Отто фон Бисмарк: «Кто это — Европа?» Русский ответ на «польский вопрос». Часть 3
Ещё в 1883 году, за тридцать лет до мировой войны, Отто фон Бисмарк говорил князю Гогенлоэ, что война между Россией и Германией неизбежно приведёт к созданию независимой Польши.
Карикатуристы его обожали, но прогнозы Бисмарка почему-то имеют свойство сбываться, а рецепты — срабатывать
С учётом таких взглядов стоит ли удивляться, что Германия никогда даже не пыталась представлять полякам какие-либо преференции. Напротив, немцы, германцы, да хоть баварцы или саксонцы, что в данном контексте не важно, – они всегда и при любой возможности вели активную германизацию Познани и Западной Пруссии.
И не только. О Силезии, Померании и ещё нескольких областях пока лучше умолчим. Но только пока. В данном исследовании, касающемся почти исключительного «русского ответа на польский вопрос», уже не так важно, что Бисмарк, между прочим, много лет проработавший в качестве посла в России, предпочитал называть все эти процессы не иначе как «деполонизацией».
Всё польское в Германии, как только она худо-бедно объединилась, стремились не просто ограничивать, а переиначивать на немецкий лад. Население Познанского герцогства если желало на что-то рассчитывать, то только через «германизацию», то есть тривиальное «онемечивание».
Однако при этом Гогенцоллернам всё же приходилось учитывать мощное влияние, какое имела среди поляков католическая церковь. Как известно, Ватикан фактически потерял большую часть владений и хоть какую-то власть в Германии после 1806 года, когда Наполеон ликвидировал Священную Римскую империю и вынудил Габсбургов ограничиться Австрией.
С созданием новой Германской империи – Второго рейха, папство связывало немалые надежды. Но для этого был крайне необходим перевес в новой Германии католического населения, чему мешало подтверждённое «огнём и мечом» лидерство протестантской Пруссии и её лютеранских союзников.
Зато поляки в этом отношении представляли собой весьма стойкую и единую в своей вере нацию. В Берлине вовсе не собирались «ложиться под папу», и там неспроста грезили о Mitteleurope (Срединной Европе). И соответственно последовательно придерживались жёсткой линии заселения «польских земель» протестантскими, по преимуществу прусскими колонистами.
Не слишком известно характерное высказывание Вильгельма II о поляках, которое он сделал в марте 1903 г. под влиянием сообщений о беспорядках на территории польских провинций Пруссии. Беседуя с русским военным агентом, полковником Шебеко, кайзер признал: "Это крайне опасный народ. С ним не может быть другого обращения, как держать их постоянно раздавленными под ногой!"
При этих словах, отмечал собеседник венценосца, "подвижное лицо императора приняло суровое до жёсткости выражение, глаза блестели недобрым огнём и была очевидна решимость эти чувства привести в действительное исполнение". Это, по мнению русского атташе, означало "немалые хлопоты и затруднения" для Германии (1).
Характерно, что в Познанском герцогстве быстро богатеющие польские помещики были вполне лояльными подданными прусского короля, и о национальных восстаниях, какие были в русской части Польши, не было и речи. Когда в семидесятых годах Бисмарк проводит систему протекционизма и Германия вводит пошлины на хлеб, вследствие чего повышаются цены и рента помещиков растёт, польские помещики вновь солидаризируются с прусскими юнкерами. Но, несмотря на совершенную лояльность польских помещиков, Бисмарк считает их оплотом польского национализма и "врагами германской государственности" (2).
«Бейте же поляков, чтобы они потеряли веру в жизнь; я полностью сочувствую их положению, но нам, если мы хотим существовать, не остаётся ничего другого, кроме как истреблять их; волк не виноват в том, что Бог создал его таким, каков он есть, но его за это и убивают, если смогут». Так ещё в 1861 году писал своей сестре Мальвине Отто фон Бисмарк, тогда глава прусского правительства.
Даже в XXI веке, после нацизма, после Хиросимы и Нагасаки, такая зоологическая аргументация откровенно пугает. Это не ненависть, ненависть предполагает какой-то намёк на равенство, это — что-то худшее, из русских политиков на подобное никто не решался. «Наше географическое положение и смешанность обеих народностей в восточных провинциях, включая и Силезию, заставляет нас, насколько возможно, отодвигать возникновение польского вопроса» — это уже из куда более позднего Бисмарка (3), когда он пишет мемуары, взвешенно и без эмоций. К тому же «Воспоминания» составляются, как известно, для потомков.
И всё же впервые всерьёз обратить на себя внимание поляки заставили Бисмарка фактически сами — в 1863 г., когда "Повстание" грозило перекинуться на прусское герцогство Позен. Несмотря на то, что большинство населения там составляли поляки, повторим, вполне лояльные к Берлину, никто не пытался вести там политику "пруссификации".
Поэтому начинающий канцлер выступил против повстанцев исключительно ради восстановления связей с Россией, подорванных после Крымской войны. В Петербурге уже пережили трагедию Севастополя и с симпатией смотрели на Францию, но пропольские настроения среди французов, будь то республиканцы или клерикалы, несколько осложняли перспективу альянса.
На этом и решил сыграть Бисмарк, заключив Альвенслебенскую конвенцию, которая предусматривала сотрудничество прусских и русских войск при подавлении восстания. Как только русское командование признало возможность отступления, канцлер публично заявил, что в этом случае прусские войска выдвинутся вперед и образуют личную унию Пруссия-Польша.
Сегодня считается, что Бисмарк манипулировал сразу всеми из небезызвестного "Союза трёх императоров"
На предостережение британского посланника в Берлине, что «Европа не потерпит такой захватнической политики», Бисмарк ответил знаменитым вопросом: «Кто это — Европа?» В конце концов Наполеону III пришлось выступить с антипольским демаршем, но прусский канцлер в ответ фактически получил новую головную боль – «польский вопрос». Зато союз России с Францией был отсрочен практически на двадцать лет.
В представлении Бисмарка восстановление Польши (а восставшие требовали границ 1772 года, до первого раздела, ни больше, ни меньше) перерезало бы «важнейшие сухожилия Пруссии». Канцлер понимал, что в этом случае польскими стали бы Позен (нынешняя Познань с окрестностями), Западная Пруссия с Данцигом и частично Восточная Пруссия (Эрмланд).
7 февраля 1863 года глава прусского кабинета министров дал посланнику в Лондоне следующее распоряжение: «Создание независимого польского государства между Силезией и Восточной Пруссией при условии настойчивых притязаний на Позен и на устье Вислы создало бы постоянную угрозу Пруссии, а также нейтрализовало бы часть прусской армии, равную крупнейшему военному контингенту, который в состоянии была бы выставить новая Польша. Удовлетворить за наш счёт претензии, выдвигаемые этим новым соседом, мы не смогли бы никогда. Затем они, кроме Позена и Данцига, предъявили бы претензии на Силезию и Восточную Пруссию, и на картах, отражающих мечты польских мятежников, Померания вплоть до Одера называлась бы польской провинцией».
Начиная с этого времени, германский канцлер расценивает именно Польшу, а не западные провинции страны, как угрозу основам прусского государства. И это несмотря на то, что в 1866 году именно на Западе Германии Австро-Венгрия нашла союзников в схватке с Пруссией. Однако это был похоже, их "немецкий" спор, разрешать который можно, забыв на время про "славян".
Бисмарк не без оснований опасался социалистов или религиозных фанатиков, но и представить себе не мог, какую мощь наберёт в XX веке национализм. Не только у монархов, но и у таких выдающихся политиков, как Меттерних, а после него у «железных канцлеров» Бисмарка и Горчакова, великие державы века XIX никак не ассоциировались с национальными движениями.
Такие взгляды, кстати, не опровергал и опыт революционной Франции или Италии. Там перемены, национальные по сути, обернулись воссозданием, можно сказать, «старых» роялистских государств, пусть и в несколько ином — «буржуазном» обличии. Ближе всех к пониманию роли народных масс подошли позднее марксисты, но и они оценивали потенциал классового движения намного выше, чем силу национализма.
А старый канцлер всегда мыслил категориями «европейского концерта», в котором национальным движениям отводилась только вспомогательная роль. Отсюда и высокомерное отношение к полякам, нечто вроде презрения к малым и даже средним государствам – эти же и своего довольно крупного государства отстоять не сумели.
Даже на пенсии Бисмарк был не прочь дирижировать европейским концертом, но ему это не позволялось
Оставшись ни с чем, поляки, как в России, так и в Австрии, представляли, однако, постоянную угрозу для интересов Пруссии. Потому-то бисмаркианское наследие и носило настолько однозначный антипольский характер. Империалистические круги Германии неизменно строили свои агрессивные планы на использовании национальных конфликтов внутри царской монархии, заигрывая через Австрию с польскими и украинскими сепаратистами, а через Турцию – с мусульманскими.
Русская революция 1905 года, когда на окраинах резко выросли антирусские настроения, дала дополнительный толчок самоуверенности германского кайзера и его окружения. Во что превратили националистические запросы окраин две революции 1917 года – это уже тема наших следующих очерков.
1. РГВИА. Фонд 2000, оп. 1, дело 564, лист 19-19об., Шебеко – в Главный штаб, Берлин, 14 марта 1903 г.
2. Мархлевский Ю. Из истории Польши, М, 1925, стр.44-45.
3. Gedanken und Erinerungen, глава XV, цит. по: О. фон Бисмарк, «Воспоминания, мемуары», т.1, стр. 431-432, Москва-Минск, 2002 г.
Карикатуристы его обожали, но прогнозы Бисмарка почему-то имеют свойство сбываться, а рецепты — срабатывать
С учётом таких взглядов стоит ли удивляться, что Германия никогда даже не пыталась представлять полякам какие-либо преференции. Напротив, немцы, германцы, да хоть баварцы или саксонцы, что в данном контексте не важно, – они всегда и при любой возможности вели активную германизацию Познани и Западной Пруссии.
И не только. О Силезии, Померании и ещё нескольких областях пока лучше умолчим. Но только пока. В данном исследовании, касающемся почти исключительного «русского ответа на польский вопрос», уже не так важно, что Бисмарк, между прочим, много лет проработавший в качестве посла в России, предпочитал называть все эти процессы не иначе как «деполонизацией».
Всё польское в Германии, как только она худо-бедно объединилась, стремились не просто ограничивать, а переиначивать на немецкий лад. Население Познанского герцогства если желало на что-то рассчитывать, то только через «германизацию», то есть тривиальное «онемечивание».
Однако при этом Гогенцоллернам всё же приходилось учитывать мощное влияние, какое имела среди поляков католическая церковь. Как известно, Ватикан фактически потерял большую часть владений и хоть какую-то власть в Германии после 1806 года, когда Наполеон ликвидировал Священную Римскую империю и вынудил Габсбургов ограничиться Австрией.
С созданием новой Германской империи – Второго рейха, папство связывало немалые надежды. Но для этого был крайне необходим перевес в новой Германии католического населения, чему мешало подтверждённое «огнём и мечом» лидерство протестантской Пруссии и её лютеранских союзников.
Зато поляки в этом отношении представляли собой весьма стойкую и единую в своей вере нацию. В Берлине вовсе не собирались «ложиться под папу», и там неспроста грезили о Mitteleurope (Срединной Европе). И соответственно последовательно придерживались жёсткой линии заселения «польских земель» протестантскими, по преимуществу прусскими колонистами.
Не слишком известно характерное высказывание Вильгельма II о поляках, которое он сделал в марте 1903 г. под влиянием сообщений о беспорядках на территории польских провинций Пруссии. Беседуя с русским военным агентом, полковником Шебеко, кайзер признал: "Это крайне опасный народ. С ним не может быть другого обращения, как держать их постоянно раздавленными под ногой!"
При этих словах, отмечал собеседник венценосца, "подвижное лицо императора приняло суровое до жёсткости выражение, глаза блестели недобрым огнём и была очевидна решимость эти чувства привести в действительное исполнение". Это, по мнению русского атташе, означало "немалые хлопоты и затруднения" для Германии (1).
Характерно, что в Познанском герцогстве быстро богатеющие польские помещики были вполне лояльными подданными прусского короля, и о национальных восстаниях, какие были в русской части Польши, не было и речи. Когда в семидесятых годах Бисмарк проводит систему протекционизма и Германия вводит пошлины на хлеб, вследствие чего повышаются цены и рента помещиков растёт, польские помещики вновь солидаризируются с прусскими юнкерами. Но, несмотря на совершенную лояльность польских помещиков, Бисмарк считает их оплотом польского национализма и "врагами германской государственности" (2).
«Бейте же поляков, чтобы они потеряли веру в жизнь; я полностью сочувствую их положению, но нам, если мы хотим существовать, не остаётся ничего другого, кроме как истреблять их; волк не виноват в том, что Бог создал его таким, каков он есть, но его за это и убивают, если смогут». Так ещё в 1861 году писал своей сестре Мальвине Отто фон Бисмарк, тогда глава прусского правительства.
Даже в XXI веке, после нацизма, после Хиросимы и Нагасаки, такая зоологическая аргументация откровенно пугает. Это не ненависть, ненависть предполагает какой-то намёк на равенство, это — что-то худшее, из русских политиков на подобное никто не решался. «Наше географическое положение и смешанность обеих народностей в восточных провинциях, включая и Силезию, заставляет нас, насколько возможно, отодвигать возникновение польского вопроса» — это уже из куда более позднего Бисмарка (3), когда он пишет мемуары, взвешенно и без эмоций. К тому же «Воспоминания» составляются, как известно, для потомков.
И всё же впервые всерьёз обратить на себя внимание поляки заставили Бисмарка фактически сами — в 1863 г., когда "Повстание" грозило перекинуться на прусское герцогство Позен. Несмотря на то, что большинство населения там составляли поляки, повторим, вполне лояльные к Берлину, никто не пытался вести там политику "пруссификации".
Поэтому начинающий канцлер выступил против повстанцев исключительно ради восстановления связей с Россией, подорванных после Крымской войны. В Петербурге уже пережили трагедию Севастополя и с симпатией смотрели на Францию, но пропольские настроения среди французов, будь то республиканцы или клерикалы, несколько осложняли перспективу альянса.
На этом и решил сыграть Бисмарк, заключив Альвенслебенскую конвенцию, которая предусматривала сотрудничество прусских и русских войск при подавлении восстания. Как только русское командование признало возможность отступления, канцлер публично заявил, что в этом случае прусские войска выдвинутся вперед и образуют личную унию Пруссия-Польша.
Сегодня считается, что Бисмарк манипулировал сразу всеми из небезызвестного "Союза трёх императоров"
На предостережение британского посланника в Берлине, что «Европа не потерпит такой захватнической политики», Бисмарк ответил знаменитым вопросом: «Кто это — Европа?» В конце концов Наполеону III пришлось выступить с антипольским демаршем, но прусский канцлер в ответ фактически получил новую головную боль – «польский вопрос». Зато союз России с Францией был отсрочен практически на двадцать лет.
В представлении Бисмарка восстановление Польши (а восставшие требовали границ 1772 года, до первого раздела, ни больше, ни меньше) перерезало бы «важнейшие сухожилия Пруссии». Канцлер понимал, что в этом случае польскими стали бы Позен (нынешняя Познань с окрестностями), Западная Пруссия с Данцигом и частично Восточная Пруссия (Эрмланд).
7 февраля 1863 года глава прусского кабинета министров дал посланнику в Лондоне следующее распоряжение: «Создание независимого польского государства между Силезией и Восточной Пруссией при условии настойчивых притязаний на Позен и на устье Вислы создало бы постоянную угрозу Пруссии, а также нейтрализовало бы часть прусской армии, равную крупнейшему военному контингенту, который в состоянии была бы выставить новая Польша. Удовлетворить за наш счёт претензии, выдвигаемые этим новым соседом, мы не смогли бы никогда. Затем они, кроме Позена и Данцига, предъявили бы претензии на Силезию и Восточную Пруссию, и на картах, отражающих мечты польских мятежников, Померания вплоть до Одера называлась бы польской провинцией».
Начиная с этого времени, германский канцлер расценивает именно Польшу, а не западные провинции страны, как угрозу основам прусского государства. И это несмотря на то, что в 1866 году именно на Западе Германии Австро-Венгрия нашла союзников в схватке с Пруссией. Однако это был похоже, их "немецкий" спор, разрешать который можно, забыв на время про "славян".
Бисмарк не без оснований опасался социалистов или религиозных фанатиков, но и представить себе не мог, какую мощь наберёт в XX веке национализм. Не только у монархов, но и у таких выдающихся политиков, как Меттерних, а после него у «железных канцлеров» Бисмарка и Горчакова, великие державы века XIX никак не ассоциировались с национальными движениями.
Такие взгляды, кстати, не опровергал и опыт революционной Франции или Италии. Там перемены, национальные по сути, обернулись воссозданием, можно сказать, «старых» роялистских государств, пусть и в несколько ином — «буржуазном» обличии. Ближе всех к пониманию роли народных масс подошли позднее марксисты, но и они оценивали потенциал классового движения намного выше, чем силу национализма.
А старый канцлер всегда мыслил категориями «европейского концерта», в котором национальным движениям отводилась только вспомогательная роль. Отсюда и высокомерное отношение к полякам, нечто вроде презрения к малым и даже средним государствам – эти же и своего довольно крупного государства отстоять не сумели.
Даже на пенсии Бисмарк был не прочь дирижировать европейским концертом, но ему это не позволялось
Оставшись ни с чем, поляки, как в России, так и в Австрии, представляли, однако, постоянную угрозу для интересов Пруссии. Потому-то бисмаркианское наследие и носило настолько однозначный антипольский характер. Империалистические круги Германии неизменно строили свои агрессивные планы на использовании национальных конфликтов внутри царской монархии, заигрывая через Австрию с польскими и украинскими сепаратистами, а через Турцию – с мусульманскими.
Русская революция 1905 года, когда на окраинах резко выросли антирусские настроения, дала дополнительный толчок самоуверенности германского кайзера и его окружения. Во что превратили националистические запросы окраин две революции 1917 года – это уже тема наших следующих очерков.
1. РГВИА. Фонд 2000, оп. 1, дело 564, лист 19-19об., Шебеко – в Главный штаб, Берлин, 14 марта 1903 г.
2. Мархлевский Ю. Из истории Польши, М, 1925, стр.44-45.
3. Gedanken und Erinerungen, глава XV, цит. по: О. фон Бисмарк, «Воспоминания, мемуары», т.1, стр. 431-432, Москва-Минск, 2002 г.
Информация