История о камне (часть третья)
В поощрение тому, кто придумал бы устройство для транспортировки Гром-камня, пообещали премию в 7000 рублей – для того времени огромную сумму. А пока Контора строений собирала предложения, камень со всех сторон обкопали, разметили будущую дорогу (которая должна была обходить болота и холмы), и выстроили казармы для 400 «работных людей». Фальконе осмотрел камень и решил, что его надо перевернуть на бок. Так он больше соответствовал его замыслу. Каменотесы принялись выравнивать «исподний (нижний) бок», а Карбури занялся приготовлением рычагов и домкратов.
«От той стороны камня, которую надлежало обратить книзу, отшибено было шесть кубических сажен, – писал академик Бакмейстер. – Была сделана решётка, состоящая из четырёх рядов крестообразно положенных брёвен, на коей камень, когда оный оборотится, лежать был должен… В феврале месяце 1769 года дело было до того уже доведено, что можно было приступить к подниманию оного. К сему употреблены были рычаги первого рода. Каждый рычаг состоял из трёх соединённых между собою дерев… Таковых рычагов было 12…
Чтобы действию рычагов прибавить ещё более силы, были против оных поставлены четыре вóрота (лебёдки), коими натянули верёвки… продетые во влитые со свинцом в камень железные кольца… решётку устлали сеном и мхом… дабы камень от сильного падения сам собою не разбился или не расщепил бы брёвен, на кои его положить было дóлжно.
12 марта был он, наконец, положен на решётку… Камень остался всё лето в сём положении, поелику зыбкая земля в сие годовое время не позволяла далее продолжать работу.
…Отбитый громовым ударом кусок был разбит на две части, дабы оные приставить после к переднему и заднему концу камня».
Дело в том, что, когда Гром-камень был расчищен полностью, оказалось, что его длины немного не хватает, чтобы готовый постамент в точности соответствовал его модели. Поэтому пришлось нарастить центральный его блок и спереди, и сзади двумя обломками, обтесав их с помощью объемного лекала. На современных фотографиях постамента хорошо видно, что они имеют более светлый оттенок. Увы, горная порода редко бывает одинаковой даже в таких вот камнях.
Для перевозки эти обломки решили транспортировать вместе с основным камнем, чтобы, по свидетельству секретаря Русского исторического общества Александра Половцова, «сохранить равновесие всей массы, которая, без такой предосторожности, легко могла опрокинуться при движении на возвышенные места».
Фальконе здесь же, на месте, предполагал и обтесать каменную глыбу, «доколе камень не приблизился бы к размерам, указанным для пьедестала моделью; но ему отвечено было, что окончательное скалывание излишних частей камня может последовать в мастерской и что чем больше будет камень, тем более шума перевозка его наделает в Европе. Фальконет, не отвечавший ни за исправность перевозки, порученной графу Карбури, ни за излишние при этом издержки, не мог, да и не имел права настаивать на своём мнении».
Обратившись к запискам Половцова, можно попробовать подсчитать вес камня, взяв вес фунта в 0,4 кг. «По засвидетельствованию Фальконета, камень этот первоначально должен был весить от четырёх до пяти миллионов фунтов (1600-2000 тонн), около двух миллионов фунтов (800 тонн) было сколото, покуда камень лежал на месте». Итак, к моменту погрузки вес камня составлял 2-3 млн фунтов или 800-1200 тонн (хотя и без учета веса «отшибленного громом» куска, который везли совместно) – «и вслед за тем приступлено было к перевозке камня».
Между тем поступило множество предложений по перевозке камня при помощи бревен, железных катков и т.д. но ни одно из этих предложений не показалось заслуживающим внимания.
В итоге Бецкому была представлена «машина» Карбури, состоявшая из желобов, обитых медью, по котором катились бы шары опять же из меди. То есть по сути дела это был огромных размеров шарикоподшипник. Бревна с желобами следовало перекладывать по мере продвижения камня, то есть мостить подобным образом весь путь до воды не требовалось.
К сожалению, дорога, по которой следовало везти камень, «не была совершенно прямая, но шла разными кривизнами». Она огибала топкие болота, разливы речек, пригорки и прочие препятствия. Поэтому она была проложена в виде ломаной линии. В тех случаях, когда нужно было повернуть, камень следовало приподнимать домкратами, «рельсы» вынимать, подкладывать под него «кругообразную машину» (два плоских дубовых колеса, лежащие одно на другом, все с теми же желобами и шарами), все это поворачивать на требуемые угол и опять устанавливать на «рельсы», уложенные в нужном направлении.
Транспортировка Гром-камня. Гравюра И.Ф. Шлея по рисунку Ю.М. Фелтена, 1770-e годы. На ней хорошо виден процесс транспортировки: лежащие под камнем желоба, а в них шары, рабочие на кабестанах и укладка желобов перед камнем. Даже такую мелочь не упустил автор: на камне дымится кузница и прямо в движении на нем работают каменотесы.
Хотя автором всех названных механизмов и считается Карбури, существует предположение, что «сей хитрый грек» попросту присвоил себе изобретение слесаря Фюгнера – мастера, который делал и железный каркас для статуи.
«В течение междувремения старались как возможно укрепить дорогу, по которой надлежало везти камень, – писал Бакмейстер. – В болотах, кои в рассуждении своей глубины зимою не совсем вымерзают, приказано было бить сваи; мох и ил, коими земля в сих местах покрыта и что препятствует ей глубже мёрзнуть, очищать, и наполнять хворостом и щебнем, полагая оные слоями». Камень приподняли железными винтами-домкратами конструкции «искусного слесарного мастера» Фюгнера, убрали решётку и подложили «сани». «15-го ноября привели его и в самом деле в движение и оттащили в сей день на 23 сажени… 20-го генваря благоугодно было её императорскому величеству смотреть сию работу, и при высочайшем её присутствии оттащен был камень на 12 сажен. Для предохранения всех беспорядков должны были сначала два находящиеся на камне барабанщика по данному мановению давать работным людям битьём в барабаны знак, чтоб они показанную работу все вдруг или начинали, или переставали бы оную продолжать. Сорок восемь каменосечцев, подле камня и наверху оного находившиеся, беспрестанно обсекали оный, дабы дать ему надлежащий вид; наверху одного края была кузница, дабы иметь всегда нужные орудия тотчас в готовности, прочие приборы были везены в привязанных к камню санях, за коими последовала ещё прицепленная к оным караульня. Никогда ещё невиданное позорище, которое ежедневно привлекало великое множество зрителей из города! 27-го марта были пройдены последние вёрсты и сажени, и Камень величественно застыл на берегу Залива».
Интересно, что Бакмейстер употребляет в описании слово «позорище», но, понятно, что значение у него было совсем не такое, как сейчас. Значение его было: «зрелище, что представляется взору», согласно «Толковому словарю живого великорусского языка» Владимира Даля.
«Почти все русские солдаты и крестьяне – плотники, – отмечал Карбури. – Они так ловки, что нет такой работы, которую они не выполнили бы с одним топором и долотом».
Интересно, что «гениальный метод графа Карбури» использовался впоследствии для перевозки в 1880 году 200-тонного гранитного обелиска «Игла Клеопатры» (установлен в Нью-Йорке).
Надзор за морским передвижением камня был поручен адмиралу Семёну Мордвинову, который назначил руководить работами капитана-лейтенанта Якова Лаврова и такелажмейстера Матвея Михайлова. «Галерным мастером» Григорием Корчебниковым был разработал проект уникального грузового судна. «По учинённому чертежу и по показанию мастера Корчебникова» Семён Вишняков (тот самый крестьянин, что нашел и Гром-камень) и Антон Шляпкин с артелью плотников в мае 1770 года начали его строительство.
«Для этой новой операции было построено судно в 180 футов (55 м) длины, 60 футов (18 м) ширины и 17 футов (5 м) вышины… В середине его была устроена крепкая палуба, на которую хотели поставить камень. Но при всем том тяжесть нужно было так разместить, чтобы судно не могло касаться дна Невы, глубина которой при устье только 8 футов (2,4 м).
Чтобы при нагрузке не колебать судно и не уронить камень в воду, судно затопили у самой плотины и разобрали борт; посредством шпилей (лебёдок) на нескольких судах, поставленных невдалеке на якоре, втащили камень на назначенное ему место, после чего заделали опять борт и помпами начали выкачивать воду. Но, несмотря на все усилия помп, тяжесть была так велика, что только одни концы судна начали подниматься из воды… Адмиралтейство ничего не могло придумать для спасения камня. Министр Бецкий именем Императрицы приказал Карбурию принять меры к вытащению скалы на плотину…
Карбурий приступил, со свойственною ему энергией, к исполнению воли Императрицы и вот в каком положении нашёл это дело. Нос и корма судна поднимались при выкачивании воды оттого, что тяжесть была неравно расположена по всему судну… Карбурий велел приготовить простые крепкие подпоры разных величин и намеревался на них наложить скалу так, чтобы они упирались концами в отдалённые части судна и, поддерживая подмостки камня, разносили бы таким образом тяжесть по всему судну. Судно снова затопили, двинули на него скалу, подняли её домкратами и опустили её на подпоры, и скала легла всею тяжестью равно на все части судна. Работы помпами возобновились, и судно вскоре поднялось из воды совершенно ровно всеми частями».
Когда столь счастливо поднявшееся из воды судно «к поéзду было изготовлено, – поясняет Бакмейстер, – укрепили его с обеих сторон самыми крепкими канатами к двум судам, коими оно не токмо было поддерживаемо, но и обезопасено от ударения валов и ветров; и таким образом везли его по малой Неве вверх, а по большой вниз».
История сохранила до нас даже напутствие Мордвинова Лаврову перед отплытием: «Камень по немалой высоте ево… ежели сделается ветр и волнение, чтоб не покачнулся в котору сторону, и от того не приключилось бы какого несчастья от чего боже сохрани… При том же рекомендую… в препровождении до места иметь всекрайние осторожности, работу же продолжать со всяким поспешением».
И вот, наконец «22 сентября, в день коронования Императрицы, скала, совершив 12 вёрст плавания, проплыв мимо Зимнего Дворца, прибыла благополучно к тому месту, против которого на площади предположено было воздвигнуть памятник. Вечером блестящая иллюминация осветила город; и исполинский камень, столь давно желанный гость, был всеобщим предметом для разговора жителей столицы», – отмечал Антон Ивановский.
«Теперь оставалось только поставить его на определённое место, – пишет Бакмейстер. – Поелику у того берега Невы реки глубина очень велика и судно не могло быть погружено до дна, то приказано было вбивать сваи в шесть рядов и оные на восемь футов в воде обрубать, дабы судно, погрузивши в воду, можно было на оные поставить… Когда камень надлежало тащить к берегу по одной стороне судна, то чтоб другая не приподнялась вверх, прикрепили к решётке, чрез которую камень тащить надлежало, шесть других крепких мачтовых дерев, положили оные поперек судна и привязали их концы к подле стоящему нагруженному судну, отчего тяжесть камня ни на ту, ни на другую сторону не перевешивалась.
При сей употреблённой предосторожности не можно было сумневаться в благополучном успехе. Едва только последние подпоры около камня обрубили и натянули вороты, то с помощью шаров скатился он с судна на плотину, с такою скоростью, что работные люди, у воротов находящиеся, не нашед никакого сопротивления, почти попадали. От чрезвычайного давления, которое судно в cиe мгновение претерпело, переломились вышепоказанные шесть мачтовых дерев, и доски на судне столько погнулись, что вода бежала в оное с стремлением».
Выгрузка Гром-камня на Исаакиевский берег (фрагмент картины художника Луи Бларамберга).
«Шествие скалы от берега было истинно торжественное, – добавляет Ивановский, – в присутствии многих тысяч жителей… Императрица, в память совершения подвига доставления в Петербург, посредством механики, каменной горы, соизволила приказать вычеканить медаль… Из обломков прекрасного гранита, на память этого события, многие вставляли небольшие камни в перстни, серьги и другие украшения, сохранившиеся и до нашего времени. По окончании работ для доставки камня, немедленно было приступлено к постановке на нём всадника с лошадью».
«Доставленный на Сенатскую площадь Гром-камень был уменьшен до размеров, предусмотренных моделью памятника, – сообщает искусствовед Давид Аркин. – Прежде всего была сколота излишняя высота камня: вместо первоначальных 22 футов (6,7 м) она была уменьшена до 17 футов (5,2 м); далее камень был сужен с 21 фута (6,4 м) до 11 футов (3,4 м). Что же касается длины, то она оказалась недостаточной, 37 футов (11 м) вместо 50 (15 м) по модели», в связи с чем, как мы уже говорили, пришлось притесать к монолиту два дополнительных блока.
Вот как отзывались тогда о пьедестале: «Он мне показался слишком правильным и слишком похожим на набросок лежащего животного или сфинкса, тогда как я представлял себе гораздо более крупный камень, как бы оторвавшийся от большой горы и оформленный дикой природой» (астроном Иван Бернулли).
«Мы видим… гранитную глыбу, обтёсанную, отполированную, наклон которой так невелик, что коню не нужно больших усилий, чтобы достичь её вершины. Эффект этого пьедестала, столь нового образца, совершенно не удался; чем больше его изучаешь, тем больше находишь его неудачным» (граф Фортиа де Пиль).
«Эта огромная скала, предназначенная служить пьедесталом для статуи Петра I, не должна была обтёсываться; Фальконе, который нашёл её слишком большой для статуи, заставил её уменьшить, и это вызвало неприятности» (Барон де Корберон).
«Это небольшая скала, раздавленная большой лошадью» (поэт Шарль Массон).
«Обтёсывание этого камня, по доставлении его на место, послужило новым предметом все усиливавшегося между Фальконетом и Бецким раздора, – сетует Половцов. – Первый настаивал на том, чтобы подножие имело пропорциональную самому памятнику форму, второй особенно дорожил громадностью размеров камня и желал сохранить эти размеры по возможности неприкосновенными».
Интересно, что Фальконе довольно необычно реагировал на критику в свой адрес. Ответом на нее стали его… книги! Так, когда Бецкой, например, заявил, что памятник Петру I вместе с пьедесталом просто напросто скопирован с античной статуи римского императора Марка Аврелия, Фальконе написал книгу – «Наблюдения над статуей Марка Аврелия», где отстаивал свое авторство идеи «героя, преодолевающего эмблематическую скалу».
В отдельную книгу превратился и еще один ответ Фальконе на критику в связи с «произвольным умалением камня». Он привел в ней аргументы, которые не позволили людям, далеким от искусства (но имеющим немалую власть), исказить суть его замысла. Ее главной идеей стали такие слова: «не делают статую для постамента, а делают постамент для статуи».
И это помогло, однако сам автор так и не дождался торжественного открытия своего творения – и финальная обработка пьедестала и установка на него статуи были произведены архитектором Юрием Фéльтеном.
Сенатская площадь на картине художника Бенжамена Патерсена, 1799 год.
«Памятник свидетельствовал именно о полной независимости его от всех предшествовавших образцов, о необыкновенной выразительности в нём мысли, о совершенно неизвестной до тех пор простоте и натуральности, – было написано в «Русском биографическом словаре». – Однако, лишь по отъезде Фальконета из Петербурга в августе 1778 года и после открытия памятника, умолкли зависть и клевета в отношении к его творцу, начались великие похвалы ему, и его конная статуя Петру Великому получила всемирную известность».
Ну и теперь немного о деньгах. За все работы над памятником исправно платили деньги. «Выдал-получил», куда, на что, – все эти документы целы. И по ним можно узнать, что когда Фальконе в сентябре 1778 года уехал из Петербург, он за свою работу получил 92261 рубль, а три его подмастерья еще 27284 рубля. Литейный пушечный мастер Хайлов 2500 рублей. А общая сумма, заплаченная конторой с 1776 года на момент окончания всех работ над памятником, составила 424610 рублей.
Живший в то время поэт В. Рубан сочинил следующее восьмистишие, посвященное доставке камня:
«Колоссъ Родосский, днесь смири свой гордый видь!
И нильски здания высокихъ пирамидъ,
Престаньте более считаться чудесами!
Вы смертныхъ бренными соделаны руками.
Нерукотворная здесь Росская гора,
Внявъ гласу Божию изъ устъ Екатерины,
Прешла во градъ Петровъ чрезъ невския пучины,
И пала подъ стопы Великаго Петра!»
«От той стороны камня, которую надлежало обратить книзу, отшибено было шесть кубических сажен, – писал академик Бакмейстер. – Была сделана решётка, состоящая из четырёх рядов крестообразно положенных брёвен, на коей камень, когда оный оборотится, лежать был должен… В феврале месяце 1769 года дело было до того уже доведено, что можно было приступить к подниманию оного. К сему употреблены были рычаги первого рода. Каждый рычаг состоял из трёх соединённых между собою дерев… Таковых рычагов было 12…
Чтобы действию рычагов прибавить ещё более силы, были против оных поставлены четыре вóрота (лебёдки), коими натянули верёвки… продетые во влитые со свинцом в камень железные кольца… решётку устлали сеном и мхом… дабы камень от сильного падения сам собою не разбился или не расщепил бы брёвен, на кои его положить было дóлжно.
12 марта был он, наконец, положен на решётку… Камень остался всё лето в сём положении, поелику зыбкая земля в сие годовое время не позволяла далее продолжать работу.
…Отбитый громовым ударом кусок был разбит на две части, дабы оные приставить после к переднему и заднему концу камня».
Дело в том, что, когда Гром-камень был расчищен полностью, оказалось, что его длины немного не хватает, чтобы готовый постамент в точности соответствовал его модели. Поэтому пришлось нарастить центральный его блок и спереди, и сзади двумя обломками, обтесав их с помощью объемного лекала. На современных фотографиях постамента хорошо видно, что они имеют более светлый оттенок. Увы, горная порода редко бывает одинаковой даже в таких вот камнях.
Для перевозки эти обломки решили транспортировать вместе с основным камнем, чтобы, по свидетельству секретаря Русского исторического общества Александра Половцова, «сохранить равновесие всей массы, которая, без такой предосторожности, легко могла опрокинуться при движении на возвышенные места».
Фальконе здесь же, на месте, предполагал и обтесать каменную глыбу, «доколе камень не приблизился бы к размерам, указанным для пьедестала моделью; но ему отвечено было, что окончательное скалывание излишних частей камня может последовать в мастерской и что чем больше будет камень, тем более шума перевозка его наделает в Европе. Фальконет, не отвечавший ни за исправность перевозки, порученной графу Карбури, ни за излишние при этом издержки, не мог, да и не имел права настаивать на своём мнении».
Обратившись к запискам Половцова, можно попробовать подсчитать вес камня, взяв вес фунта в 0,4 кг. «По засвидетельствованию Фальконета, камень этот первоначально должен был весить от четырёх до пяти миллионов фунтов (1600-2000 тонн), около двух миллионов фунтов (800 тонн) было сколото, покуда камень лежал на месте». Итак, к моменту погрузки вес камня составлял 2-3 млн фунтов или 800-1200 тонн (хотя и без учета веса «отшибленного громом» куска, который везли совместно) – «и вслед за тем приступлено было к перевозке камня».
Между тем поступило множество предложений по перевозке камня при помощи бревен, железных катков и т.д. но ни одно из этих предложений не показалось заслуживающим внимания.
В итоге Бецкому была представлена «машина» Карбури, состоявшая из желобов, обитых медью, по котором катились бы шары опять же из меди. То есть по сути дела это был огромных размеров шарикоподшипник. Бревна с желобами следовало перекладывать по мере продвижения камня, то есть мостить подобным образом весь путь до воды не требовалось.
К сожалению, дорога, по которой следовало везти камень, «не была совершенно прямая, но шла разными кривизнами». Она огибала топкие болота, разливы речек, пригорки и прочие препятствия. Поэтому она была проложена в виде ломаной линии. В тех случаях, когда нужно было повернуть, камень следовало приподнимать домкратами, «рельсы» вынимать, подкладывать под него «кругообразную машину» (два плоских дубовых колеса, лежащие одно на другом, все с теми же желобами и шарами), все это поворачивать на требуемые угол и опять устанавливать на «рельсы», уложенные в нужном направлении.
Транспортировка Гром-камня. Гравюра И.Ф. Шлея по рисунку Ю.М. Фелтена, 1770-e годы. На ней хорошо виден процесс транспортировки: лежащие под камнем желоба, а в них шары, рабочие на кабестанах и укладка желобов перед камнем. Даже такую мелочь не упустил автор: на камне дымится кузница и прямо в движении на нем работают каменотесы.
Хотя автором всех названных механизмов и считается Карбури, существует предположение, что «сей хитрый грек» попросту присвоил себе изобретение слесаря Фюгнера – мастера, который делал и железный каркас для статуи.
«В течение междувремения старались как возможно укрепить дорогу, по которой надлежало везти камень, – писал Бакмейстер. – В болотах, кои в рассуждении своей глубины зимою не совсем вымерзают, приказано было бить сваи; мох и ил, коими земля в сих местах покрыта и что препятствует ей глубже мёрзнуть, очищать, и наполнять хворостом и щебнем, полагая оные слоями». Камень приподняли железными винтами-домкратами конструкции «искусного слесарного мастера» Фюгнера, убрали решётку и подложили «сани». «15-го ноября привели его и в самом деле в движение и оттащили в сей день на 23 сажени… 20-го генваря благоугодно было её императорскому величеству смотреть сию работу, и при высочайшем её присутствии оттащен был камень на 12 сажен. Для предохранения всех беспорядков должны были сначала два находящиеся на камне барабанщика по данному мановению давать работным людям битьём в барабаны знак, чтоб они показанную работу все вдруг или начинали, или переставали бы оную продолжать. Сорок восемь каменосечцев, подле камня и наверху оного находившиеся, беспрестанно обсекали оный, дабы дать ему надлежащий вид; наверху одного края была кузница, дабы иметь всегда нужные орудия тотчас в готовности, прочие приборы были везены в привязанных к камню санях, за коими последовала ещё прицепленная к оным караульня. Никогда ещё невиданное позорище, которое ежедневно привлекало великое множество зрителей из города! 27-го марта были пройдены последние вёрсты и сажени, и Камень величественно застыл на берегу Залива».
Интересно, что Бакмейстер употребляет в описании слово «позорище», но, понятно, что значение у него было совсем не такое, как сейчас. Значение его было: «зрелище, что представляется взору», согласно «Толковому словарю живого великорусского языка» Владимира Даля.
«Почти все русские солдаты и крестьяне – плотники, – отмечал Карбури. – Они так ловки, что нет такой работы, которую они не выполнили бы с одним топором и долотом».
Интересно, что «гениальный метод графа Карбури» использовался впоследствии для перевозки в 1880 году 200-тонного гранитного обелиска «Игла Клеопатры» (установлен в Нью-Йорке).
Надзор за морским передвижением камня был поручен адмиралу Семёну Мордвинову, который назначил руководить работами капитана-лейтенанта Якова Лаврова и такелажмейстера Матвея Михайлова. «Галерным мастером» Григорием Корчебниковым был разработал проект уникального грузового судна. «По учинённому чертежу и по показанию мастера Корчебникова» Семён Вишняков (тот самый крестьянин, что нашел и Гром-камень) и Антон Шляпкин с артелью плотников в мае 1770 года начали его строительство.
«Для этой новой операции было построено судно в 180 футов (55 м) длины, 60 футов (18 м) ширины и 17 футов (5 м) вышины… В середине его была устроена крепкая палуба, на которую хотели поставить камень. Но при всем том тяжесть нужно было так разместить, чтобы судно не могло касаться дна Невы, глубина которой при устье только 8 футов (2,4 м).
Чтобы при нагрузке не колебать судно и не уронить камень в воду, судно затопили у самой плотины и разобрали борт; посредством шпилей (лебёдок) на нескольких судах, поставленных невдалеке на якоре, втащили камень на назначенное ему место, после чего заделали опять борт и помпами начали выкачивать воду. Но, несмотря на все усилия помп, тяжесть была так велика, что только одни концы судна начали подниматься из воды… Адмиралтейство ничего не могло придумать для спасения камня. Министр Бецкий именем Императрицы приказал Карбурию принять меры к вытащению скалы на плотину…
Карбурий приступил, со свойственною ему энергией, к исполнению воли Императрицы и вот в каком положении нашёл это дело. Нос и корма судна поднимались при выкачивании воды оттого, что тяжесть была неравно расположена по всему судну… Карбурий велел приготовить простые крепкие подпоры разных величин и намеревался на них наложить скалу так, чтобы они упирались концами в отдалённые части судна и, поддерживая подмостки камня, разносили бы таким образом тяжесть по всему судну. Судно снова затопили, двинули на него скалу, подняли её домкратами и опустили её на подпоры, и скала легла всею тяжестью равно на все части судна. Работы помпами возобновились, и судно вскоре поднялось из воды совершенно ровно всеми частями».
Когда столь счастливо поднявшееся из воды судно «к поéзду было изготовлено, – поясняет Бакмейстер, – укрепили его с обеих сторон самыми крепкими канатами к двум судам, коими оно не токмо было поддерживаемо, но и обезопасено от ударения валов и ветров; и таким образом везли его по малой Неве вверх, а по большой вниз».
История сохранила до нас даже напутствие Мордвинова Лаврову перед отплытием: «Камень по немалой высоте ево… ежели сделается ветр и волнение, чтоб не покачнулся в котору сторону, и от того не приключилось бы какого несчастья от чего боже сохрани… При том же рекомендую… в препровождении до места иметь всекрайние осторожности, работу же продолжать со всяким поспешением».
И вот, наконец «22 сентября, в день коронования Императрицы, скала, совершив 12 вёрст плавания, проплыв мимо Зимнего Дворца, прибыла благополучно к тому месту, против которого на площади предположено было воздвигнуть памятник. Вечером блестящая иллюминация осветила город; и исполинский камень, столь давно желанный гость, был всеобщим предметом для разговора жителей столицы», – отмечал Антон Ивановский.
«Теперь оставалось только поставить его на определённое место, – пишет Бакмейстер. – Поелику у того берега Невы реки глубина очень велика и судно не могло быть погружено до дна, то приказано было вбивать сваи в шесть рядов и оные на восемь футов в воде обрубать, дабы судно, погрузивши в воду, можно было на оные поставить… Когда камень надлежало тащить к берегу по одной стороне судна, то чтоб другая не приподнялась вверх, прикрепили к решётке, чрез которую камень тащить надлежало, шесть других крепких мачтовых дерев, положили оные поперек судна и привязали их концы к подле стоящему нагруженному судну, отчего тяжесть камня ни на ту, ни на другую сторону не перевешивалась.
При сей употреблённой предосторожности не можно было сумневаться в благополучном успехе. Едва только последние подпоры около камня обрубили и натянули вороты, то с помощью шаров скатился он с судна на плотину, с такою скоростью, что работные люди, у воротов находящиеся, не нашед никакого сопротивления, почти попадали. От чрезвычайного давления, которое судно в cиe мгновение претерпело, переломились вышепоказанные шесть мачтовых дерев, и доски на судне столько погнулись, что вода бежала в оное с стремлением».
Выгрузка Гром-камня на Исаакиевский берег (фрагмент картины художника Луи Бларамберга).
«Шествие скалы от берега было истинно торжественное, – добавляет Ивановский, – в присутствии многих тысяч жителей… Императрица, в память совершения подвига доставления в Петербург, посредством механики, каменной горы, соизволила приказать вычеканить медаль… Из обломков прекрасного гранита, на память этого события, многие вставляли небольшие камни в перстни, серьги и другие украшения, сохранившиеся и до нашего времени. По окончании работ для доставки камня, немедленно было приступлено к постановке на нём всадника с лошадью».
«Доставленный на Сенатскую площадь Гром-камень был уменьшен до размеров, предусмотренных моделью памятника, – сообщает искусствовед Давид Аркин. – Прежде всего была сколота излишняя высота камня: вместо первоначальных 22 футов (6,7 м) она была уменьшена до 17 футов (5,2 м); далее камень был сужен с 21 фута (6,4 м) до 11 футов (3,4 м). Что же касается длины, то она оказалась недостаточной, 37 футов (11 м) вместо 50 (15 м) по модели», в связи с чем, как мы уже говорили, пришлось притесать к монолиту два дополнительных блока.
Вот как отзывались тогда о пьедестале: «Он мне показался слишком правильным и слишком похожим на набросок лежащего животного или сфинкса, тогда как я представлял себе гораздо более крупный камень, как бы оторвавшийся от большой горы и оформленный дикой природой» (астроном Иван Бернулли).
«Мы видим… гранитную глыбу, обтёсанную, отполированную, наклон которой так невелик, что коню не нужно больших усилий, чтобы достичь её вершины. Эффект этого пьедестала, столь нового образца, совершенно не удался; чем больше его изучаешь, тем больше находишь его неудачным» (граф Фортиа де Пиль).
«Эта огромная скала, предназначенная служить пьедесталом для статуи Петра I, не должна была обтёсываться; Фальконе, который нашёл её слишком большой для статуи, заставил её уменьшить, и это вызвало неприятности» (Барон де Корберон).
«Это небольшая скала, раздавленная большой лошадью» (поэт Шарль Массон).
«Обтёсывание этого камня, по доставлении его на место, послужило новым предметом все усиливавшегося между Фальконетом и Бецким раздора, – сетует Половцов. – Первый настаивал на том, чтобы подножие имело пропорциональную самому памятнику форму, второй особенно дорожил громадностью размеров камня и желал сохранить эти размеры по возможности неприкосновенными».
Интересно, что Фальконе довольно необычно реагировал на критику в свой адрес. Ответом на нее стали его… книги! Так, когда Бецкой, например, заявил, что памятник Петру I вместе с пьедесталом просто напросто скопирован с античной статуи римского императора Марка Аврелия, Фальконе написал книгу – «Наблюдения над статуей Марка Аврелия», где отстаивал свое авторство идеи «героя, преодолевающего эмблематическую скалу».
В отдельную книгу превратился и еще один ответ Фальконе на критику в связи с «произвольным умалением камня». Он привел в ней аргументы, которые не позволили людям, далеким от искусства (но имеющим немалую власть), исказить суть его замысла. Ее главной идеей стали такие слова: «не делают статую для постамента, а делают постамент для статуи».
И это помогло, однако сам автор так и не дождался торжественного открытия своего творения – и финальная обработка пьедестала и установка на него статуи были произведены архитектором Юрием Фéльтеном.
Сенатская площадь на картине художника Бенжамена Патерсена, 1799 год.
«Памятник свидетельствовал именно о полной независимости его от всех предшествовавших образцов, о необыкновенной выразительности в нём мысли, о совершенно неизвестной до тех пор простоте и натуральности, – было написано в «Русском биографическом словаре». – Однако, лишь по отъезде Фальконета из Петербурга в августе 1778 года и после открытия памятника, умолкли зависть и клевета в отношении к его творцу, начались великие похвалы ему, и его конная статуя Петру Великому получила всемирную известность».
Ну и теперь немного о деньгах. За все работы над памятником исправно платили деньги. «Выдал-получил», куда, на что, – все эти документы целы. И по ним можно узнать, что когда Фальконе в сентябре 1778 года уехал из Петербург, он за свою работу получил 92261 рубль, а три его подмастерья еще 27284 рубля. Литейный пушечный мастер Хайлов 2500 рублей. А общая сумма, заплаченная конторой с 1776 года на момент окончания всех работ над памятником, составила 424610 рублей.
Живший в то время поэт В. Рубан сочинил следующее восьмистишие, посвященное доставке камня:
«Колоссъ Родосский, днесь смири свой гордый видь!
И нильски здания высокихъ пирамидъ,
Престаньте более считаться чудесами!
Вы смертныхъ бренными соделаны руками.
Нерукотворная здесь Росская гора,
Внявъ гласу Божию изъ устъ Екатерины,
Прешла во градъ Петровъ чрезъ невския пучины,
И пала подъ стопы Великаго Петра!»
Информация