Крах Евразийства
Иллюстрация из книги А. Блока «Двенадцать. Скифы». Париж, 1920 г. Худ. М. Ларионов
После революции и гражданской войны монархизм, как система управления при феодализме, уходил в прошлое, а мелкобуржуазной белогвардейской среде была необходима «новая идеология» или «идеологии». Одним из таких примеров «идеологии» и было евразийство, как культурно-политическое и историческое движение. Не последнее место в формировании этой теории сыграла и обида на «цивилизованную Европу», которая не оказала должной помощи белым в борьбе с большевицкой заразой, «неблагодарно» бросила тех, кто с 1914 по 1917 г. проливал кровь за «общеевропейское дело», вопреки интересам России. Но евразийство, как прочие местечковые идеологии белой эмиграции, не стали опорой для рассеивающейся диаспоры.
Собственно, евразийство и не было какой-то особой идеологией, а было теорией, которая предполагала, что Россия — это особая евразийская, а не европейская цивилизация.
По мнению ряда сторонников этой теории, на развитие России больше влияния оказали восточные соседи, а не Европа. Некоторые евразийцы само Русское государство выводили из Монгольской «империи». А прирастание России землями на востоке, по их мнению, только подчеркивало это. Если прямо называть вещи своими именами, то Россия — не Европа, а евразийская или восточная страна. Это мнение было созвучно с представлениями о Советской России тогдашних консервативных и фашистских деятелей Европы: да, Россия — совдеповская азиатчина.
Исходя из евразийского «устройства» России, предполагалось, что в случае падения власти большевиков восточные народности и этносы не разбегутся по своим сепаратистским квартирам, потому что их объединяет не коммунистическая идеология равноправия трудящихся и народов, а евразийское единое происхождение русских и других народностей и этносов, вошедших в состав империи, а потом СССР.
После некоторого увлечения евразийством в эмигрантской среде, включая таких историков, как Г. В. Вернадский, оно стало достоянием историографии. И, казалось бы, навсегда. Но не тут-то было.
Её возрождение пришлось на последнее десятилетие советской власти.
Серьезные внешние угрозы вынуждали СССР проводить индустриализацию и урбанизацию высочайшими темпами. За этими темпами никак не поспевало общественное сознание, что особенно стало заметно в начале 70-х годов ХХ в. Этот разрыв между материальным и ментальным вызвал кризис коллективного сознания: влияние аграрной ментальности откладывало свой отпечаток.
Первые сытные годы без войн и конкуренции в истории России как бы ни с того ни с сего вызвали поиск идейных «альтернатив» окружающей действительности, особенно среди «мечущейся» интеллигенции. Нашлось свое место и для белогвардейского евразийства.
Его, по факту, возродил Лев Николаевич Гумилёв, человек трудной судьбы. Он вроде как хотел сказать про «Этногенез и биосферу земли», но вернул евразийство. Конечно, он не утверждал, что Русь стала правопреемницей Монгольской «империи», но упорно отстаивал симбиоз Степи и русских княжеств.
С перестройкой слово Гумилева зазвучало сильнее, оно, хотел он того или нет, попало в мейнстрим. И ладно бы эти идеи овладевали только экзальтированными дамочками, восхищающимися автором. Но постепенно, вопреки всем научным данным, теория проникала и в политологию, и в политику, ее стали пропагандировать и брать на вооружение известные писатели и доморощенные философы.
В поисках евразийских корней?
И что же там у нас в русской истории, как обстояли дела с азиатскими корнями?
Для нас важен следующий факт начальной русской истории. Племенные структуры восточных славян VIII–IX вв. формировались в процессе колонизации в лесостепной и лесной, совершенно неосвоенной части Восточной Европы, в то время как в Западной Европе стал уже формироваться феодализм на отчасти окультивированных римлянами территориях, с городами и римскими дорогами. Это и только это связано с «отставанием» восточнославянского и русского этноса, который вступил на путь исторического развития значительно позднее, чем западные соседи.
Во всем остальном русский этнос развивался и прошел аналогичный путь остальным европейским государствам.
После монгольского нашествия над «суверенными» землями Руси была установлена внешняя власть. Со стороны ханов она заключалась в изъятии прибавочного продукта, дани, и всего, что с этим было связано (контролем за русскими князьями, периодических набегах и т. п.).
Завоевателям необходимо было наладить постоянное поступление доходов с покоренных земель с минимальными, насколько это возможно, усилиями. А русским землям также было необходимо выстроить отношения, обезопасив их от сокрушительных набегов со стороны степняков. В этой связи совершенно несостоятельно говорить о каком-то симбиозе Руси и Орды, все взаимоотношения между Ордой и Русью ярко демонстрируют отношения завоевателей и покорённых данников. На протяжении всего татаро-монгольского ига эти отношения менялись и эволюционировали, но как только Русь смогла собрать необходимые силы, началась борьба за отмену даней в пользу степняков.
Завоеватели конечно же повлияли на социально-экономические процессы в хрупкой аграрной экономики, в условиях зоны рискованного земледелия, Древней Руси, но не изменили пути её развития . Кочевое государство стояло вне Руси, рядом, но во вне, в отличие от, например, от Болгарии, Сербии, Греции, включённых в состав Османской империи.
Разгром русских Земель и попадание их под внешний контроль привел к отмирание старой формы управления Руси, не справившейся с внешними вызовами: от городов-государств (Земля) к военно-служилому государству. Всё это, в рамках общинно-территориального устройства и в северо-восточной Руси, и в ВКЛ. Одновременно, как ответ на вызов, оформляется раннее Русское государство в конце XV столетия. В рамках которого формируется система управления уже классового государства, монархия.
Русь идет всё той же дорогой органического развития, ни о каком переходе от «европейского» к «азиатскому» пути говорить не приходится.
Альтернативой этого пути могло быть только полное копирование устройства кочевого общества, чего на Руси мы не наблюдаем. Если бы земледельческое общество стало структурно кочевым обществом, и каждый земледелец стал бы воином-всадником, вот тогда и можно было бы говорить об «азиатском (!) пути развития». Но аграрный технологический цикл исключает такую ситуацию и требует контроля за работами в течение почти всего года, в отличие от кочевого уклада, особенно в Восточноевропейской степи, где ключевой трудовой деятельностью была война. Именно эта постоянная внешняя угроза стимулировала возникновение на Руси феодализма.
Великие русские князья, начиная с Ивана III, считают себя не столько рачительными хозяевами своего двора, волостей, городов и сундуков, а правителями государства, равными только выдающимся иностранным монархам. «Царица цареградская» и греческие эмигранты из Италии укрепили в этом русских великих князей. Кстати, Византия с VI по XII вв. имела основные территории в Азии, но это не делало эту христианскую империю азиатской страной или сатрапией.
В XV в. Московская Русь была единственной православной страной таких возможностей и сил в Европе. Единственное полностью самодержавное (суверенное) государство. Поэтому европоцентричная и христианская формула «Москва – третий Рим» была и есть абсолютно логична. Обратим внимание, не «третий Сарай» или Каракорум, а Рим.
Ключевым фактором формирования монархии как института управления при феодализме было христианство. Что нашло и полное отражение, как во всей феодальной Европе, в идеологии Руси. Или управление по «образу и подобию Божьему». Иосиф Волоцкий указывал, что великий московский князь не первый среди равных, а «государь государей». Никакой русский князь ранее такой божественной легитимностью не обладал.
Как только Иван III испоместил «детей боярских» (дворян) на пограничных и находящихся под угрозой вторжений землях, так и начался процесс формирования феодализма, юридически окончательно оформленный Соборным Уложением 1649 г.
Как детально происходил этот процесс, на основе современной научной историографии, я описал в ряде статей на ВО, с чем я и предлагаю ознакомиться всем тем, у кого есть вопросы по этим событиям нашей истории.
Итак, на исходе одного социального строя и переходе к другому, феодализму, Русия (аутентичный термин) освободилась от внешней даннической зависимости, а благодаря феодальному войску первый русский монарх и царь, православный христианский государь Святорусской империи, по выражению Курбского, Иван Грозный разгромил ближайшие татарские царства. Отметим, что никакому бы христианину и высокообразованному человеку для своей эпохи, Ивану Васильевичу, и в голову бы не пришло связывать историю Святой Руси с восточным происхождением.
Следует отметить, что вопреки устойчивой историографической традиции, особенно активно продвигавшейся в начале ХХI в., Русь и Руссия развивалась прежде всего как русское государство. Несмотря на тот факт, что этническая принадлежность была вторичной в этот период, тем не менее соседние этносы, например финно-угорские, интегрировались в ее состав силовым путем. Служилые иноплеменники инкорпорировались исключительно через христианизацию.
На протяжении всей русской истории до XVII в. включительно никакого симбиоза или заимствования систем управления или институтов на востоке не наблюдается. Ещё меньше мы это наблюдаем в период, связанный с началом «модернизации» или вынужденного тотального заимствования технологий на Западе. По мнению А. Тойнби, из-за исторической близости России с Европой, в отличие от Турции или Ирана, эта модернизация была успешной и при Петре Великом, и при ближайших его последователях.
Войны, которые в рамках разных коалиций вела Россия против тех или иных европейских государств в XVIII–XIX вв., также никак не превращают Россию в евразийскую державу.
Более того, правящий класс в России приобрел европейские повадки, а его представители, начиная с князя В. В. Голицына (1643–1714), имевшего «самый европейский дворец» в Европе, были часто большими европейцами, чем сами европейцы.
Екатерина Великая вела переписку с выдающимися философами Франции, а не Азии, огромное количество иностранных специалистов из Европы потрудилось на ниве создания современных институтов развития того времени в России.
Включение в состав Российской империи башкирских племен или казахских жузов не изменило структуры её управления, никакие механизмы управления не были заимствованы ни у калмыков, ни у чукчей, ногайцев или дауров.
А вот современная русская литература (в лице «солнца нашей поэзии» А. С. Пушкина) и современная музыка (в лице М. И. Глинки), как и живопись, имеет европейские корни и основу.
Да, при русском дворе долгое время говорили на иностранных европейских языках, Николай I называл себя «старым пруссаком», а III Отделение писало отчеты на французском. И мы отнюдь не желаем сказать, что это все очень замечательно. Но такова историческая ситуация, и игнорировать это было бы абсурдом. А все это, повторимся, не исключает того факта, что мы не раз и не два противостояли европейским военным угрозам.
Естественное продвижение на восток послужило началом включения азиатских народов в состав Российской империи, и здесь в силу исторических обстоятельств империя выступала в роли колонизатора. Немногочисленное русское чиновничество вынужденно было вести борьбу с обычаями и традициями присоединяемых этносов, откровенно именуя их «дикарскими». Но, повторимся, какие заимствования могли быть у России при завоеваниях в Закавказье, Северном Кавказе или Средней Азии?
Конечно, кое-какие внешние атрибуты, в рамках моды на всё восточное в колониальных странах, появились и в России (черкеска, кальян, шашлык или кефир и т. п.), но о серьёзных культурных и социальных заимствованиях говорить не приходится.
В социально-экономическом плане Россия стояла значительно выше, чем любая соседняя азиатская страна или включаемые в состав России народности или этносы. А как я уже детально писал в статье на ВО «Великие ошибки СССР: этнический вопрос на излете Российской империи» этнические окраины удерживались исключительно осознанием того, что белый царь обладает военным могуществом, и с исчезновением феодальной монархии в 1917 г. ничто не удерживало их в едином пространстве…
В советский период, прежде всего необходимо говорить о «подтягивании» народов и этносов бывшей Российской империи, до уровня коренной России, европеизация этих территорий в прямом смысле этого слова, как лозунг в фильме: «Долой предрассудки. Женщина — она тоже человек!».
В советское время по плану были разработаны как алфавиты, так и даже блюда этнических кухонь для народов и этносов СССР. Задача повышения культурного уровня стояла и для русского народа, что говорить об этносах востока нашей страны.
Равенство всех народов позднего СССР было не декларативным, но история не дала времени для выравнивания культурной и ментальной ситуации страны: для усвоения светской и европейской культуры требовалось время. Но после разрушения системообразующей коммунистической идеологии «традиционные ценности» вернули многие народности и этносы СССР в прошлое, вызвали кровопролитные события по всей Средней Азии и две контртеррористические операции на Кавказе.
Таким образом, никакой исторической основы у евразийской теории нет.
Евразийство как политический тупик
Сегодня очевидно, что евразийство — совершенно нерабочая и, можно сказать, даже вредная теория для внешней политики нашей страны.
От того, что мы, как страна, будем причислять себя к Азии, а не, скажем, к Европе или Луне, ничего не меняет, потому что дипломатия не выстраивается вокруг призрачных теорий «мы тоже Ваши» — буржуинские, азиатские, глобально южные и т. д.
В основе дипломатии лежит осознание самодостаточности собственной страны, понимание самодостаточности её истории и культуры.
Вне зависимости от евразийства, процесс реинтеграции с восточными республиками СССР, в силу ориентира бывших советских республик, начиная с России, на запад, был полностью прохлопан. Именно поэтому интеграционные процессы на территории бывшего СССР, которые находили свое воплощение в различных формах, включая до сих пор существующее СНГ или ЕврАзЭС, не развивались, а «многовекторность», декларируемая нашей страной, была заразительной. Тем более, что Россия не существовала в вакууме, а в жесткой конкурентной среде.
Даже то важное, что объединяло Россию и бывшие советские республики Средней Азии и Закавказья, не может быть поводом к интеграции, потому что антисоветизм, как единственно работающая идеология на постсоветском пространстве, еще больше разъединяет все бывшие народы и этносы СССР не только в международном плане, но и внутри нашей страны, чего только стоит «Зулейха открывает глаза».
Сложно различить в деятельности наших посольств в бывших республиках Закавказья и Средней Азии реальную плановую работу, а не ситуативную рефлексию. Поэтому в комментариях граждан нашей страны можно видеть такие вопросы: зачем нам нужна эта интеграция? Зачем мы их кормим? Нас используют и т. д.
Сопредельные страны активно используют текущую трудную внешнеполитическую и логистическую (финансы и товары) ситуацию России к своей пользе. Тем самым, конечно, помогая нашей стране. При внешней демонстрации добрососедства у руководства этих республик нет никакого желания иметь более тесные политические контакты с нашей страной. Теперь они ориентируются на «многовекторность», и им есть чем «торговать» с другими глобальными игроками. Текущая ситуация устраивает их. Позиции России в Средней Азии и Закавказье, нужно называть вещи своими именами, ослабевают, поэтому мечты «новых евразийцев» на «жесткую сцепку» в наше время похожи на планы по строительству Новых Васюков.
Post scriptum
Исходя из современных реалий, очевидно, что во взаимодействии со странами Востока нужно, для начала, осознать, что нам нужно и что мы хотим, необходимо четкое позиционирование и реальное, не формальное планирование для достижения этих целей. И еще больший контроль за исполнением.
Копирование действий СССР, основанных на иной, прямо противоположной идеологической базе, а уж тем более фантазий евразийской теории, будут лишь вредить в этом процессе.
Информация