Уроки патентоедения
Россия вышла в лидеры по приватизации интеллектуальной собственности
Анализ антироссийских санкций показывает их основную направленность на высокотехнологичный сектор нашей промышленности, а также Евразийского экономического союза и государств Содружества, участвующих в кооперации. Это отражается и на внутреннем рынке интеллектуальной собственности, который является ключевым звеном инновационного развития.
Есть четыре базовых условия функционирования рынка интеллектуальной собственности: государственная стратегия инноваций, централизованная интегрированная структура управления, единые стандарты, подготовленные кадры. Насколько они выполнимы при глобальной конкуренции за ресурсы?
Недобросовестная конкуренция
Россия, СНГ – лакомый кусок для наших «партнеров». Именно ресурсы, получение гарантированного доступа к ним – настоящая причина и мотив санкций. Поэтому будут изобретаться новые поводы для их продолжения. Главная цель – заставить Россию жить по сценарию, реализация которого позволит США сохранить лидерство.
Из-за санкций мы не можем пользоваться преимуществами ВТО, хотя исправно платим огромные членские взносы. Выйти из этой организации или нет – решать правительству. Но в любом случае пора реализовать потенциал интеграции, накопленный за 25 лет СНГ. С образованием Евразийского экономического союза такие возможности возросли, в том числе в оборонно-промышленной кооперации. Пока же мы по экспорту-импорту на треть завязаны на ЕС и еще на столько же на АТР. А на СНГ вне ЕАЭС приходится менее пяти процентов. Формирование общего рынка Содружества – первое направление создания конкурентоспособной продукции.
Структура мировой торговли при переходе к шестому технологическому укладу имеет устойчивую тенденцию к росту доли «четвертой корзины» – рынка интеллектуальной собственности (более 15% мирового ВВП). Значит, нам нужно повышать объем высокотехнологичной продукции с большой долей добавленной стоимости. Сегодня вклад интеллектуальной собственности в ВВП России менее одного процента. А в США – 12 процентов, в Германии – 7–8, в соседней Финляндии – 20.
Информация становится главным товаром. Однако в России она с 1 января 2008 года почему-то исключена из состава объектов гражданских прав и оборота. Несмотря на поддержку Совета Федерации, Счетной палаты и ТПП РФ, неоднократные поручения правительства, долгосрочная Стратегия развития интеллектуальной собственности до настоящего времени не принята. Соответствующие положения попросту отсутствуют в большинстве инновационных программ на национальном, отраслевом, региональном и корпоративном уровнях. Доля коммерциализации интеллектуальной собственности, охраняемой патентами, ничтожно мала и составляет в странах ЕАЭС и СНГ 0,4–2 процента.
С 2006 по 2016 год принято несколько федеральных законов, более 10 постановлений правительства, которые определяют методологию создания единых технологий с включением в их состав документации и информации. Что это такое? Обратимся к ГК РФ, ст. 1542: «Единой технологией признается выраженный в объективной форме результат научно-технической деятельности, который включает в том или ином сочетании изобретения, полезные модели, промышленные образцы, программы для ЭВМ или другие результаты интеллектуальной деятельности, подлежащие правовой охране, и может служить технологической основой… в гражданской или военной сфере».
«Как только мы подошли к этому рубежу и отработали первые модели формирования единых технологий, нам тут же преподнесли «подарок», – говорит генеральный директор Корпорации интеллектуальной собственности РНИИИС, доктор юридических наук, профессор Владимир Лопатин. – Сегодня Государственная дума обсуждает проект закона, который исключает из Гражданского кодекса РФ единую технологию. Мы можем лишиться легальной возможности запускать в оборот те 90 процентов интеллектуального потенциала НИИ, КБ и вузов, которые составляет научно-техническая документация». То есть Россия выдавливается с этого рынка.
С 2008 по 2014 год ноу-хау в нашей стране были приравнены к заработной плате и объявлялись коммерческой тайной. Хотя нигде в мире подобная информация не является объектом исключительных прав. Тем более что за последние шесть лет изменилась сама структура рынка интеллектуальной собственности. Еще в начале столетия 80 процентов изобретений внедрялось на основе лицензий. Но теперь на первое место вышла беспатентная продажа, не требующая государственной регистрации сделок. В российском законодательстве «ошибку» исправили, но с 1 января 2015-го в ЕАЭС введено прежнее правило: ноу-хау опять приравнивается к данным о заработной плате, что препятствует продвижению передовых технологий. Таким образом, через нормотворческие и организационные процедуры закладываются механизмы сдерживания инновационных инициатив и формирования рынка интеллектуальной собственности. А ведь существуют еще и бюрократические проволочки, прямое лоббирование интересов иностранных государств и компаний.
Что происходит вовне? «Партнеры», прежде всего США, с 2004 года активно используют так называемые рейтинги контрафактности для принятия соответствующих мер. Называют ту или иную страну с наибольшим уровнем промышленных «подделок», после чего вводят санкции. В Стратегии развития США угроза в сфере интеллектуальной собственности считается одной из самых серьезных, поскольку там ежегодно получают сверхдоходы в 130 миллиардов долларов от продажи за рубеж авторских и смежных прав. В то же время, по данным Международной ассоциации интеллектуальной собственности, единых и прозрачных методик измерения уровня контрафакта не существует. Все это говорит о наличии еще одного, негласного института санкций. Исполкому СНГ, Союзному государству, Евразийской экономической комиссии давно пора разработать и принять единые правила определения контрафакта, которые могут стать мощным рычагом защиты наших национальных и региональных интересов. Об этом шла речь на прошедшем в РЭУ им. Плеханова VIII международном форуме «Инновационное развитие через рынок интеллектуальной собственности».
По закону семи нянек
Можно выделить три закономерности развития мирового рынка интеллектуальной собственности.
Во-первых, активный рост. В России уже 305 тысяч действующих патентов (на 1 января 2016 года), однако продажи остаются на прежнем уровне. Так что реальная отдача от интеллектуальной собственности оставляет желать лучшего.
Во-вторых, ее неразрывная связь с ростом экономики. Об этом говорит опыт развитых стран. Но Стратегия развития интеллектуальной собственности (принятая в большинстве государств Содружества) в России до сих пор остается в проекте. Хотя разговор об этом идет уже много лет, а первый вариант разработан еще в 2006-м. В итоге инновации превращаются в имитацию.
В-третьих, усиление роли государственного регулирования, централизации. В ЕАЭС и СНГ (кроме России) на наднациональном уровне с 2011 года (в рамках Евразийской экономической комиссии – с 2015-го) действует единая структура, которая администрирует процессы в отношении всех объектов интеллектуальной собственности (ОИС). «В России по-прежнему, как и десять лет назад, несмотря на указания президента и поручения правительства, этот процесс заторможен, – напоминает Лопатин. – У нас более 20 федеральных органов исполнительной власти вроде бы отвечают за подобное администрирование, но у семи нянек дитя, как известно, без глазу». Более того, множество регуляторов само по себе является коррупциогенным фактором.
За последние пять лет упор в госполитике сделан на патентовании как основном способе правовой охраны. Это ведет к тому, что число патентов растет, а реализация, повторим, сокращается. Доля продаж зарегистрированных программ для ЭВМ и баз данных также падает (в 2015 году на 80%). Не потому ли, что госрегистрация не означает ровным счетом ничего, кроме необходимости платить пошлину? «Такие правообладатели, как университеты, институты, КБ, НИИ, предприятия, концерны, должны знать, что программы ЭВМ, базы данных, топологии интегральных микросхем охраняются по факту их создания, а не госрегистрации, – подчеркивает Лопатин. – Недавно Верховный суд Российской Федерации решением своего президиума подтвердил это». Государству пора понять, что патент нужен не ради него самого. Цель политики правовой охраны РИД – коммерциализация исключительных прав.
Идеям нашим грош цена?
Мировой лидер по числу патентов не США, а Китай, от которого мы отстаем в 23 раза. А по промышленным – в 81 раз, приводит данные заместитель руководителя Аналитического центра при правительстве РФ Василий Пушкин. К тому же патентование у нас осуществляется на не самых востребованных направлениях экономики.
Растет доля иностранцев, владеющих интеллектуальной собственностью в промышленности. Эта тревожная тенденция означает, что структура объектов патентного права меняется. Число госпредприятий, НИИ, КБ, госвузов, участвующих в коммерциализации патентуемой интеллектуальной собственности, за последние пять лет существенно сократилось. Система управления ею и учетная политика неэффективны. Нередко с окончанием контракта по созданию РИД прекращает свое действие и патент, охраняющий ноу-хау.
Еще одна негативная тенденция особенно выражена в России и Казахстане. Заявки физических лиц на патентообладание составляют уже около 40 процентов. Казалось бы, можно порадоваться, но если сравнить нашу цифру с зарубежными, то там в десять раз меньше. Почему? Дело в том, что любое физлицо как патентообладатель – серьезная преграда для дальнейшего практического применения изобретения. Договариваться с физлицом гораздо труднее. Проводить связанные с патентом маркетинговые исследования и оценку – тоже, так как это стоит денег, которых у изобретателя, как правило, нет. Зачастую их нет даже на ежегодную пошлину. Но после трех лет неуплаты правовая охрана изобретения прекращается, оно становится бесхозным, чем и пользуются иностранные партнеры. Они беззастенчиво присваивают ОИС, налаживают производство продукции и продают нам уже втридорога. То есть мы не только бесплатно дарим всему миру свои ноу-хау, но и разоружаем себя технологически. В 2015 году в Армении зафиксировано всего четыре продажи патентов – менее одного процента от числа действующих. Такая же ситуация в Белоруссии и Казахстане. В Киргизии с охраной патентов все нормально, но с продажей – беда.
Договор о едином экономическом пространстве и свободной торговле, обмене товарами, работами и услугами, к сожалению, оставляет без внимания вопросы интеллектуальной собственности. Сама жизнь требует внесения корректив в этот документ. Ведь свято место пусто не бывает: его занимают ТНК, прежде всего американские, которые устанавливают свои правила. «Наша Академия наук, институты и вузы, производители инновационной продукции, где используется интеллектуальная собственность, вынуждены пасовать перед ТНК, оказываясь заложниками бездействия межгосударственных и госструктур, которые должны регулировать эти отношения, – с горечью констатирует Лопатин. – Напрямую это касается и структур ОПК, перед которыми поставлена задача не только обеспечить войска современными ВВТ, но и насытить рынок инновационной гражданской продукцией. А здесь без рыночных механизмов использования интеллектуальной собственности, в том числе технологий двойного назначения, не обойтись. В России накоплен скромный, но эффективный опыт разработки национальных стандартов в этой сфере. Пора на их основе принимать межгосударственные ГОСТы и международные стандарты ISO».
Результаты – откаты
За последние 20 лет сфера НИОКР стала одной из наиболее коррупциогенных, поскольку в ней пересекаются законотворчество, бюджетные деньги, госзакупки, контрольно-надзорная и правоохранная деятельность. При росте расходов на научные исследования и разработки в России за 15 лет более чем в 13 раз (до 800 млрд руб. – 8-е место в мире) основным их источником остается бюджет (около 70%). Причем до половины средств, по экспертным оценкам, до науки не доходит. Высокий уровень коррупционности НИОКР (как внутри страны, так и во внешних сделках) стал реальной угрозой национальной безопасности.
«Десять лет назад примерно треть выделенных на НИОКР денег шла в откаты, – вспоминает Лопатин. – Эти факты подтверждались проверками Роспатента и ФАС. Но проблема не решена. Сложились устойчивые коррупционные схемы освоения бюджетных денег с существенными откатами и отсутствием научных результатов, инновационных проектов. Можно вспомнить так называемые группы независимых консультантов, которые неоднократно выигрывали конкурсы в Минобрнауки, получали бюджетные транши. Но когда мы проверили, по какому адресу располагается одна из этих организаций, оказалось, что она зарегистрирована в месте, где находился… общественный туалет».
Следующая схема – так называемое софинансирование работ, где ты являешься распорядителем и исполнителем. Проверки прокуратуры показали, что результаты интеллектуальной деятельности в таких случаях не используются, средства осваиваются без конкретных результатов. Лопатин привел пример: в сентябре 2015 года один из заводов провел конкурентные переговоры с определением НИР на 130 миллионов рублей. Через неделю управляющая компания госкорпорации, в которую входит предприятие, объявила конкурс по той же тематике, но уже на 30 миллионов рублей. Его выиграла структура, которая должна контролировать этот процесс. В итоге где-то осело 100 миллионов. Выходит, работу можно сделать за гораздо меньшие деньги, а разницу спокойно положить себе в карман. Причем, по оценкам эксперта, реально НИР стоит шесть – восемь миллионов рублей.
Конечно, все это должны отслеживать не только общественные, но и правоохранительные организации. Ведь речь об авторитете страны, серьезном удорожании конечной продукции, ВВТ. Дырявая учетная политика, проводимая госзаказчиками и госкорпорациями в НИОКР, стимулирует серый и черный экспорт. За последние четыре года в России на 10 НИОКР приходилось лишь 1,3 выполненной. Это означает, что девять из десяти работ ничем не заканчиваются либо полученные при бюджетном финансировании результаты официально не декларируются, а уходят в теневой оборот в интересах частных лиц.
Серый экспорт технологий, который в 2000 году составлял 50–60 процентов, сегодня вырос почти до 90 процентов. Наши ноу-хау утекают за рубеж без последствий для участников сделок, свидетельствуют материалы Счетной палаты. Это относится в первую очередь к ОПК.
По итогам проверок Генеральной прокуратуры и Счетной палаты России, Минпромторг освоил колоссальные средства, выделенные государством, однако задачи по разработке и внедрению передовых технологий и развитию научно-интеллектуального потенциала авиапрома и судостроения не решены. «В 2011–2013 годах на выполнение НИОКР по программам в авиа- и судостроении израсходовано 133 миллиарда рублей, министерством заключено более 500 госконтрактов, но в результате получено лишь 93 запатентованных ОИС, – говорит Лопатин. – Эти результаты несопоставимы с затраченными ресурсами, к тому же ни одно из изобретений государством не используется».
У нас сохранилась прежняя структура расходов на НИОКР, отсутствует интерес со стороны бизнеса к инвестициям в исследования и разработки, тогда как за рубежом ситуация обратная. Основным заказчиком там были и остаются предприятия (США – 69%, ЕС – 64%, Китай – 62%). А наши профессора и студенты авиационных вузов с удовольствием работают по грантам на «Боинг», «Эрбас», другие зарубежные корпорации…
Для снижения коррупции в НИОКР, повышения их отдачи при создании конкурентоспособной инновационной продукции необходимо:
включить меры по противодействию теневым схемам в число приоритетных направлений государственной политики, предполагающей принятие системных решений на национальном и межгосударственном уровнях;
усилить роль министерств, отвечающих за реальный сектор экономики, в регулировании бюджетного финансирования;
подключить предприятия к определению тематики ГОЗ на разработку инновационных технологий, необходимых для модернизации производства;
ограничить произвольные решения чиновников, в том числе при распределении прав на РИД для их использования в гражданском секторе экономики;
ввести оценку рисков использования международных стандартов финансовой отчетности в ЕАЭС и ограничить их применение для организаций и предприятий, выполняющих ГОЗ.
Нам надо срочно создавать отраслевые рынки интеллектуальной собственности и на их основе формировать наш общий, евразийский. Китайцы уже имеют в каждой корпорации научно-исследовательский центр, эффективно борются с коррупцией и происками «пятой колонны». А мы что?
Анализ антироссийских санкций показывает их основную направленность на высокотехнологичный сектор нашей промышленности, а также Евразийского экономического союза и государств Содружества, участвующих в кооперации. Это отражается и на внутреннем рынке интеллектуальной собственности, который является ключевым звеном инновационного развития.
Есть четыре базовых условия функционирования рынка интеллектуальной собственности: государственная стратегия инноваций, централизованная интегрированная структура управления, единые стандарты, подготовленные кадры. Насколько они выполнимы при глобальной конкуренции за ресурсы?
Недобросовестная конкуренция
Россия, СНГ – лакомый кусок для наших «партнеров». Именно ресурсы, получение гарантированного доступа к ним – настоящая причина и мотив санкций. Поэтому будут изобретаться новые поводы для их продолжения. Главная цель – заставить Россию жить по сценарию, реализация которого позволит США сохранить лидерство.
Из-за санкций мы не можем пользоваться преимуществами ВТО, хотя исправно платим огромные членские взносы. Выйти из этой организации или нет – решать правительству. Но в любом случае пора реализовать потенциал интеграции, накопленный за 25 лет СНГ. С образованием Евразийского экономического союза такие возможности возросли, в том числе в оборонно-промышленной кооперации. Пока же мы по экспорту-импорту на треть завязаны на ЕС и еще на столько же на АТР. А на СНГ вне ЕАЭС приходится менее пяти процентов. Формирование общего рынка Содружества – первое направление создания конкурентоспособной продукции.
Структура мировой торговли при переходе к шестому технологическому укладу имеет устойчивую тенденцию к росту доли «четвертой корзины» – рынка интеллектуальной собственности (более 15% мирового ВВП). Значит, нам нужно повышать объем высокотехнологичной продукции с большой долей добавленной стоимости. Сегодня вклад интеллектуальной собственности в ВВП России менее одного процента. А в США – 12 процентов, в Германии – 7–8, в соседней Финляндии – 20.
Информация становится главным товаром. Однако в России она с 1 января 2008 года почему-то исключена из состава объектов гражданских прав и оборота. Несмотря на поддержку Совета Федерации, Счетной палаты и ТПП РФ, неоднократные поручения правительства, долгосрочная Стратегия развития интеллектуальной собственности до настоящего времени не принята. Соответствующие положения попросту отсутствуют в большинстве инновационных программ на национальном, отраслевом, региональном и корпоративном уровнях. Доля коммерциализации интеллектуальной собственности, охраняемой патентами, ничтожно мала и составляет в странах ЕАЭС и СНГ 0,4–2 процента.
С 2006 по 2016 год принято несколько федеральных законов, более 10 постановлений правительства, которые определяют методологию создания единых технологий с включением в их состав документации и информации. Что это такое? Обратимся к ГК РФ, ст. 1542: «Единой технологией признается выраженный в объективной форме результат научно-технической деятельности, который включает в том или ином сочетании изобретения, полезные модели, промышленные образцы, программы для ЭВМ или другие результаты интеллектуальной деятельности, подлежащие правовой охране, и может служить технологической основой… в гражданской или военной сфере».
«Как только мы подошли к этому рубежу и отработали первые модели формирования единых технологий, нам тут же преподнесли «подарок», – говорит генеральный директор Корпорации интеллектуальной собственности РНИИИС, доктор юридических наук, профессор Владимир Лопатин. – Сегодня Государственная дума обсуждает проект закона, который исключает из Гражданского кодекса РФ единую технологию. Мы можем лишиться легальной возможности запускать в оборот те 90 процентов интеллектуального потенциала НИИ, КБ и вузов, которые составляет научно-техническая документация». То есть Россия выдавливается с этого рынка.
С 2008 по 2014 год ноу-хау в нашей стране были приравнены к заработной плате и объявлялись коммерческой тайной. Хотя нигде в мире подобная информация не является объектом исключительных прав. Тем более что за последние шесть лет изменилась сама структура рынка интеллектуальной собственности. Еще в начале столетия 80 процентов изобретений внедрялось на основе лицензий. Но теперь на первое место вышла беспатентная продажа, не требующая государственной регистрации сделок. В российском законодательстве «ошибку» исправили, но с 1 января 2015-го в ЕАЭС введено прежнее правило: ноу-хау опять приравнивается к данным о заработной плате, что препятствует продвижению передовых технологий. Таким образом, через нормотворческие и организационные процедуры закладываются механизмы сдерживания инновационных инициатив и формирования рынка интеллектуальной собственности. А ведь существуют еще и бюрократические проволочки, прямое лоббирование интересов иностранных государств и компаний.
Что происходит вовне? «Партнеры», прежде всего США, с 2004 года активно используют так называемые рейтинги контрафактности для принятия соответствующих мер. Называют ту или иную страну с наибольшим уровнем промышленных «подделок», после чего вводят санкции. В Стратегии развития США угроза в сфере интеллектуальной собственности считается одной из самых серьезных, поскольку там ежегодно получают сверхдоходы в 130 миллиардов долларов от продажи за рубеж авторских и смежных прав. В то же время, по данным Международной ассоциации интеллектуальной собственности, единых и прозрачных методик измерения уровня контрафакта не существует. Все это говорит о наличии еще одного, негласного института санкций. Исполкому СНГ, Союзному государству, Евразийской экономической комиссии давно пора разработать и принять единые правила определения контрафакта, которые могут стать мощным рычагом защиты наших национальных и региональных интересов. Об этом шла речь на прошедшем в РЭУ им. Плеханова VIII международном форуме «Инновационное развитие через рынок интеллектуальной собственности».
По закону семи нянек
Можно выделить три закономерности развития мирового рынка интеллектуальной собственности.
Во-вторых, ее неразрывная связь с ростом экономики. Об этом говорит опыт развитых стран. Но Стратегия развития интеллектуальной собственности (принятая в большинстве государств Содружества) в России до сих пор остается в проекте. Хотя разговор об этом идет уже много лет, а первый вариант разработан еще в 2006-м. В итоге инновации превращаются в имитацию.
В-третьих, усиление роли государственного регулирования, централизации. В ЕАЭС и СНГ (кроме России) на наднациональном уровне с 2011 года (в рамках Евразийской экономической комиссии – с 2015-го) действует единая структура, которая администрирует процессы в отношении всех объектов интеллектуальной собственности (ОИС). «В России по-прежнему, как и десять лет назад, несмотря на указания президента и поручения правительства, этот процесс заторможен, – напоминает Лопатин. – У нас более 20 федеральных органов исполнительной власти вроде бы отвечают за подобное администрирование, но у семи нянек дитя, как известно, без глазу». Более того, множество регуляторов само по себе является коррупциогенным фактором.
За последние пять лет упор в госполитике сделан на патентовании как основном способе правовой охраны. Это ведет к тому, что число патентов растет, а реализация, повторим, сокращается. Доля продаж зарегистрированных программ для ЭВМ и баз данных также падает (в 2015 году на 80%). Не потому ли, что госрегистрация не означает ровным счетом ничего, кроме необходимости платить пошлину? «Такие правообладатели, как университеты, институты, КБ, НИИ, предприятия, концерны, должны знать, что программы ЭВМ, базы данных, топологии интегральных микросхем охраняются по факту их создания, а не госрегистрации, – подчеркивает Лопатин. – Недавно Верховный суд Российской Федерации решением своего президиума подтвердил это». Государству пора понять, что патент нужен не ради него самого. Цель политики правовой охраны РИД – коммерциализация исключительных прав.
Идеям нашим грош цена?
Мировой лидер по числу патентов не США, а Китай, от которого мы отстаем в 23 раза. А по промышленным – в 81 раз, приводит данные заместитель руководителя Аналитического центра при правительстве РФ Василий Пушкин. К тому же патентование у нас осуществляется на не самых востребованных направлениях экономики.
Растет доля иностранцев, владеющих интеллектуальной собственностью в промышленности. Эта тревожная тенденция означает, что структура объектов патентного права меняется. Число госпредприятий, НИИ, КБ, госвузов, участвующих в коммерциализации патентуемой интеллектуальной собственности, за последние пять лет существенно сократилось. Система управления ею и учетная политика неэффективны. Нередко с окончанием контракта по созданию РИД прекращает свое действие и патент, охраняющий ноу-хау.
Еще одна негативная тенденция особенно выражена в России и Казахстане. Заявки физических лиц на патентообладание составляют уже около 40 процентов. Казалось бы, можно порадоваться, но если сравнить нашу цифру с зарубежными, то там в десять раз меньше. Почему? Дело в том, что любое физлицо как патентообладатель – серьезная преграда для дальнейшего практического применения изобретения. Договариваться с физлицом гораздо труднее. Проводить связанные с патентом маркетинговые исследования и оценку – тоже, так как это стоит денег, которых у изобретателя, как правило, нет. Зачастую их нет даже на ежегодную пошлину. Но после трех лет неуплаты правовая охрана изобретения прекращается, оно становится бесхозным, чем и пользуются иностранные партнеры. Они беззастенчиво присваивают ОИС, налаживают производство продукции и продают нам уже втридорога. То есть мы не только бесплатно дарим всему миру свои ноу-хау, но и разоружаем себя технологически. В 2015 году в Армении зафиксировано всего четыре продажи патентов – менее одного процента от числа действующих. Такая же ситуация в Белоруссии и Казахстане. В Киргизии с охраной патентов все нормально, но с продажей – беда.
Договор о едином экономическом пространстве и свободной торговле, обмене товарами, работами и услугами, к сожалению, оставляет без внимания вопросы интеллектуальной собственности. Сама жизнь требует внесения корректив в этот документ. Ведь свято место пусто не бывает: его занимают ТНК, прежде всего американские, которые устанавливают свои правила. «Наша Академия наук, институты и вузы, производители инновационной продукции, где используется интеллектуальная собственность, вынуждены пасовать перед ТНК, оказываясь заложниками бездействия межгосударственных и госструктур, которые должны регулировать эти отношения, – с горечью констатирует Лопатин. – Напрямую это касается и структур ОПК, перед которыми поставлена задача не только обеспечить войска современными ВВТ, но и насытить рынок инновационной гражданской продукцией. А здесь без рыночных механизмов использования интеллектуальной собственности, в том числе технологий двойного назначения, не обойтись. В России накоплен скромный, но эффективный опыт разработки национальных стандартов в этой сфере. Пора на их основе принимать межгосударственные ГОСТы и международные стандарты ISO».
Результаты – откаты
За последние 20 лет сфера НИОКР стала одной из наиболее коррупциогенных, поскольку в ней пересекаются законотворчество, бюджетные деньги, госзакупки, контрольно-надзорная и правоохранная деятельность. При росте расходов на научные исследования и разработки в России за 15 лет более чем в 13 раз (до 800 млрд руб. – 8-е место в мире) основным их источником остается бюджет (около 70%). Причем до половины средств, по экспертным оценкам, до науки не доходит. Высокий уровень коррупционности НИОКР (как внутри страны, так и во внешних сделках) стал реальной угрозой национальной безопасности.
«Десять лет назад примерно треть выделенных на НИОКР денег шла в откаты, – вспоминает Лопатин. – Эти факты подтверждались проверками Роспатента и ФАС. Но проблема не решена. Сложились устойчивые коррупционные схемы освоения бюджетных денег с существенными откатами и отсутствием научных результатов, инновационных проектов. Можно вспомнить так называемые группы независимых консультантов, которые неоднократно выигрывали конкурсы в Минобрнауки, получали бюджетные транши. Но когда мы проверили, по какому адресу располагается одна из этих организаций, оказалось, что она зарегистрирована в месте, где находился… общественный туалет».
Следующая схема – так называемое софинансирование работ, где ты являешься распорядителем и исполнителем. Проверки прокуратуры показали, что результаты интеллектуальной деятельности в таких случаях не используются, средства осваиваются без конкретных результатов. Лопатин привел пример: в сентябре 2015 года один из заводов провел конкурентные переговоры с определением НИР на 130 миллионов рублей. Через неделю управляющая компания госкорпорации, в которую входит предприятие, объявила конкурс по той же тематике, но уже на 30 миллионов рублей. Его выиграла структура, которая должна контролировать этот процесс. В итоге где-то осело 100 миллионов. Выходит, работу можно сделать за гораздо меньшие деньги, а разницу спокойно положить себе в карман. Причем, по оценкам эксперта, реально НИР стоит шесть – восемь миллионов рублей.
Конечно, все это должны отслеживать не только общественные, но и правоохранительные организации. Ведь речь об авторитете страны, серьезном удорожании конечной продукции, ВВТ. Дырявая учетная политика, проводимая госзаказчиками и госкорпорациями в НИОКР, стимулирует серый и черный экспорт. За последние четыре года в России на 10 НИОКР приходилось лишь 1,3 выполненной. Это означает, что девять из десяти работ ничем не заканчиваются либо полученные при бюджетном финансировании результаты официально не декларируются, а уходят в теневой оборот в интересах частных лиц.
Серый экспорт технологий, который в 2000 году составлял 50–60 процентов, сегодня вырос почти до 90 процентов. Наши ноу-хау утекают за рубеж без последствий для участников сделок, свидетельствуют материалы Счетной палаты. Это относится в первую очередь к ОПК.
По итогам проверок Генеральной прокуратуры и Счетной палаты России, Минпромторг освоил колоссальные средства, выделенные государством, однако задачи по разработке и внедрению передовых технологий и развитию научно-интеллектуального потенциала авиапрома и судостроения не решены. «В 2011–2013 годах на выполнение НИОКР по программам в авиа- и судостроении израсходовано 133 миллиарда рублей, министерством заключено более 500 госконтрактов, но в результате получено лишь 93 запатентованных ОИС, – говорит Лопатин. – Эти результаты несопоставимы с затраченными ресурсами, к тому же ни одно из изобретений государством не используется».
У нас сохранилась прежняя структура расходов на НИОКР, отсутствует интерес со стороны бизнеса к инвестициям в исследования и разработки, тогда как за рубежом ситуация обратная. Основным заказчиком там были и остаются предприятия (США – 69%, ЕС – 64%, Китай – 62%). А наши профессора и студенты авиационных вузов с удовольствием работают по грантам на «Боинг», «Эрбас», другие зарубежные корпорации…
Для снижения коррупции в НИОКР, повышения их отдачи при создании конкурентоспособной инновационной продукции необходимо:
включить меры по противодействию теневым схемам в число приоритетных направлений государственной политики, предполагающей принятие системных решений на национальном и межгосударственном уровнях;
усилить роль министерств, отвечающих за реальный сектор экономики, в регулировании бюджетного финансирования;
подключить предприятия к определению тематики ГОЗ на разработку инновационных технологий, необходимых для модернизации производства;
ограничить произвольные решения чиновников, в том числе при распределении прав на РИД для их использования в гражданском секторе экономики;
ввести оценку рисков использования международных стандартов финансовой отчетности в ЕАЭС и ограничить их применение для организаций и предприятий, выполняющих ГОЗ.
Нам надо срочно создавать отраслевые рынки интеллектуальной собственности и на их основе формировать наш общий, евразийский. Китайцы уже имеют в каждой корпорации научно-исследовательский центр, эффективно борются с коррупцией и происками «пятой колонны». А мы что?
Информация