«Недаром помнит вся Россия». Слава Шевардинской битвы
Но почему вообще происходит сражение за редут? Ведь, вспомним, согласно выраженному накануне, при осмотре позиции, намерению Кутузова, сему флангу в случае нападения неприятельского надлежало отступить к Семеновским флешам. Почему же этого не происходит? Слушаем Беннигсена.
«Во время этого дела (Шевардинского. – В. Х.), – пишет он, – я отправился на наш левый фланг к кн. Багратиону. Он вполне разделял мое мнение, что Наполеон с главными своими силами сделает главное нападение на наш левый фланг; он предвидел, что последует, если наша армия будет оставаться на занимаемой ею позиции, именно, что наше левое крыло будет оттеснено с потерями. Я обещал ему представить главнокомандующему всю опасность, которая грозит части нашей армии. По моем возвращении, я отправился к князю Кутузову и дал подробный отчет всего осмотренного и замеченного мною. Я ему повторил предложение, сделанное накануне, сократить нашу боевую линию, приблизив правый фланг, но никаких распоряжений об этом не последовало.»
Вот ещё одно свидетельство вполне сознательного расчёта Кутузова при расположении войск на Бородинской позиции (в историографии Бородинской битвы это расположение русских войск до сих пор признаётся ошибкой Кутузова!). Этот расчёт идёт вразрез с общим мнением и обоих главнокомандующих армиями, Барклая и Багратиона, и даже с мнением его начальника штаба, Беннигсена, и однако же Кутузов не только не следует их настойчивым предложениям изменить расположение войск на Бородинской позиции, но, напротив, упорствует в обороне своего левого фланга. Почему? Ведь не мог же он не понимать, что нападая вечером 24-го числа на нашу позицию, Наполеон не имел намерения всерьёз завязывать дéла, а всего лишь стремился развернуть свои силы? Не следует ли отсюда, что упорствуя в удержании своего левого фланга, Кутузов стремился придать Шевардинскому сражению значение генерального и своим упорством принуждал Наполеона искать преимущества в обходном манёвре по Старой Смоленской дороге, в котором, как мы знаем, Кутузов усматривал основание для отступления с Бородинской позиции и имел бы, таким образом, возможность принести наименьшую жертву во спасение Москвы? Но Наполеон не был бы Наполеоном, если бы исключал такую возможность; поэтому его натиск на левый фланг нашей позиции 24-го числа определялся лишь мерой вынужденного сопротивления русских войск, не прибегая при этом к манёвру по Старой Смоленской дороге, способному спугнуть Кутузова с позиции. Эта ситуация оставляла много места для доблести войск на поле брани. Оба противника словно испытывали в этот день друг друга на прочность.
Ещё одной причиной упорного сопротивления наших войск на левом фланге могла быть незавершённость строительства укреплений на левом фланге нашей позиции. Как свидетельствуют источники, Семеновские флеши не были окончены к моменту нападения французов на наш левый фланг 24 августа и достраивались уже «под сильным неприятельским огнём», «под сильным перекрёстным огнём с неприятельских батарей». Некоторые исследователи утверждают, что флеши не были окончены даже к началу Бородинского сражения.
Кутузов в это время находится в центре позиции, за 6-м корпусом, в точном соответствии с диспозицией к генеральному сражению – «буду ожидать беспрестанных рапортов о действиях, находясь за 6-м корпусом», что лишний раз подчёркивает значение, которое придавал он Шевардинскому сражению. Сохранилось очень интересное описание Кутузова во время этого боя, которое оставил нам прапорщик 12-й легкой артиллерийской роты Н. Е. Митаревский (6-й пехотный корпус):
«Подъехал к нашему корпусу фельдмаршал и сел на складное кресло спиною к неприятелю между 7-й и 24-й дивизиями. До этого времени я не видел Кутузова, а тут все мы насмотрелись на него вволю, хотя слишком близко и не смели подойти к нему. Склонивши голову, сидел он в сюртуке без эполет, в фуражке и с казачьей нагайкой через плечо. Генералы и штаб-офицеры из его свиты стояли по сторонам; ординарцы, вестовые и несколько спешившихся казаков расположились позади. Некоторые из его молодых адъютантов и ординарцев тут же уселись в кружок, достали карты и играли в штосс, а мы смотрели и смеялись.
Пальба беспрестанно усиливалась. Фельдмаршал все сидел в одном положении; часто подъезжали к нему офицеры; он, казалось, что-то коротко говорил, был серьезен, но лицо имел покойное. Из престарелого вождя как будто исходила какая-то сила, воодушевлявшая смотревших на него. Полагаю, что это обстоятельство отчасти входило в число причин, почему армия наша, меньшая числом, потерявшая уверенность в успехе при беспрестанном отступлении, могла со славой выдержать битву с непобедимым до того времени неприятелем. Какие думы должны были занимать фельдмаршала?.. Сразиться вблизи Москвы с великим полководцем, не зная последствий решительного боя!.. Говорят, когда усилилась пальба, Кутузов отрывисто сказал: «Не горячись, приятель!».»
Пальба беспрестанно усиливалась. Фельдмаршал все сидел в одном положении; часто подъезжали к нему офицеры; он, казалось, что-то коротко говорил, был серьезен, но лицо имел покойное. Из престарелого вождя как будто исходила какая-то сила, воодушевлявшая смотревших на него. Полагаю, что это обстоятельство отчасти входило в число причин, почему армия наша, меньшая числом, потерявшая уверенность в успехе при беспрестанном отступлении, могла со славой выдержать битву с непобедимым до того времени неприятелем. Какие думы должны были занимать фельдмаршала?.. Сразиться вблизи Москвы с великим полководцем, не зная последствий решительного боя!.. Говорят, когда усилилась пальба, Кутузов отрывисто сказал: «Не горячись, приятель!».»
Примечательно, что Кутузов во время Шевардинского боя сидит «спиной к неприятелю», то есть обращён лицом в сторону своего правого фланга, беспокоившего его, очевидно, более, нежели происходившее на левом фланге сражение. И это понятно – в атаке неприятеля на наш левый фланг уже не было для Кутузова ничего неожиданного, тогда как намерение Наполеона относительно нашего правого фланга оставалось для Кутузова всё ещё неясным. И в этом была ещё одна причина упорного удержания Кутузовым левого фланга своей позиции – тем самым он стремился лучше выяснить намерения Наполеона.
Вернёмся к Шевардинскому редуту.
«Атакующие подкрепляются некоторыми гренадерскими полками 2-й дивизии, которых сам генерал-лейтенант Горчаков вел на неприятеля»,
— пишет Сиверс. Это были Киевский, Сибирский и Малороссийский гренадерские полки. Их атаку описывает Душенкевич:
«Гренадеры, пред полками коих священники в облачении, с крестом в руках, шли истинно в страх врагам – геройски, у каждого в глазах сверкала слеза чистой веры, а на лице готовность сразить и умереть. Едва поравнялись они с батареею, как у всех нас настал штыковой бой; то опрокидывали мы штыками, то артиллерия и кавалерия французские атаковали нас. Это не сражение, но сущее побоище тут происходило; гладкое до сего поле приняло вид нивы, вспаханной от перекрестного рикошетного огня; ядра, гранады и картечи роями влетали в колонны наши или пороли землю пред нами, вздымая оную, засыпая фронт.»
Сиверс продолжает:
«…в сем положении усмотрел я отважное предприятие неприятеля, в виду нашей кавалерии, взять нашу пехоту, атакующую редут, во фланг и тыл двумя сильными колоннами между редутом и деревнею (Шевардино. – В. Х.) быстро наступающими. Я бросился к правому флангу кавалерийской линии, под моею командою состоящей. Два прибывшие кирасирские полка выстраивались впереди линии. Является ко мне командующий ими, храбрый полковник Толбузин 1-й. Указываю ему наступающие в близком уже расстоянии колонны неприятельской пехоты довольно для него, в первой линии Малороссийской кирасирский полк, он с оным полком ударил на одну колонну, Глуховский полк на другую колонну, мгновенно опрокинуты и преследуемы за неприятельскую батарею, которою храбрые сии полки овладели и взятые пушки представлены им к своей команде. Харьковскому и Черниговскому драгунским полкам приказано было от меня подкрепить кирасир, тем прикрыт был их правый фланг, которым угрожали две пехотные колонны с другой стороны деревни показывающие. Два эскадрона Харьковского драгунского полка под командою майора Жбаковского, два эскадрона Черниговского драгунского полка под командою майора Мусина-Пушкина ударили на оные колонны и, опрокинув, овладели двумя пушками, которыми неприятель начал устраивать батарею в подкрепление его пехоты, но не успел сделать ни одного выстрела. Атаковавшие кирасирские и драгунские эскадроны, преследовав неприятеля, выстроились в порядок, неприятель не осмелился сделать малейшего покушения на сии полки.»
Мы имеем даже свидетельство с французской стороны этой блестящей атаки нашей кавалерии. Рассказывает Фоссен, который как раз и находился в составе этих двух неприятельских колонн, наступавших между д. Шевардино и редутом (108-й и 111-й полки):
«Холм (т. е. Шевардинский редут. – В. Х.) уже был наполовину обойден нами, как наши вольтижеры бросились штурмом на него и забрали неприятельские орудия.»
Захват французами редута подтверждает и Душенкевич:
«Как ни противустояли усердно-верные сыны России, но несообразное преимущество сил неприятельских поверхностию своею к вечеру захватило батарею нашу с орудиями.»
Фоссен продолжает:
«В это время бригада двинулась вперед по ложбине, имея этот холм с правой стороны и какую-то горящую деревню (Шевардино. – В. Х.) с левой. Когда же мы уже почти догнали отступающего неприятеля, он вдруг остановился, повернул назад и открыл по нам стрельбу повзводно. Храбрый батальонный командир Ришер тогда прискакал к фронту первого батальона и скомандовал: «Гренадеры! Вперед, в штыки!». Скоро взводы первого батальона так приблизились к неприятелю, что некоторые гренадеры уже пустили в дело штыки, как вдруг на нашем правом крыле появился находившийся в роще, в засаде, неприятельский кирасирский полк, причем наши, находившиеся в застрельщиках, вольтижеры были смяты неприятельскими кирасирами. Наш полковник скомандовал: «Полк, стройся в каре», но уже было поздно, и когда полковник скомандовал отступление, то кирасиры обрушились на передовых из первого батальона, пробились сквозь каре, построенное второпях, и изрубили саблями всех, кого могли только достать. Прочие батальоны начали отступать в большом беспорядке; уцелевшие могли еще спастись благодаря одному селению, расположенному с нашей левой стороны и загоревшемуся в ту минуту, когда мы к нему приблизились (д. Шевардино. – В. Х.). Тем временем стемнело; солдатам кричали: «111-го сюда», другие кричали «108-го сюда». Когда мы таким образом понемногу собрались, то какой-то стоящий вблизи французский пехотный полк бросился к оружию, ошибочно полагая, что мы русские, и стал стрелять в нас. Тогда храбрый адъютант-майор Ристон получил приказание спешно отправиться туда с объяснением, что стоящие-де у деревни войска французы; Ристон столь же счастливо, как и отважно, отправился галопом навстречу дождю из пуль и заставил этот полк замолчать.
В этой злополучной стычке наш полк потерял около 300 человек убитыми, между ними батальонного командира с его адъютант-майором и 12 субалтерн-офицеров. Вся полковая артиллерия с людьми и обозом погибла, только немного пехоты с трудом спаслось.»
В этой злополучной стычке наш полк потерял около 300 человек убитыми, между ними батальонного командира с его адъютант-майором и 12 субалтерн-офицеров. Вся полковая артиллерия с людьми и обозом погибла, только немного пехоты с трудом спаслось.»
Мы можем отметить быстроту сменяющейся обстановки возле редута: только что полк Фоссена смог захватить редут, как тот вновь оказывается в руках русских войск. И этот факт, подтверждаемый из французских же источников, а также время, указываемое Фоссеном – уже в сумерках и даже в темноте, опровергает утверждение 18-го бюллетеня Наполеона, будто Шевардинский редут был захвачен французами в час времени после начала атаки, русские войска «обращены в бегство», а «в семь часов вечера огонь прекратился». Всё это, мягко говоря, преувеличение, но оно позволяет нам получить представление о степени достоверности французских свидетельств о Бородинском сражении.
Но вот что ещё важно отметить: гренадерские и кирасирские полки, вступившие в бой, согласно источникам, «в седьмом часу вечера», относились к резервам 2-й армии, которые, согласно объявленной Кутузовым диспозиции к генеральному сражению, должны были
«быть сберегаемы сколь можно долее, ибо тот генерал, который сохранит еще резервы, не побежден.»
И, следовательно, Кутузов почему-то считал очень важным удерживать позицию при Шевардине, если даже к концу дня решился ввести здесь в бой резервы. Не следует ли отсюда, что он до конца пытался сохранить то значение, которое придавал Шевардинскому сражению, и продолжал испытывать намерения Наполеона?
«Ночь была уже наступившей, – пишет Сиверс, – еще действие пехоты около редута несколько продолжалось…»
И Душенкевич подтверждает:
«...ужаснейшее сражение на сем небольшом пространстве продолжалось до глубокого вечера с равным упорством.»
Заключительную часть сражения он описывает следующим образом:
«Часу в 10-м ночи нам велено было освободить нашего фланга захваченную неприятелем батарею, охраняемую сильно; владеющие ею сделали нам встречу жесточайшую, но мы в несколько минут свое доказали – отняли редут обратно при значительной потере офицеров и нижних чинов с обеих сторон. В то же время догоравшие стога сена, зажженные вечером во время боя, правее нас, помогли нам заметить, что сильная неприятельская колонна шла косвенно направлению, вероятно с тем, чтобы отрезав нас, атаковать в тыл или с другою какою целью. Неверовский, поворотив свои полки направо, приведя мгновенно их в порядок, приказал Симбирскому, открыв полки, порох с оных долой, идти без выстрела и шума опять в штыки на ту колонну. Полк наш, с мертвой тишиною приближаясь к оной, напав незапно и решительно во фланг, жестокое нанес поражение. Французы, оставя свое предприятие, в величайшем беспорядке бросились назад, мы смешались с ними, перекололи множество, преследовали, взяли одну фуру с медицинскими запасами, другую с белыми сухарями и две пушки, продолжая уничтожать далее. Усталый, от трех часов пополудни беспрерывно в бою жарком находящийся, наш полк кричал дать в помощь кавалерию; Орденский кирасирский полк уже мчался по следам нашим; мы продолжали свое дело, не внимая шуму и гулу колонны кирасирской, пока голос начальства не пронесся: «Ребята, место кавалерии, раздайсь, раздайсь!». Пропустив кавалерию, остановились, и на сем кончились действия наши 26-го августа. Бригадный наш командир полковник Княжнин; шеф полка Лошкарев и прочие все штаб-офицеры в нашем полку переранены жестоко, из обер-офицеров только 3 осталось невредимых, прочие кто убит, кто ранен; я также в сем последнем действии, благодаря Всевышнего! на земле родной удостоен пролить кровь. Нас всех повели, некоторых понесли в руки медикам, и ночью же отправлены транспорты раненых в Москву.»
Эта ночная атака русских войск при Шевардине являет пример того воодушевления и единодушия, с которыми сражались здесь русские войска. О ней пишет и г.-л. А. И. Горчаков, который командовал войсками при Шевардине:
«Сражение было самое жаркое, до самой темноты все три пункта (т. е. д. Шевардино, редут и лес на оконечности левого фланга Бородинской позиции. – В. Х.) были удержаны, я оставался в надежде и желании, что совершенная темнота ночи прекратит оное, но между Курганом и деревнею услышал я сильный топот неприятельских войск, темнота так уже велика была, что издали усмотреть нельзя было количества оных, а по звуку только узнать можно было, что это была кавалерия и в значительно сильной колонне. Кирасирскую дивизию до сей минуты я не употреблял еще в дело и держал оную вне выстрелов, тут послал ей повеление наипоспешнейше идти атаковать сию неприятельскую колонну. Но при всей поспешности необходимо нужно было несколько минут Кирасирской дивизии для достижения неприятеля, а в сии минуты неприятель, придвинувшись быстро в интервал между Курганом и деревнею, мог разрезать сии два пункта и поставить нас в сильное затруднение; надлежало необходимо остановить стремление неприятеля до прибытия Кирасирской дивизии, а в резерве оставался у меня единственно один баталион Одесского пехотного полка, и довольно слабый, я воспользовался сильной темнотою, приказал сему баталиону идти атаковать неприятеля, но запретил стрелять, а идучи, бить сильно в барабаны и кричать ура; сие отчаянное действие получило совершенный успех, ибо остановило движение неприятеля, в сие время Кирасирская дивизия поспела прилететь, пошла в атаку, опрокинула неприятеля и взяла у него четыре пушки. (Взятие коих нигде не упомянуто, а зачтено оными взамен числа потерянных нами в сражении 26-го августа). После сего поражения неприятельский огонь совершенно прекратился, и мы остались на своих местах до полуночи; тогда я получил повеление оставить сии места и идти на позицию, где готовились принять баталию и где оная была 26-го августа.»
Георгиевский кавалер из той же дивизии Неверовского, что и Душенкевич, подтверждает:
«Под Шевардиным дрались мы ночью, как днем: деревня горела. Отвели нас назад, совсем ночь была.»
И, наконец, сам г.-м. Д. П. Неверовский, командовавший 27-й пехотной дивизией, пишет:
«24 августа неприятель атаковал одну нашу батарею, которая была отделена от позиции, и я был первый послан защищать батарею. Страшный и жестокий был огонь; несколько раз брали у меня батарею, но я ее отбирал обратно. 6 часов продолжалось сие сражение, в виду целой армии, и ночью велено мне было оставить батарею и присоединиться на позицию к армии. В сем-то сражении потерял я почти всех своих бригадных шефов, штаб- и обер-офицеров; и под Максимовым моим лошадь убита. Накануне сего сражения дали мне 4000 рекрут для наполнения дивизии; я имел во фронте 6000, а вышел с тремя. Князь Багратион отдал мне приказом благодарность, и сказал: «Я тебя поберегу».»
Так закончилось это неожиданное, как по внезапности, так и по своему упорству, Шевардинское сражение. Кутузов убедился, что Наполеон опасается спугнуть его с позиции, однако необходимость усиления левого фланга позиции становилась для него очевидной. Поэтому к ночи Кутузов отводит левый фланг позиции от Шевардина к Семеновским укреплениям, сближая его с резервами и с возможным путём отступления к стороне Большой Смоленской дороги, и переводит 3-й пехотный корпус г.-л. Н. А. Тучкова 1-го из резерва 1-й армии на левый фланг позиции, где тот был «поставлен примерно в версте позади деревни Семеновской, служа как бы резервом 2-й армии», то есть ещё не на Старой Смоленской дороге. Деревню Семеновскую велено было разобрать, кроме двух-трёх домов, не требовавших значительного времени на уничтожение, – это было сделано для предупреждения пожара, который мог бы помешать передвижению наших войск во время боя, – а на месте разобранной деревни устроили 24-орудийную батарею. Были приближены к боевой линии даже орудия артиллерийского резерва, о чём пишет поручик 2-й легкой роты гвардейской артиллерии И. С. Жиркевич:
«24-го числа… французы делали большое обозрение наших войск и упорно нас атаковали, так что ядра их ложились даже у нас, в резерве, хотя и без вреда нам. Того же числа нас передвинули вперед, к самой линии, и расположили на левом фланге армии (имеется в виду левый фланг 1-й армии. – В. Х.), где мы и провели все 25 августа.»
Мало того, в предвидении основного удара Наполеона по нашему левому флангу, Кутузов в 9½ часов вечера отдаёт генералу Милорадовичу, командовавшему войсками правого фланга Бородинской позиции, следующее распоряжение:
«...если неприятель главными силами будет иметь движение на левый наш фланг, где армия князя Багратиона, и атакует, то 2-й и 4-й корпуса идут к левому флангу армии, составя резерв оной. Места, где корпуса расположатся, показаны будут обер-квартирмейстером подполковником Нейдгардом.»
Однако это «если» доказывает, что опасения за свой правый фланг у Кутузова всё ещё сохранялись. У нас ожидали, что на следующий день Наполеон возобновит сражение. В кавалерии всю ночь оставались лошади оседланными. Согласно Сиверсу,
«гренадерские полки, овладевшие редутом, оставили оную в ночи и отведены, как и вся пехота, на позицию, а кавалерия выстроена в две линии оставалась на месте, вытянули цепь и до рассвета, оставя часть на месте, также отошла на прежнюю позицию.»
Что подтверждается и начальником штаба 2-й армии Сен-При:
«Наши аванпосты провели всю ночь в расстоянии пистолетного выстрела от редута и только утром отступили под прикрытие артиллерии флешей.»
Кутузов имел основание быть довольным результатом Шевардинского сражения, о котором писал императору Александру:
«24-го числа с отступлением ариергарда к кор-де-баталь неприятель предпринял направление в важных силах на левой наш фланг, находящийся под командою князя Багратиона. Видев стремление неприятеля главнейшими силами на сей пункт, дабы сделать таковой надежнее, признал я за нужное загнуть оной к прежде сего укрепленным возвышениям. С 2 часов пополудни и даже в ночи сражение происходило жаркое весьма, и войски вашего императорского величества в сей день оказали ту твердость, какую заметил я с самого приезда моего к армиям. 2-я же кирасирская дивизия, должна будучи даже в темноте сделать последнюю из своих атак, особенно отличилась, и вообще все войска не только не уступили ни одного шага неприятелю, но везде поражали его с уроном с его стороны. При сем взяты пленные и 8 пушек, из коих 3, совершенно подбитые, оставлены на месте.»
Упоминание здесь о пленных заслуживает внимания, ибо даёт возможность для сравнения. Камердинер Наполеона Констан рассказывает, что по окончании Шевардинского сражения Коленкур пришёл в палатку Наполеона, и тот
«с волнением в голосе спросил: «Ты привел с собой пленных?». Генерал ответил, что он не мог взять пленных, поскольку русские солдаты предпочитали умереть, но не сдаваться в плен.»
И это вот отсутствие пленных на французской стороне составляет ещё одно, и весьма показательное, отличие в результатах Шевардинского сражения у обеих сторон.
Шевардинское сражение оставило во французской армии впечатление, далёкое от удовлетворения, несмотря на всю браваду французской историографии. Вот что пишет об этом сражении один французский штабной офицер:
«Русские упорно защищались при нашем нападении. Дело было очень жаркое, и редут переходил из рук в руки. Ружейный и пушечный огонь продолжались до позднего вечера. Кавалерийская атака русских, с содействием пехоты, нанесла нам вред. Кирасиры их опрокинули первую линию нашей пехоты правого крыла на вторую и произвели в ней такое смятение, что король неаполитанский поспешил лично с отрядом своей кавалерии на помощь для восстановления порядка. Потеря наша не столько была бы для нас чувствительна, но она родила в войсках мысль, что если неприятель так сильно защищал свой отдельный пост, то чего же должно было ожидать от него в генеральном сражении?»
Действительно, было что-то зловещее в этом слепом и бессмысленном, как казалось французам, сопротивлении русских, что-то отрицающее их всегдашнюю непобедимость и оттого ещё более пугающее.
В русском лагере также анализировали события прошедшего дня и делились впечатлениями. Ординарец Багратиона, князь Н. Б. Голицын, рассказывает:
«После сего сражения, которое князь Багратион наблюдал издали, я его сопровождал до его квартиры в деревню Семеновскую, где он меня оставил у себя ужинать; тут еще был начальник штаба 2-й армии граф Сен-При. За ужином разговор зашел о происшествиях дня, и князь Багратион, взвешивая все удачи и неудачи, провозгласил, что перевес остался на нашей стороне и что честь и слава Шевардинской битвы принадлежат князю Горчакову…»
Ночь выдалась холодноватая, небо то покрывалось облаками, то очищалось. Кутузов со своим штабом разместился в д. Татаринове, в глубине Бородинской позиции.
«После этого кровавого вечера огни биваков показали нам на противоположной стороне длинный ряд прибывших французских полчищ»,
— пишет А. С. Норов, прапорщик гвардейской артиллерии 2-й легкой роты.
Информация