В окопах Вердена
Эта маленькая пачка листов, пожелтевших от времени, дремлет сегодня в ящике старого комода. Двадцать листков бумаги, исписанных мелким почерком, рассказывают о наиболее кровавых неделях в истории Франции. Отчёт о самых первых днях Верденской битвы, такие, какими их пережил молодой человек 23 лет от роду, которого никто не готовил на роль хроникёра.
Его звали Рене Приёр. Он родился 10 августа 1891 года, сын профессора истории из лицея Карла Великого в Париже. Он был одним из тех трёх с половиной миллионов юных французов, откликнувшихся на приказ о всеобщей мобилизации в августе 1914 года. Студент-медик в момент объявления войны, он уже 8 месяцев находился в секторе Вердена, когда на заре 21 февраля 1916 года немцы начали операцию «Правосудие» (Gericht), начало того, что позже было названо Верденской битвой.
Когда началось наступление, Рене Приёр был в Фосском лесу рядом с деревней Лувемонт. Расположенная в десятке километров к северу от Вердена и практически на таком же расстоянии от немецких батарей, эта маленькая деревушка приютила один из пунктов первой помощи 29 резервного полка, который был расположен прямо у линии фронта, чтобы принимать и перевязывать раненных. Находясь во главе небольшой группы санитаров, он должен был вести точный учёт того, что происходило в его секторе. В первый вечер наступления, он начинает с составления списка раненных за день, перед тем как подвести в нескольких строчках итог первым часам сражения.
Рене с коллегой и санитары
«Сегодня я должен был сделать много перевязок, командовать санитарами и выбирать наименее простреливаемые дороги, чтобы собирать раненных, создать вторую станцию первой помощи справа от той, где я работал сначала. Сегодня нам досталось много газа-лакриматора (Лакриматоры (лат. lacrima — слеза), или слезоточивые вещества — группа отравляющих веществ (ОВ), раздражающих слизистые оболочки глаз и вызывающих неудержимое слезотечение. Например: бромацетон — впервые применён немцами в июле 1915. Французы же применили газ-лакриматор впервые в августе 1914 года в Эльзасе в виде ручных гранат. прим. пер.) Бомбардировка не прекращается и распространяются всё более невероятные слухи.
На фотографии, справа: Рене Приёр, на фоне пункта первой медицинской помощи. Фосский лес, середина февраля 1916 года
Для Рене Приёра ночь с 21 на 22 февраля была короткой. Максимум один час сна, потом обстрел возобновился, обстрел «более интенсивный», чем накануне, и теперь Лувемонт находился под прямым огнём противника. Маленькая деревушка, полностью разрушенная в последующие дни и недели, так и не была потом восстановлена. Молодой медик рассказывает о втором дне битвы: «Блиндаж справа от входа был уничтожен 305-миллиметровым снарядом, в то время как я помогал санитару Матьо из 165-го полка останавливать кровотечение у бойца, раненного в бедро, блиндаж был переполнен, много убитых осталось лежать у входа, трое из них на коленях с вещмешками за плечами. Много раненых было убито этим снарядом рядом со мной».
23 февраля: «Немцы используют всё больше и больше газа-лакриматора. Невозможно указать количество раненых». 24 февраля, на этот раз: «Немцы здесь». Совсем рядом. Настолько рядом, что, когда наступила ночь и Рене, «собирал раненных, лежащих в снегу», он попал под прямой огонь вражеских часовых. В течение одного этого дня: «я был четыре раза засыпан землёй в воронках», — пишет молодой человек, впервые упоминая, что он задумался о своей собственной смерти: «Несмотря на то что было холодно, грязно, и всё вокруг залито кровью, и всё дрожало от взрывов, я заснул от усталости, успев подумать о матери, отце и моей маленькой Генриетте…Я думал о возможной смерти, о вечности, которая совсем рядом, вся жизнь пронеслась у меня перед глазами, и я обратился к Богу. — Господи, помилуй меня в моей слабости, я умоляю тебя…»
25 февраля 1916 года. «Ночь, падает снег и земля белым-бела», — пишет Рене Приёр после своего пробуждения в 7 часов утра. Ненормально тихое утро. «Ничего особенного», только «ожидание контратаки, которая может нас спасти». Увы, надежда быстро рассеялась, так как в 10 утра из леса, нависшего над Лувемонтом, внезапно появился немецкий патруль, который заметил юного медика. Далее: «Закинув вещмешок за спину и спрятав одеяло в сумку через плечо, я пошёл вперёд совсем один, протягивая перед собой мой белый платок и мою повязку Красного Креста, крича: «Мы сдаёмся!». Мне ответили на французском, взяв меня на прицел, метров с десяти:
— Мы не варвары, мы не причиним вам вреда, сколько людей с вами?
— Примерно 25.
— Скажите им выходить без оружия.
И я крикнул: «Товарищи, выходите без оружия, вам не сделают ничего плохого». Мои друзья вышли, и я предупредил немецкого капрала, что там остались раненые. Он мне сказал: «Мы их заберём, о них позаботятся». Итак, капрал и четыре солдата восьмого полка повели нас через Фосский лес, полностью уничтоженный артогнём. К тропинке, где ещё был знак: Эрбебуа-Ваврий. Выстрелила 75-милллиметровка, и немцы упали. Мои друзья следовали за мной по порядку, перепрыгивая через стволы деревьев. Немецкий капрал спросил меня, не хочу ли я есть. Я взял у него кусок чёрного хлеба, но я показал ему, что у меня ещё есть припасы в моей сумке. Посередине оврага у Эрбебуа мы встретили офицера. Он нас остановил. Он сказал мне остаться и что позже меня отведут к врачу. Мои друзья покинули меня и, проходя мимо, один за другим они пожимали мне руку, в то время как яростно били 75-миллиметровки. Я сказал им: «До свидания и удачи! Они не войдут в Верден, и мы их сделаем!» Немецкий офицер произнёс: «Славные французы, хорошие солдаты».
25 февраля, 16 часов. Четыре часа Рене Приёр в руках врага. После короткого затишья сражение возобновилось. Время с четырёх до шести вечера было ужасным. «75 миллиметровые снаряды скашивали всё: руки, головы, части тела летали в воздухе. Я был забрызган кровью. Овраг был наполнен мёртвыми, которые нагромождались один на другого. И к четверти пятого, когда я выбрался из моего окопа и деревьев, я шёл по мёртвым. Я не знал, куда я иду. Я никогда не видел ничего, больше похожего на ад. Я слышу всю мою жизнь металлические звуки 75-миллиметровок, зловеще трещащие ветви, крики раненых, невероятное количество мёртвых». Рассказ напоминает то, что случилось в предыдущие дни, с той только разницей, что на этот раз бойня, описываемая Рене Приёром, вызвана французскими снарядами. И теперь он оказывает первую помощь вражеским солдатам. «Я перевязывал немецких солдат», — пишет молодой медик, не без удивления упоминая качество немецких бинтов: «маленьких и непрактичных».
Рене Приёр в траншее, возле деревни Омон-пре-Самоньё, в 1915 году. Разрушенная в ходе Верденской битвы, она не была восстановлена после войны
25 февраля. Приходит ночь. Именно тогда, рядом с огромной воронкой, Рене Приёр натыкается на двух немецких офицеров. Завязался разговор. «Очень вежливые, эти офицеры говорили со мной о войне. Они мне объявили: Верден будет взят к 27 (февраля), кайзер будет в Вердене 1-го (марта), показали мне карты (!!!), подтвердили, что всё развивается математически точно. Я ответил, что они не пройдут, потому что искренне убеждён, что немцы могли наступать два первых дня, когда их сдерживали, а сейчас многочисленные резервы солдат, артиллерии, припасов уже там. Итак, уже 6 дней как не прекращается артобстрел, видите, у меня ещё на 3 дня припасов в моей сумке. У нас, несмотря ни на что, есть горячая еда! Они улыбались, говоря: «Храбрые французы!», но Верден скоро будет «Капут!». И разговор продолжался, пока наши пушки продолжали стрелять, но в овраге интенсивность обстрела была уже меньше. К семи часам солдат, раненный в бедро, отвёл меня к пункту первой помощи, следуя белому шнуру.
Санитары носили раненых в палатки, ориентируясь с помощью больших карт Фосского леса. В пункте первой помощи было два медика: офицер, который курил, и унтер-офицер, который делал перевязки, и я стал помогать ему. Мне предложили кофе и консервированный печёночный паштет.
Перед пунктом первой помощи, под огнём, немцы рыли индивидуальные стрелковые окопчики, закладывая в каждый брезент, а пушки продолжали ворчать, и снаряды зловеще взрывались, сея смерть. Многочисленные немецкие раненые прибывали на пункт первой помощи. Весёлый огонёк горел в очаге, где грелось кофе в больших котелках. Санитары были очень заняты и работали без остановки, беря перевязочный материал, морфин и йод в больших корзинах. Я заметил, что было очень мало ваты и что предпочтение отдавалось материалу, который был похож на бумагу. Измождённый, я попросил разрешения отдохнуть. Мне предложили одеяло. Я завернулся и лёг головой на мой мешок и крепко проспал до 10 часов утра, я спал так крепко, что даже не пошевелился, когда 75 миллиметровый снаряд упал на пункт первой помощи. Но когда я проснулся, он был пуст, немецкие медики эвакуировали своих раненых. Как, однако, я спал, это был первый раз, когда я выспался за 10 дней.
На этих словах, написанных 26 февраля 1916 года на немецком пункте первой помощи перед Фосским лесом и справа от Лувемонта, заканчиваются записи Рене Приёра.
Его последнее письмо домой с фронта: «Мой дорогой отец, вот уже 50-ый час артобстрела. Это ужасно. По нам ударили удушающим газом, газом-лакриматором, всем, чем можно. Некоторые из наших сошли с ума. Всё хорошо, но какое море огня, железа, разрушения, мёртвых, раненых. Это неслыханная бойня. Но боши не пройдут к Вер…(цензура!), они его обстреливают, а мы их держим. Я в порядке, я могу поесть, выпить и поспать несколько часов впервые за три дня. Итак, вера и мужество. Я обнимаю тебя всего сердца: тебя, маму и сестру. Рене.»
Письмо майора Дата, командира его батальона, отцу Рене Приёра от 21 марта: «Я оставался с месье Приёром, помощником врача, до вечера 24 февраля. Я его покинул только в 16 30, когда остатки моего батальона должны были покинуть Фосский лес под угрозой окружения. Месье Приёр с медперсоналом, которые находились в укрытии, должны были остаться с многочисленными ранеными различных подразделений. Он должен был попасть в руки врага вечером к 17 часам. Возможно, у вас сейчас есть новости о нём из Германии, по крайней мере если его не оставили на оккупированной территории, чтобы лечить нетранспортабельных раненых. В таком случае получить новости о нём будет гораздо сложнее, так как я знаю, что немцы не предоставляют так легко право переписки нашим соотечественникам, которые находятся на оккупированных территориях. Месье, примите уверения в моём искреннем к вам почтении».
Позже Рене Приёр был вывезен Красным Крестом в Швейцарию и был там обменен на пленного немецкого врача. Он вернулся в сектор Ведена в 1917 и был демобилизован в 1919-м. Он и представить себе не мог, что в 1939 его вновь призовут под знамёна, уже как капитана медицинской службы.
В немецком плену
Информация