«Перепёлочка»
Старшина медицинской службы Горбачёва Елена Наумовна. 6 мая этого года ей исполнился 91 год. Небольшого роста. Сейчас, как она говорит, он равняется одному метру 52 сантиметрам, а в годы войны был и того меньше. Солдаты прозвали её "перепёлочкой". Она стала верить в судьбу, когда на передовой рядом с ней убивало солдат, а она оставалась невредимой. Но, слава Богу, мы можем встретиться с ней на тихой улице Герасименко, где сейчас проживает, и услышать её историю.
Всё нам говорит о прошедшей войне. Я иду на встречу по улице имени генерал-лейтенанта Василия Герасименко, прошедшего Гражданскую и Великую Отечественную войну. Он командовал 28-ой армией, принимавшей участие в Сталинградской битве.
Неожиданно, мне кажется, что это идёт мне навстречу Елена Наумовна. Ан нет. Это Анна Фёдоровна Ерохова. Живёт здесь же. В годы войны ей было 11 лет. Она живой свидетель освобождения Сталинграда. Вместе со всеми она включилась в трудовой подвиг, который уже потом назовут подвигом, а тогда это стало обыденностью для тысяч советских школьников. Они руками пропалывали пшеничные и ржаные поля, выбирали сорняки на полях около своей деревни Березняги, чтобы потом отправить на фронт хлеб. А когда пришли немцы, стало совсем плохо жить. «Нас выгнали из дома. Жили мы в сарае. В одной стороне сарая стояла корова, а в другой — мы с мамой, — рассказала Анна Фёдоровна. В нашем доме разместился немецкий взвод автоматчиков. Каждое утро их выстраивали перед домом, чтобы прочесть идейные нотации. Читал нотации майор. Наши сёла располагались почти рядом с линией фронта. Досталось нам лиха! А когда наши войска в Сталинграде одержали победу, то немцев как ветром сдуло из нашего дома, все куда-то делись. Пришли наши! Сколько же было тогда слёз! Сколько было счастья. Нас освободили. Помню два наших танка. И выступление на одном из них сержанта. Он говорил, что скоро свобода придёт в каждый дом, что скоро будет победа, враг будет разбит. И мы верили им до последней капли своего сердца».
Но нас ждёт Елена Наумовна, как человек военный, она не любит опозданий, и приходится чуть ли не со слезами прощаться с таким случайным, но знаковым прохожим.
Елена Наумовна поражает меня своим маленьким ростом и удивительной добротой, которая прямо-таки исходит от неё всей. Это какая-то вселенская доброта, которая, к сожалению, сейчас в нашем неугомонном мире может исчезнуть безвозвратно благодаря новомодным явлениям.
После школы она мечтала поступить в медицинский институт. А тут — война. И всё стало по-другому. Однажды в их школу пришло пять человек в гражданской одежде, и они стали задавать один и тот же вопрос старшеклассницам: «Кем бы вы хотели стать?»
— Когда меня вызвали в кабинет, то четыре человека по очереди предлагали мне пойти учиться на разведчицу, радистку. И так четыре раза называли совершенно разные профессии, которые не подходили юной Леночке. И вот, наконец, пятый спросил: «А медицина вам нравится?»
— Конечно, — ответила она. — Я мечтаю стать медиком.
Так мечта и суровая военная реальность затянулись в один жёсткий узел.
В декабре 1941 года она добровольцем вступила в ряды Красной Армии, стала сестрой-хозяйкой хирургического отделения в старинный грузинский городе Душети. В феврале 1942 года была направлена в действующую армию Южного фронта.
И начала Елена работать в госпитале. Первых раненых она увидела на полевом эвакопункте, который располагался неподалеку от железнодорожной станции. Раненых нужно было быстро сгружать и разгружать, делать перевязки, обезболивающие уколы.
Первый раз она увидела раненых в поле. Остолбенела. Поле. Крики отовсюду. Но их учили не теряться, а сжать свою волю в кулак и оказывать помощь раненым. Ведь на счету дорога каждая минута, и от грамотного действия санинструктора зависит судьба раненого.
В эвакопункте молодые сёстры работали и одновременно учились на курсах медицинских сестёр. Потом пришла разнарядка, по которой их нужно было отправлять на линию фронта. Наконец, приехали и за Еленой Горбачёвой.
— Курсант, за вами приехали, — сказали ей в марте 1943 года.
Выходит Елена на улицу с вещмешком и видит машину и водителя, который растерянно заморгал глазами при виде такой маленькой медсестры. Он молча посадил её в кабину, и поехали они на передовую, в батальон автоматчиков 807-го стрелковый полка, 304-ой стрелковой Житомирской краснознамённой дивизии (второго формирования).
Эпизод встречи со своим будущим командиром, с которым она пройдёт практически всю войну, Елена Наумовна помнит в мельчайших подробностях до сих пор:
— Шофёр выпрыгнул из кабины. Обошёл машину, открыл дверцу, поднял меня и поставил на землю. А командир спрашивает его:
— Где наш санинструктор? Что, не привёз?
— Привёз, — отвечает шофёр.
И тут выхожу я.
— Твою мать, — говорит командир. — Мне мужика здорового надо, как она будет вытаскивать раненых?
А я стою. Молчу. Командир ходит злой и говорит: «Что мне с ней делать?!»
Вмешался замполит: «Давайте мы посмотрим, как она проявит себя в первом бою, а потом будем принимать решение».
Первый бой был небольшим, кратковременным. Я помнила, что плакать нельзя — нас так учили, — иначе отправят в банно-прачечный комбинат. И я стала делать всё так, как нас учили. В первую очередь бежала к тяжелораненым.
Помню своего первого раненого. Он получил ранение в живот. Сделала ему укол, наложила повязку. Он, бедный, стонет, а у меня душа разрывается. Но я виду не показывала. Я не терялась, нет.
Потом стала командовать двумя солдатами, прикреплёнными ко мне в помощники, чтобы они быстро сортировали раненых: тяжелораненых — в одну сторону, легкораненых — в другую. И так я стала быстро всё делать: перевязки, уколы.
Во втором бою также быстро отправляла раненых в медсанбат, расположенный в двух-трёх километрах. Нам ещё повезло, что дорогу не бомбили.
Командир после этого поменял ко мне отношение. Он увидел, что я работаю быстро и оперативно. А потом ведь начали меня хвалить: из медсанбата звонят и спрашивают, кто делал перевязки так хорошо, что ни у одного раненого не было осложнений.
Командир мне говорит:
— Внешность у вас такая обманчивая. Я не думал, что вы такая работоспособная.
В перерывах между боями учила бойцов оказывать первую медицинскую помощь, правильно накладывать перевязки.
А потом сплошным потоком пошли бои, бои, перевязки, раненые. Почти год так прошёл.
Как-то в период затишья командир собрал на небольшой совет всё батальонное руководство и спросил мнение о том, кого наградить. И все стали в один голос говорить: «Медсестру, медсестру». Так было решено наградить Елену Наумовну орденом Красной Звезды. Ей было 18 лет.
И снова — бои, бои. «Мы всё время идём, идем», — рассказывает Елена Наумовна.
Оказалось, что нельзя медсёстрам быть на фронте без оружия. Очень часто стали гибнуть молодые девочки: немцы притворялись ранеными и стреляли в них. Дали и Елене пистолет. Тяжёлый, ремень отвисал под его тяжестью. И тогда командир попросил добыть для неё трофейный. И через время вызвали её к командиру, дали маленький пистолетик, добытый разведчикам у немецкого генерала-«языка».
И снова — бои, бои. Уже стала опытным, обстрелянным бойцом, которого за маленький рост и неустанную заботу автоматчики прозвали «перепёлочкой».
Была награждена медалью «За боевые заслуги».
И снова — бои, бои, тяжёлые бои. Иногда зимой приходилось по несколько километров ползти по холодной земле. И хотя одевались они тепло — фуфайка, ватные брюки, а сверху наглухо перепоясались ремнём, — всё равно холод проникал везде. А что значит полежать восемнадцатилетней девушке на земле в мороз под минус 40 градусов?!
И снова — бои, бои.
«Могу гордиться новшеством. До меня так никто в батальоне не делал. По окончании боёв мы стали проверять в окопах и землянках, нет ли тяжелораненых, засыпанных землёй солдат. В первый раз вышли на такие поиски. Прислушивались к любому шороху. Прошли три землянки. А когда в четвёртую вошли, из-под земли раздался приглушённый стон. Лёгонький, еле слышный. Раскопали. Это был солдат лет сорока, оглушённый и раненый. Сделала Елена ему укол, нашатырь поднесла — он очнулся. На носилках принесли солдата в часть и на трофейной машине отвезли его в медсанбат. Новшество Елены Горбачёвой — после боёв вести раскопки по окопам и землянкам — стали применять потом повсеместно, и хвалили её за это. Командир позвонил в редакцию прифронтовой газеты и попросил написать о Елене статью. Написали. И послали представление на присвоение очередного воинского звания. Елена надела погоны старшины.
Приходилось ли ей оказывать помощь немецким солдатам? Она припомнила только один случай, когда разведчики доставили немецкого офицера-«языка», раненого в бедро. Его она перевязала и сделала обезболивающий укол. Из штаба приехала переводчица, и была несказанно удивлена, увидев такую крохотную медсестру, которая наравне воюет с солдатами. Она предложила Елене перевестись в госпиталь. Но Елена наотрез отказалась. Она не могла оставить своих бойцов. Вообще, её часто хотели забрать с передовой. Однажды члены военной комиссии, прибывшей из Москвы с проверкой действующих подразделений, были страшно удивлены, увидев небольшого росточка девушку. Один из членов комиссии сказал:
— Я вас отсюда заберу и переведу в госпиталь.
Но ему возразил командир:
— Она нам такую здесь огромную пользу приносит.
Да и сама Елена Наумовна ни за что не поменяла бы свой батальон. «Знаете, какая я стала упёртая, когда знала, что я права, что именно здесь я нужнее всего. Фронт выковал мой характер».
А ещё она стала верить в свою счастливую судьбу.
Шинель у неё насквозь пробивало пулей, медицинскую сумку — тоже. Рядом с ней убивало солдат, а она оставалась живой.
Как-то немцы стали обстреливать наши позиции из дальнобойных орудий. Елена — бегом, спряталась под повозку, а пожилой солдат, что сидел рядом с ней — пять минут назад подбивал ботинки — сразу свалился, сражённый осколком в шею. Насмерть.
Ещё был случай. Рядом с Еленой стоял солдат, и его убило. «Ты в двух рубашках родилась», — говорили ей пожилые солдаты.
Единственный раз Елену контузило. Она вылезла из землянки и, сидя на бревне, любовалась неожиданной тишиной, солнцем и синим небом, когда вдруг начался обстрел, и её волной сбило и ударило о землю. Чернота. Темнота. И только, будто то бы в тумане, издалека она слышала обеспокоенные голоса своих товарищей. «Я жива, жива», — сказала она им. Из ушей шла кровь, она практически ничего не слышала. Отправили в медсанбат. А через три дня она уже просилась на передовую.
Однажды командир вызвал её к себе и сказал:
— На рассвете мы идём в бой, побольше возьмите перевязочного материала.
Она всё приготовила и доложила об этом командиру. А он спросил: «Может быть, вы не пойдёте?» Оказалось, на рассвете они должны были принять участие в десантировании на противоположный берег, по данным разведки, сильно укреплённого немцами.
Но она наотрез отказалась. Примерно в половине третьего утра они вышли быстрым порядком, не курили, не шумели, шли быстро. Погрузились на лодки. Передовые отряды благополучно достигли левого берега, а остальным пришлось туго: немцы обнаружили их и стали стрелять трассирующими пулями.
— Сколько же пилоток наверху плавало, — с горечью рассказывает Елена Наумовна. — Но нашим солдатам удалось закрепиться на другом берегу. Хотя и пришлось отражать им бесконечные атаки. Столько было погибших! Примерно 30 процентов своего полка потеряли. Это была такая боль.
Но больше всего Елену поразила мгновенная смерть командира. Она, волнуясь, вспоминает, как они в преддверии вечернего наступления вышли в составе небольшой группы для изучения местности. Медсестре тоже ведь необходимо знать, где лучше расположить раненых. Когда командир в стереотрубу смотрел, неожиданно раздался одиночный выстрел. Прямо в голову. Брызнула кровь, потекла по гимнастёрке. А Елену прижали к земле — немецкий снайпер охотился в этом районе. В этот день им удалось всем выйти из опасного района. А командира похоронили с почестями и дали в его честь последний залп из автоматов.
Больше всего поражала Елену Наумовну неимоверная выносливость наших солдат. «Это была такая выносливость, ни с чем не сравнимая. Наши шли всегда с такой энергией, силой, хотя и мало было по сравнению с немцами. И немцы не выносили этого, бросали всё и бежали. Иногда такого тяжелораненого перевязываешь, а он терпит, да ещё и просится обратно в бой. Наши солдаты проявляли выдержку и волю. Я училась у них этим качествам. Они мне потом по жизни всегда помогали во всех ситуациях».
Их батальон автоматчиков дошёл до Праги. А в день Победы все палили из всех видов оружия, целовались, обнимались и плакали.
Сколько спасла Елена Наумовна Горбачёва бойцов Красной Армии — не считала. После войны стали её разыскивать родственники и сами солдаты: адрес узнавали через Центральный военный архив. Звонили, присылали посылки. Одна из посылок пришла из Азербайджана от спасённого лейтенанта Алиева (имени она не припомнила). А потом ещё много раз ей звонили и говорили: «Спасибо, сестра, что спасла моего мужа».
Информация