12 неудач Наполеона Бонапарта. Там, за Пиренеями. Байлен и Синтра
Отречение Фердинанда, коронация короля Иосифа – Жозефа Бонапарта, едва ли не более странная, чем коронация самого Наполеона, наконец, французские вояки на каждом перекрёстке. Много ли ещё нужно для герильи? «До сих пор никто не говорил вам всей правды. Верно то, что испанец не стоит за меня, исключая небольшого числа лиц из центральной хунты», — писал Наполеону его старший брат из Витории уже с первой стоянки по пути в Мадрид.
Столица встречала «своего» короля так, словно это было опять 3 мая – день после мятежа. Пустые улицы, закрытые лавки и магазины, закрытые ставни и запертые ворота. Глядя из будущего, можно говорить, что тогдашняя Испания, поистине разжиревшая от колониального богатства, но зато единая и в своей вере и территориально, получила от французского нашествия неожиданный стимул к национальному возрождению. И его хватило почти на сто лет, пока в другом полушарии не нашёлся более энергичный и жадный хищник в лице Северо-Американских Штатов.
Корона Испанской империи. Как часто менялись династии, которым она доставалась!
Но в 1808 году Наполеон долго не мог поверить в то, что ему приходится иметь дело не только и не столько с вырождающейся династией и её окружением. Главным противником оказался тот самый вооружённый народ, из рядов которого испанская армия, пока ещё слишком явно уступавшая французам, получала регулярные подкрепления. Тем не менее, французский император жаждал решить всё быстро и бесповоротно, как это у него уже не раз получалось в Европе.
Маркс и Энгельс однозначно расценили национальный ренессанс в Испании как феодальную реакцию, как впрочем, они оценивали и партизанскую войну в России. Прогрессивной для них была только германская Освободительная война, а как же иначе… Но и во вторжении Наполеона ни один из историков, как и классики, уже не находит ничего прогрессивного и революционного. Наполеон сам поставил себя в такое положение, когда был вынужден идти на прямую агрессию за Пиренеями.
Сигнал к восстанию на землях Испании подала провинция, которую можно считать самой закостенелой, в которой, вместе с тем, сохранялись не только старые традиции, но и старые вольности – Астурия. В своё время она преобразовалась в королевство Леон и первой пошла на объединение с Кастилией. Предложить ей французское «liberte, egalite…» — это что-то за пределами политической близорукости.
Чиновников, отправленных Мюратом в Овьедо, чтобы сообщить о майских событиях в Мадриде, просто прогнали, а местная хунта тут же вотировала решение о мерах по защите страны от французов. К концу мая более 18 тысяч добровольцев сформировали корпус, к которому вскоре присоединились и испанские регулярные войска, которые Мюрат направил в Овьедо из Сантандера, оставшегося под контролем французов.
За Мадридом и Астурией последовали практически все провинции страны. Там, где не было французов, продолжали формироваться хунты, дававшие клятву на верность Бурбонам или же лично Фердинанду VII. Сарагоса восстала спустя день после Овьедо – 25 мая. 30 мая о своей преданности Бурбонам объявила Галисия, которая, впрочем, не спешила открывать порты для англичан. Наконец, 7 июня началось восстание в Каталонии, которую французы и в те годы традиционно считали наполовину своей.
Далёкий Кадикс стал местом, откуда испанцы объявили войну Наполеону
В нищей стране вдруг нашлись огромные средства на пожертвования для армии, а миролюбивые католические священники формировали целые батальоны. При этом ряд офицеров и генералов, не скрывая страха перед французами, принимали командование против своей воли. Впрочем, дефицит кадров вполне замещался выходцами из низов, такими, как матрос Пормер, участник Трафальгарского сражения, бедный помещик Мартин Диас или сельский врач Палеара.
Судя по всему, Наполеона, который сам поставил пропаганду на широкую ногу, не могли не раздражать ходившие по Испании памфлеты и пародии, где его выставляли то царём адских чудовищ, а то и просто зверем-бестией. А король Иосиф из Мадрида, куда он смог попасть только 20 июля, постоянно сетовал на полное одиночество, считая своё будущее мрачным и безнадёжным. Чтобы обеспечивать связь с родиной, французам пришлось осадить Сарагосу, ставшую одним из центров испанского сопротивления на оккупированном севере страны.
Однако всё это, даже вместе взятое, казалось пустяками на фоне убедительных военных побед. Французские маршалы и генералы, казалось, наконец-то получили возможность делать именно то, что они умеют. Генерал Лефевр жестоко наказал восставших арагонцев в сражениях при Туделе и Алагоне. Маршал Бессьер 14 июля одержал красивую победу при Медина-дель-Риосеко, разгромив армию, сформированную в Галисии. Это должно было надолго избавить французов от перспективы столкновения с англичанами, которые уже пытались высаживать свои полки почти по всему западному побережью Испании и в Португалии.
Иосиф Бонапарт, король Испании
После победы Бессьера Иосиф Бонапарт наконец прибыл в столицу как король с многочисленными подкреплениями. Осада Сарагосы должна была вот-вот закончиться её падением. И пусть не слишком удачно складывались дела у Монсея, который был вынужден отступить от Валенсии, а также у Дюгема, практически запертого повстанцами в Барселоне. Зато смелый Дюпон, один из претендентов на маршальский жезл, которого Наполеон направил в «самое логово заговора» — Андалусию, сломил сопротивление защитников Кордовы.
Но именно оттуда, из Андалусии, император вскоре получил самое страшное, со времён его восшествия на престол, сообщение. Это было сообщение о капитуляции под Байленом.
В первые дни июля 1808 г. корпус Дюпона вынужден был отойти из-под Кордовы в ущелья Сьерры-Морены, практически не имея представления о численности повстанцев. Генерал рассчитывал как можно быстрее соединиться с подкреплениями из Мадрида и нанести удар по армии генерала Кастаньоса. Даже в плотном окружении герильяс французы, численность которых после подхода подкреплений достигла 22 тысяч, не застряли в горах, хотя и теряли в мелких стычках сотни солдат. Но они по ошибке разделили силы, стремясь опередить испанские дивизии, которые выходили на их коммуникации. Расстояние между частями французской армии, по карте не самое значительное, составляло около двух переходов.
Генерал Кастаньос располагал силами почти в 40 тысяч, из которых не менее 15-ти он смог отправить в обход французской линии. Но при этом испанцы не теряли связи между собой и блестяще воспользовались неудачным расположением Дюпона. Командиры Кастаньоса, Рединг и Купиньи, стремительно выдвинули свои силы перед Байленом, между главными силами Дюпона и дивизией Веделя, окончательно отрезав их друг от друга.
Дюпон семь раз попытался атаковать Байлен, но безуспешно. Солдаты изнывали от жажды, сотни человек были разбросаны по окрестностям из-за опасения нападений герильяс. К тому же из-за особенностей местности каждую атаку Дюпона могла поддержать всего одна пушка. Тем не менее, дважды фронт испанцев едва не был прорван. Но на сторону испанцев неожиданно перешли два швейцарских полка, а Ведель так и не пришёл на помощь.
Вместо него в тылу французов появились испанские лёгкие войска и дивизия де-ла-Пенья, подошедшая из занятого Кастаньосом Андухара. Войска Дюпона к тому времени не только понесли огромные потери, но и оказались настолько истощены, что реально сражаться могли не более двух тысяч человек. Генерал не стал продолжать бессмысленные атаки, но, вероятно, французы ещё смогли бы держаться.
Однако Дюпон решил иначе и… вступил с Кастаньосом в переговоры о капитуляции. Она была принята почти незамедлительно. «Великая армия» больше не была неуязвимой, а брат императора вскоре был вынужден покинуть Мадрид. 1 августа вместе с войсками Монсея король отправился за реку Эбро. Несмотря на то, что капитуляция Дюпона была вполне почётной, Европа, почти вся – наполеоновская, не скрывала ликования.
Капитуляция генерала Дюпона в Байлене
Но это публика – что с неё взять, а Байлен стал унижением и сильнейшим потрясением для самого императора. Взрывы страшного гнева случались с Наполеоном не раз, но тут все мемуаристы единодушно отмечали нечто иное. Крушение надежд, отказ от грандиозных планов – вряд ли стоит перечислять всё, что пришлось пережить всесильному ещё вчера властелину половины мира.
Сопротивление испанцев нарастало с каждым днём, и после помпезного дипломатического совещания в Эрфурте, которое современники правильно переименовали в «свидание» Наполеона с Александром I, императору не оставалось ничего иного, как отправляться за Пиренеи. Разумеется, с армией. Однако до этого императору пришлось перенести ещё один удар, когда в Португалии капитулировал генерал Жюно, его личный друг, тоже, кстати рассчитывавший на маршальский жезл.
Генерал Жюно, французский командующий в Португалии
Получив титул герцога д’Абрантес, этот генерал потратил полгода на то, чтобы превратить Португалию в цивилизованную, но отдалённую провинцию наполеоновской империи. Однако долго это продолжаться не могло, и не только потому что Наполеон из-за событий в Испании бросил идею делить с ней владения дома Браганца. И не только потому, что на португальцев была наложена дополнительная 100-миллионная контрибуция.
Гордый народ так и не перестал считать французов завоевателями. Как только в Португалии поняли, что можно рассчитывать на поддержку не только от англичан, но и от соседей испанцев, где хунта во главе с бывшим министром Ховеланосом сама объявила войну Наполеону, страна восстала. Быть может, не так яростно, как Испания, но Жюно всё равно в итоге оказался в самой настоящей ловушке. По словам историка Виллиана Слоона, «восстание вспыхнуло так быстро и повсеместно, что отряды, на которые раздробилась французская армия, вынуждены были запереться в горах».
Однако мышеловку захлопнули не португальские партизаны, а прибывшие в Португалию англичане. Генерал Жюно стал первой жертвой английского генерала Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, который потом за пять лет в Испании нанёс поражения ещё нескольким наполеоновским генералам и маршалам. Уэлсли, не получив разрешения от испанцев на разгрузку в Ла-Корунье, высадился с 14-тысячным корпусом в устье реки Мондегу. Это примерно на полпути от Лиссабона к Порту, и англичане могли сразу бить разбросанные французские войска по частям.
Трудно узнать в этом пухлом юноше будущего "железного" герцога Веллингтона
Жюно выставил заслон, медленно отступавший с боями в направлении мыса Ролис, и стал сосредотачивать войска на позиции у Вимейру. Собрав воедино около 12 тысяч, он атаковал объединённые силы генерала Х.Дальримпля, включавшие 14-тысячный корпус Уэлсли, в резерве у которого были ещё 6 тысяч португальцев. Тех самых, которых ещё недавно Жюно с удовольствием зачислял в особый легион Великой армии. Все атаки французов были отбиты, и они в полном порядке отошли на рубеж Торрес-Ведрас, тогда ещё не превращённый в мощные оборонительные линии.
В это время в Лиссабоне население в любой момент могло поднять восстание, не столько по примеру испанцев, сколько в ожидании британского корпуса генерала Мура, который спешно переправлялся из Швеции, где, между прочим, сражался с русскими. Жюно практически оказался в блокаде, без провианта и боеприпасов, больше не поступавших из столицы. Жюно не имел никаких шансов на соединение с главными силами французов, отошедшими за р.Эбро, и ему, как и Дюпону в Байлене, явно не хватило выдержки, хотя он и угрожал английскому командующему сжечь Лиссабон и сражаться до последнего.
Жюно был не слишком склонен торговаться, это лучше получалось у помогавшего ему генерала Келлермана. Но ведь генерал Дальримпль предложил Жюно куда более почётные, чем Дюпону, условия сдачи, и англичане даже не стали прямо называть её капитуляцией, предпочтя мягкий термин «конвенция». Вернуться во Францию с оружием и в полном обмундировании смогли не только французские офицеры и генералы, но и солдаты.
Жюно фактически спас для Наполеона 24 тысячи воинов, получивших поистине уникальный боевой опыт. Их доставили в бухту Киберон британские корабли, но в Ла-Рошели Жюно получил от Наполеон письмо, полное упрёков, завершавшееся уничтожающим выводом: «Такой генерал, как вы, должен был бы либо умереть, либо вернуться в Париж хозяином Лиссабона. Что касается остального, то вы были бы авангардом, а я пришёл бы вслед за вами». Наполеон не скрывал разочарования, когда говорил об этом одном из самых близких своих друзей: «Я не узнаю человека, прошедшего выучку в моей школе».
Тем не менее, генерал не был разжалован, не был отдан под суд, но так никогда и не получил маршальского жезла. А в Англии конвенцию сразу сочли невыгодной и даже собирались отдать под суд не только командующего, но и генерала Уэлсли вместе с его коллегой Бёррардом. Впрочем, сам факт победы всё же перевесил недовольство, а Уэлсли, как прямого триумфатора Вимейры, в парламентской комиссии торжественно оправдали. Генералам Дальримплю и Бёррарду пришлось удовлетвориться тем, что они «не были непосредственно уличены в нарушении долга».
Для Наполеона пришло время срочно выполнять решение наступать, созревшее уже после Байлена. Однако главные силы армии располагались в Германии, не давая вздохнуть ни австрийцам, ни пруссакам, ни баварцам. На свидании в Эрфурте император, среди прочего, попытался переложить контроль за Веной и Берлином на нового союзника – Россию. Александр же требовал вывода французских войск из Пруссии, а параллельно с этим нагрузил Наполеона предложением разделить Турцию, рассчитывая получить вожделенный Константинополь.
Свидание в Эрфурте. Рядом с Наполеоном и Александром I — королевская чета Пруссии
Наполеон очень спешил, но в итоге, по условиям подписанной двумя государями конвенции (опять этот «мягкий» термин), разумеется, секретной, русские заняли по отношению к Австрии нейтральную позицию. Об этом, несмотря на всю секретность, стало немедленно известно в Вене, что и позволило Габсбургам уже следующей весной ввязаться в новую драку с Францией.
Наполеон вернулся во Францию, где уже собирались семь корпусов его Великой армии под командованием лучших из лучших. Ланн, Сульт, Ней, Виктор, Лефевр, Мортье и Гувьон Сен-Сир. Из них только Сен-Сир станет маршалом чуть позже, уже в России, а ведь есть ещё и те, которые воюют за Пиренеями. Армия выступила 29 октября. На марш к испанской границе ушло всего несколько дней.
Окончание следует…
Столица встречала «своего» короля так, словно это было опять 3 мая – день после мятежа. Пустые улицы, закрытые лавки и магазины, закрытые ставни и запертые ворота. Глядя из будущего, можно говорить, что тогдашняя Испания, поистине разжиревшая от колониального богатства, но зато единая и в своей вере и территориально, получила от французского нашествия неожиданный стимул к национальному возрождению. И его хватило почти на сто лет, пока в другом полушарии не нашёлся более энергичный и жадный хищник в лице Северо-Американских Штатов.
Корона Испанской империи. Как часто менялись династии, которым она доставалась!
Но в 1808 году Наполеон долго не мог поверить в то, что ему приходится иметь дело не только и не столько с вырождающейся династией и её окружением. Главным противником оказался тот самый вооружённый народ, из рядов которого испанская армия, пока ещё слишком явно уступавшая французам, получала регулярные подкрепления. Тем не менее, французский император жаждал решить всё быстро и бесповоротно, как это у него уже не раз получалось в Европе.
Маркс и Энгельс однозначно расценили национальный ренессанс в Испании как феодальную реакцию, как впрочем, они оценивали и партизанскую войну в России. Прогрессивной для них была только германская Освободительная война, а как же иначе… Но и во вторжении Наполеона ни один из историков, как и классики, уже не находит ничего прогрессивного и революционного. Наполеон сам поставил себя в такое положение, когда был вынужден идти на прямую агрессию за Пиренеями.
Сигнал к восстанию на землях Испании подала провинция, которую можно считать самой закостенелой, в которой, вместе с тем, сохранялись не только старые традиции, но и старые вольности – Астурия. В своё время она преобразовалась в королевство Леон и первой пошла на объединение с Кастилией. Предложить ей французское «liberte, egalite…» — это что-то за пределами политической близорукости.
Чиновников, отправленных Мюратом в Овьедо, чтобы сообщить о майских событиях в Мадриде, просто прогнали, а местная хунта тут же вотировала решение о мерах по защите страны от французов. К концу мая более 18 тысяч добровольцев сформировали корпус, к которому вскоре присоединились и испанские регулярные войска, которые Мюрат направил в Овьедо из Сантандера, оставшегося под контролем французов.
За Мадридом и Астурией последовали практически все провинции страны. Там, где не было французов, продолжали формироваться хунты, дававшие клятву на верность Бурбонам или же лично Фердинанду VII. Сарагоса восстала спустя день после Овьедо – 25 мая. 30 мая о своей преданности Бурбонам объявила Галисия, которая, впрочем, не спешила открывать порты для англичан. Наконец, 7 июня началось восстание в Каталонии, которую французы и в те годы традиционно считали наполовину своей.
Далёкий Кадикс стал местом, откуда испанцы объявили войну Наполеону
В нищей стране вдруг нашлись огромные средства на пожертвования для армии, а миролюбивые католические священники формировали целые батальоны. При этом ряд офицеров и генералов, не скрывая страха перед французами, принимали командование против своей воли. Впрочем, дефицит кадров вполне замещался выходцами из низов, такими, как матрос Пормер, участник Трафальгарского сражения, бедный помещик Мартин Диас или сельский врач Палеара.
Судя по всему, Наполеона, который сам поставил пропаганду на широкую ногу, не могли не раздражать ходившие по Испании памфлеты и пародии, где его выставляли то царём адских чудовищ, а то и просто зверем-бестией. А король Иосиф из Мадрида, куда он смог попасть только 20 июля, постоянно сетовал на полное одиночество, считая своё будущее мрачным и безнадёжным. Чтобы обеспечивать связь с родиной, французам пришлось осадить Сарагосу, ставшую одним из центров испанского сопротивления на оккупированном севере страны.
Однако всё это, даже вместе взятое, казалось пустяками на фоне убедительных военных побед. Французские маршалы и генералы, казалось, наконец-то получили возможность делать именно то, что они умеют. Генерал Лефевр жестоко наказал восставших арагонцев в сражениях при Туделе и Алагоне. Маршал Бессьер 14 июля одержал красивую победу при Медина-дель-Риосеко, разгромив армию, сформированную в Галисии. Это должно было надолго избавить французов от перспективы столкновения с англичанами, которые уже пытались высаживать свои полки почти по всему западному побережью Испании и в Португалии.
Иосиф Бонапарт, король Испании
После победы Бессьера Иосиф Бонапарт наконец прибыл в столицу как король с многочисленными подкреплениями. Осада Сарагосы должна была вот-вот закончиться её падением. И пусть не слишком удачно складывались дела у Монсея, который был вынужден отступить от Валенсии, а также у Дюгема, практически запертого повстанцами в Барселоне. Зато смелый Дюпон, один из претендентов на маршальский жезл, которого Наполеон направил в «самое логово заговора» — Андалусию, сломил сопротивление защитников Кордовы.
Но именно оттуда, из Андалусии, император вскоре получил самое страшное, со времён его восшествия на престол, сообщение. Это было сообщение о капитуляции под Байленом.
В первые дни июля 1808 г. корпус Дюпона вынужден был отойти из-под Кордовы в ущелья Сьерры-Морены, практически не имея представления о численности повстанцев. Генерал рассчитывал как можно быстрее соединиться с подкреплениями из Мадрида и нанести удар по армии генерала Кастаньоса. Даже в плотном окружении герильяс французы, численность которых после подхода подкреплений достигла 22 тысяч, не застряли в горах, хотя и теряли в мелких стычках сотни солдат. Но они по ошибке разделили силы, стремясь опередить испанские дивизии, которые выходили на их коммуникации. Расстояние между частями французской армии, по карте не самое значительное, составляло около двух переходов.
Генерал Кастаньос располагал силами почти в 40 тысяч, из которых не менее 15-ти он смог отправить в обход французской линии. Но при этом испанцы не теряли связи между собой и блестяще воспользовались неудачным расположением Дюпона. Командиры Кастаньоса, Рединг и Купиньи, стремительно выдвинули свои силы перед Байленом, между главными силами Дюпона и дивизией Веделя, окончательно отрезав их друг от друга.
Дюпон семь раз попытался атаковать Байлен, но безуспешно. Солдаты изнывали от жажды, сотни человек были разбросаны по окрестностям из-за опасения нападений герильяс. К тому же из-за особенностей местности каждую атаку Дюпона могла поддержать всего одна пушка. Тем не менее, дважды фронт испанцев едва не был прорван. Но на сторону испанцев неожиданно перешли два швейцарских полка, а Ведель так и не пришёл на помощь.
Вместо него в тылу французов появились испанские лёгкие войска и дивизия де-ла-Пенья, подошедшая из занятого Кастаньосом Андухара. Войска Дюпона к тому времени не только понесли огромные потери, но и оказались настолько истощены, что реально сражаться могли не более двух тысяч человек. Генерал не стал продолжать бессмысленные атаки, но, вероятно, французы ещё смогли бы держаться.
Однако Дюпон решил иначе и… вступил с Кастаньосом в переговоры о капитуляции. Она была принята почти незамедлительно. «Великая армия» больше не была неуязвимой, а брат императора вскоре был вынужден покинуть Мадрид. 1 августа вместе с войсками Монсея король отправился за реку Эбро. Несмотря на то, что капитуляция Дюпона была вполне почётной, Европа, почти вся – наполеоновская, не скрывала ликования.
Капитуляция генерала Дюпона в Байлене
Но это публика – что с неё взять, а Байлен стал унижением и сильнейшим потрясением для самого императора. Взрывы страшного гнева случались с Наполеоном не раз, но тут все мемуаристы единодушно отмечали нечто иное. Крушение надежд, отказ от грандиозных планов – вряд ли стоит перечислять всё, что пришлось пережить всесильному ещё вчера властелину половины мира.
Сопротивление испанцев нарастало с каждым днём, и после помпезного дипломатического совещания в Эрфурте, которое современники правильно переименовали в «свидание» Наполеона с Александром I, императору не оставалось ничего иного, как отправляться за Пиренеи. Разумеется, с армией. Однако до этого императору пришлось перенести ещё один удар, когда в Португалии капитулировал генерал Жюно, его личный друг, тоже, кстати рассчитывавший на маршальский жезл.
Генерал Жюно, французский командующий в Португалии
Получив титул герцога д’Абрантес, этот генерал потратил полгода на то, чтобы превратить Португалию в цивилизованную, но отдалённую провинцию наполеоновской империи. Однако долго это продолжаться не могло, и не только потому что Наполеон из-за событий в Испании бросил идею делить с ней владения дома Браганца. И не только потому, что на португальцев была наложена дополнительная 100-миллионная контрибуция.
Гордый народ так и не перестал считать французов завоевателями. Как только в Португалии поняли, что можно рассчитывать на поддержку не только от англичан, но и от соседей испанцев, где хунта во главе с бывшим министром Ховеланосом сама объявила войну Наполеону, страна восстала. Быть может, не так яростно, как Испания, но Жюно всё равно в итоге оказался в самой настоящей ловушке. По словам историка Виллиана Слоона, «восстание вспыхнуло так быстро и повсеместно, что отряды, на которые раздробилась французская армия, вынуждены были запереться в горах».
Однако мышеловку захлопнули не португальские партизаны, а прибывшие в Португалию англичане. Генерал Жюно стал первой жертвой английского генерала Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, который потом за пять лет в Испании нанёс поражения ещё нескольким наполеоновским генералам и маршалам. Уэлсли, не получив разрешения от испанцев на разгрузку в Ла-Корунье, высадился с 14-тысячным корпусом в устье реки Мондегу. Это примерно на полпути от Лиссабона к Порту, и англичане могли сразу бить разбросанные французские войска по частям.
Трудно узнать в этом пухлом юноше будущего "железного" герцога Веллингтона
Жюно выставил заслон, медленно отступавший с боями в направлении мыса Ролис, и стал сосредотачивать войска на позиции у Вимейру. Собрав воедино около 12 тысяч, он атаковал объединённые силы генерала Х.Дальримпля, включавшие 14-тысячный корпус Уэлсли, в резерве у которого были ещё 6 тысяч португальцев. Тех самых, которых ещё недавно Жюно с удовольствием зачислял в особый легион Великой армии. Все атаки французов были отбиты, и они в полном порядке отошли на рубеж Торрес-Ведрас, тогда ещё не превращённый в мощные оборонительные линии.
В это время в Лиссабоне население в любой момент могло поднять восстание, не столько по примеру испанцев, сколько в ожидании британского корпуса генерала Мура, который спешно переправлялся из Швеции, где, между прочим, сражался с русскими. Жюно практически оказался в блокаде, без провианта и боеприпасов, больше не поступавших из столицы. Жюно не имел никаких шансов на соединение с главными силами французов, отошедшими за р.Эбро, и ему, как и Дюпону в Байлене, явно не хватило выдержки, хотя он и угрожал английскому командующему сжечь Лиссабон и сражаться до последнего.
Жюно был не слишком склонен торговаться, это лучше получалось у помогавшего ему генерала Келлермана. Но ведь генерал Дальримпль предложил Жюно куда более почётные, чем Дюпону, условия сдачи, и англичане даже не стали прямо называть её капитуляцией, предпочтя мягкий термин «конвенция». Вернуться во Францию с оружием и в полном обмундировании смогли не только французские офицеры и генералы, но и солдаты.
Жюно фактически спас для Наполеона 24 тысячи воинов, получивших поистине уникальный боевой опыт. Их доставили в бухту Киберон британские корабли, но в Ла-Рошели Жюно получил от Наполеон письмо, полное упрёков, завершавшееся уничтожающим выводом: «Такой генерал, как вы, должен был бы либо умереть, либо вернуться в Париж хозяином Лиссабона. Что касается остального, то вы были бы авангардом, а я пришёл бы вслед за вами». Наполеон не скрывал разочарования, когда говорил об этом одном из самых близких своих друзей: «Я не узнаю человека, прошедшего выучку в моей школе».
Тем не менее, генерал не был разжалован, не был отдан под суд, но так никогда и не получил маршальского жезла. А в Англии конвенцию сразу сочли невыгодной и даже собирались отдать под суд не только командующего, но и генерала Уэлсли вместе с его коллегой Бёррардом. Впрочем, сам факт победы всё же перевесил недовольство, а Уэлсли, как прямого триумфатора Вимейры, в парламентской комиссии торжественно оправдали. Генералам Дальримплю и Бёррарду пришлось удовлетвориться тем, что они «не были непосредственно уличены в нарушении долга».
Для Наполеона пришло время срочно выполнять решение наступать, созревшее уже после Байлена. Однако главные силы армии располагались в Германии, не давая вздохнуть ни австрийцам, ни пруссакам, ни баварцам. На свидании в Эрфурте император, среди прочего, попытался переложить контроль за Веной и Берлином на нового союзника – Россию. Александр же требовал вывода французских войск из Пруссии, а параллельно с этим нагрузил Наполеона предложением разделить Турцию, рассчитывая получить вожделенный Константинополь.
Свидание в Эрфурте. Рядом с Наполеоном и Александром I — королевская чета Пруссии
Наполеон очень спешил, но в итоге, по условиям подписанной двумя государями конвенции (опять этот «мягкий» термин), разумеется, секретной, русские заняли по отношению к Австрии нейтральную позицию. Об этом, несмотря на всю секретность, стало немедленно известно в Вене, что и позволило Габсбургам уже следующей весной ввязаться в новую драку с Францией.
Наполеон вернулся во Францию, где уже собирались семь корпусов его Великой армии под командованием лучших из лучших. Ланн, Сульт, Ней, Виктор, Лефевр, Мортье и Гувьон Сен-Сир. Из них только Сен-Сир станет маршалом чуть позже, уже в России, а ведь есть ещё и те, которые воюют за Пиренеями. Армия выступила 29 октября. На марш к испанской границе ушло всего несколько дней.
Окончание следует…
- Алексей Подымов
- 12 неудач Наполеона Бонапарта
Как побеждали Бонапарта. Часть 1. Сен-Жан д’Акр, 1799 год
12 неудач Наполеона Бонапарта. Пиренейский гамбит
Информация