В поисках форта Раевского. Часть 2
В предыдущей части мы рассмотрели некоторые особенности, увы, печальные, Черноморской береговой линии укреплений, а также месторасположение и ход строительства одного из самых малоизвестных, но знаковых фортов линии. Взглянем же, как выглядело новое укрепление и как протекала жизнь его защитников.
Из воспоминаний современников и сохранившегося плана форта картина выглядит следующим образом. Фортификационное сооружение имело неправильную трапециевидную форму с резкими углами и выступами фланками. Таким образом, только две стороны форта имели равную длину в 130 метров, а две других – 120 и 140 метров. По углам крепости были сооружены три полубастиона, а также один бастион, выходящий на наиболее важный участок: стратегический участок дороги Анапа – Новороссийское укрепление.
Форт имел только одни крепостные ворота с южной стороны, т.е. смотрящие на Анапскую долину. Внутри располагались две казармы (каждая рассчитана на сотню человек), офицерский дом, пороховой погреб и цейхгауз для хранения амуниции. В центре форта находился плац-парад и небольшая часовня. И, конечно, не забыли поставить колыбели для одной из важнейших частей солдатской жизни – две кухни и погреб для хранения провианта. Во время официального окончания работ укрепление освятили и дали торжественный орудийный салют. И потекла нелёгкая служба на дальних форпостах империи.
Со временем обороноспособность форта, естественно, менялась. В 1846 году по валу укрепления установили каменную оборонительную стену с бойницами. Видимо, проливные дожди, длящиеся порой до нескольких недель подряд в период с конца осени и до конца весны с перерывом на мороз и порывистый ветер, начали превращать земельную часть укрепления в оплывшую свечку.
К 1848 году гарнизон форта состоял из роты Черноморского линейного батальона №1, полуроты гарнизонных артиллеристов и отряда казаков. Однако, так как форт имел статус промежуточного, то он, кроме указанных в первой части целей, служил и временным убежищем и базой для отрядов, следующих из Анапы в горные районы Кавказа, или же наоборот — с Кавказа в Анапу, которым требовалась передышка, уход за ранеными и прочее. Но ввиду того, что внутренние помещения форта отличались не только сверхспартанской скромностью, но и чрезвычайно малыми размерами, рядом с укреплением вскоре отстроили форштадт. Форштадт представлял собой классическое небольшое поселение за крепостными стенами. В нём и селились проходящие крупные отряды.
Уже некоторые приведённые выше моменты службы на укреплениях Черноморской линии дают некоторое представление о том, какой степенью «комфорта» пользовались гарнизоны фортов. По воспоминаниям современников тех тяжёлых времён, в офицерской среде на Кавказе бытовала поговорка: «Кто из них не сойдёт с круга от пьянства или не женится под пьяную руку на первой попавшейся женщине без справки о её поведении и происхождении, тот с железным характером».
Солдаты Черноморских линейных батальонов
Как бы ни допускать степень бравады и любви к байкам в приведённой выше поговорке, но служба на Черноморской линии укреплений в самом деле была одной из самых тяжёлых и опасных на Кавказе. Ливни, о коих написано, быстро заболачивали прежде сухие лощины и низины, а некоторые из них не высыхали даже в 40-градусную жару. А вроде бы сухие ранее участки во время схождения бурных потоков с гор, нередко превращающихся в настоящую сель, мгновенно становились мелким озерцом. Такой естественный водоём мгновенно начинал цвести, становясь рассадником инфекций и вездесущих насекомых, быстро встающих на крыло с целью поведать медицинскому миру что-нибудь новое. Такие болотистые места в этих краях называют плавнями. В свидетельствах о болезнях, которыми страдали гарнизоны укреплений, значатся даже «лихорадки с корчами».
И тучи жалящей мошкары свирепствовали с середины весны до поздней осени. Офицеры, спавшие отдельно от рядовых, устанавливали над кроватями плотные пологи, а окна тщательно закрывали кисеёй. А рядовые и казаки спасались более своеобразным способом. Они берегли себя от укусов, поджигая навоз и устраивая сквозняк. Не индийские благовония, но перспективы «корчей» ещё хуже. И даже это было определённой привилегией, т.к. нередко гарнизоны устраивали «секреты» за пределами укреплений, особенно, когда получали сведения от лазутчиков или ожидали прибытия отряда. На таких постах огня не разожжёшь.
Кстати, именно в таких секретах закалялись и подтверждали своё имя казаки-пластуны. Ведь им приходилось часами лежать в прямом смысле пластом под тучей комарья и без возможности пошевелиться, дабы не выдать позицию. Александр Дьячков-Тарасов, дореволюционный историк, родившийся в 1867 году в Абхазии, в своих трудах указывает, что именно в закубанских секретах и «родились» легендарные черноморские пластуны, а не появились в разбойничьих ватагах на Днепре, где характер боевых действий даже с военизированным противником был другой. Но это совсем другая тема и совсем другой спор.
Пластуны в секрете
Добавлю, что даже в современном Новороссийске, который весьма застроен, а река Цемесс, в устье которой в первой половине 19 века легко помещался вполне передовой для своего времени корвет, превратилась в мелкий сток (правда, склонный к разливу в сезон), по сей день в нескольких минутах ходьбы от центра «живут» те самые «плавни». Конечно, на карте читатель увидит их под названием Цемесской рощи. Но стоит зарядить дождям, как эта низина превращается в опасную топь. Впрочем «плавни» остаются едва не последними «лёгкими» цементного города.
Но вернёмся на укрепления. В лазарет отправляли только тяжёлобольных и истощённых лихорадкой людей, т.к. все захворавшие к концу лета или на начало осени вполне могли составить едва ли не весь гарнизон форта. В то время подобные приступы «болотной лихорадки» лечили чрезвычайно дорогой хиной (кто-то, возможно, встречал это название в рассказах Чехова), получаемой из хинного дерева, которое культивировалось до середины 19 века исключительно в Перу. Памятуя же о «щедрости» столицы и чиновничества по отношению к укреплённым линиям Кавказа и Кубани, в критические месяцы повальной заболеваемости «лекарям-черноморцам» с правобережной Кубани присылали лишь смесь хины с перетёртой полынью. Но и это было дефицитом.
Также летом на береговой линии свирепствовала малярия, распространяемая всё теми же летающими тварями и вызывающая кровавые поносы, затвердение внутренностей, проблемы с лёгкими и т.д. Её также лечили хиной. Учитывая же, что в то время даже среди светил науки бушевали споры по поводу методов лечения, а также способов заражения, то можно себе представить масштабы сезонных эпидемий на оторванных от «большой земли» фортах. Форту Раевского в этом плане «повезло» — он своим местоположением соседствовал и с плавнями, и с предгорьем у Черноморского побережья.
Винтовки черкесов
Но это был только климат. Боевая деятельность гарнизона ничуть не скрашивала солдатскую и офицерскую службу. Нередкими становились случаи, когда черкесы, в данном случае натухайцы, оборудовав достаточно удалённый от укрепления пункт (особенно выгодны были, естественно, поросшие зелёным ковром высоты), начинали палить по форту из ружей и фальконетов. Иногда это просто психически изводило гарнизон, а порой шальной выстрел уносил жизни бойцов. При этом снаряжать погоню за такими «хулиганами» было рискованно. Уйти из зоны поражения крепостной артиллерии без разведки – опасность попасть в засаду превосходящих войск противника.
И это отнюдь не преувеличение изоляции форта. Даже на Черноморской кордонной линии, где недалеко от Кубани строились станицы и селились казаки, было неспокойно. Станицы были окружены регулярными постами наблюдения, дороги также регулярно патрулировались казачьими разъездами. На сенокос станичники не выходили без оружия, а женщин непременно сопровождали вооружённые мужчины, ведь работорговля почти вплоть до конца 19 века оставалась сверхдоходным бизнесом у горцев. Что уж говорить о форте, стоящем на земле натухайцев?
Казачий разъезд у поста
Несмотря на это, вылазки совершались всё чаще. Ведь дорога, которую оберегал форт, становилась оживлённее. Это связано с расширением новых укреплений, а главное строительством Новороссийской крепости. Раевский, как и Серебряков, уже тогда видели в Новороссийске самый крупный порт на Черноморском побережье Кавказа. Для этого требовался и провиант, и боеприпасы, и, главное, строительный материал. Часть грузов доставляли морем, даже из Крыма, но часть приходилось везти сушей. Ситуация со снабжением стройматериалом была столь тяжёлой, что в августе 1939 года три роты солдат отправились разбирать руины знаменитой Суджук-Кале. Для того чтобы обезопасить «демонтажные» работы, отряд имел при себе даже двух «единорогов».
Таким образом, форт Раевского становится не только стражем дороги, форпостом войск, местом передышки военных экспедиций, но и своеобразной промежуточной базой снабжения.
Продолжение следует…
Из воспоминаний современников и сохранившегося плана форта картина выглядит следующим образом. Фортификационное сооружение имело неправильную трапециевидную форму с резкими углами и выступами фланками. Таким образом, только две стороны форта имели равную длину в 130 метров, а две других – 120 и 140 метров. По углам крепости были сооружены три полубастиона, а также один бастион, выходящий на наиболее важный участок: стратегический участок дороги Анапа – Новороссийское укрепление.
Форт имел только одни крепостные ворота с южной стороны, т.е. смотрящие на Анапскую долину. Внутри располагались две казармы (каждая рассчитана на сотню человек), офицерский дом, пороховой погреб и цейхгауз для хранения амуниции. В центре форта находился плац-парад и небольшая часовня. И, конечно, не забыли поставить колыбели для одной из важнейших частей солдатской жизни – две кухни и погреб для хранения провианта. Во время официального окончания работ укрепление освятили и дали торжественный орудийный салют. И потекла нелёгкая служба на дальних форпостах империи.
Со временем обороноспособность форта, естественно, менялась. В 1846 году по валу укрепления установили каменную оборонительную стену с бойницами. Видимо, проливные дожди, длящиеся порой до нескольких недель подряд в период с конца осени и до конца весны с перерывом на мороз и порывистый ветер, начали превращать земельную часть укрепления в оплывшую свечку.
К 1848 году гарнизон форта состоял из роты Черноморского линейного батальона №1, полуроты гарнизонных артиллеристов и отряда казаков. Однако, так как форт имел статус промежуточного, то он, кроме указанных в первой части целей, служил и временным убежищем и базой для отрядов, следующих из Анапы в горные районы Кавказа, или же наоборот — с Кавказа в Анапу, которым требовалась передышка, уход за ранеными и прочее. Но ввиду того, что внутренние помещения форта отличались не только сверхспартанской скромностью, но и чрезвычайно малыми размерами, рядом с укреплением вскоре отстроили форштадт. Форштадт представлял собой классическое небольшое поселение за крепостными стенами. В нём и селились проходящие крупные отряды.
Уже некоторые приведённые выше моменты службы на укреплениях Черноморской линии дают некоторое представление о том, какой степенью «комфорта» пользовались гарнизоны фортов. По воспоминаниям современников тех тяжёлых времён, в офицерской среде на Кавказе бытовала поговорка: «Кто из них не сойдёт с круга от пьянства или не женится под пьяную руку на первой попавшейся женщине без справки о её поведении и происхождении, тот с железным характером».
Солдаты Черноморских линейных батальонов
Как бы ни допускать степень бравады и любви к байкам в приведённой выше поговорке, но служба на Черноморской линии укреплений в самом деле была одной из самых тяжёлых и опасных на Кавказе. Ливни, о коих написано, быстро заболачивали прежде сухие лощины и низины, а некоторые из них не высыхали даже в 40-градусную жару. А вроде бы сухие ранее участки во время схождения бурных потоков с гор, нередко превращающихся в настоящую сель, мгновенно становились мелким озерцом. Такой естественный водоём мгновенно начинал цвести, становясь рассадником инфекций и вездесущих насекомых, быстро встающих на крыло с целью поведать медицинскому миру что-нибудь новое. Такие болотистые места в этих краях называют плавнями. В свидетельствах о болезнях, которыми страдали гарнизоны укреплений, значатся даже «лихорадки с корчами».
И тучи жалящей мошкары свирепствовали с середины весны до поздней осени. Офицеры, спавшие отдельно от рядовых, устанавливали над кроватями плотные пологи, а окна тщательно закрывали кисеёй. А рядовые и казаки спасались более своеобразным способом. Они берегли себя от укусов, поджигая навоз и устраивая сквозняк. Не индийские благовония, но перспективы «корчей» ещё хуже. И даже это было определённой привилегией, т.к. нередко гарнизоны устраивали «секреты» за пределами укреплений, особенно, когда получали сведения от лазутчиков или ожидали прибытия отряда. На таких постах огня не разожжёшь.
Кстати, именно в таких секретах закалялись и подтверждали своё имя казаки-пластуны. Ведь им приходилось часами лежать в прямом смысле пластом под тучей комарья и без возможности пошевелиться, дабы не выдать позицию. Александр Дьячков-Тарасов, дореволюционный историк, родившийся в 1867 году в Абхазии, в своих трудах указывает, что именно в закубанских секретах и «родились» легендарные черноморские пластуны, а не появились в разбойничьих ватагах на Днепре, где характер боевых действий даже с военизированным противником был другой. Но это совсем другая тема и совсем другой спор.
Пластуны в секрете
Добавлю, что даже в современном Новороссийске, который весьма застроен, а река Цемесс, в устье которой в первой половине 19 века легко помещался вполне передовой для своего времени корвет, превратилась в мелкий сток (правда, склонный к разливу в сезон), по сей день в нескольких минутах ходьбы от центра «живут» те самые «плавни». Конечно, на карте читатель увидит их под названием Цемесской рощи. Но стоит зарядить дождям, как эта низина превращается в опасную топь. Впрочем «плавни» остаются едва не последними «лёгкими» цементного города.
Но вернёмся на укрепления. В лазарет отправляли только тяжёлобольных и истощённых лихорадкой людей, т.к. все захворавшие к концу лета или на начало осени вполне могли составить едва ли не весь гарнизон форта. В то время подобные приступы «болотной лихорадки» лечили чрезвычайно дорогой хиной (кто-то, возможно, встречал это название в рассказах Чехова), получаемой из хинного дерева, которое культивировалось до середины 19 века исключительно в Перу. Памятуя же о «щедрости» столицы и чиновничества по отношению к укреплённым линиям Кавказа и Кубани, в критические месяцы повальной заболеваемости «лекарям-черноморцам» с правобережной Кубани присылали лишь смесь хины с перетёртой полынью. Но и это было дефицитом.
Также летом на береговой линии свирепствовала малярия, распространяемая всё теми же летающими тварями и вызывающая кровавые поносы, затвердение внутренностей, проблемы с лёгкими и т.д. Её также лечили хиной. Учитывая же, что в то время даже среди светил науки бушевали споры по поводу методов лечения, а также способов заражения, то можно себе представить масштабы сезонных эпидемий на оторванных от «большой земли» фортах. Форту Раевского в этом плане «повезло» — он своим местоположением соседствовал и с плавнями, и с предгорьем у Черноморского побережья.
Винтовки черкесов
Но это был только климат. Боевая деятельность гарнизона ничуть не скрашивала солдатскую и офицерскую службу. Нередкими становились случаи, когда черкесы, в данном случае натухайцы, оборудовав достаточно удалённый от укрепления пункт (особенно выгодны были, естественно, поросшие зелёным ковром высоты), начинали палить по форту из ружей и фальконетов. Иногда это просто психически изводило гарнизон, а порой шальной выстрел уносил жизни бойцов. При этом снаряжать погоню за такими «хулиганами» было рискованно. Уйти из зоны поражения крепостной артиллерии без разведки – опасность попасть в засаду превосходящих войск противника.
И это отнюдь не преувеличение изоляции форта. Даже на Черноморской кордонной линии, где недалеко от Кубани строились станицы и селились казаки, было неспокойно. Станицы были окружены регулярными постами наблюдения, дороги также регулярно патрулировались казачьими разъездами. На сенокос станичники не выходили без оружия, а женщин непременно сопровождали вооружённые мужчины, ведь работорговля почти вплоть до конца 19 века оставалась сверхдоходным бизнесом у горцев. Что уж говорить о форте, стоящем на земле натухайцев?
Казачий разъезд у поста
Несмотря на это, вылазки совершались всё чаще. Ведь дорога, которую оберегал форт, становилась оживлённее. Это связано с расширением новых укреплений, а главное строительством Новороссийской крепости. Раевский, как и Серебряков, уже тогда видели в Новороссийске самый крупный порт на Черноморском побережье Кавказа. Для этого требовался и провиант, и боеприпасы, и, главное, строительный материал. Часть грузов доставляли морем, даже из Крыма, но часть приходилось везти сушей. Ситуация со снабжением стройматериалом была столь тяжёлой, что в августе 1939 года три роты солдат отправились разбирать руины знаменитой Суджук-Кале. Для того чтобы обезопасить «демонтажные» работы, отряд имел при себе даже двух «единорогов».
Таким образом, форт Раевского становится не только стражем дороги, форпостом войск, местом передышки военных экспедиций, но и своеобразной промежуточной базой снабжения.
Продолжение следует…
Информация