Испытания, несущие смерть
9 апреля 1960 года с аэродрома, расположенного на территории Пакистана рядом с городом Пешавар, стартовал американский разведывательный самолет U-2. Набрав высоту около 20 километров, он пересек границу СССР к югу от города Андижан. Затем разведчик отправился к четырем особо важным объектам Советского Союза: космодрому Байконур, Сары-Шаганскому ракетному полигону, Семипалатинскому ядерному полигону и аэродрому дальней авиации, расположенному в Чагане. Воздушному шпиону удалось произвести съемку всех объектов и благополучно вернуться за границу. После этого случая руководством СССР было принято решение о закрытии данного направления, чтобы не допустить повторения подобных полетов.
19 апреля по тревоге было поднято одно из подразделений ПВО – зенитно-ракетный полк войсковой части 62872. Выполняя приказ о передислокации, полк покинул свои позиции около города Барнаул и разместился в эшелонах. 21 апреля находящаяся на вооружении техника и личный состав прибыли на находящуюся под Семипалатинском станцию Чаган. Штабное руководство разместилось в военном городке летчиков, а дивизионы отправились в степь, где дислоцировались на подготовленных местах.
Зенитно-ракетные комплексы были поставлены на боевое дежурство, закрыв таким образом воздушное пространство рядом с Семипалатинским полигоном и Чаганской базой стратегических бомбардировщиков. Во время подготовки техники к боевому применению офицеры и солдаты ночевали в кабинах станций наведения ракет и автомашин, позже был разбит палаточный лагерь.
1 мая 1960 года полк подняли по тревоге. Произошло это в 5:30 утра, после того как радиолокационными станциями разведки и целеуказания был обнаружен летящий на большой высоте самолет-нарушитель. Это был американский U-2. Управлял самолетом Фрэнсис Пауэрс (именно его в 1962 году в Берлине обменяли на советского разведчика Рудольфа Абеля). Самолет пролетел западнее Семипалатинского полигона на расстоянии около 300 километров. Проникнув далеко вглубь территории СССР, он был сбит под Свердловском. После этого американцы прекратили дальнейшие полеты своих разведчиков, а ракетчики продолжили боевое дежурство на новых позициях. На протяжении многих лет они охраняли воздушное пространство рядом с Семипалатинским полигоном и Чаганским аэродромом.
Места дислокации ракетных комплексов выбирались с учетом обеспечения надежного прикрытия объекта, который они охраняли. Однако если для соединений ПВО вокруг была обычная степь, то руководители полигона рассматривали ее как поля для испытаний ядерного оружия. Каждое ведомство выполняло свою задачу, но никто не посчитал нужным предупредить людей об опасности для их жизни и здоровья.
Уже осенью военными строителями в местах расположения дивизионов были построены казармы и жилые дома. Офицерам разрешили перевезти сюда свои семьи, а позже заработал ядерный полигон. Скоро ракетчики осознали, что это означало для них.
Из воспоминаний Александра Курсакова, сына одного из офицеров, проходившего службу в пятом зенитно-ракетном дивизионе и занимавшего сначала должность офицера наведения, а затем командира батареи и заместителя командира дивизиона, следует, что местом расположения для него стала Тридцатая площадка Семипалатинского полигона. Она располагалась на 30 километров юго-западней Курчатова и всего в 18 километрах от площадки Ш. Сразу за площадкой находилось знаменитое Опытное поле, на котором в то время проводились взрывы воздушных и наземных ядерных зарядов. Именно площадка Ш была ближайшим населенным пунктом для военных дивизиона, но людей вывозили оттуда перед взрывами, оставляя лишь наблюдателей, размещенных в специальных укрытиях.
На Тридцатой площадке до прибытия военных никто не жил, там находилась лишь аппаратура дозиметрической разведки. Именно семьи ракетчиков стали там первым мирным населением. Сейчас об этих фактах невозможно вспоминать без содрогания: как цивилизованная страна решила поселить своих граждан в местах проведения ядерных испытаний?
Но в то время руководство страны делало вид, что это абсолютно нормально. А в будущем вообще отреклось от своего участия в этих ужасных событиях.
Личный состав зенитно-ракетного дивизиона – 60 солдат, около 10 офицеров. К ним следует добавить также гражданских жителей, женщин и детей, живущих на территории. Также там находится станция наведения ракет, стартовая позиция с пусковыми установками, хранилище для ракет, гаражные боксы для автомашин, четыре жилых офицерских домика, по четыре квартиры в каждом, несколько хозяйственных помещений. Территория огорожена колючей проволокой, за которой степь до самого горизонта. Ракетчики называли место своей дислокации «точка».
В 1961-1962 годах, еще перед запретом на проведения ядерных взрывов в атмосфере, на территории Семипалатинского полигона была проведена самая мощная в мире серия, в действие было приведено 72 термоядерных взрывных устройства. Иногда в день проводилось по несколько взрывов.
В сопровождении двух истребителей на место сброса заходил самолет, несущий ядерное оружие. Ракетчиками этот момент контролировался, индикатор на пульте наведения показывал, как цель (самолет с ядерным зарядом) разделялась, что сигнализировало о сбросе бомбы. После этого вся аппаратура отключалась, так как ее мог вывести из строя электромагнитный импульс при взрыве. Вокруг площадки Ш широкой дугой располагались эпицентры взрывов. Курсаков вспоминает, что ближайшие к ним взрывы проводились в 18 километрах, дальние - в 40-50. Это фиксировали средства объективного контроля, размещенные в зенитно-ракетных комплексах.
Семьи офицеров получали предписания на время ядерных взрывов. Так, они должны были оставить открытыми окна и двери и отойти на безопасное расстояние от строений. Курсаков вспоминает, что небо над площадкой Ш буквально вспыхивало во время взрыва. Яркий, ослепляющий свет появлялся над степью, затем его быстро заволакивало облаком с клубами огня. Позже приходила взрывная волна, которая выбивала стекла в домах и почти сшибала с ног. После до детей, их мам, наблюдавших это, докатывался гром, по словам Курсакова, «обвальный, перекатывающийся».
Гриб, по словам Александра, стоял не очень долго, ножка опадала, облако постепенно уплывало и растворялось среди множества «мирных» облаков. Также он рассказывал о том, что около стен домов после взрыва постоянно лежали кучи битого стекла. Их собирали и выбрасывали, но через день или месяц все снова повторялось. Были дни, когда взрывы шли один за другим.
Также он рассказал о том, что на «точке» уровень радиации был предельно высок, но находящиеся у военных штатные дозиметры ничего не фиксировали, и военные попросту не знали о существовании излучения. Паника при дозе облучения, которую можно измерить в микрорентгенах, появилась уже в наше время. А дозиметры, которые использовали советские военные, показывали только рентгены. Для них тысячи, или даже десятки тысяч микрорентген были величиной незначительной.
Однако присутствие радиации ощущалось всеми. Курсаков вспоминает, что любая, даже самая мелкая царапина несколько дней выделяла лимфу. Нередки были случаи потери сознания среди солдат. Кровотечение из носа стало очень частым явлением. Большинство из живущих в то время на «точках» людей навсегда подорвали свое здоровье. До сих пор многие задаются вопросом о том, что присутствие военных еще можно объяснить, но для чего туда отправили детей и женщин?
Именно тогда, по словам Курсакова, у него появилось чувство опасности, от которой невозможно убежать. Никакие фотографии не могут передать то ощущение страха, которое возникало при виде взрыва вживую. Даже сейчас на берегах озер, которые возникли после взрывов, звенят дозиметры, а вокруг встречаются куски расплавленной породы.
Однако до сих пор ракетчики, проходившие службу в прииртышской степи, не относятся к подразделениям особого риска. Не признают их и пострадавшими от ядерных испытаний. Власти сделали все для того, чтобы скрыть от общественности сам факт существования «точек». Как говорит Александр Курсаков, чиновники, которым они пытаются рассказать об ответственности государства перед гражданами, оставившими свое здоровье на полигонах, либо вообще не хотят слышать об этом, либо начинают смеяться: «Такого быть просто не могло!».
19 апреля по тревоге было поднято одно из подразделений ПВО – зенитно-ракетный полк войсковой части 62872. Выполняя приказ о передислокации, полк покинул свои позиции около города Барнаул и разместился в эшелонах. 21 апреля находящаяся на вооружении техника и личный состав прибыли на находящуюся под Семипалатинском станцию Чаган. Штабное руководство разместилось в военном городке летчиков, а дивизионы отправились в степь, где дислоцировались на подготовленных местах.
Зенитно-ракетные комплексы были поставлены на боевое дежурство, закрыв таким образом воздушное пространство рядом с Семипалатинским полигоном и Чаганской базой стратегических бомбардировщиков. Во время подготовки техники к боевому применению офицеры и солдаты ночевали в кабинах станций наведения ракет и автомашин, позже был разбит палаточный лагерь.
1 мая 1960 года полк подняли по тревоге. Произошло это в 5:30 утра, после того как радиолокационными станциями разведки и целеуказания был обнаружен летящий на большой высоте самолет-нарушитель. Это был американский U-2. Управлял самолетом Фрэнсис Пауэрс (именно его в 1962 году в Берлине обменяли на советского разведчика Рудольфа Абеля). Самолет пролетел западнее Семипалатинского полигона на расстоянии около 300 километров. Проникнув далеко вглубь территории СССР, он был сбит под Свердловском. После этого американцы прекратили дальнейшие полеты своих разведчиков, а ракетчики продолжили боевое дежурство на новых позициях. На протяжении многих лет они охраняли воздушное пространство рядом с Семипалатинским полигоном и Чаганским аэродромом.
Места дислокации ракетных комплексов выбирались с учетом обеспечения надежного прикрытия объекта, который они охраняли. Однако если для соединений ПВО вокруг была обычная степь, то руководители полигона рассматривали ее как поля для испытаний ядерного оружия. Каждое ведомство выполняло свою задачу, но никто не посчитал нужным предупредить людей об опасности для их жизни и здоровья.
Уже осенью военными строителями в местах расположения дивизионов были построены казармы и жилые дома. Офицерам разрешили перевезти сюда свои семьи, а позже заработал ядерный полигон. Скоро ракетчики осознали, что это означало для них.
30-я площадка Семипалатинского полигона. Саше Курсакову 5 лет. Фото 1964 г.
Из воспоминаний Александра Курсакова, сына одного из офицеров, проходившего службу в пятом зенитно-ракетном дивизионе и занимавшего сначала должность офицера наведения, а затем командира батареи и заместителя командира дивизиона, следует, что местом расположения для него стала Тридцатая площадка Семипалатинского полигона. Она располагалась на 30 километров юго-западней Курчатова и всего в 18 километрах от площадки Ш. Сразу за площадкой находилось знаменитое Опытное поле, на котором в то время проводились взрывы воздушных и наземных ядерных зарядов. Именно площадка Ш была ближайшим населенным пунктом для военных дивизиона, но людей вывозили оттуда перед взрывами, оставляя лишь наблюдателей, размещенных в специальных укрытиях.
На Тридцатой площадке до прибытия военных никто не жил, там находилась лишь аппаратура дозиметрической разведки. Именно семьи ракетчиков стали там первым мирным населением. Сейчас об этих фактах невозможно вспоминать без содрогания: как цивилизованная страна решила поселить своих граждан в местах проведения ядерных испытаний?
Но в то время руководство страны делало вид, что это абсолютно нормально. А в будущем вообще отреклось от своего участия в этих ужасных событиях.
Личный состав зенитно-ракетного дивизиона – 60 солдат, около 10 офицеров. К ним следует добавить также гражданских жителей, женщин и детей, живущих на территории. Также там находится станция наведения ракет, стартовая позиция с пусковыми установками, хранилище для ракет, гаражные боксы для автомашин, четыре жилых офицерских домика, по четыре квартиры в каждом, несколько хозяйственных помещений. Территория огорожена колючей проволокой, за которой степь до самого горизонта. Ракетчики называли место своей дислокации «точка».
В 1961-1962 годах, еще перед запретом на проведения ядерных взрывов в атмосфере, на территории Семипалатинского полигона была проведена самая мощная в мире серия, в действие было приведено 72 термоядерных взрывных устройства. Иногда в день проводилось по несколько взрывов.
В сопровождении двух истребителей на место сброса заходил самолет, несущий ядерное оружие. Ракетчиками этот момент контролировался, индикатор на пульте наведения показывал, как цель (самолет с ядерным зарядом) разделялась, что сигнализировало о сбросе бомбы. После этого вся аппаратура отключалась, так как ее мог вывести из строя электромагнитный импульс при взрыве. Вокруг площадки Ш широкой дугой располагались эпицентры взрывов. Курсаков вспоминает, что ближайшие к ним взрывы проводились в 18 километрах, дальние - в 40-50. Это фиксировали средства объективного контроля, размещенные в зенитно-ракетных комплексах.
Семьи офицеров получали предписания на время ядерных взрывов. Так, они должны были оставить открытыми окна и двери и отойти на безопасное расстояние от строений. Курсаков вспоминает, что небо над площадкой Ш буквально вспыхивало во время взрыва. Яркий, ослепляющий свет появлялся над степью, затем его быстро заволакивало облаком с клубами огня. Позже приходила взрывная волна, которая выбивала стекла в домах и почти сшибала с ног. После до детей, их мам, наблюдавших это, докатывался гром, по словам Курсакова, «обвальный, перекатывающийся».
Гриб, по словам Александра, стоял не очень долго, ножка опадала, облако постепенно уплывало и растворялось среди множества «мирных» облаков. Также он рассказывал о том, что около стен домов после взрыва постоянно лежали кучи битого стекла. Их собирали и выбрасывали, но через день или месяц все снова повторялось. Были дни, когда взрывы шли один за другим.
Также он рассказал о том, что на «точке» уровень радиации был предельно высок, но находящиеся у военных штатные дозиметры ничего не фиксировали, и военные попросту не знали о существовании излучения. Паника при дозе облучения, которую можно измерить в микрорентгенах, появилась уже в наше время. А дозиметры, которые использовали советские военные, показывали только рентгены. Для них тысячи, или даже десятки тысяч микрорентген были величиной незначительной.
Однако присутствие радиации ощущалось всеми. Курсаков вспоминает, что любая, даже самая мелкая царапина несколько дней выделяла лимфу. Нередки были случаи потери сознания среди солдат. Кровотечение из носа стало очень частым явлением. Большинство из живущих в то время на «точках» людей навсегда подорвали свое здоровье. До сих пор многие задаются вопросом о том, что присутствие военных еще можно объяснить, но для чего туда отправили детей и женщин?
Именно тогда, по словам Курсакова, у него появилось чувство опасности, от которой невозможно убежать. Никакие фотографии не могут передать то ощущение страха, которое возникало при виде взрыва вживую. Даже сейчас на берегах озер, которые возникли после взрывов, звенят дозиметры, а вокруг встречаются куски расплавленной породы.
Однако до сих пор ракетчики, проходившие службу в прииртышской степи, не относятся к подразделениям особого риска. Не признают их и пострадавшими от ядерных испытаний. Власти сделали все для того, чтобы скрыть от общественности сам факт существования «точек». Как говорит Александр Курсаков, чиновники, которым они пытаются рассказать об ответственности государства перед гражданами, оставившими свое здоровье на полигонах, либо вообще не хотят слышать об этом, либо начинают смеяться: «Такого быть просто не могло!».
Информация