Судостроительный завод имени 61 коммунара. Россия соблюдает Парижский договор
Шестидесятые годы XIX века были бурной эпохой в жизни России – и Николаева и его адмиралтейства. Воля к переменам и тень проигранной войны в равной степени побуждали императора Александра II к давно ожидаемым реформам. Тиски Парижского договора 1856 года лишили Россию флота на Черном море, но, учитывая заклятую дружбу между западными партнерами, можно было ожидать перемен в отношении флота уже не в таком далеком будущем.
Россия преобразовывалась и модернизировалась – грянувший «крымский гром» заставил креститься энергично и самоотверженно. Менялась страна, а вместе с ней – ее армия и флот. Николаев вместе с находившимся в вынужденной спячке адмиралтейством переживал не самые хорошие, но, как оказалось впоследствии, далеко не худшие годы.
Быть или не быть?
Наряду с различными государственными органами оживление коснулось и застоявшегося под коркой николаевской эпохи общественного мнения. На страницах периодических изданий развернулась дискуссия по поводу состояния и перспектив развития отечественного флота. Главным объектом полемики стал вопрос о целесообразности для России наличия военно-морских сил на Черном море.
Некоторым участникам этого публицистического спора сама постановка такого вопроса, учитывая пять русско-турецких войн в XVIII веке и три – в XIX-м, казалась несколько странной. Босфор и Дарданеллы были все так же далеки от России, а Стамбул был все-таки больше Стамбулом, чем Константинополем. Однако тон, заданный обсуждению в прессе, был не лишен традиционного для российской общественной мысли некоего ироничного скепсиса.
О Черноморском флоте высказывалось много народу – обсуждение велось и на страницах «Морского сборника». За блоками текста, насыщенного эмоциональными фразами, скрывались два вечных, вытекающих друг из друга вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». Дело в том, что на волне эмоциональных переживаний о недавней проигранной войне в полный голос стали звучать мнения о ненужности и даже бесполезности Черноморского флота, а также основанных для его полноценного функционирования городов – Николаева и Севастополя.
Количество экспертов, высказывающих свои взгляды на то, какой флот следует иметь России, росло как грибы после дождя. Так, профессор Казанского и Московского университетов филолог-славист Виктор Иванович Григорович также не смог пройти мимо злободневной и, главное, «профильной» для него темы. На страницах периодической прессы профессор бескомпромиссно откровенничал: «…У русского племени вообще не может быть искреннего сочувствия к морю, не на чем ему остановиться; где у нас море? По краям только».
Доставалось флоту не только от ученых словесников – «мортирные бомбы» в виде статей подчеркнуто полемического содержания прилетали и от знавших ситуацию не понаслышке. Николай Александрович Шавров, военный инженер, занимающийся обустройством портов на Черном море, а позже ставший журналистом и общественным деятелем, сухо резюмировал: «Черноморский флот вследствие исторической необходимости создан был искусственно, как дорогое и неизбежное орудие для сохранения прибрежных областей по мере приобретения их от Турции. Созданный искусственно, он не имел никакой жизненной связи со всем, что делалось на земле по прибрежью Черного моря».
Детищу князя Потемкина крепко доставалось на волне переживаний о последствиях не легкого для России Парижского мирного договора. Общественная мысль была традиционно сильна критикой, и столь же традиционно удручающе слаба в выборе методов решения проблемы. «Война проиграна, флот оказался дорогой и бесполезной игрушкой почившего Николая Павловича, годной лишь для затопления в бухте. Давайте отменим флот!» – таков был обобщающий тезис экспертов, стратегов и теоретиков.
К счастью, в Адмиралтействе и в правительстве хватало еще прагматичных людей, не делающих поспешных выводов ради восторга переменчивой толпы и высоких тиражей. Вряд ли стоило надеяться, что в залах стамбульского дворца Топкапы вместе с благовониями начнут куриться некие ферменты, неудержимо побуждающие к миролюбию. Что император Наполеон III перестанет махать дядиной шпагой и займется написанием исторических романов, а флот Ее Величества будет использован не иначе, как для ловли трески у берегов Ньюфаундленда.
Разумеется, что для такой державы, как Россия, запрет иметь на Черном море флот и арсеналы был унизительным обстоятельством. Однако даже в документе, регламентированном до мелочей, каким являлся Парижский договор 1856 года, имелись лазейки и скрытые возможности. Другое дело, что для реализации таких возможностей необходимы были нестандартные решения и воля для их воплощения в жизнь.
Николаев и фон Глазенап
В начале февраля 1860 года в Николаев прибыл новый военный губернатор и главный командир морских сил Черного моря вице-адмирал Богдан Александрович (Готлиб Фридрих) фон Глазенап. В отличие от Григория Ивановича Бутакова, боевого офицера, чью карьеру подхлестнула недавняя война, фон Глазенап был из другой категории. Опытный служака, он был хорошо знаком с кухней придворного Петербурга, хотя и кабинетным адмиралом не был.
Выходец из лифляндских дворян-немцев, фон Глазенап в 1826 году в чине мичмана окончил Морской кадетский корпус и уже через полгода отправился в кругосветное плавание на шлюпе «Сенявин». Его командиром был опытный моряк лейтенант Федор Петрович Литке, под руководством которого молодой человек получил необходимые в морском деле знания и опыт. По возвращении из экспедиции фон Глазенап был награжден орденом Святой Анны 3-й степени и ежегодной пенсией в размере 600 рублей.
Его карьера, подгоняемая попутным ветром, набирает ход. В скором времени молодой офицер становится адъютантом дежурного генерала Главного морского штаба. В этой должности он участвует в подавлении восстания в Царстве Польском, в частности, в штурме Варшавы. Затем были годы морской службы, плавания на Балтике и поход в Средиземное море. В 1834 году фон Глазенап уже адъютант начальника Главного морского штаба.
В 1840-х гг. Богдан Александрович командовал различными кораблями и проходил службу на штабных должностях. До 1855 г. являлся директором Морского корпуса. С 1852 года, будучи уже контр-адмиралом, назначен в свиту императора Николая I. В 1857 году направлен в Архангельск, где стал главным командиром порта. Очевидно, он хорошо справлялся со своими обязанностями – во время посещения Архангельска императором Александром II Глазенап был удостоен звания генерал-адъютанта.
Фон Глазенап был известен не только как заслуженный офицер, но и как знаток и увлеченный любитель истории отечественного флота. В 1840-х гг. он даже некоторое время являлся главным редактором «Морского сборника».
В 1860 году ему было поручено ехать в Николаев вместо слишком глубоко копнувшего не в том месте контр-адмирала Григория Ивановича Бутакова. На новое место службы Богдан Александрович отправился преисполненный многочисленными проектами и замыслами.
Николаев встретил нового губернатора без особого воодушевления. Город, порт и остатки того, что некогда гордо именовалось Адмиралтейством, в полной мере пожинали горькие плоды Парижского мирного договора. Население сократилось на порядок, торговля захирела, на верфях, где совсем недавно строили корабли, гулял ветер, подгоняющий бродячих собак. Лишь сравнительно небольшая группа носителей эполет и вицмундиров, чья деятельность проходила вблизи полноводных рек материально-технического обеспечения, смотрела на будущее с некоторой долей оптимизма. Загнать эту отъевшуюся шайку в подполье было делом куда более трудным, нежели заставить спустить флаг «Перваз-Бахри» или ядрами мешать пить чай заморским гостям под Севастополем.
«Почти весь Николаев со своими огромными домами, большей частию выставляющими втихомолку на улицу только три, а много пять окон, выстроился от них. Множество окрестных деревень выросли из того же источника», – писал Бутаков генерал-адмиралу о деятельности тех, кто умел вертеться. В итоге Григория Ивановича, дабы его не смущало количество окон в домах и особняках, нажитых непосильным трудом, отправили в Петербург.
За фон Глазенапом не водилось славы человека, безжалостно истребляющего казнокрадов. Новый командир считал, что все беды Николаева происходят от его нынешнего фактически бесперспективного положения и решил подойти к проблеме с другого борта. Следовало улучшить экономическую ситуацию, повысить благосостояние жителей города – и жизнь наладится.
Надо отдать должное Богдану Александровичу – в деле он не сробел. В первую очередь вице-адмирал собрал комиссию из представителей разных сословий города и предложил выработать совместно стратегию его развития. Одним из первых шагов стало развитие николаевского порта. В апреле 1862 года вышло постановление правительства об открытии Николаевского коммерческого порта для иностранных судов. Также лица иностранного подданства и гражданства теперь могли свободно приезжать в Николаев и жить в нем.
1 июня 1862 года в торжественной обстановке была открыта таможня. «Неизбежная при подобных торжественных случаях закуска и приличныя торжеству речи явились и тут в раскинутой у пристани палатке. Но без этого дела́ на Руси не начинаются», – скрупулезно докладывал своим читателям «Морской сборник».
Товарооборот коммерческого порта стал неумолимо расти, заставляя морщиться некоторых коммерсантов из соседней Одессы. В 1860-е гг. Николаев занял третье место в Российской империи по грузообороту. Глазенап много сделал для благоустройства Николаева: при нем были открыты школы, гимназии и пансионы, учреждены офисы коммерческих банков и различные конторы. Из небольшой пристани коммерческий порт превратился в крупный объект со складами и пакгаузами.
Согласно букве договора…
Если общественная, финансовая и торговая отрасли города фонтанировали, как струя пара из пробитого котла, то военное кораблестроение продолжало находиться в глубокой стагнации. В середине 60-х гг. на николаевском адмиралтействе было построено только два одновинтовых корвета. Это были «Память Меркурия» и «Львица», вступившие в строй в 1865 году. Их водоизмещение не превышало разрешенных Парижским мирным договором 800 тонн, а вооружение состояло из 12 орудий.
Не оговоренная в тексте соглашения процедура контроля над его соблюдением, откровенно наплевательская позиция Османской империи и стремительно менявшаяся обстановка в Европе оставляли широкое поле для экспериментов и импровизаций. Пока что по черноморским портам и гаваням не бегали представители западных «партнеров» с линейками и штангенциркулями, измеряя размеры и калибры. В причерноморских степях не рыскали на запыленных колясках члены всевозможных комитетов и комиссий, высматривая в подзорную трубу, не строят ли коварные русские новый Свеаборг или Кронштадт где-нибудь в днепровских камышах.
До Версальской системы с ее жесткой до мелочей регламентацией и такой же суровой системой контроля было еще очень далеко. Главным гарантом неукоснительного исполнения статей Парижского договора был канцлер Горчаков, вовремя дувший на горячие головы и грозивший пальцем самым нетерпеливым. Всё возможное делалось для того, дабы не обострять отношений с западными партнерами. Те были настолько благодарны и великодушны, что даже всерьез собирались воевать с Россией в 1863 году, воспользовавшись очередной смутой в Царстве Польском.
В одной из приватных бесед Бисмарк советовал своему русскому коллеге плюнуть на соблюдение утратившего какой-либо смысл соглашения и начать строить военные корабли, «ошибаясь» в размерениях, причем сразу на несколько тысяч тонн. И всё же однокашник Пушкина был осторожен. Он аккуратно и ненавязчиво зондировал почву для отмены унизительного для России договора, в первую очередь в Париже. Племянник же узника острова Святой Елены не давал прямого согласия, но и не отвергал вероятности, намекал и торговался.
При подобной ситуации о возрождении кораблестроения в Николаеве не могло быть и речи. Для обороны фактически беззащитного побережья Черного моря маленькой флотилии из небольших корветов было мало. А тем временем миролюбивая Блистательная Порта влезла в грабительские кредиты и колоссальные долги и на последние деньги строила на английских и французских верфях первоклассный броненосный флот.
Во время военного кризиса 1863 года, когда уважаемые западные партнеры недвусмысленно начали грозить войной, вдруг остро встал вопрос о защите Керченского пролива и Днепро-Бугского лимана, которые в силу статей Парижского договора могли стать проходным двором для вражеского флота.
Тогдашний военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин летом 1863 года выступил со специальной запиской, в которой говорилось о невозможности решить задачу такой защиты силами одних лишь береговых батарей. Необходимо было, как считал Милютин, усилить оборону еще и плавучими батареями, защищенными броней. При этом военный министр подчеркивал, что подобные суда должны укладываться в рамки ограничений Парижского мирного договора.
Разработкой проекта занялось Морское министерство. В эскизном варианте идея выглядела как самоходная плоскодонная плавбатарея, способная развивать ход в 5 узлов и оснащенная четырьмя орудиями в орудийном каземате упрощенной конструкции. Защиту каземата обеспечивала броня из 114-мм дубовых досок и 9,5-мм железных листов. Первые четыре таких плавбатареи планировалось построить в Николаеве. При более детальном изучении проблемы проект плавбатареи был отклонен как не очень удачный в пользу железных однобашенных мониторов типа «Ураган», строившихся в Петербурге для Балтийского флота.
Однако оставался нерешенным щекотливый вопрос: как не обострять отношений с западными партнерами? Действительно, партнеры после внезапного появления русских эскадр у обоих побережий Североамериканских Штатов чудесным образом впали в неудержимое миролюбие. Но канцлер Горчаков не хотел рисковать. Пришлось кораблестроительному департаменту ломать голову, где построить мониторы для Черного моря, чтобы потом их доставить в Днепро-Бугский лиман и Керченский пролив.
В течение 1864 года проводились расчеты, которые в конце концов позволили остановиться на Воткинском судостроительном заводе. Броню должен был изготовить Камский железоделательный завод. Сборку мониторов планировали осуществлять на Дону. Вице-адмирал фон Глазенап как командующий морскими силами Черного моря находился в самой гуще мониторного проекта.
Согласно его расчетам для обеспечения защиты лимана и пролива потребуется не менее 24 мониторов. Воткинский завод, взвесив свои возможности, известил, что такое количество кораблей им будет построено не меньше чем за десять лет. Борис Александрович, совершенно справедливо посчитав такой срок неприемлемым, предложил вернуться к концепции плавучих батарей как к более быстрому и дешевому способу. Строить их следовало в Николаеве или же оборудовать новую верфь в Керчи. При этом подчеркивалось соблюдение Парижского договора – батареи являлись немореходными. И самое главное: о факте их строительства следовало известить все страны, подписавшие соглашение. Хотя вряд ли растроганные таким жестом турки перестали бы заказывать новые броненосцы.
Разработку проекта батареи взял на себя генерал-майор корпуса военных инженеров Степан Иванович Чернявский. В итоге получился корабль, значительно отличавшийся в качественную сторону от мобилизационного проекта 1863 года. Шесть 229-мм нарезных орудий располагались в каземате, защищенном 140-мм броневыми плитами. Защита борта обеспечивалась броневым поясом из двух рядов 229-мм брусьев. Водоизмещение плавбатареи составляло 2000 тонн.
Эти корабли планировалось строить не только в Николаеве, но и на перспективной верфи в Керчи, проект которой уже был готов. Приготовления были в самом разгаре, когда в октябре 1866 года из Петербурга раздалось высочайшее повеление, согласно которому вся деятельность, относящаяся к возрождению флота на Черном море, приостанавливалась из-за сокращения финансирования Морского министерства.
До 1872 года военное кораблестроение в Николаеве не возобновлялось. В 1864–1865 гг. с британских стапелей сошли первые четыре турецких броненосных фрегата, а в 1869 году, в рамках «сокращения бюджета», флот Османской империи пополнился еще двумя броненосными корветами, также английской постройки. Россия продолжала неукоснительно соблюдать Парижский договор 1856 года.
Корвет «Память Меркурия», построен в 1865 г.
Россия преобразовывалась и модернизировалась – грянувший «крымский гром» заставил креститься энергично и самоотверженно. Менялась страна, а вместе с ней – ее армия и флот. Николаев вместе с находившимся в вынужденной спячке адмиралтейством переживал не самые хорошие, но, как оказалось впоследствии, далеко не худшие годы.
Быть или не быть?
Наряду с различными государственными органами оживление коснулось и застоявшегося под коркой николаевской эпохи общественного мнения. На страницах периодических изданий развернулась дискуссия по поводу состояния и перспектив развития отечественного флота. Главным объектом полемики стал вопрос о целесообразности для России наличия военно-морских сил на Черном море.
Некоторым участникам этого публицистического спора сама постановка такого вопроса, учитывая пять русско-турецких войн в XVIII веке и три – в XIX-м, казалась несколько странной. Босфор и Дарданеллы были все так же далеки от России, а Стамбул был все-таки больше Стамбулом, чем Константинополем. Однако тон, заданный обсуждению в прессе, был не лишен традиционного для российской общественной мысли некоего ироничного скепсиса.
О Черноморском флоте высказывалось много народу – обсуждение велось и на страницах «Морского сборника». За блоками текста, насыщенного эмоциональными фразами, скрывались два вечных, вытекающих друг из друга вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». Дело в том, что на волне эмоциональных переживаний о недавней проигранной войне в полный голос стали звучать мнения о ненужности и даже бесполезности Черноморского флота, а также основанных для его полноценного функционирования городов – Николаева и Севастополя.
Количество экспертов, высказывающих свои взгляды на то, какой флот следует иметь России, росло как грибы после дождя. Так, профессор Казанского и Московского университетов филолог-славист Виктор Иванович Григорович также не смог пройти мимо злободневной и, главное, «профильной» для него темы. На страницах периодической прессы профессор бескомпромиссно откровенничал: «…У русского племени вообще не может быть искреннего сочувствия к морю, не на чем ему остановиться; где у нас море? По краям только».
Доставалось флоту не только от ученых словесников – «мортирные бомбы» в виде статей подчеркнуто полемического содержания прилетали и от знавших ситуацию не понаслышке. Николай Александрович Шавров, военный инженер, занимающийся обустройством портов на Черном море, а позже ставший журналистом и общественным деятелем, сухо резюмировал: «Черноморский флот вследствие исторической необходимости создан был искусственно, как дорогое и неизбежное орудие для сохранения прибрежных областей по мере приобретения их от Турции. Созданный искусственно, он не имел никакой жизненной связи со всем, что делалось на земле по прибрежью Черного моря».
Детищу князя Потемкина крепко доставалось на волне переживаний о последствиях не легкого для России Парижского мирного договора. Общественная мысль была традиционно сильна критикой, и столь же традиционно удручающе слаба в выборе методов решения проблемы. «Война проиграна, флот оказался дорогой и бесполезной игрушкой почившего Николая Павловича, годной лишь для затопления в бухте. Давайте отменим флот!» – таков был обобщающий тезис экспертов, стратегов и теоретиков.
К счастью, в Адмиралтействе и в правительстве хватало еще прагматичных людей, не делающих поспешных выводов ради восторга переменчивой толпы и высоких тиражей. Вряд ли стоило надеяться, что в залах стамбульского дворца Топкапы вместе с благовониями начнут куриться некие ферменты, неудержимо побуждающие к миролюбию. Что император Наполеон III перестанет махать дядиной шпагой и займется написанием исторических романов, а флот Ее Величества будет использован не иначе, как для ловли трески у берегов Ньюфаундленда.
Разумеется, что для такой державы, как Россия, запрет иметь на Черном море флот и арсеналы был унизительным обстоятельством. Однако даже в документе, регламентированном до мелочей, каким являлся Парижский договор 1856 года, имелись лазейки и скрытые возможности. Другое дело, что для реализации таких возможностей необходимы были нестандартные решения и воля для их воплощения в жизнь.
Николаев и фон Глазенап
В начале февраля 1860 года в Николаев прибыл новый военный губернатор и главный командир морских сил Черного моря вице-адмирал Богдан Александрович (Готлиб Фридрих) фон Глазенап. В отличие от Григория Ивановича Бутакова, боевого офицера, чью карьеру подхлестнула недавняя война, фон Глазенап был из другой категории. Опытный служака, он был хорошо знаком с кухней придворного Петербурга, хотя и кабинетным адмиралом не был.
Вице-адмирал Глазенап
Выходец из лифляндских дворян-немцев, фон Глазенап в 1826 году в чине мичмана окончил Морской кадетский корпус и уже через полгода отправился в кругосветное плавание на шлюпе «Сенявин». Его командиром был опытный моряк лейтенант Федор Петрович Литке, под руководством которого молодой человек получил необходимые в морском деле знания и опыт. По возвращении из экспедиции фон Глазенап был награжден орденом Святой Анны 3-й степени и ежегодной пенсией в размере 600 рублей.
Его карьера, подгоняемая попутным ветром, набирает ход. В скором времени молодой офицер становится адъютантом дежурного генерала Главного морского штаба. В этой должности он участвует в подавлении восстания в Царстве Польском, в частности, в штурме Варшавы. Затем были годы морской службы, плавания на Балтике и поход в Средиземное море. В 1834 году фон Глазенап уже адъютант начальника Главного морского штаба.
В 1840-х гг. Богдан Александрович командовал различными кораблями и проходил службу на штабных должностях. До 1855 г. являлся директором Морского корпуса. С 1852 года, будучи уже контр-адмиралом, назначен в свиту императора Николая I. В 1857 году направлен в Архангельск, где стал главным командиром порта. Очевидно, он хорошо справлялся со своими обязанностями – во время посещения Архангельска императором Александром II Глазенап был удостоен звания генерал-адъютанта.
Фон Глазенап был известен не только как заслуженный офицер, но и как знаток и увлеченный любитель истории отечественного флота. В 1840-х гг. он даже некоторое время являлся главным редактором «Морского сборника».
В 1860 году ему было поручено ехать в Николаев вместо слишком глубоко копнувшего не в том месте контр-адмирала Григория Ивановича Бутакова. На новое место службы Богдан Александрович отправился преисполненный многочисленными проектами и замыслами.
Николаев встретил нового губернатора без особого воодушевления. Город, порт и остатки того, что некогда гордо именовалось Адмиралтейством, в полной мере пожинали горькие плоды Парижского мирного договора. Население сократилось на порядок, торговля захирела, на верфях, где совсем недавно строили корабли, гулял ветер, подгоняющий бродячих собак. Лишь сравнительно небольшая группа носителей эполет и вицмундиров, чья деятельность проходила вблизи полноводных рек материально-технического обеспечения, смотрела на будущее с некоторой долей оптимизма. Загнать эту отъевшуюся шайку в подполье было делом куда более трудным, нежели заставить спустить флаг «Перваз-Бахри» или ядрами мешать пить чай заморским гостям под Севастополем.
«Почти весь Николаев со своими огромными домами, большей частию выставляющими втихомолку на улицу только три, а много пять окон, выстроился от них. Множество окрестных деревень выросли из того же источника», – писал Бутаков генерал-адмиралу о деятельности тех, кто умел вертеться. В итоге Григория Ивановича, дабы его не смущало количество окон в домах и особняках, нажитых непосильным трудом, отправили в Петербург.
За фон Глазенапом не водилось славы человека, безжалостно истребляющего казнокрадов. Новый командир считал, что все беды Николаева происходят от его нынешнего фактически бесперспективного положения и решил подойти к проблеме с другого борта. Следовало улучшить экономическую ситуацию, повысить благосостояние жителей города – и жизнь наладится.
Надо отдать должное Богдану Александровичу – в деле он не сробел. В первую очередь вице-адмирал собрал комиссию из представителей разных сословий города и предложил выработать совместно стратегию его развития. Одним из первых шагов стало развитие николаевского порта. В апреле 1862 года вышло постановление правительства об открытии Николаевского коммерческого порта для иностранных судов. Также лица иностранного подданства и гражданства теперь могли свободно приезжать в Николаев и жить в нем.
1 июня 1862 года в торжественной обстановке была открыта таможня. «Неизбежная при подобных торжественных случаях закуска и приличныя торжеству речи явились и тут в раскинутой у пристани палатке. Но без этого дела́ на Руси не начинаются», – скрупулезно докладывал своим читателям «Морской сборник».
Товарооборот коммерческого порта стал неумолимо расти, заставляя морщиться некоторых коммерсантов из соседней Одессы. В 1860-е гг. Николаев занял третье место в Российской империи по грузообороту. Глазенап много сделал для благоустройства Николаева: при нем были открыты школы, гимназии и пансионы, учреждены офисы коммерческих банков и различные конторы. Из небольшой пристани коммерческий порт превратился в крупный объект со складами и пакгаузами.
Согласно букве договора…
Если общественная, финансовая и торговая отрасли города фонтанировали, как струя пара из пробитого котла, то военное кораблестроение продолжало находиться в глубокой стагнации. В середине 60-х гг. на николаевском адмиралтействе было построено только два одновинтовых корвета. Это были «Память Меркурия» и «Львица», вступившие в строй в 1865 году. Их водоизмещение не превышало разрешенных Парижским мирным договором 800 тонн, а вооружение состояло из 12 орудий.
Корвет «Львица» на стапеле
Не оговоренная в тексте соглашения процедура контроля над его соблюдением, откровенно наплевательская позиция Османской империи и стремительно менявшаяся обстановка в Европе оставляли широкое поле для экспериментов и импровизаций. Пока что по черноморским портам и гаваням не бегали представители западных «партнеров» с линейками и штангенциркулями, измеряя размеры и калибры. В причерноморских степях не рыскали на запыленных колясках члены всевозможных комитетов и комиссий, высматривая в подзорную трубу, не строят ли коварные русские новый Свеаборг или Кронштадт где-нибудь в днепровских камышах.
До Версальской системы с ее жесткой до мелочей регламентацией и такой же суровой системой контроля было еще очень далеко. Главным гарантом неукоснительного исполнения статей Парижского договора был канцлер Горчаков, вовремя дувший на горячие головы и грозивший пальцем самым нетерпеливым. Всё возможное делалось для того, дабы не обострять отношений с западными партнерами. Те были настолько благодарны и великодушны, что даже всерьез собирались воевать с Россией в 1863 году, воспользовавшись очередной смутой в Царстве Польском.
Корвет «Львица»
В одной из приватных бесед Бисмарк советовал своему русскому коллеге плюнуть на соблюдение утратившего какой-либо смысл соглашения и начать строить военные корабли, «ошибаясь» в размерениях, причем сразу на несколько тысяч тонн. И всё же однокашник Пушкина был осторожен. Он аккуратно и ненавязчиво зондировал почву для отмены унизительного для России договора, в первую очередь в Париже. Племянник же узника острова Святой Елены не давал прямого согласия, но и не отвергал вероятности, намекал и торговался.
При подобной ситуации о возрождении кораблестроения в Николаеве не могло быть и речи. Для обороны фактически беззащитного побережья Черного моря маленькой флотилии из небольших корветов было мало. А тем временем миролюбивая Блистательная Порта влезла в грабительские кредиты и колоссальные долги и на последние деньги строила на английских и французских верфях первоклассный броненосный флот.
Во время военного кризиса 1863 года, когда уважаемые западные партнеры недвусмысленно начали грозить войной, вдруг остро встал вопрос о защите Керченского пролива и Днепро-Бугского лимана, которые в силу статей Парижского договора могли стать проходным двором для вражеского флота.
Тогдашний военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин летом 1863 года выступил со специальной запиской, в которой говорилось о невозможности решить задачу такой защиты силами одних лишь береговых батарей. Необходимо было, как считал Милютин, усилить оборону еще и плавучими батареями, защищенными броней. При этом военный министр подчеркивал, что подобные суда должны укладываться в рамки ограничений Парижского мирного договора.
Разработкой проекта занялось Морское министерство. В эскизном варианте идея выглядела как самоходная плоскодонная плавбатарея, способная развивать ход в 5 узлов и оснащенная четырьмя орудиями в орудийном каземате упрощенной конструкции. Защиту каземата обеспечивала броня из 114-мм дубовых досок и 9,5-мм железных листов. Первые четыре таких плавбатареи планировалось построить в Николаеве. При более детальном изучении проблемы проект плавбатареи был отклонен как не очень удачный в пользу железных однобашенных мониторов типа «Ураган», строившихся в Петербурге для Балтийского флота.
«Колдун» – броненосная башенная лодка типа «Ураган». Фото сделано в Дании
Однако оставался нерешенным щекотливый вопрос: как не обострять отношений с западными партнерами? Действительно, партнеры после внезапного появления русских эскадр у обоих побережий Североамериканских Штатов чудесным образом впали в неудержимое миролюбие. Но канцлер Горчаков не хотел рисковать. Пришлось кораблестроительному департаменту ломать голову, где построить мониторы для Черного моря, чтобы потом их доставить в Днепро-Бугский лиман и Керченский пролив.
Схема монитора типа «Ураган»
В течение 1864 года проводились расчеты, которые в конце концов позволили остановиться на Воткинском судостроительном заводе. Броню должен был изготовить Камский железоделательный завод. Сборку мониторов планировали осуществлять на Дону. Вице-адмирал фон Глазенап как командующий морскими силами Черного моря находился в самой гуще мониторного проекта.
Монитор «Стрелец» (тип «Ураган»). Заложен в 1863 году. Ныне является плавмастерской Балтфлота ВМФ России
Согласно его расчетам для обеспечения защиты лимана и пролива потребуется не менее 24 мониторов. Воткинский завод, взвесив свои возможности, известил, что такое количество кораблей им будет построено не меньше чем за десять лет. Борис Александрович, совершенно справедливо посчитав такой срок неприемлемым, предложил вернуться к концепции плавучих батарей как к более быстрому и дешевому способу. Строить их следовало в Николаеве или же оборудовать новую верфь в Керчи. При этом подчеркивалось соблюдение Парижского договора – батареи являлись немореходными. И самое главное: о факте их строительства следовало известить все страны, подписавшие соглашение. Хотя вряд ли растроганные таким жестом турки перестали бы заказывать новые броненосцы.
Разработку проекта батареи взял на себя генерал-майор корпуса военных инженеров Степан Иванович Чернявский. В итоге получился корабль, значительно отличавшийся в качественную сторону от мобилизационного проекта 1863 года. Шесть 229-мм нарезных орудий располагались в каземате, защищенном 140-мм броневыми плитами. Защита борта обеспечивалась броневым поясом из двух рядов 229-мм брусьев. Водоизмещение плавбатареи составляло 2000 тонн.
Плавбатарея по проекту С. И. Чернявского, 1865 г.
Эти корабли планировалось строить не только в Николаеве, но и на перспективной верфи в Керчи, проект которой уже был готов. Приготовления были в самом разгаре, когда в октябре 1866 года из Петербурга раздалось высочайшее повеление, согласно которому вся деятельность, относящаяся к возрождению флота на Черном море, приостанавливалась из-за сокращения финансирования Морского министерства.
До 1872 года военное кораблестроение в Николаеве не возобновлялось. В 1864–1865 гг. с британских стапелей сошли первые четыре турецких броненосных фрегата, а в 1869 году, в рамках «сокращения бюджета», флот Османской империи пополнился еще двумя броненосными корветами, также английской постройки. Россия продолжала неукоснительно соблюдать Парижский договор 1856 года.
Информация