — орденов и медалей, — тут новый монарх сделал всё, чтобы не обделить служивых этими наглядными доказательствами славы и личного мужества. В соответствующем месте мы писали о том, как ревниво обошёлся Павел с наследством нелюбимой матери — орденами Святого Георгия и Святого Владимира: их перестали вручать. Взамен двух наиболее «боевых» орденов он широко начал практиковать поощрение «фамильным» Анненским крестом. Попытался Павел утвердить в России и Мальтийский орден, в том числе в качестве одноимённой награды.
Если ордена, хоть и менее значимые, всё же давались офицерству, то для простых солдат, гоняемых по Гатчинскому плацу до обморока, не было учреждено ни одной наградной медали. Суворовских чудо-богатырей за Сен-Готард и Чёртов мост, матросов с кораблей Фёдора Ушакова, участвовавших в Средиземноморском походе, не сочли достойными! Нижним чинам в то время полагались только знаки отличия Анненского ордена да потом ещё донат Мальтийского креста.
Однако первый вплоть до 1864 года вручался не за личный подвиг или участие в конкретном сражении, в войне, а за двадцать лет беспорочной службы. Второй же, учреждённый взамен первого в 1800 году, не прижился в России и вскоре после убийства Павла тихо прекратил своё существование. Хорошо и то, что знак и донат хотя бы освобождали ветеранов от телесного наказания, так любимого Павлом и другими подобными ему «капралами».
В то же время этот император в необъяснимом порыве мог одарить кого-нибудь именной медалью. Дизайн тут был стандартным, с профилем Павла на аверсе (автор этих медалей — мастер Карл Леберехт). Варьировалась лишь многословная легенда на реверсе.
Так, на одной из медалей читаем:
«Грузинскому дворянину армянской нации Микертему Мелику Калантирову за успехи в разведении тутовых дерев и деле шелку». Похожая «манета» досталась и другому «шелкопряду», «армянину Данилову» — «за рачение и усердие в разведении».
Летом 1799 года из Петербурга отправилась в Охотский порт команда из 88 моряков и строителей с задачей организовать на Тихом океане постоянно действующий военный флот. Командовал экспедицией капитан-лейтенант Иван Бухарин. Отряд Бухарина, как ни спешил, добрался до Охотска лишь год спустя. В конце февраля 1800-го он едва не застрял в Якутске: лошади пали.
Но благодаря помощи якутов всё вооружение и судовое снаряжение без потерь доставили на океанское побережье. Так появилась целая серия персональных медалей, к примеру, «Якуцкому князцу Кангалаского улуса голове Белину за оказанную помощь капитану Бухарину». Она и ещё несколько однотипных с нею были розданы якутским «князцам» для ношения на чёрной ленте Мальтийского ордена.
До наших дней дошла в виде исторического курьёза и крошечная (диаметр всего 29 мм!) павловская медаль «За победу» неизвестного назначения. Реверс её так мал, что надпись с трудом разбита на три строки:
«ЗА — ПОБЕ — ДУ».
Судя по дате на лицевой стороне («1800 год»), медаль предположительно могла предназначаться не для солдат даже, а для суворовских и ушаковских офицеров. Как бы то ни было, сведения о награждении ею кого-либо отсутствуют. Упоминаний об этой «малютке» нет и в выпусках «Собрания русских медалей» 1840 года, посвящённых медалям Павла I.
Теперь же мы, предоставив «Бедного Павла» его страшной участи, перенесёмся в 1794 год. Из России двинемся в Польшу в рядах испытанных суворовских войск. Однако сначала, как полагается, проведём рекогносцировку.
С середины XVIII века ослабленная внутренними раздорами Польша де-факто утратила самостоятельность и оказалась под прессом своих более сильных соседей. С запада и севера на неё наседала Пруссия, с юга поддавливала Австрия, а с востока — гигантская Россия, которую Польша однажды попыталась проглотить, но подавилась (удав, проглотивший слона, может быть лишь в сказке Антуана де Сент-Экзюпери о Маленьком принце). Теперь совершался обратный процесс.
Впрочем, последовательные разделы Польши были выгодны, скорее, Пруссии, Россия же принимала в них участие до некоторой степени вынужденно. В то время в Петербурге многие дальновидные люди понимали опасность непосредственного соседства с экспансивными немцами. Позднее его всё-таки допустили, что привело к катастрофическим поражениям Первой мировой войны, вызвавшим Февральский переворот, который погубил империю.
Лишь одну вещь тогдашняя российская самодержица полякам никак попустить не могла — либеральную майскую Конституцию 1791 года. Конституция эта, принятая Речью Посполитой не без влияния революционной Франции, подействовала на Екатерину, как на быка — красная тряпка. Едва закончив победоносную войну с турками и отмахнувшись от разных прочих шведов, она, настоятельно побуждаемая к тому польскими магнатами, объединившимися в так называемую Тарговицкую конфедерацию, двинула на Польшу полки.
Последовавшая вслед за тем Русско-польская война 1792 года протекала в незначительных столкновениях, мелких стычках с десятками, редко парой сотен убитых. Эти стычки польская историография гордо именует «битвами». Под Овсой, Миром, Борушковцами, Брестом и Войшками русские легко одержали верх. А «битву» под Зеленцами (в русской историографии «при Городище») на территории современной Украины (Хмельницкая область) поляки записали себе в актив.
7(18) июня корпус Юзефа Понятовского сошёлся там в бою с русским отрядом генерал-майора графа Ираклия Моркова. Поляки дрались отчаянно, даже оттеснили на время противника. Да тут же поспешно и ретировались.
Человек необычайной доблести, будущий предводитель Московского ополчения в Отечественную войну 1812 года и участник Бородинской битвы, Ираклий Иванович Морков был награждён за этот бой орденом Святого Георгия II степени. Две предыдущие степени того же ордена он получил за штурм Очакова и Измаила. «Самый храбрый и непобедимый офицер» — так ещё прежде аттестовал своего подчинённого Суворов.
Вот что говорилось в рескрипте о новом награждении:
«Во уважение усердной службы, храбрых и мужественных подвигов, отличивших его при поражении войск противной в Польше фракции 7 июня 1792 года при деревне Городище, где он командовал авангардом и благоразумными распоряжениями, искусством, храбростию и безпредельным усердием одержал полную победу».
Всё это, однако, не помешало полякам тут же громогласно объявить себя полными победителями под Зеленцами. Ещё бы! Ведь почти сто лет до того им не удавалось ни разу не то что одолеть русских, но даже всерьёз противостоять им на поле брани! По такому случаю дядя генерала Юзефа Понятовского, король Станислав Август, поспешно учредил специальную медаль Vertuti Militari, тут же превращённую в одноимённый орден.
История этого ордена — не наша тема. В своё время мы не упомянули его, рассказывая о польских орденах в Российской империи, поскольку в отличие от своих «собратьев», орденов Белого орла и Святого Станислава, Vertuti Militari хоть и вошёл в нашу наградную систему после присоединения Польши к России в 1815 году, но оставался в ней недолго и был на особом положении. Император Александр I его не любил, русских своих подданных им не жаловал.
А при Николае I возникла курьёзная ситуация: Vertuti Militari массово наградили участников подавления Польского восстания 1831 года, однако одновременно и восставшие раздавали друг другу тот же самый орден (дизайн лишь незначительно отличался)! Поэтому, покончив с мятежом, упразднили и награду.
Vertuti Militari восстанавливали в Польше несколько раз, последний — в 1944 году. Кавалерами его тогда стали не только воины Войска польского, но также и советские солдаты, офицеры, генералы, маршалы: Георгий Жуков, Иван Конев, Александр Василевский и, разумеется, Константин Рокоссовский.
После Великой Отечественной поляки вручали его и некоторым советским политическим деятелям. Такой орден имелся, например, в обширной коллекции Леонида Ильича Брежнева. Впрочем, в 1990 году Брежнева новые польские власти посмертно лишили ордена — бороться с тенями и одолевать Россию на страницах псевдоисторических сочинений поляки всегда горазды.
Что касается медали, то едва её отчеканили и начали вручать (успели раздать 20 из 65 золотых и 20 из 290 серебряных), как война вполне предсказуемо окончилась. Непостоянный король Станислав переметнулся на сторону магнатов, отменил Конституцию и строго-настрого запретил и медаль и орден, им самим же только учреждённые. Россия по мирному договору 1793 года присоединила Правобережную Украину и часть белорусских земель с Минском.
Однако уже весной следующего года началось восстание под руководством Тадеуша Костюшко. Из Кракова оно во мгновение ока перенеслось в Варшаву, где русский гарнизон под командованием екатерининского дипломата, свежеиспечённого графа генерала Осипа Игельстрёма был захвачен врасплох. Вместо того чтобы всё время оставаться настороже в незамиренной стране, Игельстрём занимался амурными делами с легкомысленной красавицей графиней Гоноратой Залуской.
Он даже велел застелить улицу, где стоял дом графини, соломой, чтобы Гонораточку не будили громыхающие по мостовой экипажи. Столь куртуазная рыцарская забота спасла Игельстрёму жизнь: Залуская нашла способ вывезти графа из охваченной беспорядками столицы. Брошенным же им на произвол судьбы солдатам и мирным россиянам, случайно оказавшимся в тот момент в Варшаве, повезло меньше.
Вот что впоследствии писал об этом известный беллетрист, журналист и критик, адресат наиболее злых пушкинских эпиграмм Фаддей Булгарин:
«Русские, пробиваясь штыками чрез толпы мятежников, должны были выступить из Варшавы. По отступающим русским стреляли из окон и с крыш домов, бросали на них бревна и всё, что может причинить вред, и из 8000 русских погибло 2200 человек».
Это если считать лишь военных. Хотя без пощады убивали поляки любого русского: чиновников, дипломатов, купцов, их жён и детей.
17 апреля 1794 года вошло в историю русско-польских отношений как Варшавская заутреня, потому что резня наших соотечественников произошла в Великий четверг на Пасхальной неделе. Православные были застигнуты врасплох во время утреннего богослужения, что в значительной степени помогло погромщикам в их кровавой работе.
Тотчас Россия предприняла ответные меры, главной из которой оказался вызов из Херсона Александра Суворова, прозябавшего там в опале.
Главнокомандующий русскими войсками на западных границах империи престарелый фельдмаршал Пётр Румянцев всё рассудил правильно: действовать следует быстро, чтобы не дать восстанию разгореться. Лучшей кандидатуры, чем покоритель Измаила, тут нельзя было и представить.
С разных направлений в Польшу двинулись русские отряды. С запада к Варшаве подошла прусская армия, однако действовали немцы нерешительно и вскоре сняли осаду.
Суворову же, не уведомив о том Петербург, поручил Румянцев основную задачу: покончить с врагом молниеносным ударом. Тот с обычной своей стремительностью бросился вперёд, разоружая сдающихся и расшвыривая более стойких. 4 сентября он взял Кобрин, 8-го под Брест-Литовском разромил войска генерала Кароля Сераковского и уже 23-го подошёл к варшавскому предместью Праге, что на правом берегу Вислы.
В тот же день, накануне штурма сильной позиции поляков, издан был один из знаменитых суворовских приказов по армии:
«Идти в тишине, ни слова не говорить; подойдя же к укреплению, быстро кидаться вперед, бросать в ров фашинник, спускаться, приставлять к валу лестницы, а стрелкам бить неприятеля по головам. Лезть шибко, пара за парой, товарищу оборонять товарища; коли коротка лестница, — штык в вал, и лезь по нем другой, третий. Без нужды не стрелять, а бить и гнать штыком; работать быстро, храбро, по-русски. Держаться своих в середину, от начальников не отставать, фронт везде. В дома не забегать, просящих пощады — щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать. Кого убьют — царство небесное; живым — слава, слава, слава».
Поначалу войска так и действовали. Но, переколов и прогнав за Вислу превосходящих их по численности вооружённых поляков, наши в остервенении принялись за безоружных. Особенно лютовали казаки. Однако и простые солдаты из полков, пострадавших в Варшавскую заутреню, не послушавшись наставлений командующего, дали полную волю ярости. Суворов, опасаясь за участь Варшавы, даже приказал разрушить с нашей стороны мост через реку, который ранее пытались безуспешно подорвать сами поляки.
Нынешние польские историки, разумеется, нападают на Суворова, что отличает их от перепуганных варшавян конца XVIII века: те сразу же сдались и позднее благословляли своего русского спасителя, получившего за обуздание мятежа высшее в России воинское звание генералиссимуса.
Императрица пожаловала ему заодно «алмазный бант к шляпе», а благодарные варшавские горожане преподнесли в подарок Суворову золотую, разукрашенную лаврами из бриллиантов табакерку с надписью:
«Варшава — своему избавителю, дня 4 ноября 1794».
С восстанием было покончено: Костюшко при Мацеёвицах разбили и взяли в плен генералы Иван Ферзен и Фёдор Денисов, польский король Станислав под конвоем драгун отправился в Гродно под надзор русского наместника, а вскоре отрёкся от престола в день именин российской императрицы, своей прежней покровительницы и старинной любовницы.
Офицеры победоносной армии, из тех, которым не досталось орденов, получили золотые кресты для ношения на Георгиевской ленте (об этом роде наград мы позднее расскажем отдельно). Солдатам же вручили серебряные медали необычной формы — квадратные, с закруглёнными углами. На аверсе — вензель Екатерины II под императорской короной, на реверсе — мелкая надпись в восемь строк:
«ЗА — ТРУДЫ — И — ХРАБРОСТЬ — ПРИ ВЗЯТЬЕ — ПРАГИ — ОКТЯБРЯ 24 — 1794 г.».
Этой массовой медалью награждали, кстати, не только за штурм Праги, но и за другие бои 1794 года. Носить её полагалось на красной ленте ордена Святого благоверного князя Александра Невского. И, разумеется, с ничуть не меньшей гордостью, чем полякам их Vertuti Militari.
Именная медаль, выданная «армянину Данилову за рачение и усердие в разведении шелковых деревьев…»
Замечательный русский поэт Александр Введенский (эпитет «великий», прилагаемый нынче к кому ни попадя, уже утратил первоначальный высокий смысл) в 30-е годы прошлого века однажды грустно пошутил в кругу друзей (и, увы, доносчиков), что он — монархист, ибо только при наследственной форме правления есть некоторый шанс, что у власти может случайно оказаться порядочный человек.
Нам же, оглядываясь назад, на длинный ряд российских самодержцев, трудно не поддаться иному ощущению — необъяснимой закономерности, странной упорядоченности их появления и следования друг за другом, как будто раскачивался некий маятник и две противоборствующие партии приходили на смену одна другой.
«Душителей свободы», солдафонов и реакционеров сменяли на троне монархи условно «хорошие», игравшие в целом прогрессивно-преобразовательную роль в истории нашей страны. Взгляните сами (для удобства две «партии» мы разбили на пары):
Пётр III — Екатерина II, Павел I — Александр I, Николай I — Александр II.
Доказать справедливость такого разделения теперь затруднительно: в последние десятилетия, когда восторжествовавшая гласность сняла запреты на высказывания по всякому поводу, развязались языки и у разнообразных мракобесов. Часто нынче можно встретить в нашей литературе и медиа панегирики сумасбродам и тиранам прошлого.
Вот уже Николай Павлович, который, по слову Фёдора Тютчева, не Богу служил и не России, «служил лишь суете своей», «не царь, а лицедей», принявший из рук старшего брата Александра страну — победительницу Наполеона, лишь недавно принёсшую избавление от корсиканского чудовища другим европейским народам и в конце концов заведший её в гнилое болото Крымской войны, некоторыми уважительно именуется «рыцарем самодержавия».
Не слишком ли, однако, лестно такое мнение о самозваном цензоре Александра Пушкина (Тютчева, кстати, тоже), налагавшего на произведения поэта изуверские резолюции вроде такой:
«Это можно распространять, но нельзя печатать»?
Что-то, воля ваша, демоническое, данииландреевское таится и в приходе его к власти, и в расставании с нею — то и другое сопровождалось кровавыми жертвоприношениями. Весьма вероятно, что и смерть Николая была всё-таки следствием не официальной пневмонии после перенесённого гриппа, а яда, принятого им в состоянии глубочайшей депрессии из рук своего лейб-медика Фридриха Мандта.
Разумеется, убиенные Николаем декабристы (если не все, то уж точно садист Павел Пестель) отнюдь не являлись теми прекраснодушными страдальцами, какими в советское время пыталась представить их пропаганда. С другой стороны, гибель именно в пору николаевского царствования двух крупнейших русских художественных гениев, Александра Пушкина и Михаила Лермонтова, трагически нелепая и слишком уж схожая в обстоятельствах, чтобы не наводить на подозрения, также далеко не случайна и весьма символична.
А вот император Павел в отличие от своего третьего сына представляется нам, скорее, фигурой трагикомичной. Причём акцент в последнем слове кое-кто упорно делает на первую его часть. (Представьте себе, что в 1916 году в недрах Русской православной церкви даже готовились документы для канонизации этого государя!)
Начало такому восприятию личности «русского Гамлета» положил, как ни странно, он сам, распространявший историю своей встречи с призраком Петра I, якобы обратившимся к правнуку (родственнику формальному, потому что тот, скорее всего, уже не был Романовым по крови) со словами:
«Бедный, бедный Павел!».
Точнее же всех, пожалуй, охарактеризовал Павла некий аноним-современник (эпиграмму эту молва приписывала великому Александру Суворову):
«Не венценосец ты в Петровом славном граде,
Но варвар и капрал на вахтпараде».
Мало чего хорошего можно сказать о нём; собственная мать не хотела допускать его к управлению страной, прозорливо держала от себя на расстоянии. И не допустила бы, не уничтожь кабинет-секретарь Александр Безбородко завещание, согласно которому вся власть от Екатерины переходила после её смерти к старшему из внуков, минуя их опасного для окружающих отца. За дружескую услугу Безбородко был произведён Павлом в канцлеры.
Начатая тотчас по восшествии «Гамлета» на престол военная реформа свелась в основном к отупляющей муштре. Требованием рабского подчинения нижестоящих командиров вышестоящим она лишала первых всякой инициативы — бич нашей армии и в позднейшее время, в Великую Отечественную, когда лишь преподанные вермахтом кровавые уроки научили воевать не по шаблону.
Правда, помимо кос и буклей при Павле впервые введена очень нужная и удобная шинель, заменившая традиционную епанчу и позволявшая облачённым в неё нижним чинам спокойно навьючивать на себя амуницию.
Но вот что касается наград — орденов и медалей, — тут новый монарх сделал всё, чтобы не обделить служивых этими наглядными доказательствами славы и личного мужества. В соответствующем месте мы писали о том, как ревниво обошёлся Павел с наследством нелюбимой матери — орденами Святого Георгия и Святого Владимира: их перестали вручать. Взамен двух наиболее «боевых» орденов он широко начал практиковать поощрение «фамильным» Анненским крестом. Попытался Павел утвердить в России и Мальтийский орден, в том числе в качестве одноимённой награды.
Если ордена, хоть и менее значимые, всё же давались офицерству, то для простых солдат, гоняемых по Гатчинскому плацу до обморока, не было учреждено ни одной наградной медали. Суворовских чудо-богатырей за Сен-Готард и Чёртов мост, матросов с кораблей Фёдора Ушакова, участвовавших в Средиземноморском походе, не сочли достойными! Нижним чинам в то время полагались только знаки отличия Анненского ордена да потом ещё донат Мальтийского креста.
Однако первый вплоть до 1864 года вручался не за личный подвиг или участие в конкретном сражении, в войне, а за двадцать лет беспорочной службы. Второй же, учреждённый взамен первого в 1800 году, не прижился в России и вскоре после убийства Павла тихо прекратил своё существование. Хорошо и то, что знак и донат хотя бы освобождали ветеранов от телесного наказания, так любимого Павлом и другими подобными ему «капралами».
В то же время этот император в необъяснимом порыве мог одарить кого-нибудь именной медалью. Дизайн тут был стандартным, с профилем Павла на аверсе (автор этих медалей — мастер Карл Леберехт). Варьировалась лишь многословная легенда на реверсе.
Так, на одной из медалей читаем:
«Грузинскому дворянину армянской нации Микертему Мелику Калантирову за успехи в разведении тутовых дерев и деле шелку». Похожая «манета» досталась и другому «шелкопряду», «армянину Данилову» — «за рачение и усердие в разведении».
Летом 1799 года из Петербурга отправилась в Охотский порт команда из 88 моряков и строителей с задачей организовать на Тихом океане постоянно действующий военный флот. Командовал экспедицией капитан-лейтенант Иван Бухарин. Отряд Бухарина, как ни спешил, добрался до Охотска лишь год спустя. В конце февраля 1800-го он едва не застрял в Якутске: лошади пали.
Но благодаря помощи якутов всё вооружение и судовое снаряжение без потерь доставили на океанское побережье. Так появилась целая серия персональных медалей, к примеру, «Якуцкому князцу Кангалаского улуса голове Белину за оказанную помощь капитану Бухарину». Она и ещё несколько однотипных с нею были розданы якутским «князцам» для ношения на чёрной ленте Мальтийского ордена.
До наших дней дошла в виде исторического курьёза и крошечная (диаметр всего 29 мм!) павловская медаль «За победу» неизвестного назначения. Реверс её так мал, что надпись с трудом разбита на три строки:
«ЗА — ПОБЕ — ДУ».
Судя по дате на лицевой стороне («1800 год»), медаль предположительно могла предназначаться не для солдат даже, а для суворовских и ушаковских офицеров. Как бы то ни было, сведения о награждении ею кого-либо отсутствуют. Упоминаний об этой «малютке» нет и в выпусках «Собрания русских медалей» 1840 года, посвящённых медалям Павла I.
Теперь же мы, предоставив «Бедного Павла» его страшной участи, перенесёмся в 1794 год. Из России двинемся в Польшу в рядах испытанных суворовских войск. Однако сначала, как полагается, проведём рекогносцировку.
С середины XVIII века ослабленная внутренними раздорами Польша де-факто утратила самостоятельность и оказалась под прессом своих более сильных соседей. С запада и севера на неё наседала Пруссия, с юга поддавливала Австрия, а с востока — гигантская Россия, которую Польша однажды попыталась проглотить, но подавилась (удав, проглотивший слона, может быть лишь в сказке Антуана де Сент-Экзюпери о Маленьком принце). Теперь совершался обратный процесс.
Впрочем, последовательные разделы Польши были выгодны, скорее, Пруссии, Россия же принимала в них участие до некоторой степени вынужденно. В то время в Петербурге многие дальновидные люди понимали опасность непосредственного соседства с экспансивными немцами. Позднее его всё-таки допустили, что привело к катастрофическим поражениям Первой мировой войны, вызвавшим Февральский переворот, который погубил империю.
Лишь одну вещь тогдашняя российская самодержица полякам никак попустить не могла — либеральную майскую Конституцию 1791 года. Конституция эта, принятая Речью Посполитой не без влияния революционной Франции, подействовала на Екатерину, как на быка — красная тряпка. Едва закончив победоносную войну с турками и отмахнувшись от разных прочих шведов, она, настоятельно побуждаемая к тому польскими магнатами, объединившимися в так называемую Тарговицкую конфедерацию, двинула на Польшу полки.
Последовавшая вслед за тем Русско-польская война 1792 года протекала в незначительных столкновениях, мелких стычках с десятками, редко парой сотен убитых. Эти стычки польская историография гордо именует «битвами». Под Овсой, Миром, Борушковцами, Брестом и Войшками русские легко одержали верх. А «битву» под Зеленцами (в русской историографии «при Городище») на территории современной Украины (Хмельницкая область) поляки записали себе в актив.
7(18) июня корпус Юзефа Понятовского сошёлся там в бою с русским отрядом генерал-майора графа Ираклия Моркова. Поляки дрались отчаянно, даже оттеснили на время противника. Да тут же поспешно и ретировались.
Человек необычайной доблести, будущий предводитель Московского ополчения в Отечественную войну 1812 года и участник Бородинской битвы, Ираклий Иванович Морков был награждён за этот бой орденом Святого Георгия II степени. Две предыдущие степени того же ордена он получил за штурм Очакова и Измаила. «Самый храбрый и непобедимый офицер» — так ещё прежде аттестовал своего подчинённого Суворов.
Вот что говорилось в рескрипте о новом награждении:
«Во уважение усердной службы, храбрых и мужественных подвигов, отличивших его при поражении войск противной в Польше фракции 7 июня 1792 года при деревне Городище, где он командовал авангардом и благоразумными распоряжениями, искусством, храбростию и безпредельным усердием одержал полную победу».
Всё это, однако, не помешало полякам тут же громогласно объявить себя полными победителями под Зеленцами. Ещё бы! Ведь почти сто лет до того им не удавалось ни разу не то что одолеть русских, но даже всерьёз противостоять им на поле брани! По такому случаю дядя генерала Юзефа Понятовского, король Станислав Август, поспешно учредил специальную медаль Vertuti Militari, тут же превращённую в одноимённый орден.
Орден Vertuti Militari
История этого ордена — не наша тема. В своё время мы не упомянули его, рассказывая о польских орденах в Российской империи, поскольку в отличие от своих «собратьев», орденов Белого орла и Святого Станислава, Vertuti Militari хоть и вошёл в нашу наградную систему после присоединения Польши к России в 1815 году, но оставался в ней недолго и был на особом положении. Император Александр I его не любил, русских своих подданных им не жаловал.
А при Николае I возникла курьёзная ситуация: Vertuti Militari массово наградили участников подавления Польского восстания 1831 года, однако одновременно и восставшие раздавали друг другу тот же самый орден (дизайн лишь незначительно отличался)! Поэтому, покончив с мятежом, упразднили и награду.
Vertuti Militari восстанавливали в Польше несколько раз, последний — в 1944 году. Кавалерами его тогда стали не только воины Войска польского, но также и советские солдаты, офицеры, генералы, маршалы: Георгий Жуков, Иван Конев, Александр Василевский и, разумеется, Константин Рокоссовский.
После Великой Отечественной поляки вручали его и некоторым советским политическим деятелям. Такой орден имелся, например, в обширной коллекции Леонида Ильича Брежнева. Впрочем, в 1990 году Брежнева новые польские власти посмертно лишили ордена — бороться с тенями и одолевать Россию на страницах псевдоисторических сочинений поляки всегда горазды.
Что касается медали, то едва её отчеканили и начали вручать (успели раздать 20 из 65 золотых и 20 из 290 серебряных), как война вполне предсказуемо окончилась. Непостоянный король Станислав переметнулся на сторону магнатов, отменил Конституцию и строго-настрого запретил и медаль и орден, им самим же только учреждённые. Россия по мирному договору 1793 года присоединила Правобережную Украину и часть белорусских земель с Минском.
Однако уже весной следующего года началось восстание под руководством Тадеуша Костюшко. Из Кракова оно во мгновение ока перенеслось в Варшаву, где русский гарнизон под командованием екатерининского дипломата, свежеиспечённого графа генерала Осипа Игельстрёма был захвачен врасплох. Вместо того чтобы всё время оставаться настороже в незамиренной стране, Игельстрём занимался амурными делами с легкомысленной красавицей графиней Гоноратой Залуской.
Он даже велел застелить улицу, где стоял дом графини, соломой, чтобы Гонораточку не будили громыхающие по мостовой экипажи. Столь куртуазная рыцарская забота спасла Игельстрёму жизнь: Залуская нашла способ вывезти графа из охваченной беспорядками столицы. Брошенным же им на произвол судьбы солдатам и мирным россиянам, случайно оказавшимся в тот момент в Варшаве, повезло меньше.
Вот что впоследствии писал об этом известный беллетрист, журналист и критик, адресат наиболее злых пушкинских эпиграмм Фаддей Булгарин:
«Русские, пробиваясь штыками чрез толпы мятежников, должны были выступить из Варшавы. По отступающим русским стреляли из окон и с крыш домов, бросали на них бревна и всё, что может причинить вред, и из 8000 русских погибло 2200 человек».
Серебряная медаль «За труды и храбрость при взятии Праги 24 октября 1794 года»
Это если считать лишь военных. Хотя без пощады убивали поляки любого русского: чиновников, дипломатов, купцов, их жён и детей.
17 апреля 1794 года вошло в историю русско-польских отношений как Варшавская заутреня, потому что резня наших соотечественников произошла в Великий четверг на Пасхальной неделе. Православные были застигнуты врасплох во время утреннего богослужения, что в значительной степени помогло погромщикам в их кровавой работе.
Тотчас Россия предприняла ответные меры, главной из которой оказался вызов из Херсона Александра Суворова, прозябавшего там в опале.
Главнокомандующий русскими войсками на западных границах империи престарелый фельдмаршал Пётр Румянцев всё рассудил правильно: действовать следует быстро, чтобы не дать восстанию разгореться. Лучшей кандидатуры, чем покоритель Измаила, тут нельзя было и представить.
С разных направлений в Польшу двинулись русские отряды. С запада к Варшаве подошла прусская армия, однако действовали немцы нерешительно и вскоре сняли осаду.
Суворову же, не уведомив о том Петербург, поручил Румянцев основную задачу: покончить с врагом молниеносным ударом. Тот с обычной своей стремительностью бросился вперёд, разоружая сдающихся и расшвыривая более стойких. 4 сентября он взял Кобрин, 8-го под Брест-Литовском разромил войска генерала Кароля Сераковского и уже 23-го подошёл к варшавскому предместью Праге, что на правом берегу Вислы.
В тот же день, накануне штурма сильной позиции поляков, издан был один из знаменитых суворовских приказов по армии:
«Идти в тишине, ни слова не говорить; подойдя же к укреплению, быстро кидаться вперед, бросать в ров фашинник, спускаться, приставлять к валу лестницы, а стрелкам бить неприятеля по головам. Лезть шибко, пара за парой, товарищу оборонять товарища; коли коротка лестница, — штык в вал, и лезь по нем другой, третий. Без нужды не стрелять, а бить и гнать штыком; работать быстро, храбро, по-русски. Держаться своих в середину, от начальников не отставать, фронт везде. В дома не забегать, просящих пощады — щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать. Кого убьют — царство небесное; живым — слава, слава, слава».
Медаль «За взятие Праги»
Поначалу войска так и действовали. Но, переколов и прогнав за Вислу превосходящих их по численности вооружённых поляков, наши в остервенении принялись за безоружных. Особенно лютовали казаки. Однако и простые солдаты из полков, пострадавших в Варшавскую заутреню, не послушавшись наставлений командующего, дали полную волю ярости. Суворов, опасаясь за участь Варшавы, даже приказал разрушить с нашей стороны мост через реку, который ранее пытались безуспешно подорвать сами поляки.
Нынешние польские историки, разумеется, нападают на Суворова, что отличает их от перепуганных варшавян конца XVIII века: те сразу же сдались и позднее благословляли своего русского спасителя, получившего за обуздание мятежа высшее в России воинское звание генералиссимуса.
Императрица пожаловала ему заодно «алмазный бант к шляпе», а благодарные варшавские горожане преподнесли в подарок Суворову золотую, разукрашенную лаврами из бриллиантов табакерку с надписью:
«Варшава — своему избавителю, дня 4 ноября 1794».
С восстанием было покончено: Костюшко при Мацеёвицах разбили и взяли в плен генералы Иван Ферзен и Фёдор Денисов, польский король Станислав под конвоем драгун отправился в Гродно под надзор русского наместника, а вскоре отрёкся от престола в день именин российской императрицы, своей прежней покровительницы и старинной любовницы.
Офицеры победоносной армии, из тех, которым не досталось орденов, получили золотые кресты для ношения на Георгиевской ленте (об этом роде наград мы позднее расскажем отдельно). Солдатам же вручили серебряные медали необычной формы — квадратные, с закруглёнными углами. На аверсе — вензель Екатерины II под императорской короной, на реверсе — мелкая надпись в восемь строк:
«ЗА — ТРУДЫ — И — ХРАБРОСТЬ — ПРИ ВЗЯТЬЕ — ПРАГИ — ОКТЯБРЯ 24 — 1794 г.».
Этой массовой медалью награждали, кстати, не только за штурм Праги, но и за другие бои 1794 года. Носить её полагалось на красной ленте ордена Святого благоверного князя Александра Невского. И, разумеется, с ничуть не меньшей гордостью, чем полякам их Vertuti Militari.
Информация