Общество потерянных целей. Пройдена ли «точка возврата»?
Последние десятилетия для оборонной промышленности были временем развала и тихой стагнации. Кто-то говорит, что «точка возврата» почти пройдена, и нужны сверхусилия, мобилизация всех сил, чтобы поднять предприятия. Но от сверхусилий народ отвык. Да и ради чего эти сверхусилия? Ради идеи? И что это за идея? Сформулируйте поточнее, пожалуйста!
Возрождение «оборонки», получается, вопрос не одних технологий. Не вредно обратиться к истории Великой Отечественной. На чем создавались в тылу в кратчайшие сроки сложные оборонные производства? На самоотречении, на четком понимании целей. Высочайшая дисциплина, сплоченность, взаимопомощь, ежедневное преодоление себя, своей физической и духовной слабости — в советское время это был не вопрос! На этом, к примеру, строился семьдесят с лишним лет назад авиамоторный завод в Уфе. По документам и воспоминаниям картинка возникает такая.
РЫБИНСКИЕ
В ночь на 15 октября 1941 года сотрудников Рыбинского завода авиационных моторов вызвали на совещание. Услышали новость: через сутки начинается эвакуация. Уфа, район поселка Моторное и деревни Черниковки, выбрана была не случайно. Еще в конце 1930-х годов Уфимский моторостроительный завод, выпускавший моторы для комбайнов, стал заводом-дублером Рыбинского авиазавода на случай войны.
На следующий день между цехами рыбинского предприятия стали прокладывать железнодорожные пути. В стенах делали проемы, через них с помощью кранов выгружали оборудование. Вагоны и платформы подавали по жесткому графику. Металлические приборы упаковывали бережно, так, шлифовальные круги из-за отсутствия стружки перекладывали принесенными из дома журналами. Один из рыбинских инженеров вспоминал, что когда перед отъездом в последний раз прошел по цехам, увидел голые стены: «Ни одной отопительной батареи, ни одного провода, ни одного винтика. Все свинтили вчистую!»
Эвакуированных в Рыбинске грузили на баржи, которые тянули тяжелые катера. Пассажиров оказалось больше положенного, поэтому с собой разрешили брать только личные вещи. В воду летели стулья, кровати, самовары… Одна из сотрудниц завода вспоминала, что хотела выбросить и швейную машинку, да матросы сжалились, показали, где ее припрятать, и старый «Зингер» кормил позже в Уфе и ее саму, и двух ее маленьких детей.
Зима 1941 года наступила рано. Караван из Рыбинска доплыл только до Куйбышева (ныне — Самара). Несколько барж вмерзли в лед посреди Волги, и пассажиры двое суток шли пешком до ближайшей железнодорожной станции.
Последние группы добирались до Уфы в поездах-теплушках. Эшелон отправился из Рыбинска 19 декабря, шел окружной дорогой через Горький, Арзамас и Ульяновск. Везли и здоровых, и больных. В одном из вагонов умерла пятилетняя девочка. Отец раздобыл на станции доски, сделал ящик и, положив туда ребенка, сдал его начальнику станции. Похоронить девочку родителям не разрешили — законы военного времени...
Трудно представить, как тяжело приходилось тем, кто прибыл на новое место с одним чемоданчиком. Людей с оккупированных территорий уфимские тетушки простодушно, но на самом деле очень метко называли «выковырянными». В этом была своя правда.
В ГЛУБОКОМ ТЫЛУ
В предвоенный 1940-й год население Уфы составляло 270 тысяч человек. Из Рыбинска в начале войны переселилось свыше 50 тысяч, то есть за счет одних только рыбинских, которые в большинстве своем в Уфе и остались, население города увеличилось на пятую часть. Но к осени 1941 года Уфа была уже переполнена эвакуированными ленинградцами, москвичами и киевлянами, городские здания занимали госпитали, военные организации и предприятия. Поэтому рабочих и сотрудников рыбинского завода размещали где придется.
Ветераны завода вспоминают… Одна семья жила сначала в помещении русского драмтеатра на улице Гоголя, потом — в проходной комнатушке в Нижегородке. «На свалке нашел железную кровать, приладил к ней ножки от старого рояля, найденного в гримерке драмтеатра, — на этом и спали. Из щелей в полу дуло, дети по утрам просыпались с инеем на ресницах». Другая семья, девять человек, заняла комнату площадью в 15 квадратных метров. Семья из трех человек получила кладовку площадью в три квадратных метра, в ней умещалась только кровать и маленькая тумбочка, которая служила днем столиком, а ночью — кроватью для дочки. «Когда пришли гости, один уселся на тумбочку, а двое других пили чай, стоя в дверях».
Недоедание, отсутствие одежды и обуви угнетали. Чтобы выйти из положения, на заводе организовали бригаду сапожников. Тогда говорили «строить сапоги». Строили так: подошва — из куска дерева, верх — из брезента, парусины или войлока. Звалась такая обувь «шанхай». Ведер из Рыбинска с собой, конечно, никто не привез, самой нужной вещью стало обычное ведро, в котором можно принести воду с колонки или сварить картошку. В цехах нашлись свои жестянщики, научились делать и ведра.
Рабочая пайка невелика, нужен приварок. На заводе организовали рыболовную бригаду, изготовили сети. Прочесали окрестные озера, Уфимку и Белую, но без особого успеха. Тогда заводское начальство добилось, чтобы выделили землю. Свободная пашня нашлась в колхозе «Юрмаш» рядом с поселком Иглино. Из старых деталей собрали два трактора и грузовую автомашину, нашлись в цехах знатоки овощеводства … Кроме этого, землю выделили на пустырях в районе уфимской улицы Первомайской. Один из ветеранов УМПО вспоминал: «Нашему цеху достался участок именно там, где сегодня стоит кинотеатр «Победа».
КОГДА ВСЕ НА ВИДУ
В советское время было издано много книг о рабочем классе и трудовом героизме — была такая разнарядка. Сегодня все эти книги — как футбольные мячи, из которых выпустили воздух. Но дневники, воспоминания военных лет читаешь — жесточайшая правда. Какие-то вещи видны сразу. Среди чиновников и служащих халтура замаскирована, и разобрать ее трудно. В рабочей среде все ясней: отношения между людьми на виду, конфликты острее и откровеннее.
Авиамоторное производство налаживали одновременно на нескольких площадках. Главной стала территория бывшего завода комбайновых моторов — несколько пригодных для работы корпусов, несколько недостроенных. Второй, основной заводской площадкой стало почти пустое поле в пяти километрах от комбайнового завода, здесь стоял корпус инструментального цеха, рядом торчали из-под снега фундаменты и недостроенные стены пяти будущих цехов.
Оборудование прибывало в Черниковку по пять-шесть эшелонов в сутки. Вдоль железнодорожной ветки возвели деревянные эстакады. Станки и ящики выгружали вручную, торопясь — каждые четыре-пять часов на станцию приходил новый эшелон из Рыбинска. Работали днем и ночью, в мороз, который доходил до 40 градусов.
Станки на железных листах волокли по снегу в открытое поле к площадкам, обозначенным вешками как цеха. В некоторых не было стен — их спешно возводили. Оборудование устанавливали прямо на открытом воздухе. Котельных не было, но теплоснабжение требовалось и для обогрева, и для производственных нужд. Найдено было решение — к стенам недостроенных цехов подогнали паровозы, от них по пожарным шлангам подавали пар.
Из воспоминаний военных лет: «В цехах — ад кромешный: крыша наполовину разворочена. Там в темноте ветер воет, как на пустыре, а рабочие железными листами дыру закрывают. В одном углу лампешка чадит, там рабочий стоит у станка в шубе, голова тряпьем обмотана. Лицо у него все обморожено, как чугунное, живого места нет, только глаза из-под очков поблескивают. Что, говорю, доживем, отец, до победы? Надо, говорит, куда деваться!»
В декабре 1942 года Совинформбюро сообщило — фашисты хвастаются, что разбомбили авиационный завод в Рыбинске. Действительно, 5 декабря немецкие бомбардировщики нанесли удар по территории авиационного завода. В руины обратились почти все корпуса. Но цеха к тому времени были абсолютно пусты…
Несмотря на голод, холод и другие сложности, с 1-го января 1942 г. завод начал выпуск авиамоторов. Костяк производства составили рыбинские и уфимские моторостроители, а также специалисты эвакуированных в Уфу московского и ленинградского заводов.
ДОЛГИЕ ХОЛОДА
Ориентиром времени были заводские гудки. По ним сверяли часы, они являлись своеобразным атрибутом власти и страха — за опоздание судят. Боязнь опоздать на работу — одна из постоянных тем разговоров. Один из ветеранов завода вспоминал, как однажды проснулся утром за 15 минут до начала рабочей смены. Чтобы не опоздать, на ходу одеваясь, выбежал на дорогу, ухватился за борт проходящей грузовой машины и запрыгнул в кузов. Заводской гудок застал его в проходной...
Особенно сложно пришлось тем, кого поселили на большом расстоянии от цехов, к примеру, на улице Карла Маркса, в 18-ти километрах от места работы. Это расстояние сначала преодолевали пешком два раза в день — туда-сюда. Позже до завода стали добираться на пригородном поезде, состоящем из сорока старых вагонов без освещения и отопления. Паровоз тащил их от станции «Уфа» до поселка Моторное около часа, останавливаясь, чтобы пропустить военные эшелоны. В морозные дни рабочие приезжали на завод окоченевшими, долго не могли прийти в себя. Поэтому многие после смены стали оставаться на ночевку в подсобках термических и кузнечных цехов, поближе к печам.
Работа на авиамоторном заводе была настолько тяжелой, что бегство на фронт приравнивали к дезертирству. Большинство молодых рабочих ходили вокруг военкоматов, стремясь попасть на фронт. Приходилось специально посылать заводских бригадиров в военный лагерь Алкино, где формировались новые части, чтобы отлавливать «дезертиров». Новобранцев выстраивали, чтобы опознать беглецов, бригадиры обходили строй. Один из них позднее признался, что в одну из поездок троих опознал и вернул на завод, а четвертый упросил: «Дай возможность отомстить за смерть брата». Ну что ж, «не узнал»!
Выполнение суточного графика на предприятии считалось фронтовым заданием. Не выполнил, значит, не имеешь права покинуть рабочее место.
После ночных смен, ближе к утру, в цехах становилось особенно зябко. Если мастер отлучался, молодежь собиралась у калорифера. Появлялся начальник цеха, стучал кулаком: «Где народ? Почему стоят станки? Мошенники! Засудим и посадим!» Народ расходился к станкам. Затем начальник уточнял у мастеров график работ и писал распоряжение кладовщице: «За выполнение задания дать премию в 300 граммов хлеба».Премию съедали тут же, не отходя от кладовой.
В холода многие болели. Возникала угроза срыва графика. В такие дни после окончания рабочего дня за станки вставали сотрудники заводоуправления — конструкторы, инженеры, технологи. Один из них вспоминал, что ему обычно приходилось замещать больных рабочих-расточников. «Ноги в легких летних ботинках (других не было) в ночную смену мерзли. Тогда я их снимал, бегал по коридору в носках. Когда ноги отогреются, опять становился за станок».
НАРКОМОВСКИЙ ПАЕК
Кроме авиазавода, из Рыбинска в Уфу был эвакуирован авиационный институт, открытый еще в 1932 г. Ветераны института, преподававшие в Рыбинске, вспоминают, что приказ об эвакуации был получен в ноябре 1941 г. На погрузку оборудования и сборы людей было отведено всего три дня. Уезжали с одним из последних эшелонов рыбинского завода, поэтому грузили только самое ценное оборудование, книги и учебники. Для размещения преподавателей и небольшой группы студентов выделили один товарный вагон, остальные добирались «своим ходом». В результате в Уфу прибыло меньше половины студентов и около двадцати преподавателей.
Для воссоздания института на новом месте нужно было восстановить студенческие группы, укомплектовать штат преподавателей, получить новые учебные площади. Это удалось сделать довольно быстро. Учебные группы сформировали из числа эвакуированных, учившихся ранее в технических вузах Москвы, Ленинграда и Киева. Преподавателями стали крупные ученые Украинской академии наук, эвакуированные в Уфу, — Н. Н. Боголюбов, Г. Н. Савин, Г. Ф. Проскура, Г. Д. Латышев, И. Я. Штаерман и другие, возглавившие кафедры высшей математики, сопротивления материалов, гидравлики и гидравлических машин, физики и теоретической механики. Специальные и общетехнические дисциплины вели инженеры авиамоторного завода.
В январе 1942 г. занятия на всех курсах возобновились в двухэтажном корпусе средней школы № 26 на Уральском проспекте, ныне бульваре Ибрагимова. Лекции читали в неотапливаемых аудиториях при минусовой температуре, поэтому студенты и преподаватели зимнюю одежду не снимали. Лабораторий при кафедрах не было, поэтому единственным средством при выполнении расчетов являлась логарифмическая линейка. Прием в институт для того времени был значительным — триста человек. Первый набор прошел только на факультет авиамоторостроения, позже от него отделилась группа «холодной обработки металлов», ставшая впоследствии самым крупным в институте факультетом, авиационно-технологическим.
Студенты и преподаватели имели бронь, освобождающую от призыва в армию, получали рабочие карточки на продукты питания. Пайка хлеба составляла 600 граммов в день. Было у института и свое подсобное хозяйство в Чишмах, где выращивали картофель и просо для столовой. Это позволяло выдавать больным ДУП, «дополнительное усиленное питание» — две-три столовых ложки пшенной каши или картофельного пюре.
…Самые яркие воспоминания того времени — голод, постоянное недоедание и вопросы, связанные с едой: какой кусок хлеба больше, сколько картошек осталось, съесть половину луковицы или только четверть, а еще четверть оставить на следующий день? Чтобы притупить чувство голода, молоденькие пацаны «шабили» — курили махорку, прикуривая одну самокрутку от другой, благо табак на улице продавали стаканами, а стоил он гораздо дешевле хлеба. Именно в войну появилась привычка жевать «серу» или «вар», чтобы обмануть голод. Называли эту жвачку с горькой иронией «наркомовским пайком», хотя эти слова произносили с опаской и только среди своих.
В 1943 г. для института выделили большое здание по улице Ленина, 61, освободившееся после роспуска Коминтерна и отъезда его членов в Москву. Здесь были созданы учебно-производственные мастерские, лаборатории при кафедрах. 21 апреля 1943 г. постановлением Государственного Комитета обороны был основан Уфимский государственный авиационный институт имени Серго Орджоникидзе. Вскоре открылся его филиал при авиамоторном заводе. Несмотря на все тяжести военного времени, требования к студентам были чрезвычайно высоки. Про УАИ в городе говорили, что он является поставщиком сталинских стипендиатов в другие институты. Студенты, отчисленные из УАИ из-за высоких требований, в других вузах обычно становились отличниками.
«ТОЧКА ВОЗВРАТА»
С недавних пор Уфимское моторостроительное производственное объединение определено головным предприятием России по выпуску двигателей для боевой авиации. На базе УМПО создан так называемый дивизион, под управление которого переходят все крупнейшие авиадвигателестроительные заводы страны. Впечатляет. Наметилась возможность прорыва. Однако вопросов «немерено».
Кто-то говорит, что костяк коллектива «оборонка» смогла сохранить. Но другие считают, «точка возврата» пройдена — после того как сократили производство, сотни специалистов ушли в бизнес, тысячи квалифицированных рабочих превратились в люмпенов; былую мощь уже не восстановить. Нужны сверхусилия, чтобы подняться из пепла многолетних «реформ». Но что сегодня власть может предложить, кроме денег, денег, по меркам частного бизнеса, не таких уж и больших?
Вопрос о возрождении российского оборонного комплекса широко обсуждается в электронных сетях. Лейтмотивом звучит: «Нужны патриотическая идея и высокая цель!» Причем высказывания эти принадлежат не демагогам, их авторы пишут сначала о состоянии отрасли и технологиях, а заканчивают одним: «Поднимать патриотизм, без него никак».
Вот характерные высказывания: «Дух российский нужно поднимать, вместе со всем народом»; «Мы уже потеряли производство радиоэлектроники, легкую промышленность, автопром свели к отверточной сборке»; «Отрасли загибаются от низкой квалификации управленческого состава. Административный аппарат работает из рук вон плохо»; «Толпы устроенных по родству чиновников изображают власть. Инфантильные менеджеры, любители бухнуть по пятницам, изображает средний класс. Аффилированные с властью бизнесмены научились только стричь купоны».
Приведем еще несколько характерных высказываний из сети: «Не нужно никого уговаривать жить хорошо. Никто не против. Нужно мотивировать людей к труду высокой идеей»; «Пенсионеры пытаются удержать от разрушения осколки величия»; «Для перемен нужны государственники во власти, а не пустобрёхи»; «Деньги — слабая мотивация для роста экономики и общественного сознания»; «Нужна идея везде и во всем, которая объединит общество».
Вот он, наш оболганный и оплеванный десять раз патриотизм. Жив, оказывается! На нем земля наша, Россия наша, и держится. Пора расстаться с наивностью. Удастся нас сломить или нет, определяется ясностью наших целей и той яростью, с которой мы будем защищать себя и свои ценности. Есть ли в нас решимость стоять до конца, или мы окончательно превратились в общество потерянных целей?
Информация