Иезуиты плюс Бандера. Часть 1
О борьбе иезуитского ордена за молодежь, за школу, о вреднейшем его влиянии на развитие наук скажем особо. Это поможет понять истоки формирования фашистских и националистических идей и методов, которые были взяты последователями иезуитских дел. Степан Бандера был одним из них.
С самых первых лет существования «Общества Иисуса», где бы ни появлялись иезуиты, они стремились тотчас же устроить свои школы — новициаты (низшая школа) и коллегии и завербовать туда молодёжь из богатых и знатных семей. Попадались среди неё и дети протестантов, соблазнённых бесплатностью обучения и преувеличенными слухами о педагогических талантах последователей Лойолы. Иезуитам всякий такой случай открывал удобную возможность влиять на протестантские семьи.
Из этих же соображений в XVI-XVII веках иезуиты Польши вербовали в свои школы детей не только католиков и протестантов, но также православных украинских и белорусских феодалов.
Не прошло и десяти лет после основания ордена, а коллегии уже десятками насчитывались и в Италии, и в Испании, и в Португалии, и в Нидерландах, ив Чехии, и во Франции, и в Польше, и в Венгрии, и в Литве, и далёкой Индии, и в других странах. Римская коллегия в 1555 году, через пять лет после её основания, выпустила первую сотню учеников, прошедших полный курс. В 1580 году она имела уже более 2000 выпускников. Католические историки сообщают, что к 1640 году, к столетию ордена, во всех его школах было до 150 000 учеников.
Даже если вдвое, вчетверо уменьшить это число, названное в своё время самими иезуитами, всё-таки бесспорным останется то, что десятки тысяч молодых людей систематически, изо дня в день, подвергались иезуитской обработке уже в те далёкие годы.
В коллегиях преподавали начала арифметики, геометрии, астрономии, музыку; особое внимание уделялось наукам, нужным проповедникам: латинской и греческой грамматике, а также риторике и диалектике (т.е. искусству убедительно и красноречиво говорить и спорить). Кстати, Бандера любил музицировать.
Над всем этим стояло, разумеется, богословие. Учащегося могли сделать оратором, миссионером, учителем, «руководителем совести» — духовником какого-нибудь богатого лица.
Вольтер, в юности учившийся в иезуитской коллегии, так писал о результатах своего учения: «Я не знал ни того, что Франциск I попал в плен при Павии, ни того, где находится Павия; я не знал той страны, в которой я родился, не знал ни главных законов, ни интересов моей родины; я ничего не смыслил в математике, ничего — в здравой философии; я знал только латынь и глупости».
Современник Вольтера писатель Фонтенель тоже учился у иезуитов и не менее язвительно и горько вспоминал об этом: «Мне было едва десять лет, когда я начал ничего не понимать».
Кое-где ради рекламы коллегий и академий, а также для подогревания своей репутации великих педагогов, иезуиты на средства богатых покровителей приобретали ценные приборы и наглядные пособия, собирали библиотеки. Так, в 1766 году виленская иезуитская академия выписала из Парижа секстант и пассажный инструмент, изготовленных под наблюдением знаменитого астронома Лаланда. Следует, однако, отметить, что с помощью этих ценнейших инструментов и приборов ученикам прививалось не передовое коперниковское мировоззрение, а отжившее птолемеевское.
Учебные заведения для подготовки иезуитов имеют сейчас те же главные черты, какими отличались ещё сотни лет назад. Педагогика сводилась к тому, чтобы воспитывать в учениках рабскую преданность ордену, приучать их к автоматической дисциплине, превращать в слепых исполнителей воли начальников, подавлять всякие проблески самостоятельной мысли.
В иезуитских учебных заведениях и сейчас применяются изощрённые виды духовной муштры. Ученики с первой же минуты пребывания в такой школе поставлены в унизительнейшее положение. Самые элементарные человеческие чувства здесь искореняются напрочь, всё время испытывается способность учеников безропотно сносить нарочно создаваемые трудности, без рассуждения исполнять даже бессмысленные приказания, делать никому не нужную тяжёлую и грязную работу.
Идеалом в этом отношении служат иезуитами одобренные ещё Лойолой подвиги благочестивого терпения: беспрерывная и бесцельная переноска с места на место груды тяжёлых камней или заботливое поливание водой воткнутого в землю кола в надежде на то, что он зазеленеет, если вера в такое чудо будет достаточно сильна.
Всё это вовсе не имеет грубой формы. Воспитатели отличаются, как правило, вкрадчивыми, мягкими манерами, на каждом шагу поминают бога и приучают к тому же своих подопечных. Ученикам предписано часто и подробнейшим образом исповедоваться, проводить время в духовных упражнениях, последовательность которых тщательно продумана.
Вот образец упражнений, придуманных самим Лойолой, чтобы внушить ученикам ужас перед воображаемыми муками ада:
«Первый пункт состоит в том, что я очами воображения вижу необозримые пылающие огни и души, словно заключённые в горящие тела.
Второй пункт состоит в то, что я ушами воображения слышу плач, вой, крик, богохульства против нашего господа Христа и против всех его святых.
Третий пункт состоит в том, что я обонянием воображения ощущаю запах адского дыма, серы, клоак и гнили.
Четвёртый пункт состоит в том, что я осязанием воображения вкушаю в аду горечь слёз, печали, угрызений совести.
Пятый пункт состоит в том, что я осязанием воображения чувствую тот жар, который охватывает и сжигает души.
Я должен вызвать в памяти все души, находящиеся в аду».
Лойола выработал строгий порядок, в котором ученик должен с напряжением всей силы воображения представлять себе подобные картины, — одни по разу, другие повторно или много раз, часами или целыми днями — так, чтобы они всецело парализовали волю.
Человек, годами живущий под гнётом такой педагогики, постепенно превращается в манекен, в марионетку своих наставников, не имеющую права и даже способности делать что бы то ни было важное по собственному побуждению.
К тому же всё долгое время пребывания в иезуитской школе ученики занимаются самоистязанием.
Книга бывшего иезуита А. Тонди, который целых шестнадцать лет был опутан иезуитскими сетями, поведала миру, что учебная программа, выработанная ещё Лойолой, во всех подробностях соблюдается в учебных заведениях «Общества Иисуса». Тонди писал:
«Я никогда не бывал в тюрьме, однако полагаю, что на свете нет другой тюрьмы, где заключённый был бы настолько стеснён и скован внешними и, главным образом, внутренними правилами и обязанностями. Человек подавлен, уничтожен ими. В таких условиях он скоро превращается в идеально покорного, внимательного, примерного, слепо и безропотно подчиняющегося субъекта, как того и требует дух и буква предписаний Игнатия».
В другом месте книги Тонди рассказывает о такой ужасной нравственной пытке, как сорокадневное молчание, которое введено для новичков в иезуитских школах. Предписано в это время четыре, а то и пять раз в день проделывать духовные упражнения, разговаривать позволено всего лишь раз в неделю, когда несчастный узник может всего на несколько часов выйти из заключения. Тонди пишет, что подростки обязаны восемь дней проводить в размышлениях о грехах, о страшном суде и аде. Восемь дней дети находятся в полутьме. Затем, после короткого ослабления строгостей режима, наступает черёд ещё более жёстких упражнений, постепенно превращающих учеников в безвольных людей.
«Подобный режим довёл бы до помешательства даже лошадь», — пишет Тонди.
В новициатах и коллегиях, как и вообще во всём ордене, процветало шпионство. Начальники благодаря этому знали о каждом шаге каждого ученика. Строго наказывали и провинившегося и того, кто должен был донести о проступке соседа, а не донёс. Известно правило, по которому заслужившего прощения прощают, если он уличит другого в том же проступке.
Ученики не вправе были запирать свои вещи на ключ, не могли без цензуры школьного начальства не только отправить письмо, но даже поговорить по телефону, выбрать себе книгу для чтения или врача, если заболеют.
Тонди пишет, что незадолго до Второй мировой войны, когда он учился в Риме в иезуитской школе, сам генерал «Общества Иисуса» Ледоховский часто являлся туда, устраивал обыски, рылся в вещах учеников и отбирал то, что находил предосудительным.
В связи со всем сказанным интересно привести мнение Иосифа Сталина об иезуитском воспитании.
Упомянув в одной беседе возмутительные порядки, существовавшие в годы его учения в Тифлисской православной духовной семинарии («слежка, шпионаж, залезание в душу, издевательство»), Сталин охарактеризовал их как иезуитизм. «В 9 часов звонок к чаю, — вспоминал он, — уходим в столовую, а когда возвращаемся к себе в комнаты, оказывается, что уже за это время обыскали и перепотрошили все наши вещевые ящики, из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов стать и действительно стал революционером», — писал Сталин (И.В. Сталин, сочинения, том 13, стр. 114).
Кроме тех школ, которые подготавливали новых членов ордена иезуитов, существовали и другие школы, предназначенные для бедных семей. Такими были, например, в Западной Украине школы униатского монашеского ордена базилиан — украинизированного ответвления «Общества Иисуса».
Классик украинской литературы Иван Франко рассказывал о педагогической убожестве и большом нравственном вреде, который причиняли эти школы. В автобиографическом рассказе «Отец юморист» он изобразил базилианскую школу города Дрогобыча, какою она была по его воспоминаниям в 1864 году.
Учитель-базилианин отец Телесницкий был садистом. Он заменял учение тем, что истязал детей суковатой палкой. Дети кричали от боли, страха и обиды, а он «среди этих воплей и пекла бегал по классу, хохоча, потирая руки, подпрыгивая и приговаривая. Хотя все учились и старались всеми силами уберечься от побоев, никакие предосторожности не помогали. Более боязливые, вызванные к доске, теряли голос, забывали выученное; другие, хоть и знали, но, убедившись, что даже за малейшую ошибку их ждала та же самая кара, что и тех, которые не знали ничего, — теряли веру в себя, махали на всё рукой и либо шли в класс, надеясь на милость божью, что авось как-нибудь страшный базилианин недосмотрит. Либо вовсе не ходили в школу по несколько дней. А в классе тем временем стояла беспрерывная тревога, неслись крики, и плач, и вопли и над всем господствовал дикий, почти идиотический хохот отца юмориста».
Педагогическая карьера этого негодяя кончилась лишь после того, как он засёк одного мальчика насмерть.
Зверские приёмы «отца юмориста» вовсе не противоречат требованиям иезуитских педагогов, считающих порку не только допустимой, но и необходимой. В Польше католический журнал «Фарус» давал такие советы учителям: «Телесные наказания следует осуществлять при помощи палки толщиной в мизинец. Совершать акты телесных наказаний следует не на школьной скамье, а в более просторном месте — у учительского стола. Учитель не может вполне положиться на опыт в этом деле, если место наказания будет служить школьная скамья, так как преступник может ловко извернуться с таким расчётом, чтобы удар достался соседу, либо лечь таким образом, что удар придётся не по спине, а по шее, голове или вытянутой руке».
Иезуиты крайне отрицательно относились к введению народного образования в России. Ещё в начале XIX века иностранный дипломат — иезуит де Местр, находившийся при русском дворе Александра I, так писал: «В России овладела какая-то мания правительством, толкающая его вводить с самой необдуманной поспешностью просвещение среди масс народных. А между тем эта мания к знанию производит самые гибельные явления. Для России науки не только бесполезны, но и вредны. Хотите ли вы, чтобы ваше величие равнялось вашей силе? Беспрестанно до мелочей сопротивляйтесь этому духу новизны и перемен. Что же касается наук, то во всяком случае, что вам в них? Ваши военные и государственные деятели не кончали никаких академий; чем наполнять их иностранцами, тем более русскими» (М. Морошкин, «Иезуиты в России с царствования Екатерины II и до нашего времени», ч.2, СПб., 1870 год, стр. 493).
Любопытно, что в своих письмах де Местр, в сущности, повторял слова польского иезуита (полагают, что это был Алоизий Кулеша), который ещё за сто лет до того требовал держать русских на польской земле подальше от науки: «Пребывая в невежестве, они впадут в крайнюю нищету и останутся в самом презренном уничижении, следовательно, принуждены будут или совершенно пасть от своей бедности, или переменить вероисповедание для какого-нибудь повышения и улучшения своего состояния. Русский мужичок, выучившийся в простой сельской школе, уходит от своего господина за несколько десятков миль и ищет свободы» («Проект об уничтожении греко-российского вероисповедания в отторженных Польшей от России областях, составленных иезуитом в XVI веке», 1862 год, книга IV).
Продолжение следует…
Информация