Яков Блюмкин: поэт-эсер, чекист-террорист (часть вторая)
Спрятаться после теракта Блюмкин и его товарищи решили в отряде особого назначения Московской ЧК, командовал которым почему-то тоже левый эсер матрос Попов. И в отряде тоже были в основном матросы, осуждавшие Брестский мир и недовольные уничтожением флота.
А теперь давайте посмотрим. Вы – начальник ЧК, но вы не знаете ни настроений у вас в отряде особого назначения, ни кто там чем дышит… Это что же за руководство такое? Но именно так, получается, руководил ЧК Дзержинский. Потому что, когда он узнал, что Блюмкин в отряде у Попова, он сам же туда и поехал… Рассчитывал на свой авторитет? Сознательность проспиртованной матросни? Понятно, что там его свои же эсеры и арестовали и счастье еще (хотя для кого счастье?), что не убили сразу, а решили сделать заложником.
Вот так Яков Блюмкин выглядел в 20-ые годы…
Ну, а с Блюмкиным в это время было так. Оказалось, что из-за своей раны он не может ходить и его на руках перенесли в лазарет отряда, предварительно сбрив ему бороду и переодев в гимнастерку. Замаскировали, одним словом!
А тем временем в особняк, где находился отряд Попова, перебрался ЦК левых эсеров и, имея под руками две тысячи штыков и сабель, а еще сорок восемь пулеметов, четыре бронеавтомобиля и восемь артиллерийских орудий, начал восстание. Кроме Дзержинского, мятежниками были также арестованы чекист М. Лацис и председатель Моссовета большевик П. Смидович. Но хотя определенных успехов им и удалось достичь, восстание их было изначально обречено на неудачу. Есть прекрасно снятый кинофильм «6 июля», где события этого дня представлены самым драматическим для партии большевиков образом, однако на самом деле подавляющий перевес в вооруженных силах был отнюдь не у эсеров.
Уже в 6 часов утра 7 июля по особняку, где находились главные силы левых эсеров, был открыт артиллерийский огонь. Блюмкин большевикам был уже не нужен, тем более, что Ленин уже принес извинения по поводу случившегося германской стороне. А немцам было выгодно это «дело» замять и продолжать и дальше выкачивать средства с Украины. Более того, сложившаяся ситуация была большевикам крайне выгодна. Прямо в зале Большого театра во время V Всероссийского съезда Советов вся левоэсеровская фракция вместе с их вождем Марией Спиридоновой была арестована. И хотя Попов начал грозить, что «за Марусю снесет артиллерией пол-Кремля, пол-Лубянки, пол-Театра!», ну что он мог поделать со своими восемью трехдюймовками?! Большевики, имея под руками целую дивизию латышских стрелков, оказались изначально сильнее.
А вот в этой книге Бонч-Бруевич подробно описал мятеж 6 июля. «Вот только, а что если мальчика-то и не было?»
У большевиков было пятнадцать орудий, из которых они начали обстреливать квартал, где находился левоэсеровский штаб и скоро разрушили там множество домов. По сути дела, уже к 5 часам дня 7 июля мятеж левых эсеров был полностью подавлен. Более 300 человек из них погибли в бою или же были расстреляны на месте, а около 600 человек арестовано. Ленин издал указ о необходимости ареста всех боевиков партии левых эсеров и членов их ЦК. Вскоре 13 человек из числа лидеров восстания были расстреляны.
Д. Попов, правда, будучи заочно приговорен к расстрелу, сумел из Москвы сбежать и… спасся у Махно. Спасся также и Блюмкин, а вот партия эсеров прекратила свое существование. Если до мятежа 6 июля в губернских Советах по стране было 20–23 % левых эсеров, то уже к концу 1918 года их оставался всего 1%.
Впрочем, есть версия, что никакого мятежа-то и не было, что все это было подстроено и организовано как раз большевиками, которые таким образом решили избавиться от опасных конкурентов. Об этом пишут О. Шишкин (Битва за Гималаи. М., 1999) и В. Романов (Убит 6 июля. М., 1997), которые в своих книгах утверждали, что и теракт, и убийство Мирбаха были санкционированы Лениным и Дзержинским. Позднее и Блюмкин в разговоре с женой Луначарского — Натальей Луначарской-Розенель и ее двоюродной сестрой Татьяной Сац признавался, что о готовящемся покушении на германского посла знали и Ленин, и Дзержинский. А Ленин потом по телефону приказал убийц «искать, очень тщательно искать, но не найти».
Доказательством того, что Блюмкин действовал с «высочайшего» одобрения, говорит и то, что Ревтрибунал при ВЦИК приговорил его за убийство после всего лишь к трехлетнему тюремному заключению. Поскольку он был ранен, его содержали в охраняемой больнице, но… 9 июля 1918 года он оттуда благополучно сбежал и уехал в Питер, где под фамилией Владимиров Константин Константинович устроился на работу в ЧК!
Но как же тогда выглядят слова Дзержинского после подавления эсеровского «мятежа», о том, что он Блюмкину не доверял и даже отстранил от должности за… его чрезмерную болтливость. Но получается, что тот же Дзержинский сначала прячет осужденного советским судом Блюмкина в штатах своего учреждения, а затем в сентябре 1918 года посылает его работать на Украину.
Там, находясь в Киеве, он оказывается в составе второй боевой киевской группы, которая должна была убить гетмана Скоропадского. В составе группы было четыре эсера-максималиста и четыре левых эсера. Теракт должен был состояться 26 ноября 1918 года, причем был поручен все тому же Андрееву, но из-за неисправности бомб не состоялся.
А в апреле 1919 года он вдруг явился в киевскую ЧК и сдался «советскому правосудию». И это в то время, когда по стране левых эсеров расстреливали за одно только членство в партии. А тут такой отважный и, можно сказать, отчаянный шаг и практически без последствий! В своем заявлении в ЧК он утверждал, что на самом деле никакого мятежа левых эсеров не было и в помине, а была всего лишь «самооборона революционеров после отказа ЦК выдать меня» и настаивал, что явкой в ЧК хочет прекратить всякие лживые нападки на левых эсеров.
А теперь угадайте с одного раза чем закончилось следствие по делу Блюмкина? По согласованию с Президиумом ВЦИК Советов и, разумеется, с одобрения «железного Феликса», непримиримого к врагам революции, комиссия по расследованию решила Блюмкина… амнистировать! И сразу же, после этой амнистии в мае 1919 года, он тут же выразил страстное желание работать в ЧК и… его туда взяли уже в третий раз!
Чем он занимался после этого практически неизвестно, но есть свидетельства, что он примыкал то к одной «революционной партии» (а было их много), то к другой и как только где-то, кто-то в них задумывал выступить против большевиков, так тут же и попадал на нары или же и того хуже. И такой странный алгоритм его поведения был замечен. Ровно через год после своего неудавшегося восстания 6 июня 1919 года левые эсеры пригласили Блюмкина на сходку за город, где зачитали ему обвинительное заключение, объявив предателем и провокатором. Блюмкин их выслушал, повернулся и побежал! А собравшиеся начали в него стрелять и… не попали! И не догнали, вот ведь как! Можно было бы подумать, что и это покушение – всего лишь инсценировка. Но на самом деле это было не так.
Спустя несколько дней, когда Блюмкин находился кафе на Крещатике, к нему подошли два человека и в упор произвели несколько выстрелов. Музыка заглушила выстрелы, так что убийцам удалось сбежать. Раненого Блюмкина в тяжелом состоянии доставили в Георгиевскую больницу, но и туда 17 июня, прямиком к нему в палату, эсеры сумели бросить бомбу, и счастье, что от ее взрыва никто там не пострадал.
Поправив здоровье, Блюмкин по заданию эсеров-максималистов поехал на Южный фронт, где сначала стал уполномоченным по борьбе со шпионажем при Особом отделе 13-й армии и инструктором по разведывательно-террористической деятельности, в каковом качестве начал готовить теракт против Деникина. А затем получил должность начальника штаба 79-й бригады 27-й дивизии и… вступил в члены РКП (б).
В Москву Блюмкин вернулся в марте 1920 года и сразу же был зачислен слушателем Академии Генерального штаба Красной Армии на восточный факультет, где проходила подготовка разведывательной агентуры и сотрудников для советских посольств за рубежом. Учили там не за страх, а за совесть с девяти утра и до десяти вечера. Слушатели должны были изучить несколько восточных языков и получить военные, экономические и политические знания. Правда, Блюмкину было учиться тяжелее, чем другим, поскольку его периодически охватывал страх, что левые эсеры его опять найдут и убьют. Ведь вынесенный ему приговор никто не отменял, и о том, что он вынесен, знали очень многие…
Но, несмотря на все свои страхи, Академию он все же закончил. Теперь кроме родного иврита он знал еще и турецкий, арабский, китайский и монгольский языки (по крайней мере мог хотя бы как-то общаться на бытовом уровне), а вот назначение на работу он получил не куда-нибудь, а в аппарат наркома по военным и морским делам Л. Троцкого на должность его личного секретаря.
Продолжение следует…
А теперь давайте посмотрим. Вы – начальник ЧК, но вы не знаете ни настроений у вас в отряде особого назначения, ни кто там чем дышит… Это что же за руководство такое? Но именно так, получается, руководил ЧК Дзержинский. Потому что, когда он узнал, что Блюмкин в отряде у Попова, он сам же туда и поехал… Рассчитывал на свой авторитет? Сознательность проспиртованной матросни? Понятно, что там его свои же эсеры и арестовали и счастье еще (хотя для кого счастье?), что не убили сразу, а решили сделать заложником.
Вот так Яков Блюмкин выглядел в 20-ые годы…
Ну, а с Блюмкиным в это время было так. Оказалось, что из-за своей раны он не может ходить и его на руках перенесли в лазарет отряда, предварительно сбрив ему бороду и переодев в гимнастерку. Замаскировали, одним словом!
А тем временем в особняк, где находился отряд Попова, перебрался ЦК левых эсеров и, имея под руками две тысячи штыков и сабель, а еще сорок восемь пулеметов, четыре бронеавтомобиля и восемь артиллерийских орудий, начал восстание. Кроме Дзержинского, мятежниками были также арестованы чекист М. Лацис и председатель Моссовета большевик П. Смидович. Но хотя определенных успехов им и удалось достичь, восстание их было изначально обречено на неудачу. Есть прекрасно снятый кинофильм «6 июля», где события этого дня представлены самым драматическим для партии большевиков образом, однако на самом деле подавляющий перевес в вооруженных силах был отнюдь не у эсеров.
Уже в 6 часов утра 7 июля по особняку, где находились главные силы левых эсеров, был открыт артиллерийский огонь. Блюмкин большевикам был уже не нужен, тем более, что Ленин уже принес извинения по поводу случившегося германской стороне. А немцам было выгодно это «дело» замять и продолжать и дальше выкачивать средства с Украины. Более того, сложившаяся ситуация была большевикам крайне выгодна. Прямо в зале Большого театра во время V Всероссийского съезда Советов вся левоэсеровская фракция вместе с их вождем Марией Спиридоновой была арестована. И хотя Попов начал грозить, что «за Марусю снесет артиллерией пол-Кремля, пол-Лубянки, пол-Театра!», ну что он мог поделать со своими восемью трехдюймовками?! Большевики, имея под руками целую дивизию латышских стрелков, оказались изначально сильнее.
А вот в этой книге Бонч-Бруевич подробно описал мятеж 6 июля. «Вот только, а что если мальчика-то и не было?»
У большевиков было пятнадцать орудий, из которых они начали обстреливать квартал, где находился левоэсеровский штаб и скоро разрушили там множество домов. По сути дела, уже к 5 часам дня 7 июля мятеж левых эсеров был полностью подавлен. Более 300 человек из них погибли в бою или же были расстреляны на месте, а около 600 человек арестовано. Ленин издал указ о необходимости ареста всех боевиков партии левых эсеров и членов их ЦК. Вскоре 13 человек из числа лидеров восстания были расстреляны.
Д. Попов, правда, будучи заочно приговорен к расстрелу, сумел из Москвы сбежать и… спасся у Махно. Спасся также и Блюмкин, а вот партия эсеров прекратила свое существование. Если до мятежа 6 июля в губернских Советах по стране было 20–23 % левых эсеров, то уже к концу 1918 года их оставался всего 1%.
Впрочем, есть версия, что никакого мятежа-то и не было, что все это было подстроено и организовано как раз большевиками, которые таким образом решили избавиться от опасных конкурентов. Об этом пишут О. Шишкин (Битва за Гималаи. М., 1999) и В. Романов (Убит 6 июля. М., 1997), которые в своих книгах утверждали, что и теракт, и убийство Мирбаха были санкционированы Лениным и Дзержинским. Позднее и Блюмкин в разговоре с женой Луначарского — Натальей Луначарской-Розенель и ее двоюродной сестрой Татьяной Сац признавался, что о готовящемся покушении на германского посла знали и Ленин, и Дзержинский. А Ленин потом по телефону приказал убийц «искать, очень тщательно искать, но не найти».
Доказательством того, что Блюмкин действовал с «высочайшего» одобрения, говорит и то, что Ревтрибунал при ВЦИК приговорил его за убийство после всего лишь к трехлетнему тюремному заключению. Поскольку он был ранен, его содержали в охраняемой больнице, но… 9 июля 1918 года он оттуда благополучно сбежал и уехал в Питер, где под фамилией Владимиров Константин Константинович устроился на работу в ЧК!
Но как же тогда выглядят слова Дзержинского после подавления эсеровского «мятежа», о том, что он Блюмкину не доверял и даже отстранил от должности за… его чрезмерную болтливость. Но получается, что тот же Дзержинский сначала прячет осужденного советским судом Блюмкина в штатах своего учреждения, а затем в сентябре 1918 года посылает его работать на Украину.
Там, находясь в Киеве, он оказывается в составе второй боевой киевской группы, которая должна была убить гетмана Скоропадского. В составе группы было четыре эсера-максималиста и четыре левых эсера. Теракт должен был состояться 26 ноября 1918 года, причем был поручен все тому же Андрееву, но из-за неисправности бомб не состоялся.
А в апреле 1919 года он вдруг явился в киевскую ЧК и сдался «советскому правосудию». И это в то время, когда по стране левых эсеров расстреливали за одно только членство в партии. А тут такой отважный и, можно сказать, отчаянный шаг и практически без последствий! В своем заявлении в ЧК он утверждал, что на самом деле никакого мятежа левых эсеров не было и в помине, а была всего лишь «самооборона революционеров после отказа ЦК выдать меня» и настаивал, что явкой в ЧК хочет прекратить всякие лживые нападки на левых эсеров.
А теперь угадайте с одного раза чем закончилось следствие по делу Блюмкина? По согласованию с Президиумом ВЦИК Советов и, разумеется, с одобрения «железного Феликса», непримиримого к врагам революции, комиссия по расследованию решила Блюмкина… амнистировать! И сразу же, после этой амнистии в мае 1919 года, он тут же выразил страстное желание работать в ЧК и… его туда взяли уже в третий раз!
Чем он занимался после этого практически неизвестно, но есть свидетельства, что он примыкал то к одной «революционной партии» (а было их много), то к другой и как только где-то, кто-то в них задумывал выступить против большевиков, так тут же и попадал на нары или же и того хуже. И такой странный алгоритм его поведения был замечен. Ровно через год после своего неудавшегося восстания 6 июня 1919 года левые эсеры пригласили Блюмкина на сходку за город, где зачитали ему обвинительное заключение, объявив предателем и провокатором. Блюмкин их выслушал, повернулся и побежал! А собравшиеся начали в него стрелять и… не попали! И не догнали, вот ведь как! Можно было бы подумать, что и это покушение – всего лишь инсценировка. Но на самом деле это было не так.
Спустя несколько дней, когда Блюмкин находился кафе на Крещатике, к нему подошли два человека и в упор произвели несколько выстрелов. Музыка заглушила выстрелы, так что убийцам удалось сбежать. Раненого Блюмкина в тяжелом состоянии доставили в Георгиевскую больницу, но и туда 17 июня, прямиком к нему в палату, эсеры сумели бросить бомбу, и счастье, что от ее взрыва никто там не пострадал.
Поправив здоровье, Блюмкин по заданию эсеров-максималистов поехал на Южный фронт, где сначала стал уполномоченным по борьбе со шпионажем при Особом отделе 13-й армии и инструктором по разведывательно-террористической деятельности, в каковом качестве начал готовить теракт против Деникина. А затем получил должность начальника штаба 79-й бригады 27-й дивизии и… вступил в члены РКП (б).
В Москву Блюмкин вернулся в марте 1920 года и сразу же был зачислен слушателем Академии Генерального штаба Красной Армии на восточный факультет, где проходила подготовка разведывательной агентуры и сотрудников для советских посольств за рубежом. Учили там не за страх, а за совесть с девяти утра и до десяти вечера. Слушатели должны были изучить несколько восточных языков и получить военные, экономические и политические знания. Правда, Блюмкину было учиться тяжелее, чем другим, поскольку его периодически охватывал страх, что левые эсеры его опять найдут и убьют. Ведь вынесенный ему приговор никто не отменял, и о том, что он вынесен, знали очень многие…
Но, несмотря на все свои страхи, Академию он все же закончил. Теперь кроме родного иврита он знал еще и турецкий, арабский, китайский и монгольский языки (по крайней мере мог хотя бы как-то общаться на бытовом уровне), а вот назначение на работу он получил не куда-нибудь, а в аппарат наркома по военным и морским делам Л. Троцкого на должность его личного секретаря.
Продолжение следует…
Информация