«Недаром помнит вся Россия». День Бородина
Настало Бородинское сражение в праздник Сретения иконы Владимирской Божией Матери.
«Перед рассветом 26-го августа первый выстрел раздался из русского тяжелого орудия с батареи впереди Семёновской, когда во мраке показалось, что неприятель приближается. Но враги еще не двигались, и после первого выстрела всё смолкло»,
— пишет русский источник. История сохранила нам имя стрелявшего – это был поручик 2-й артиллерийской бригады батарейной № 11 роты Дмитрий Петрович Данилов, впоследствии генерал-лейтенант. Вот как с его слов описывается этот эпизод:
«В Бородине на левом фланге его первая пушка, им прицеленная, выстрелила до свету, и французы отвечали из 150 орудий. Накануне один офицер выстрелил без приказания и сделал фальшивую тревогу. В наказание он был отправлен в обоз. Данилов был на карауле, как 1/3 часть стояла под ружьем, и артиллеристы у орудий. Сменившись, отошел шагов на 50 за ящики, в овражек, прилег уснуть, и там ему чайник стали нагревать. Левая фланговая батарея была Беллинсгаузена. Оттуда пришел офицер к нему и, разбудив, сказал:
«Я близорук; посмотрите, что это, как кусты, которых вчера не было?». Данилов отлично видел, но еще не рассвело. Он посмотрел и сказал: «Надо выстрелить». – «Верно, и вы в обоз захотели?» – сказал ему тот шутя. Но он подумал: как он был бригадный адъютант и молодой артиллерийский офицер, то авось не пошлют, и, сказав это, прицелил сам орудие, навел и выстрелил. Гул всех у нас встревожил, начали суетиться; а прошло более двух минут – у неприятеля было тихо. Он подумал: «Вот и меня в обоз отправят!» – как оглушительная канонада грянула от неприятеля.»
«Я близорук; посмотрите, что это, как кусты, которых вчера не было?». Данилов отлично видел, но еще не рассвело. Он посмотрел и сказал: «Надо выстрелить». – «Верно, и вы в обоз захотели?» – сказал ему тот шутя. Но он подумал: как он был бригадный адъютант и молодой артиллерийский офицер, то авось не пошлют, и, сказав это, прицелил сам орудие, навел и выстрелил. Гул всех у нас встревожил, начали суетиться; а прошло более двух минут – у неприятеля было тихо. Он подумал: «Вот и меня в обоз отправят!» – как оглушительная канонада грянула от неприятеля.»
Но нет, ответный орудийный огонь со стороны французов раздался всё-таки не так скоро – они ещё только выдвигались, скрытые туманом, на позицию для атаки. Французская армия состояла из 11 корпусов, 8 из них были сосредоточены против нашего левого фланга. 5-й корпус Понятовского выстраивался за лесом в районе Старой Смоленской дороги, имея направление на Утицу.
Несколько далее, в редких кустарниках южнее Шевардинского редута, выстраивались три кавалерийских корпуса короля Неаполитанского Мюрата. Корпус Даву выстраивался на передней линии атаки между Шевардино и лесом южнее этого села. За ним эшелонами стояли корпуса Нея и Жюно. Далее располагалась вся гвардия Наполеона: Молодая, Старая, гвардейская кавалерия и артиллерия. Батареи Фуше (40 орудий) и Сорбье (24 орудия) устанавливались впереди корпуса Даву для обстреливания Семеновских флешей. Правее и впереди них, на опушке леса, у оконечности оврага Каменка, располагалась батарея Пернети (38 орудий), также назначенная действовать против флешей. И значит, именно по батарее Пернети выстрелил «до свету» поручик Данилов, и именно эту батарею увидел подпоручик 50-го егерского полка 27-й пехотной дивизии Н. И. Андреев на рассвете в день сражения:
«25-го на 26-е, близко нас, у неприятеля пели песни, били барабаны, музыка гремела, и на рассвете увидали мы – вырублен лес и против нас, где был лес, явилась огромная батарея.»
4-й корпус Богарне, вице-короля Итальянского, вместе с кавалерийским корпусом Груши и пехотными дивизиями Жерара и Морана, переданными от корпуса Даву, составляли левое крыло расположения французской армии и должны были действовать против центра и правого крыла русской армии. Пеле пишет:
«Фронт французской армии занимал в длину не более 1500 сажень от Бородина до Утицкого леса, не считая Польского корпуса, который должно рассматривать как отдельный. Французская армия состояла из 12 пехотных дивизий, могших действовать в первой линии; гвардия и кавалерийские корпуса составляли вторую линию или резерв. Обыкновенный главнокомандующий не мог бы составить диспозиций лучше Наполеоновских.»
Со стороны своего левого фланга французы и начали атаку нашей позиции.
* * *
«Скрывающееся в тумане солнце продолжило до 6 часов утра обманчивое спокойствие»,
— пишет Ермолов. Но крестьянин из окрестностей Бородина, по своей житейской близости к природе, определённо имел более верное представление о времени восхода и захода солнца.
«В это время над Бородином солнце всходило в 5 часов утра, а заходило около 7 часов вечера»,
— говорит он, указывая нам заодно и возможные границы времени самого сражения.
Ещё затемно поднялись наши войска и выстроились в боевой порядок; они стояли по фронту позиции по порядку номеров корпусов. На конце правого фланга в лесу, в засеках и укреплениях находились четыре егерских полка – 30, 48, 4 и 34 под общей командой полковника Я. А. Потёмкина. Далее к центру стоял 2-й пехотный корпус г.-л. К. Ф. Багговута (4-я и 17-я дивизии) и, в одну с ним линию, до д. Горки, – 4-й пехотный корпус г.-л. А. И. Остермана-Толстого (11-я и 23-я дивизии). На правом же фланге, за Масловским лесом, располагался 1-й кавалерийский корпус г.-л. Ф. П. Уварова, а левее него – атаман М. И. Платов с девятью полками Донского казачьего войска. Остальные 5 казачьих полков были расположены при слиянии Колочи и Москвы-реки для наблюдения за движением неприятеля. 2-й кавалерийский корпус г.-м. Ф. К. Корфа стоял за 4-м пехотным корпусом. Эти войска составляли наш правый фланг и находились под общим командованием генерала от инфантерии М. А. Милорадовича.
Центр позиции от д. Горки до Центрального кургана занимал 6-й пехотный корпус генерала от инфантерии Д. С. Дохтурова (7-я и 24-я дивизии), за которым стоял 3-й кавалерийский корпус, бывший также под командованием г.-м. Корфа.
Здесь заканчивалось расположение 1-й армии Барклая де Толли. Её резерв в составе 5-го гвардейского корпуса г.-л. Н. И. Лаврова и 1-й кирасирской дивизии г.-м. Н. И. Депрерадовича располагался у д. Князьково.
Далее к левому флангу стояли войска 2-й армии Багратиона – сначала 7-й пехотный корпус г.-л. Н. Н. Раевского (12-я и 26-я дивизии), примыкая правым своим флангом к Центральному кургану и имея за собой 4-й кавалерийский корпус г.-м. К. К. Сиверса. На конце левого фланга 2-й армии, у Семеновских флешей, стоял 8-й пехотный корпус г.-л. М. М. Бороздина 1-го (сводно-гренадерская дивизия г.-м. М. С. Воронцова и 27-я пехотная дивизия г.-м. Д. П. Неверовского).
Резерв 2-й армии составляли 2-я гренадерская дивизия г.-м. принца Карла Мекленбургского и 2-я кирасирская дивизия г.-м. И. М. Дуки.
Пять рот конной артиллерии находились позади 4-го кавалерийского корпуса. Общий артиллерийский резерв в числе 180 орудий располагался у березовой рощи впереди с. Псарева. Фронт позиции, особенно на левом крыле, защищён был сильными батареями. Все егерские полки занимали кустарники, деревни и теснины перед фронтом позиции.
Отдельно от общего расположения войск, на Старой Смоленской дороге, стояли 3-й корпус г.-л. Н. А. Тучкова (1-я гренадерская и 3-я пехотная дивизии) и 10-тысячный корпус ополченцев графа И. И. Маркова. Здесь же, для наблюдения за движениями неприятеля, находились шесть казачьих полков г.-м. А. А. Карпова.
Мелкий лес, простиравшийся почти на версту между Старой Смоленской дорогой и левым флангом 2-й армии, занимали «для общей связи» четыре егерских полка 20-й, 21-й, 11-й и 41-й под командованием г.-м. И. Л. Шаховского.
Все пехотные корпуса были расположены в две линии, в батальонных колоннах, с принадлежащей им артиллерией. Батальон, построенный в густую взводную колонну, имел ширину фронта 24 ряда, а глубину – 24 шеренги. Кавалерия строилась за пехотой в эскадронных колоннах также в две линии: в первой, как правило, стояли драгуны, во второй – легкая кавалерия (гусары и уланы).
Ратники ополчения, не бывшие «под ружьем», то есть не входившие в ополченский корпус Маркова, разделены были по корпусам и составили третью шеренгу, назначенную для принятия раненых и присмотра за ними.
«В сей день, – сообщает официальное описание Бородинской битвы, – российская армия имела под ружьем линейного войска с артиллериею 95 000, казаков 7000, ополчения Московского 7000 и Смоленского 3000. Всего под ружьем 112 000 человек. При сей армии находилось 640 орудий артиллерии.»
* * *
Из воспоминаний старого финляндца:
«На рассвете было холодно, но ясно; солнце взошло в полном блеске и величии; на душе стало веселее. Этот восход памятен каждому из нас, и для многих он был последним: солнце будто нарочно не закрывалось, светило целый день, чтобы со многими навеки распрощаться.»
Из донесения Кутузова:
«26-го числа в 4 часа пополуночи первое стремление неприятеля было к селу Бородину, которым овладеть искал он для того, дабы, утвердясь в оном, обеспечить центр своей армии и действия на левое наше крыло, в это же самое время атакованное.»
Барклай пишет, что ещё до рассвета получено было донесение командира лейб-гвардии Егерского полка полковника Бистрома о движении в неприятельской позиции против Бородина. Кутузов в это время уже стоял на возвышении у Горок со всем своим штабом. По его повелению 1-й егерский полк полковника Карпенко из 4-го корпуса Остермана-Толстого был немедленно переведён на правый фланг 6-го корпуса Дохтурова ближе к с. Бородино. Кутузов, по обыкновению, был «в сюртуке без эполет, в белой с красной выпушкою фуражке без козырька; шарф и нагайка накинуты на плечо». Поручик Граббе, адъютант Барклая, пишет:
«Барклай де Толли находил опасным и бесполезным удерживать это село и полагал отозвать оттуда немедленно егерей. Герцог Александр Вюртембергский защищал противное мнение. Кутузов безмолвно выслушивал обоих. Вдруг батальный ружейный огонь от множества французских колонн засыпал пулями Бородино и егерей.»
В предрассветных сумерках виден был только ружейный огонь, но не превосходство сил неприятеля. Это дивизия Дельзона, скрытая сумерками и туманом, поднимавшимся от реки, бросилась на Бородино: 106-й полк атаковал село со стороны Большой Смоленской дороги; другая часть этой дивизии, перейдя через Войну выше села, ворвалась в Бородино с неожиданной стороны. Лейб-егерям невозможно было удержаться здесь по превосходству сил неприятеля; после жестокого получасового боя они были вытеснены из села и отступили на противоположный берег Колочи, попадая на мостах, где вынужденно столплялись, под убийственный огонь неприятеля. Потери полка в этом бою составили 27 офицеров (из них убито 5, умерло от ран 3) и 693 нижних чинов убитыми и ранеными. В числе убитых в этом бою с нашей стороны оказался и полковник квартирмейстерской части Гавердовский, очень ценимый в армии.
Французы бросились за отступавшими лейб-егерями и «понудили снять батарею, оборонявшую мост». Кутузов приказал полковнику Никитину немедленно идти с резервной артиллерией к с. Бородину и поддержать контратаку 1-го егерского полка, брошенного на выручку гвардейских егерей. Сюда же начальник штаба 6-го пехотного корпуса полковник Монахтин направил и легкую № 46 артиллерийскую роту подполковника Ефремова, которая «картечными выстрелами удержала стремление неприятеля», перешедшего уже на правый берег Колочи. Эта дружная контратака наших войск имела полный успех – французы были отброшены за реку.
Командир 1-го егерского полка полковник Карпенко рассказывает:
«Изготовившись к отпору сильного неприятеля, я тотчас уведомил командовавшего тогда полком [лейб-егерей] полковника Бистрома и командира стрелковой цепи капитана Раля, чтобы они ускорили отступление через мост; когда ретирада начала приводиться в исполнение, я с тремя колоннами моего полка развернул одну фронтом, приказал всем лечь с намерением показать мою нерешимость на атаку. Французы, не видя со стороны моей никакого препятствия, с барабанным боем устремились на мост и начали быструю переправу: когда же голова 1-й колонны ступила на нашу сторону, я открыл сильный ружейный огонь, после коего, нимало не медля, дабы не дать им времени сомкнуть рядов, я бросился в штыки.»
Командир батальона 1-го егерского полка майор М. Петров дополняет сказанное:
«Полковник Карпенков с баталионом моим, имевшим ружье наперевес, быстро взбежав на бугорок, дал меткий залп всем фрунтом по неприятелю, и, когда дым выстрелов еще клубился пред лицом неприятеля и люди их, пораженные и озадаченные залпом баталиона моего, были в смятении, егеря наши, опрометью бросившиеся за пулями вслед на неприятеля, ударили в штыки. А как гвардейцы, хотевшие истребить за собою мосты, успели на верхнем, высоком, на сваях стоящем мосту снять около десяти мостовин на средине его, то к этой прорехе и крутизне берега тинистой речки притиснули мы французов, и как в то же время 3-й баталион наш майора Сибирцева, повёрнутый вполоборота направо, бросился из-за моего на нижний, плавучий мост, находившийся возле высокого в 40 шагах, и также по залпе переднего дивизиона ударил трехгранным, то мы и истребили все отряды неприятельские с их генералом, штаб- и обер-офицерами и, перешед на левый берег Колочи в с. Бородино, потурили соединенно всем полком из него неприятеля.»
Убитый французский генерал был бригадный генерал Плозонн, который, как пишет Жомини, «пал жертвою запальчивости своих батальонов»; с него нашими егерями были «сняты эполеты и отправлены немедленно к Барклаю де Толли».
Штабной офицер Н. Н. Муравьев был свидетелем того, как в это время
«один молодой егерь пришел в селение Горки к главнокомандующему и привел французского офицера, которого представил Кутузову, отдавая отобранную у пленного шпагу. Полное счастие изображалось на лице егеря. Французский офицер этот объявил, что, когда они брали мост, то егерь этот, бросившись вперед, ухватился за его шпагу, которую отнял, и потащил его за ворот; что он при сем не обижал его и не требовал даже кошелька. Кутузов тут же надел на молодого солдата Георгиевский крест, и новый кавалер бегом пустился опять в бой.»
Муравьев видит также, как мимо него проносят убитого подпоручика князя Грузинского, мёртвое тело которого, перекинутое через два ружья и накрытое окровавленной шинелью, сложилось почти вдвое, так что руки и ноги, свешиваясь по сторонам, едва не волочились по земле. Эта картина настолько поразила его своей несообразностью с образом того, кого он ещё недавно знал как доброго и любимого в полку товарища, что завладела его душою..., однако ненадолго – скоро ему пришлось свыкаться с подобными сценами и уже хладнокровно смотреть на убитых и раненых, носимых по всему полю.
Бородино было уже наполовину занято нашими егерями, когда прискакавший сюда генерал Ермолов приказал им оставить село и истребить за собой мосты, что егерям, как пишет майор Петров,
«надлежало исполнять под сильным близким огнем неприятеля, стрелявшего по нас из восьми орудий с бугров селения и ружей от крайних домов и огорожей.»
Сообщается, что в уничтожении мостов принимали также участие матросы Гвардейского экипажа под руководством мичмана М. Н. Лермонтова. При этом 4 матроса были убиты и 7 тяжело ранены (двое из них впоследствии скончались).
«После занятия Бородина неприятель ближе подвинул свои батареи и стал стрелять ядрами и гранатами»,
— пишет артиллерийский офицер Митаревский. Дальнейшее действие на этом участке перешло в артиллерийскую дуэль, которая уже не смолкала. И хотя удобство расположения наших батарей заставило не раз неприятельские орудия умолкнуть, но и сами они терпели немало. В конной батарее полковника Ховена, которая действовала против моста через Колочу, «в продолжение одного часа потеря людей и лошадей была так велика, что она уже не могла быть употреблена более»; полковник Ефремов, командир легкой № 46 артиллерийской роты, был ранен; под полковником Никитиным была убита лошадь, которой его же и придавило, так что егерям пришлось извлекать его из-под неё. Егеря же наши, засевшие в ложементе предмостья с правой стороны дороги,
«продолжали перестреливаться с французами до самого отемнения дня, не допущая их приближаться из улиц с. Бородина к берегу Колочи.»
«Действие на сем пункте ограничилось одною перестрелкою, – пишет Ермолов, – и количество употребленных со стороны сей неприятелем войск обнаруживало, что не здесь должна быть настоящая атака.»
Или, как пишет Ф. Глинка:
«Ночные распоряжения неприятеля открылись, когда ободняло.»
Из донесения Кутузова:
«Между тем огонь на левом нашем крыле час от часу усиливался. К сему пункту собрал неприятель главные свои силы, состоящие из корпусов князя Понятовского, маршалов Нея и Давуста и был несравненно нас многочисленнее.»
Предшествуемые огнём 102 орудий, в числе которых было много 12 фунтовых, дивизии Компана и Дессе двинулись на штурм флешей. В это же время корпус Понятовского шёл через мелколесье в сторону Старой Смоленской дороги, чтобы атаковать корпус Тучкова, расположенный близ Утицы.
«Артиллерийский огонь был очень силен, – пишет Сен-При, – и, хотя у нас на левом фланге было только пятьдесят орудий, им отвечали энергично.»
Приближение к флешам было весьма затруднительно для французов, которые должны были сначала пройти лес и кустарники, чтобы строиться в колонны к атаке уже на расстоянии почти картечного выстрела. Поэтому головы их колонн, показывавшиеся перед нашими укреплениями, прогоняемы были убийственным огнём нашей артиллерии и егерскими полками, занимавшими лес. Уже при первых атаках флешей у французов были один за другим выведены из строя все командиры штурмовой колонны: генералы Компан, Дюпеллен, Дессе, Рапп, Тест. Даву был сброшен с коня и его посчитали убитым, но он был всего лишь контужен и вернулся в строй.
«Упорное сопротивление неприятеля приводило к непредвиденным ситуациям»,
— пишет Фэн.
Ней со своими тремя дивизиями – Ледрю, Маршана и Разу – выступил в подкрепление Даву. Следом двинулся Мюрат с кавалерийскими корпусами Нансути, Монбрюна и Латур-Мобура.
Багратион, «видя совершенное превосходство сил неприятеля», приблизил к себе «почти всю» вторую линию от 7-го корпуса Раевского, а также 2-ю гренадерскую и 2-ю кирасирскую дивизии из резерва; кроме того, приказал немедленно следовать к себе 3-ей пехотной дивизии Коновницына от 3-го корпуса Тучкова. Не полагая этих сил достаточными для отражения сосредоточенного неприятеля, Багратион запросил у Кутузова подкрепления. К нему были направлены три полка 1-й кирасирской дивизии под командою генерал-майора Бороздина 2-го и восемь орудий гвардейской артиллерии полковника Козена, а также полки Измайловский, Литовский и 1-я сводно-гренадерская бригада из гвардейской пехотной дивизии с батарейными ротами Его Высочества и графа Аракчеева. Вслед затем Кутузов приказал генерал-квартирмейстеру Толю поспешно перевести с правого на левое крыло армии 2-й пехотный корпус г.-л. Багговута. До его прибытия левое наше крыло усилено было из резерва многочисленною артиллериею. Гремела ужаснейшая канонада.
«Сила ее заставляла опасаться, что Наполеон истребит наши войска прежде начатия самой атаки, – пишет принц Евгений Вюртембергский. – Случилось иное: массы его, двинувшись вперед, сами потерпели несравненно более от русских батарей, бесчисленные жерла которых тянулись непрерывным почти рядом по краям всех возвышений, между Горками и Семеновским.»
Под этим ужасным огнём русской артиллерии и пехоты неприятель выстраивал и подвигал свои колонны, не считаясь с потерями. Казалось, что оказываемое сопротивление только увеличивало доблесть этих войск, не знавших поражений.
«Надобно отдать справедливость французам, – пишет артиллерист Любенков, – натиск их бывает необыкновенный; первые их атаки чрезвычайно стремительны, кажется, только одни русские их могут выдержать. Обыкновенно они делают ложные движения, сосредоточивают в один пункт все свои силы и с бешенством бросаются, чтобы прорвать линию, но это продолжается недолго, далее они смягчаются, делаются приветливее, и тогда русские, постояннее по силе характера и бесстрашию, бросаются и сокрушают их.»
Ермолов пишет:
«На левом крыле двинулись страшные неприятельские силы, но встретив столько же страшное сопротивление, медленными шагами простирались к успехам. Однако же достигли укреплений наших, взяли оные и столько же скоро потеряли их. Полки неприятеля, разрушаясь о батареи наши, были истребляемы штыками. Превосходство сего оружия в руках российского солдата одно могло продолжить противоборство.»
Из донесения Кутузова:
«Неприятель под прикрытием своих батарей показался из лесу и взял направление прямо на наши укрепления, где был встречен цельными выстрелами нашей артиллерии, которою командовал полковник Богуславской, и понес величайший урон. Невзирая на сие, неприятель, построясь в несколько густых колонн, в сопровождении многочисленной кавалерии с бешенством бросился на наши укрепления. Артиллеристы, с мужественным хладнокровием выждав неприятеля на ближайший картечный выстрел, открыли по нем сильный огонь, равномерно и пехота [встретила] его самым пылким огнем ружейным, [но поражение] их колонн не удержало французов, которые стремились к своей цели и не прежде обратились в бегство, как уже граф Воронцов с сводными гренадерскими баталионами ударил на них в штыки; сильный натиск сих батальонов смешал неприятеля, и он, отступая, в величайшем беспорядке, был повсюду истребляем храбрыми нашими воинами. При сем нападении граф Воронцов получа жестокую рану, принужден был оставить свою дивизию.»
Из Записок генерала Воронцова:
«26-го, на рассвете, началась битва или, вернее, бойня при Бородино. Все силы французской армии были брошены против нашего левого фланга, а именно – на флеши, защищаемые моей дивизией; более сотни артиллерийских орудий вели огонь по нашей позиции, и значительнейшая часть отборной французской пехоты под командованием маршалов Даву и Нея атаковала нас в лоб. Наши флеши были взяты штурмом после упорного сопротивления, затем были отбиты нами, снова захвачены французами, и снова отбиты, а вскоре, в конце концов, мы вновь потеряли их, из-за превосходства в силах, которые неприятель на них бросил. Я был ранен мушкетной пулей в бедро в ходе нашей первой контратаки на флеши, моя бравая дивизия была полностью расстроена...»
В своих воспоминаниях Воронцов пишет, что когда он был ранен,
«было почти 8 часов утра, и мне выпала судьба быть первым в длинном списке генералов, выбывших из строя в этот ужасный день.»
Согласно же «Ведомости убитым, раненым и без вести пропавшим в 8-м корпусе во время Бородинского сражения», в сводно-гренадерской дивизии Воронцова накануне сражения числилось 4059 человек, после сражения – 1560.
В этих начальных схватках у флешей участвовала и кавалерия 4-го корпуса Сиверса, которую направил сюда Багратион в подкрепление нашей пехоты. Новороссийскому драгунскому и Ахтырскому гусарскому полкам этого корпуса
«принадлежит честь почина кавалерийских схваток с неприятельской пехотой и конницей. Два эти полка имели против себя большие силы, но отразили все нападения.»
Подробности действий этих полков, которые дают нам представление об ожесточённости борьбы, с самого начала завязавшейся у флешей, содержатся в рапорте Сиверса:
«Новороссийский драгунский полк под командою командира полка майора Теренина..., будучи встречен картечными выстрелами и ружейным огнем, врубился и опрокинул неприятельские пехотные колонны; капитан граф Сиверс, с командуемым им эскадроном с отличною храбростью первый врубился в неприятельские колонны, взошел на неприятельскую батарею, из 12-ти пушек состоящую, которых однако полк увести был не в состоянии, ибо наступающая неприятельская кавалерия с подкреплением большого числа пехоты из лесу выходящей, воспрепятствовали оному предприятию; на оной батарее храбрый капитан граф Сиверс тяжело ранен пулею в ногу и саблею в голову, лошадь под ним убита. Полк под прикрытием своих фланкеров отступил в порядке, прикрывая отступление пехоты и принужден будучи оставить неприятелю с неустрашимейшею храбростью приобретенную [к] славе своей добычу; весь полк по отступлении остановился позади первых наших батарей, а потом оставлен в первой линии на левом фланге позиции у прикрытия батарей и до самого окончания того дня с неприятелем действия полк находился в жестокой канонаде: в продолжении дня потерял весьма значущее число убитыми и ранеными.
Ахтырского гусарского полка полковник Васильчиков командировал два эскадрона оного полка сбить кавалерию, которая окружила передний флешь на левом фланге и была занята уже неприятелем, а сам с двумя эскадронами подкреплял его; майор князь Кастриот бросился мужественно на неприятельскую кавалерию, опрокинул оную, а после обратив в бегство пехоту, занял флешь. Пехота наша не подкрепила сей атаки, и полковник Васильчиков принужден был отступить за задней флешь, где и удержал неприятельскую кавалерию, которая покушалась несколько раз обойтить флешь в помянутом месте. Майор Дуванов с четырью эскадронами бросился с отличною храбростью на неприятельскую пешую колонну, опрокинул оную, но был встречен от другой колонны сильными ружейными выстрелами, где и был тяжело ранен. Полковник Васильчиков, увидя неприятельскую кавалерию, которая сильно наступала, ударив с четырьмя эскадронами во фланг, опрокинув оную преследовал до неприятельских батарей, отступив с полком назад наших батарей.»
Ахтырского гусарского полка полковник Васильчиков командировал два эскадрона оного полка сбить кавалерию, которая окружила передний флешь на левом фланге и была занята уже неприятелем, а сам с двумя эскадронами подкреплял его; майор князь Кастриот бросился мужественно на неприятельскую кавалерию, опрокинул оную, а после обратив в бегство пехоту, занял флешь. Пехота наша не подкрепила сей атаки, и полковник Васильчиков принужден был отступить за задней флешь, где и удержал неприятельскую кавалерию, которая покушалась несколько раз обойтить флешь в помянутом месте. Майор Дуванов с четырью эскадронами бросился с отличною храбростью на неприятельскую пешую колонну, опрокинул оную, но был встречен от другой колонны сильными ружейными выстрелами, где и был тяжело ранен. Полковник Васильчиков, увидя неприятельскую кавалерию, которая сильно наступала, ударив с четырьмя эскадронами во фланг, опрокинув оную преследовал до неприятельских батарей, отступив с полком назад наших батарей.»
В подкрепление гренадер Воронцова Багратион направил 27-ю пехотную дивизию Неверовского, который пишет, что
«вошел в жестокий огонь и несколько раз дивизия и я с ней вместе ходили в штыки, уничтожая неприятельские намерения овладеть батареями.»
Сохранился рассказ Георгиевского Кавалера из дивизии Неверовского об его участии в Бородинском деле:
«Под Бородиным, как ударили мы в штыки, погнали француза. Кустики тут попались, продираемся мы сквозь них: я иду, ружье взял наперевес, да прямо против целого французского батальона и вылез. Подскочили ко мне французы, велели бросить ружье, снять перевязь и портупею, а ранца, не хочу врать, не тронули. А тут немного погодя, подвели еще наших: драгуна, артиллериста (шибко у него голова была расшиблена), да гренадер, да пехотинцев несколько. Послали нас в вагенбург. Пришли мы к Шевардину, видим: сам Бонапарт на стуле сидит, насупился. Сейчас подскочил к нам какой-то, мундир весь вышит у него золотом, и спрашивает: «Какой вы, братцы, дивизии? Какого полку?». Мы молчим. Он ко мне: «Ты, говорит, любезный, не ранен ли?». Злость меня разобрала. Думаю себе: продает, подлая душа, Отечество, да в золотом мундире щеголяет! Я ему и сказал: «Чего уж ты о нас так печалишься! Сам, чай, помирать тоже будешь? Как потянут черти твою душу сквозь ребра, узнаешь, как Богу и Отечеству изменять». А он усмехнулся и говорит: «Не бранись, любезный: я не ваш, а только долго в Москве жил; а отвечать ты должен, такой порядок во всех армиях заведен: и наши к вам попадутся, их у вас тоже допрашивают». Вижу, дело говорит. А тут подскочил другой и говорит: «Какого ты есть полку? Сколько в полку солдат? Кто у вас из генеральства забит?». Вижу, поляк, изменник, я ему и сказал: «Вот что, почтенный, я у тебя спрошу: где бы тут помочиться?». Близко Бонапарт был, а то не быть бы мне живому: поляк покраснел, вижу, лопнуть хочет. «Гицель, кричит, кацап! Научу я тебя отвечать начальству!» – «Ладно, думаю, учи, а ты у меня своё съел!». Погнали нас в Валуево: человек больше 200 набралось. Сердце у меня радуется: вижу, ведут и несут их раненых по всему полю, счёту нет сколько! «Что, мол, голубчики, али напоролись?».»
Информация