Между строк шифровок из Чечни
«Нет, товарищ командующий, историю этой войны и через пятьдесят лет не напишут»
Разведка по определению связана с секретами – большими и маленькими. Какая-то часть становится известна лишь после провала операции или агента. Бывают нарочитые утечки информации – по оперативной необходимости или в политических целях. Но подавляющее большинство закрытых сведений таковыми и остаются, лишь изредка всплывая благодаря случаю, стечению обстоятельств или, как в нашей ситуации, знакомству с секретоносителем.
С полковником Главного разведывательного управления Александром Александровичем Ивановым (это его настоящая фамилия) знаком с 90-х. По первому образованию он военный авиационный инженер, по второму – философ, волею судьбы оказавшийся в разведке. В трех командировках на Северный Кавказ был аналитиком оперативной группы ГРУ в Чеченской Республике. Из первой привез станцию космической связи то ли японского, то ли американского производства, захваченную спецназовцами у радуевцев. По итогам командировок награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» с мечами, медалью Суворова и орденом «За военные заслуги».
Вся оперативная информация от агентуры, подразделений специального назначения и других источников проходила через Иванова, поскольку именно он составлял и ежедневно отправлял шифрованные телеграммы в Центр. В роли аналитика сталкивался со сведениями разного рода, часто обыденными, иногда шокирующими, но всегда конфиденциальными.
Как ушел Радуев
«Это была моя первая командировка в Чечню: декабрь 1995-го – январь 1996-го, – вспоминает Александр Иванов. – Наша группа базировалась в Ханкале, я был офицером-аналитиком. Начальник моего управления, генерал, напутствовал: нам твоего героизма не надо, если узнаю, что ты близко подошел к периметру Ханкалы, отзову и накажу, ты носитель информации.
Все представители разведслужб наших силовых ведомств утром собирались в общей комнате, обменивались информацией. Работали ребята из ФАПСИ, тогда самостоятельной организации, из МВД, от пограничников. ФСБ посылала своих оперов вскрывать противодействие боевиков, армейская разведка – спецназовцев: взять языка, в тыл сходить. Аналитиков у коллег-силовиков не было, поэтому приходилось им помогать, поскольку «писатель» был один я. Готовил сводки, в сутки слал в Центр до трех телеграмм объемом от странички до трех.
Каждый командующий, чьи подразделения были в группировке, хотел иметь утром сводку сведений об обстановке. Но что может передать, например, главкому ВВС авиационное подразделение? Только то, что увидели с воздуха. Этого мало. Вот и приходили ко мне: Саныч, помоги. Естественно, давал, что можно было. Как положено, сначала своим отправлял, а уж потом им. Да и я от них информацию получал. Фээсбэшникам тоже помогал. Отношения со всеми были нормальными, рабочими.
Информация о расположении наших войск попадала каким-то образом и к боевикам, это не секрет. В Чечне у федеральных войск была система опорных пунктов. Любой пастух мог об опорном пункте рассказать. Система эта себя не оправдала: мы контролировали только ту землю, на которой сидели. Меня в первое время угнетали совещания, которые ввел милицейский генерал Шкирко. Пришел армеец Тихомиров и ежедневные совещания отменил.
Умиляли доклады некоторых милицейских начальников о том, сколько за ночь отбито атак в Грозном. В центральном районе города было укрепленное здание – ГУОШ: Главное управление оперативных штабов. Каждую ночь там отбивались от местных. И это называлось контролировали Грозный. Днем наши хозяева, ночью отстреливаются. Такая была война.
Или взять бои за Гудермес, за Первомайское – творилась там настоящая дурь. Войск было нагнано немерено. Два министра командовали операцией, которая во время Великой Отечественной была задачей для опытного командира батальона. Ерин, Квашнин, Николаев толкались локтями. В итоге Радуев ушел через камыши, через дюкеры – огромные трубы диаметром около двух метров, проложенные через реку.
Тогда погибли пятьдесят бойцов нашего спецназа. Они были поставлены заслоном против радуевцев. Как раз в том направлении, где считалось, что боевики не пойдут, но они все и ломанулись туда из камышовых зарослей. Наши ребята все полегли. До одного. Погиб начальник разведки 58-й армии полковник Сергей Стыцина. Боевиков они, конечно, тоже покрошили немало, но часть их вместе с Радуевым ушла.
Квашнин, помню, матерился из-за отсутствия должной организации: скажем, экипаж танка (четыре человека) приходилось собирать из трех округов, как говорится, с миру по нитке. Посылали кого только можно.
Как-то пришлось лететь из Моздока на Ми-26 вместе с солдатами с Дальнего Востока, которые после учебки. По три выстрела сделали на полигоне – и на войну. Целая рота. Ну какие они вояки.
После Гудермеса и Первомайского, после этого напряга наступило затишье. Генерал Тихомиров на совещание пригласил командующих от видов Вооруженных Сил, генералов, командиров крупных частей. Впервые за долгое время никуда не надо было бежать. Выпили по рюмке, помянули тех, кто полег. И Тихомиров говорит: «Вот все тут сидят. Хоть сейчас пиши историю чеченской войны». Меня, дурака с философским образованием, за язык потянуло: «Нет, говорю, товарищ командующий, мы можем написать только историю боевых действий, а историю чеченской войны и через пятьдесят лет не напишут: как денежные потоки ходили, кто кого крышевал, кто кому платил». Подразумевал я, конечно, и Березовского, который тогда активно шустрил. Тихомиров посмотрел на меня недобрым взглядом, но спорить не стал.
В полпервого ночи отписал все телеграммы и собрался спать. Вдруг звонок по ЗАС (засекреченная аппаратура связи), перепуганный мальчишеский голос: «Товарищ полковник, лейтенант такой-то (до сих пор жалею, что не запомнил фамилию) с узла радиоперехвата…» А волновался потому, что для него полковник из ГРУ, то есть я, был страшнее, чем для меня какой-нибудь генерал-полковник, тот же Квашнин. «Не знаю, может быть, это важно и интересно вам, – продолжал лейтенант, – но по сетям боевиков прошло сообщение: в Курске машина со взрывчаткой подготовлена, взрыв в шесть утра».
Взрыв отменяется
Тогда очень активно работали разные радиосети, в том числе ДРГ – диверсионно-разведывательных групп. Радиолюбители были за чеченцев, все население, можно сказать, против нас. И не только местное. Через Грузию был налажен канал переправки грузов и людей в Ахметы. Насколько мне было известно, в тбилисской гостинице «Иверия», в номере 112 была резидентура по приему чеченских боевиков. Мне приносили распечатки перехватов переговоров типа: «На границе проблем не будет, а если придерутся, дашь 30–50 долларов – нищие за эти деньги кого хочешь пропустят». Надо сказать, что чеченцы своеобразно относились к названиям. Ахметы они называли Ахметовск, остановка автобуса – обязательно автостанция, а если на остановке есть навес с лавочкой да еще кассир – это уже автовокзал.
Перехваченные сообщения приходилось фильтровать, вводить какой-то коэффициент вероятности. Пример – принесли информацию: по боевикам прошел слух, что Масхадов готовит захват подводной лодки во Владивостоке. Ну мало ли о чем они могут фантазировать. И эту информацию как малозначимую я прописал в одной из телеграмм в Центр и забыл. А лет через пять по ТВ прошло сообщение, что нашли масхадовский схрон с документами и в нем план захвата атомной подводной лодки. Вот тебе и «проходная» информация».
Наши названия боевики коверкали часто. И я подумал: может быть, под Курском подразумевается станица Курская? Но зачем в станице на остановке взрывать начиненный взрывчаткой автомобиль? Однако червячок сомнения засел во мне прочно. А вдруг за этим действительно стоит подготовка к взрыву, теракту? Ну устрою я ложную тревогу… Пожурят, попеняют, самое большое – полковничьи погоны снимут. А вот если несколько жизней спасу…
Взрыв отменяется
Вокзал в Курске я знал: пацаном к бабушке на Кавказ ездил через него. Он имеет такую форму, что если здесь рванет, мало не покажется. Решил: информацию надо передавать. И тут началось самое интересное. Бегу на КП 58-й армии, там дежурная смена – капитан и старший лейтенант. Говорят: командующий отдыхает, начальник штаба тоже – полпервого ночи. Считаю про себя: если звонить по армейской связи, чтобы прорваться на КП ГРУ, надо пройти три коммутатора – местный, ростовский, генштабовский. Ну дозвонюсь. Дежурной смене КП ГРУ я должен втолковать, что у меня есть нехорошие предчувствия, убедить, чтобы они разбудили начальника КП, позвонив ему домой, и убедили в необходимости действий. Начальник КП должен в свою очередь убедить заместителя начальника ГРУ. Тот должен будет разбудить начальника ГРУ, опять же убедить его, что у полковника Иванова в Чечне есть сомнения. Тот должен выйти на директора ФСБ, поскольку по всем законам армия работает на территории страны только в районе боевых действий, там же ведет разведку. Времени на все это требовалась уйма. Случись беда – директор ФСБ узнал бы о взрыве в Курске из сводок новостей.
В телеграмме ночью я все изложил. Было у нас заведено так: замначальника ГРУ примерно в восемь утра звонил в Ханкалу, интересовался обстановкой из первых рук. Отвечал на звонки из центра я, аналитик, поскольку сидел в пределах периметра, а агентурщики, спецназовцы нашей группы, много времени проводили на выходе.
Заместителя начальника ГРУ Валентина Владимировича Корабельникова, тогда генерал-полковника, и сегодня вспоминаю с теплом и уважением, помню наши разговоры с ним. Я всегда проводил параллель между ним и генералом Шапошниковым, начальником Генштаба Красной армии при Сталине – этакая армейская интеллигентская косточка. Он никогда голос не повышал. Один раз меня, правда, матюкнул, но я это воспринял как награду: чтобы Корабельников кого-то матюкнул!.. Я тогда сослепу не ту дату в телеграмме поставил. В итоге искажалась предыдущая история событий, под удар могли попасть уважаемые люди.
С общей площадки здания, где мы располагались, двери вели к нам и фээсбэшникам. Я знал, что генерал-майор, руководитель оперативной группы ФСБ, по рангу своему – представитель директора ФСБ в Чеченской Республике. У него был прямой выход и на директора, и на территориальные управления службы по стране, в том числе на Курское областное.
И я вломился в расположение ФСБ. Мне повезло, что генерал спал здесь же, в расположении, а не в бочко-юрте, как называли выгороженную территорию, где в специальных передвижных помещениях, напоминающих большие бочки, жили высшие чины. Дежурный капитан после долгих уговоров пошел будить генерала. Его фамилию – Середа – я узнал много позже. Все наши грушные генералы шли под шифром «Голицын», а ФСБ – «Громов». Середа был то ли «Громов-пятый», то ли «Громов-шестой».
Тот спросонья сказал мне «ласковое генеральское слово». Я ему: «Товарищ генерал, может быть, я паникер, но если эту информацию пропустим мимо ушей, потом себе не простим никогда». «А чего своим не звонишь?». Рассказал ему временной расклад, напомнил, что армия не приспособлена действовать на мирной территории. Да генерал и сам знал. «А у вас, – говорю, – прямой выход и на директора, и на территориалов». «Ух, ты, грамотный!» – своеобразно похвалил генерал. Подумал и сказал: «Лампасы я уже 15 лет ношу, ко мне приросли, ни хрена мне не сделают. Ладно, возьму на себя» (забегая вперед, скажу: Середа закончил службу генерал-лейтенантом).
И на этом все. ФСБ – система ниппель: туда – дуй, обратно – нуль. В следующие дни генерал молчит, и я к нему не лезу. Не захочет – все равно не расскажет, как ни допытывайся. У них своя метода. Да мне, собственно, этого и не надо. Главное – своим в телеграмме я все честно расписал про ночное вторжение к генералу-контрразведчику. А через две недели по НТВ проходит информация: в городе Курске проведена операция «Невод», на железнодорожном вокзале захвачено больше ста килограммов наркосодержащих веществ, обнаружено столько-то стволов огнестрельного оружия. Про взрывчатку ничего не сообщалось. Ну думаю, все же не зря паниковал, что-то нашли, почистили.
Назначение крайнего
Подходит время второй командировки (июнь-июль 1996 года). В ФСБ, как и у нас, одна группа убывала, вторая заезжала, устроили отвальную. Кстати, в то время не дай бог было произнести слова «прощаться», «провожать» – провожают только в последний путь. Я за это раз чуть по морде не получил. Без преувеличений.
На отвальной-привальной выступил их начальник – «Громов-четырнадцатый», высказались командиры групп. Дали слово и мне. Сказал что-то про боевое содружество, взаимопомощь и для убедительности привел историю с Курском. И «Громов-14», улыбаясь, сказал: «Нашли мы, Саша, ту машину со взрывчаткой. Просто прессе не стали об этом говорить, чтобы народ не пугать. Сам понимаешь: Центральная Россия и вдруг авто со взрывчаткой. Но поскольку шум был большой, шмон навели грандиозный, зачищали все машины подряд. И пришлось по ТВ дать информацию, но подкорректированную: маковая соломка, стволы и т. д.».
Во вторую командировку «зацепил» события в Буденновске. За две недели до них отправил первую телеграмму: боевики Басаева планируют совершить рейд на Буденновск и далее. Так и произошло в действительности. Потом были еще одна-две подобные телеграммы, а кончилось известно чем. Опирался я на сведения наших агентурщиков, спецназовцев. Вообще ко мне информация приходила в обезличенном виде, источников я не знал и не должен был знать.
После этих телеграмм прошли приказы повысить бдительность и так далее. В Буденновске люди трое суток ждали в напряжении. Но нужно понимать, что бандформирования не вермахт. Если Гальдер подписал директиву о наступлении, оно начнется минута в минуту. На Курской дуге наши, зная о вражеских планах, нанесли упреждающий артиллерийский удар, но немцы, как положено, в назначенное время наступление начали.
А здесь – собрались бородатые ребята, посовещались, может быть, мулла посмотрел на звезды и сказал: сегодня не в масть. То ли какие-то бандгруппы из других районов не успевали подойти. И начали на три дня позже.
Возможно, у них была своя агентурная разведка. Но самое интересное началось потом, после нападения на Буденновск. Высокие инстанции требовали: подтвердите исходящий номер телеграммы такой-то, повторите исходящий такой-то. Так длилось несколько дней. В столице шли крутые разборки. Оттуда знаменитое ельцинское: «Николаев, у вас бандиты через три границы ходят!» (генерал Андрей Николаев в ту пору возглавлял Федеральную пограничную службу). Наверное, Ельцин имел в виду границы Дагестан – Ингушетия – Чечня. Я тогда еще подумал: главковерх, а не знает, что административные границы внутри государства не охраняются.
Через неделю тишины по НТВ проходит сообщение: военная разведка заблаговременно докладывала… Наш генерал «Голицын» собрал всю оперативную группу, выразил благодарность. Со мной бутылку водки разлил в два стакана по краям, мы с ним выпили и пошли спать.
Я получил «большую благодарность» от командующего объединенной группировкой войск генерал-лейтенанта Тихомирова. Вызвал меня к себе в кабинет и полчаса напрягал голосовые связки. Весь ор сводился к одному: вы ведете себя непорядочно, вы не одни здесь работаете, вы докладывали, а мы, получается, с навозной кучи сняты! Я пытался сказать, что информацию ни от кого не скрывал, что мои телеграммы и он читал… Но ему, видимо, нужно было разрядиться после разборок наверху. Разрядился и выгнал меня из кабинета.
Как я понимаю, разборки шли на уровне первого лица, искали крайнего. Потом Николаева «схарчили». После Тихомирова группировкой командовал Владимир Шаманов, тогда еще полковник.
Разведка по определению связана с секретами – большими и маленькими. Какая-то часть становится известна лишь после провала операции или агента. Бывают нарочитые утечки информации – по оперативной необходимости или в политических целях. Но подавляющее большинство закрытых сведений таковыми и остаются, лишь изредка всплывая благодаря случаю, стечению обстоятельств или, как в нашей ситуации, знакомству с секретоносителем.
С полковником Главного разведывательного управления Александром Александровичем Ивановым (это его настоящая фамилия) знаком с 90-х. По первому образованию он военный авиационный инженер, по второму – философ, волею судьбы оказавшийся в разведке. В трех командировках на Северный Кавказ был аналитиком оперативной группы ГРУ в Чеченской Республике. Из первой привез станцию космической связи то ли японского, то ли американского производства, захваченную спецназовцами у радуевцев. По итогам командировок награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» с мечами, медалью Суворова и орденом «За военные заслуги».
Вся оперативная информация от агентуры, подразделений специального назначения и других источников проходила через Иванова, поскольку именно он составлял и ежедневно отправлял шифрованные телеграммы в Центр. В роли аналитика сталкивался со сведениями разного рода, часто обыденными, иногда шокирующими, но всегда конфиденциальными.
Как ушел Радуев
«Это была моя первая командировка в Чечню: декабрь 1995-го – январь 1996-го, – вспоминает Александр Иванов. – Наша группа базировалась в Ханкале, я был офицером-аналитиком. Начальник моего управления, генерал, напутствовал: нам твоего героизма не надо, если узнаю, что ты близко подошел к периметру Ханкалы, отзову и накажу, ты носитель информации.
Все представители разведслужб наших силовых ведомств утром собирались в общей комнате, обменивались информацией. Работали ребята из ФАПСИ, тогда самостоятельной организации, из МВД, от пограничников. ФСБ посылала своих оперов вскрывать противодействие боевиков, армейская разведка – спецназовцев: взять языка, в тыл сходить. Аналитиков у коллег-силовиков не было, поэтому приходилось им помогать, поскольку «писатель» был один я. Готовил сводки, в сутки слал в Центр до трех телеграмм объемом от странички до трех.
Каждый командующий, чьи подразделения были в группировке, хотел иметь утром сводку сведений об обстановке. Но что может передать, например, главкому ВВС авиационное подразделение? Только то, что увидели с воздуха. Этого мало. Вот и приходили ко мне: Саныч, помоги. Естественно, давал, что можно было. Как положено, сначала своим отправлял, а уж потом им. Да и я от них информацию получал. Фээсбэшникам тоже помогал. Отношения со всеми были нормальными, рабочими.
Информация о расположении наших войск попадала каким-то образом и к боевикам, это не секрет. В Чечне у федеральных войск была система опорных пунктов. Любой пастух мог об опорном пункте рассказать. Система эта себя не оправдала: мы контролировали только ту землю, на которой сидели. Меня в первое время угнетали совещания, которые ввел милицейский генерал Шкирко. Пришел армеец Тихомиров и ежедневные совещания отменил.
Умиляли доклады некоторых милицейских начальников о том, сколько за ночь отбито атак в Грозном. В центральном районе города было укрепленное здание – ГУОШ: Главное управление оперативных штабов. Каждую ночь там отбивались от местных. И это называлось контролировали Грозный. Днем наши хозяева, ночью отстреливаются. Такая была война.
Или взять бои за Гудермес, за Первомайское – творилась там настоящая дурь. Войск было нагнано немерено. Два министра командовали операцией, которая во время Великой Отечественной была задачей для опытного командира батальона. Ерин, Квашнин, Николаев толкались локтями. В итоге Радуев ушел через камыши, через дюкеры – огромные трубы диаметром около двух метров, проложенные через реку.
Тогда погибли пятьдесят бойцов нашего спецназа. Они были поставлены заслоном против радуевцев. Как раз в том направлении, где считалось, что боевики не пойдут, но они все и ломанулись туда из камышовых зарослей. Наши ребята все полегли. До одного. Погиб начальник разведки 58-й армии полковник Сергей Стыцина. Боевиков они, конечно, тоже покрошили немало, но часть их вместе с Радуевым ушла.
Квашнин, помню, матерился из-за отсутствия должной организации: скажем, экипаж танка (четыре человека) приходилось собирать из трех округов, как говорится, с миру по нитке. Посылали кого только можно.
Как-то пришлось лететь из Моздока на Ми-26 вместе с солдатами с Дальнего Востока, которые после учебки. По три выстрела сделали на полигоне – и на войну. Целая рота. Ну какие они вояки.
После Гудермеса и Первомайского, после этого напряга наступило затишье. Генерал Тихомиров на совещание пригласил командующих от видов Вооруженных Сил, генералов, командиров крупных частей. Впервые за долгое время никуда не надо было бежать. Выпили по рюмке, помянули тех, кто полег. И Тихомиров говорит: «Вот все тут сидят. Хоть сейчас пиши историю чеченской войны». Меня, дурака с философским образованием, за язык потянуло: «Нет, говорю, товарищ командующий, мы можем написать только историю боевых действий, а историю чеченской войны и через пятьдесят лет не напишут: как денежные потоки ходили, кто кого крышевал, кто кому платил». Подразумевал я, конечно, и Березовского, который тогда активно шустрил. Тихомиров посмотрел на меня недобрым взглядом, но спорить не стал.
В полпервого ночи отписал все телеграммы и собрался спать. Вдруг звонок по ЗАС (засекреченная аппаратура связи), перепуганный мальчишеский голос: «Товарищ полковник, лейтенант такой-то (до сих пор жалею, что не запомнил фамилию) с узла радиоперехвата…» А волновался потому, что для него полковник из ГРУ, то есть я, был страшнее, чем для меня какой-нибудь генерал-полковник, тот же Квашнин. «Не знаю, может быть, это важно и интересно вам, – продолжал лейтенант, – но по сетям боевиков прошло сообщение: в Курске машина со взрывчаткой подготовлена, взрыв в шесть утра».
Взрыв отменяется
Тогда очень активно работали разные радиосети, в том числе ДРГ – диверсионно-разведывательных групп. Радиолюбители были за чеченцев, все население, можно сказать, против нас. И не только местное. Через Грузию был налажен канал переправки грузов и людей в Ахметы. Насколько мне было известно, в тбилисской гостинице «Иверия», в номере 112 была резидентура по приему чеченских боевиков. Мне приносили распечатки перехватов переговоров типа: «На границе проблем не будет, а если придерутся, дашь 30–50 долларов – нищие за эти деньги кого хочешь пропустят». Надо сказать, что чеченцы своеобразно относились к названиям. Ахметы они называли Ахметовск, остановка автобуса – обязательно автостанция, а если на остановке есть навес с лавочкой да еще кассир – это уже автовокзал.
Перехваченные сообщения приходилось фильтровать, вводить какой-то коэффициент вероятности. Пример – принесли информацию: по боевикам прошел слух, что Масхадов готовит захват подводной лодки во Владивостоке. Ну мало ли о чем они могут фантазировать. И эту информацию как малозначимую я прописал в одной из телеграмм в Центр и забыл. А лет через пять по ТВ прошло сообщение, что нашли масхадовский схрон с документами и в нем план захвата атомной подводной лодки. Вот тебе и «проходная» информация».
Наши названия боевики коверкали часто. И я подумал: может быть, под Курском подразумевается станица Курская? Но зачем в станице на остановке взрывать начиненный взрывчаткой автомобиль? Однако червячок сомнения засел во мне прочно. А вдруг за этим действительно стоит подготовка к взрыву, теракту? Ну устрою я ложную тревогу… Пожурят, попеняют, самое большое – полковничьи погоны снимут. А вот если несколько жизней спасу…
Взрыв отменяется
Вокзал в Курске я знал: пацаном к бабушке на Кавказ ездил через него. Он имеет такую форму, что если здесь рванет, мало не покажется. Решил: информацию надо передавать. И тут началось самое интересное. Бегу на КП 58-й армии, там дежурная смена – капитан и старший лейтенант. Говорят: командующий отдыхает, начальник штаба тоже – полпервого ночи. Считаю про себя: если звонить по армейской связи, чтобы прорваться на КП ГРУ, надо пройти три коммутатора – местный, ростовский, генштабовский. Ну дозвонюсь. Дежурной смене КП ГРУ я должен втолковать, что у меня есть нехорошие предчувствия, убедить, чтобы они разбудили начальника КП, позвонив ему домой, и убедили в необходимости действий. Начальник КП должен в свою очередь убедить заместителя начальника ГРУ. Тот должен будет разбудить начальника ГРУ, опять же убедить его, что у полковника Иванова в Чечне есть сомнения. Тот должен выйти на директора ФСБ, поскольку по всем законам армия работает на территории страны только в районе боевых действий, там же ведет разведку. Времени на все это требовалась уйма. Случись беда – директор ФСБ узнал бы о взрыве в Курске из сводок новостей.
В телеграмме ночью я все изложил. Было у нас заведено так: замначальника ГРУ примерно в восемь утра звонил в Ханкалу, интересовался обстановкой из первых рук. Отвечал на звонки из центра я, аналитик, поскольку сидел в пределах периметра, а агентурщики, спецназовцы нашей группы, много времени проводили на выходе.
Заместителя начальника ГРУ Валентина Владимировича Корабельникова, тогда генерал-полковника, и сегодня вспоминаю с теплом и уважением, помню наши разговоры с ним. Я всегда проводил параллель между ним и генералом Шапошниковым, начальником Генштаба Красной армии при Сталине – этакая армейская интеллигентская косточка. Он никогда голос не повышал. Один раз меня, правда, матюкнул, но я это воспринял как награду: чтобы Корабельников кого-то матюкнул!.. Я тогда сослепу не ту дату в телеграмме поставил. В итоге искажалась предыдущая история событий, под удар могли попасть уважаемые люди.
С общей площадки здания, где мы располагались, двери вели к нам и фээсбэшникам. Я знал, что генерал-майор, руководитель оперативной группы ФСБ, по рангу своему – представитель директора ФСБ в Чеченской Республике. У него был прямой выход и на директора, и на территориальные управления службы по стране, в том числе на Курское областное.
И я вломился в расположение ФСБ. Мне повезло, что генерал спал здесь же, в расположении, а не в бочко-юрте, как называли выгороженную территорию, где в специальных передвижных помещениях, напоминающих большие бочки, жили высшие чины. Дежурный капитан после долгих уговоров пошел будить генерала. Его фамилию – Середа – я узнал много позже. Все наши грушные генералы шли под шифром «Голицын», а ФСБ – «Громов». Середа был то ли «Громов-пятый», то ли «Громов-шестой».Тот спросонья сказал мне «ласковое генеральское слово». Я ему: «Товарищ генерал, может быть, я паникер, но если эту информацию пропустим мимо ушей, потом себе не простим никогда». «А чего своим не звонишь?». Рассказал ему временной расклад, напомнил, что армия не приспособлена действовать на мирной территории. Да генерал и сам знал. «А у вас, – говорю, – прямой выход и на директора, и на территориалов». «Ух, ты, грамотный!» – своеобразно похвалил генерал. Подумал и сказал: «Лампасы я уже 15 лет ношу, ко мне приросли, ни хрена мне не сделают. Ладно, возьму на себя» (забегая вперед, скажу: Середа закончил службу генерал-лейтенантом).
И на этом все. ФСБ – система ниппель: туда – дуй, обратно – нуль. В следующие дни генерал молчит, и я к нему не лезу. Не захочет – все равно не расскажет, как ни допытывайся. У них своя метода. Да мне, собственно, этого и не надо. Главное – своим в телеграмме я все честно расписал про ночное вторжение к генералу-контрразведчику. А через две недели по НТВ проходит информация: в городе Курске проведена операция «Невод», на железнодорожном вокзале захвачено больше ста килограммов наркосодержащих веществ, обнаружено столько-то стволов огнестрельного оружия. Про взрывчатку ничего не сообщалось. Ну думаю, все же не зря паниковал, что-то нашли, почистили.
Назначение крайнего
Подходит время второй командировки (июнь-июль 1996 года). В ФСБ, как и у нас, одна группа убывала, вторая заезжала, устроили отвальную. Кстати, в то время не дай бог было произнести слова «прощаться», «провожать» – провожают только в последний путь. Я за это раз чуть по морде не получил. Без преувеличений.
На отвальной-привальной выступил их начальник – «Громов-четырнадцатый», высказались командиры групп. Дали слово и мне. Сказал что-то про боевое содружество, взаимопомощь и для убедительности привел историю с Курском. И «Громов-14», улыбаясь, сказал: «Нашли мы, Саша, ту машину со взрывчаткой. Просто прессе не стали об этом говорить, чтобы народ не пугать. Сам понимаешь: Центральная Россия и вдруг авто со взрывчаткой. Но поскольку шум был большой, шмон навели грандиозный, зачищали все машины подряд. И пришлось по ТВ дать информацию, но подкорректированную: маковая соломка, стволы и т. д.».
Во вторую командировку «зацепил» события в Буденновске. За две недели до них отправил первую телеграмму: боевики Басаева планируют совершить рейд на Буденновск и далее. Так и произошло в действительности. Потом были еще одна-две подобные телеграммы, а кончилось известно чем. Опирался я на сведения наших агентурщиков, спецназовцев. Вообще ко мне информация приходила в обезличенном виде, источников я не знал и не должен был знать.
После этих телеграмм прошли приказы повысить бдительность и так далее. В Буденновске люди трое суток ждали в напряжении. Но нужно понимать, что бандформирования не вермахт. Если Гальдер подписал директиву о наступлении, оно начнется минута в минуту. На Курской дуге наши, зная о вражеских планах, нанесли упреждающий артиллерийский удар, но немцы, как положено, в назначенное время наступление начали.
А здесь – собрались бородатые ребята, посовещались, может быть, мулла посмотрел на звезды и сказал: сегодня не в масть. То ли какие-то бандгруппы из других районов не успевали подойти. И начали на три дня позже.
Возможно, у них была своя агентурная разведка. Но самое интересное началось потом, после нападения на Буденновск. Высокие инстанции требовали: подтвердите исходящий номер телеграммы такой-то, повторите исходящий такой-то. Так длилось несколько дней. В столице шли крутые разборки. Оттуда знаменитое ельцинское: «Николаев, у вас бандиты через три границы ходят!» (генерал Андрей Николаев в ту пору возглавлял Федеральную пограничную службу). Наверное, Ельцин имел в виду границы Дагестан – Ингушетия – Чечня. Я тогда еще подумал: главковерх, а не знает, что административные границы внутри государства не охраняются.
Через неделю тишины по НТВ проходит сообщение: военная разведка заблаговременно докладывала… Наш генерал «Голицын» собрал всю оперативную группу, выразил благодарность. Со мной бутылку водки разлил в два стакана по краям, мы с ним выпили и пошли спать.
Я получил «большую благодарность» от командующего объединенной группировкой войск генерал-лейтенанта Тихомирова. Вызвал меня к себе в кабинет и полчаса напрягал голосовые связки. Весь ор сводился к одному: вы ведете себя непорядочно, вы не одни здесь работаете, вы докладывали, а мы, получается, с навозной кучи сняты! Я пытался сказать, что информацию ни от кого не скрывал, что мои телеграммы и он читал… Но ему, видимо, нужно было разрядиться после разборок наверху. Разрядился и выгнал меня из кабинета.
Как я понимаю, разборки шли на уровне первого лица, искали крайнего. Потом Николаева «схарчили». После Тихомирова группировкой командовал Владимир Шаманов, тогда еще полковник.
Информация