Идёт духовная война. Чёрная Анна-Алоиза. Часть 2
Униатская церковь обязывалась подчиняться римскому папе и признавать его верховный авторитет в решении всех спорных богословских вопросов. Наконец, в условиях унии предусматривались интересы униатского духовенства: говорилось о его освобождении от налогов, о возведении епископов-униатов в ранг польских сенаторов и так далее.
Но вспыхнула борьба по поводу календаря. Ещё Стефан Баторий пытался ввести грегорианский календарь в православный обиход. В новых, особенно усложнившихся условиях введение этого календаря лишь накаляло политические страсти.
Острота, которую неизбежно отличался тогда религиозный вопрос, особенно увеличилась после введения церковной унии.
Особенно большое значение имела позиция киевского воеводы, князя Константина Константиновича Острожского. По происхождению украинец, он был врагом русского государства. Против Руси он сражался во главе своих полков в войсках польского короля — достойный сын своего отца, князя Константина Ивановича Острожского. Тот в своё время тоже слыл покровителем православия в Литве, но не раз обнажал оружие против русских войск.
В наших летописях сохранилась о Константине Ивановиче худая слава — его называют «врагом божьим» за клятвопреступление. Дело в том, что в 1500 году он был взят русским войсками в плен, через несколько лет присягнул царю на верность и за это был не только освобождён от надзора, но и получил важный государственный пост. Но, оказавшись по делам на литовской границе, Константин Иванович нарушил присягу и воинский долг, перебрался в Литву, возобновил службу польскому королю, вновь и вновь водил многотысячные армии против Руси. После удачной крупной операции Острожского под Оршей против русских войск король в знак великой признательности устроил ему пышный триумф по древнеримскому образцу — торжественное возвращение в Вильну во главе своей армии и в сопровождении толпы пленных русских. По выражению Карамзина, Острожский «русским языком славил бога за истребление россиян» (Николай Карамзин, «История государства Российского», том VII, стр. 68).
В духе вражды к Руси воспитал он и сына, о котором польский историк Гейденштейн писал: в 1579 году при осаде Баторием Полоцка «в числе волонтёров находился Константин, сын острожского князя Константина, прибывший с отборнейшим отрядом всадников». В том же году Константин Иванович вместе с сыном и несколькими тысячами войска выступил против Руси. Гейденштейн сообщает, что они «опустошили страну и вносили везде ужас», осаждали Чернигов, «грабили окрестные места» и «разорили всю Северскую землю».
Подросший Константин Константинович пригревал бежавших из Руси изменников — достаточно назвать хотя бы князя Андрея Курбского: он не только приютил предателя родины, но и стал после смерти Курбского опекуном его семьи. На землях Острожского укрывался одно время и Григорий Отрепьев — будущий Лжедмитрий I.
Януша Острожского, сына Константина Константиновича, хотел сделать Стефан Баторий своим послом в Риме. Гораций Спаннокки, секретарь папского нунция в Польше, в своём сочинении о польском «бескоролевье» 1587 года (после смерти Батория) подробно рассматривал шансы Константина Константиновича и Януша Острожских на получение польского королевского престола. Спаннокки считал, что старый Острожский — «самый богатый и самый могущественный пан во всём королевстве». И это было, по-видимому, верно: после смерти его наследника Януша, кроме неисчислимого имущества, осталось деньгами 600 000 червонцев, 400 000 талеров и на 29 000 000 злотых разной другой монеты. Даже в казне польских королей не всегда водились такие деньги.
В начале 90-х годов XVI века, ещё до введения унии, на землях Острожского произошло крестьянское и казацкое восстание под предводительством Косинского. Он призывал к воссоединению Украины с Россией. По приказу Острожского его сын Януш жестоко подавил восстание.
Не отставала от своего дела и внучка старого Константина Константиновича Острожского. Бесчинства Анны-Алоизы запечатлели историки. Её отец Александр был вторым сыном Острожского и принял православную веру.
В Ярославле она подарила иезуитской коллегии одну из церквей, в Остроге также дала полную волю иезуитам, закрыла там русские школы и основала большую иезуитскую коллегию. А затем и семинарию. Острожский летописец в 1636 году сообщил, что она, видя нежелание местных горожан вступать в унию, отобрала у православных монастырей имущество и землю. Однажды она явилась ночью со своими иезуитами в церковь, где за тридцать четыре года до этого был захоронен её отец, и велела вынуть из гроба его кости. Затем разыгралась следующая комедия. Один иезуит спросил: «Александр, зачем ты пришёл сюда?» Другой иезуит, спрятавшийся за гробом, отвечал вместо покойника: «Ищу спасения». «А почему ты раньше не искал?» — «Потому, что не знал, что лучшая вера — римская».
После этого иезуиты окрестили кости в свою веру и переименовали покойного в Станислава.
Православные украинские горожане очень остро реагировали на такие выходки. В лютой ненависти к ним Анна-Алоиза пускалась на новые преступления. Однажды она в карете, запряжённой шестью лошадьми, нарочно врезалась на мосту в православный крестный ход. Были раненые и убитые. Спровоцированные горожане вступили в схватку с её гайдуками. Затем началась расправа: «Был суд, — пишет летописец, — и мучили, иные не выдерживали, умерли в муках, и выброшены за город на съедение псам, запретили и хоронить, только так — зарыли в песок без гробов» (Олег Левицкий, «Анна-Алоиза, княжна Острожская», «Киевская старина», 1883 год, №11).
По другой версии, Анна-Алоиза проехала своей каретой по пасхам, выставленными горожанами на мосту и тем самым спровоцировала бунт и драку.
Она умерла в одном из своих поместий, спасаясь от преследований со стороны казаков Богдана Хмельницкого. Но прах её ещё долгое время не находил покоя: его несколько раз перезахоранивали, а в XVIII веке после присоединения Правобережья к Руси иезуитский монастырь пришёл в упадок, склеп разворовали бродяги и нищие, а кости княжны Острожской выбросили из медного гроба.
Постепенно из народной памяти стёрлась и фамилия и имя княжны, но осталась жить легенда о барыне, которая проехала колёсами по пасхам и за это была наказана вечным скитанием.
В 1649 году Богдан Хмельницкий сообщил польскому королю, какого решения вопроса о религии требует казачество: «Во-первых, мы просим, чтобы не было неволи, которую горше турецкой терпит от унии народ русский в древней своей греческой религии, то есть, чтобы и теперь, как было издревле, Русь была одной греческой религии, чтобы в народе русском иерархия и все церкви оставались неприкосновенными везде — в Польше и в Литве. Чтобы названия унии не было, а только вера греческая и римская, так, как это прежде было на Руси и в Польше; а их милости духовные власти, которые захотят остаться в римско-католической вере, пусть остаются на здоровье, только бы возвратили Руси соборные древние греческие церкви».
Находившийся в Польше представитель папы Торрес в своём дневнике 1 января 1650 года напрасно выражал надежду, что казаки «обуздают свои достойные проклятия крайности и ещё умерят свои наглые требования» («Донесения папского нунция Иоанна Торреса, архиепископа Адрианопольского, о событиях в Польше во время восстания Богдана Хмельницкого», Киев, 1944 год, стр. 81).
Польское правительство не имело ни малейшего намерения идти навстречу требованиям казаков. Помимо других соображений, это легко объясняется известным фактом: королём Польши был тогда светский иезуит Ян-Казимир (1648-1669 годы правления).
Но наиболее трезвые политики из правительственного лагеря всё же с тревогой наблюдали за тем, что происходит в мире столкновения религий. Так, за полтора года до смерти епископа Иосафата Кунцевича литовский канцлер Лев Сапега сделал ему в письме резкий выговор за насилие над православными: «Не подвергайте нас общенародной ненависти, а себя явной опасности и всеобщему нареканию. Если мы станем ещё более стеснять их религию, то произойдут неизбежные раздоры в обществе. Мы не хотим, чтоб уния до конца погубила нас (К. Говорский, «Иосафат Кунцевич — полоцкий униатский архиепископ», стр. 27-29). А между тем сам Сапега поддерживал унию: на Брестском соборе 1596 года он был одним из председателей в качестве «королевского комиссара» наряду с Скаргой и другими представителями католического лагеря).
Униатская церковь стала одним из центров антирусской пропаганды и шпионажа — особенно после того как в 1654 году благодаря постоянной помощи и поддержке Русского государства многовековая борьба украинского народа против иноземных поработителей завершилась его воссоединением с русским народом в едином Российском государстве.
Осенью 1682 года в связи с московским восстанием стрельцов польское правительство тайно распространяло на Украине «прелестные листы» — прокламации, направленные против России и рассчитанные на то, чтобы оторвать от неё Украину. Сообщая об этом царям Ивану и Петру, гетман Самойлович добавлял, что «те листы письма отступник нашея православнороссийской веры епископ львовский Шумлянский поразсылал в малороссийские края, и послал с ними четырёх черноцов подручных своих, тщася побудить сей народ к смятенияю» (В.З. Джинчарадзе, «Борьба с иностранным шпионажем в России в XVII веке», журнал «Исторические записки», №39, М., 1952 год, стр. 237).
Иосиф Шумлянский был архиепископом униатской церкви и пользовался всяким случаем, чтобы попытаться достигнуть своей мечты — отторжения Украины от России. Не сумев добиться этого в дни стрелецкого мятежа, он впоследствии возлагал надежды на украинского гетмана Ивана Мазепу, подстрекал его к восстанию против России и обещал польскую помощь.
Шумлянский тем больше полагался на Мазепу, что тот воспитывался в Польше в иезуитской школе (В.Е. Шутой «Измена Мазепы», «Исторические записки», №31, М., 1950 год). Как известно, Мазепа изменил своему народу.
Предатель Мазепа был в союзе не только с униатскими иерархами: он отлично умел ладить и с католическими, которые ожидали от его измены больших выгод для папской церкви. В этом отношении он был достойным предшественником позднейших изменников — Петлюры и Бандеры.
В 1708 году, после того как преступление Мазепы открылось, русская военная разведка выяснила, между прочим, что «некоторой ксенз, ректор езувитцкий из местечка польского Винниц почасту бывал у Мазепы и в Киеве, в великой конфиденции у него, и чаем, что есть за ним великие секреты» («Письма и бумаги императора Петра Великого», т. VIII, выпуск 2, М., 1951 год, стр. 943). Разведка доносила правду: это был иезуит Зеленский. Мазепа использовал его как связного в своих изменнических сношениях с польскими и шведскими королями.
Иезуиты в шпионском усердии шли на всё. В 1709 году, когда находившийся в Польше Пётр I вызвал к себе из России своего шута Выменю, они перехватили последнего в пути, надеясь выпытать что-то. Им не удалось это скрыть. Сохранилось письмо, в котором Пётр приказал виновных «езувитов в их монастыре за крепкий караул взять пока отдадут Выменю» («Письма и бумаги императора Петра Великого», т. IX, выпуск 1, М., 1950 год, стр. 415).
Шведское правительство во время Северной войны, желая восстановить украинцев против России, утверждало в своей пропаганде, будто Пётр I «з папежем римским давно уже трактует, абы, искоренивши греческую веру, римскую в государство своё проводил. О початку, уже на Москве учинённом, известуется, где езуитам дана власть школы и костёлы фундовати (основывать)».
Царь был немало обеспокоен этой ложью. В своей грамоте к украинскому народу от 3 февраля 1709 года он счёл нужным сделать очень энергичное опровержение.
Историческая «люлька» каждый раз, качаясь то вверх, то вниз, выносит в своей колыбели новые факты и новые свидетельства.
После 1918 года немецкий католический богослов Грентруп в книге, вышедшей в 1927 году, писал: «Апостолический престол рассматривает украинскую церковь в рамках большой церковной политика как коридор, через который он надеется получить доступ к православной церкви. Украинцы лишь в том случае смогут оправдать эту задачу завоевания православной церкви, если своеобразие их религиозного обряда и их образа жизни укрепится. А потому следует ожидать из Рима, насколько это возможно, содействия и всяческой помощи развитию украинской церковности» (М.М. Шейман, «Ватикан между двумя мировыми войнами», М., 1948 год, стр. 49-50).
Боясь распространения коммунистических идей, епископ Хомышин попросил правительство Польши закрыть все украинские читальни и другие просветительские учреждения.
После воссоединения в 1939 году западноукраинских земель с Украинской ССР ситуация обострилась.
Окончание следует…
Информация