«Социальные лифты» в прошлом и теперь
Об этом не рассказывали на уроках истории в советских школах, но одними из самых боеспособных колчаковских частей были полки, набранные среди рабочих ижевских и уральских оружейных заводов. Действительно, толика казенных денег от военных заказов перепадала и им. Мастер мог получать и сто рублей в месяц. Так что большевики им нисколько не были нужны, и ни о какой пролетарской солидарности даже речи не было.
Riv (4)
Riv (4)
Некоторое время тому назад на ВО «всплыла» интересная тема «социальных лифтов». Опять начали в комментариях появляться избитые штампы про хруст французской булки (ну сколько можно одно и тоже повторять?!), и все, как правило, сводилось к личному опыты дискутирующих. Печально, но контент-анализ тех же «комментов» однозначно показывает, что посетители ВО не читают не только журналов «Вопросы истории», «История государства и права» (ну, видимо, считая их слишком серьезными), но и журнал «Родина», где также имеются ссылки на архивные дела, и куда пишут очень серьезные исследователи. Причем этот журнал я бы охарактеризовал как «массовый», «с картинками», то есть интересный во всех отношениях и написанный отнюдь не чрезмерно научным языком. А есть еще и достаточно популярный (в смысле изложения) «Военно-исторический журнал» и журнал «История в подробностях», интересный тем, что каждый его номер посвящен одной конкретной исторической теме. Ссылки на эти издания в комментариях отсутствуют, увы.
Поэтому есть смысл в рамках этой темы опереться не на научные работы, которые все равно мало кто читает, а на сугубо личный, я бы сказал, семейный опыт, который в этом плане есть у каждого. Это, конечно, не совсем научный подход, потому что всегда бывают исключения, но, тем не менее, будучи задокументирован, он тоже превращается в определенный исторический источник. Сегодня стало модным искать свои родословные. Наш государственный пензенский архив переполнен такими «поисковиками», причем многие работают за деньги. Но мне в этом плане с источниками повезло. Очень многие документы хранятся у меня дома, причем многие из них ну просто уникальны.
Итак, «социальные лифты»… Что могли и чего не могли наши предки, и когда определенную роль в их судьбе играл их труд, а где всего лишь «госпожа удача», всегда желанная, но ветреная и не постоянная.
Вторая страница, нет, не паспорта, а… «паспортной книжки» (так тогда называли) моего прадеда Константина Петрова Таратынова – писали тогда почему-то так.
Ну, а начать мне бы хотелось (поскольку речь у нас о самом что ни на есть обыденном уровне действительности) с истории своего прадеда: Петра Константиновича Таратынова, мещанина города Моршанска, по паспорту православного, что для России тогда было важно. Каким образом он оказался в Пензе, сказать не могу. Но знаю, что к 1882 году он был уже мастером паровозных мастерских Сызрано-Вяземской железной дороги, а мастером стал не сразу, прошел весь путь от рядового рабочего. Но… не пил! Всем, кто предлагал ему «залиться», говорил, что дал зарок Богу, и люди от него отставали. Ходило под его началом до 100 рабочих, а если кто приводил в мастерские на работу сынка, должен был «поклониться четвертным билетом». И это была не взятка, а «уважение». Взяткой была бы «катенька» или «петр», потому как в мастерские была очередь, все друг друга знали, и в обход пролезать на доходное место было ой-ой как тяжело (за этим следили!), да и не «по-божески». Рассказывал мне об этом мой дед, названный в честь отца Петром, и был он последним ребенком в семье, а всего их было пять сыновей и пять дочерей, но только многие дети умерли. Сыновей осталось трое, а девочка вообще лишь одна.
Одним из лифтов наверх в царской России была вера. То есть, ежели ты православный, то шансов у тебя было больше. Но если ты был трудолюбив, не пил, и трудился старательно, то, живя в городе, вполне мог сделать карьеру, скопить и на дом, и дать образование детям.
И вот в 1882 году на заработанные деньги построил он дом в Пензе, на улице Александровской. И… в ту же ночь дом его сожгли. Такие вот тогда были добрые и отзывчивые на чужой успех люди в Пензе. Правда, сгорело не все. И из обгорелых бревен прадед мой сложил большой сарай, а я потом очень изумлялся, на него глядя – почему бревна горелые? Пошел тогда прадед к купцу Парамонову и взял ссуду, а новый дом застраховал в обществе «Саламандра». Табличка на двери сохранялась аж до 1974 года, когда дом наш снесли и дали квартиру неподалеку.
Продолжая работать, Петр Константинович всем детям дал образование. Владимир закончил гимназию, учительский институт и всю жизнь преподавал математику. В детстве (а умер он в 1961 году) я его очень не любил, и прежде всего из-за того, что к моему деду он всегда обращался покровительственно и называл его «Пьер». Сестра Ольга тоже закончила какие-то женские курсы, выучилась говорить по-французски и… вышла замуж за полковника российской императорской армии! Вроде бы как? Ведь дочь мастера-железнодорожника… Но как-то вышла (вот он, социальный лифт!) и накануне Первой мировой войны поехала с ним в Париж, где «профурлила» (семейное предание!) целый горшочек из-под сметаны («крынку», да?) золотых монет! Все свое приданое! Я видел такой горшочек у бабушки, помню семейную золотую монету («на зубы») с профилем Николая, и просто не верил своим ушам. Ведь в школе нам говорили, что и рабочие, и их дети в царской России были поголовно обречены на нищету и безграмотность. И революция 1917-ого – разве не подтверждение? Но, значит, не все.
Дед мой, увы, оказался «поганая овца» в стаде (сам мне так сказал!). Родился последним, в 1891 году, и в 15 лет пошел молотобойцем в те же мастерские. Молотобойцем! В семье все говорили: «Фу!» И три года молотом махал, пока паховую грыжу не нажил, а заодно и «белый билет», так что в 1914 году в армию его не забрали. И как «махалка вся вышла», взялся дед за ум, экстерном закончил гимназию, учительские курсы и стал учителем. А тут революция! Зимой 1918 года дед записался в партию (!), а уже летом его отправили с отрядом отбирать хлеб у кулаков. Он стрелял, в него стреляли, но жив остался, хотя и прятался от антоновцев в стенном шкафу. Но… в тот же год из партии большевиков вышел! Мать умерла, хоронить некому, а надо, а его опять с отрядом… «революция в опасности», или похороны, или «билет на стол». Он предпочел последнее, мать похоронил и… поехал. И никто ему ничего не сказал. Такие вот тогда в революцию были странные отношения в стане революционеров.
Интересно, что в 1918 году было принято решение о муниципализации жилья. То есть все жилье из частного стало общественным. Этим была обеспечена возможность уплотнения, то есть подселения одних людей к другим. Ведь если твой дом уже не твой, то с ним можно делать все, что угодно. Но… в 1926 году дома были «демуниципализированы». Власть оказалась не в состоянии обеспечить жилью надлежащий уход и ремонт!
А сестрица его Ольга подалась с мужем на Дон, а там ездила на тачанке и из пулемета стреляла. Откуда информация? А кто его знает, слышал дома, но слышал и то, что муж ее бросил, «уплыл в Константинополь», и она с ребенком из Крыма пешком пришла в Пензу. Пришла, встала под окном, где дед с моей бабушкой сидели, пили чай и говорит: «Пьер, посмотри, я нагая!» Расстегивает халат, а под ним ничего нет. И дед устроил ее учительницей в какое-то село и дал мешок муки. Тем и спас. И было у нее трое детей: оба сына, как и у моего деда, погибли на войне, а дочери и ее, и моего деда остались и выросли.
К соглашению о «демуниципализации» предусматривалась «Подписка» о том, что хозяин возвращенного жилья в годичный срок обязывался его починить. А то, мол, опять «муниципализируем»!
Но самое смешное, что благодарна она ему никогда не была. По суду после смерти «дяди Володи» (брата Владимира) оттяпала часть дома, а когда возник спор из-за печки и переноса стены, так и заявила: «Это я братца-то не отапливала?!» За что и получила от деда – «Сука и белогвардейская б…» Такие вот «трогательные семейные отношения» пришлось мне наблюдать в детстве, и я потом твердо решил (как и один из героев фильма «Берегись автомобиля»), что «жениться надо на сироте». В итоге стену пришлось переносить на 15 сантиметров!
В 1940 году дед вторично вступил в члены ВКП(б), закончил экстерном учительский институт, то есть получил высшее образование, и всю войну проработал заведующим гороно, да так, что был награжден орденами Ленина и Знаком Почета. Но хоть и был он, как тогда говорили, «орденоносец», а жила его семья в страшной тесноте. В доме были сени, чулан, две комнаты и кухня. Здесь жили мой дед с бабушкой, два его сына и его дочь. Причем в 1959 году дед спал в прихожей у двери, бабушка на диване за столом, а мы с мамой в маленькой спаленке (дверь слева). И только после смерти брата Владимира мы получили весь дом, и у деда появилась отдельная комната. Зато возле окон в кадках стояли пальмы: финиковая и веерная. Но многие на нашей улице жили еще хуже, а уж беднее – на порядок.
Такие почетные грамоты давали учащимся в годы Великой Отечественной войны.
Сразу же после седьмого класса моя мама пошла в педучилище, а затем – в 1946 году в педагогический институт, после которого работала сначала в школе, а затем ее пригласили на работу в вуз. Дед никаких «волосатых рук» к этому не прикладывал. Тогда, конечно, это тоже было, но было не очень принято. Тем более дед находился на такой должности, что малейшая ошибка могла бы обойтись и ему, и всей его семье очень дорого. Но… тут-то «лифт», видимо, и сработал. При всех равных прочих данных вы бы кого взяли на работу в высшее учебное заведение? Конечно человека… с более высоким уровнем культуры, который обеспечивает, прежде всего,… положение родителей. Так что определенных преимуществ социального положения и тогда никто не отменял.
Ну, а что касается моего деда, то его «лифт», напротив, постепенно понес вниз. Сначала из зав.гороно в директора школы, затем в учителя географии и труда, а потом и на пенсию, правда, республиканскую. Но 52 года он педагогической работе отдал, и странно было мне, мальчишке, наблюдать, как к нему, сидевшему на лавочке возле калитки, то и дело подходили рабочие, шедшие с завода, и говорили: «А я ведь у вас учился».
Вот так выглядели школьные учителя пензенской 47 школы вместе со своим директором (в центре) в 1959 году. Глядя на это фото, всегда думаю, что могу лишь порадоваться, что шевелюрой пошел явно не в деда.
(Продолжение следует)
Информация