Иранский витязь на распутье: о хиджабе и будущем теократии
Лики современного Ирана или отблеск его будущего
Ухабы умеренного традиционализма
Данной статьей завершаем поднятую в материалах «Иран: власть и общество – Двенадцатидневная война позади, что дальше?» и «Иран, власть, общество: на пути реформ или конфронтации?» тему, посвященную настоящему и будущему страны, точнее, ставим многоточие, ибо создается впечатление, что ее новейшая история словно застыла перед крутым поворотом.
Мы остановились на теме протестов, в наступившем тысячелетии они в Иране периодически вспыхивали, причем инициатива в них постепенно перешла от мужчин к женщинам, во многом из-за темы дресс-кода. Ее маркером в репортажах зарубежных СМИ и в рамках дискуссий внутри иранского общества стал хиджаб, обязательность ношения которого недавно в Исламской Республике была отменена.
Отношение к нему и к дресс-коду в целом, по словам ведущего отечественного ираниста Владимира Игоревича Сажина, «имеет волнообразную структуру: то обострялась, то сходила на нет. И также работала полиция нравов: то придиралась даже к малейшим нарушениям дресс-кода, то вообще уходила с улиц городов».
В 2022 г. протесты против хиджаба и, отчасти, теократической власти приняли массовый характер. Дальше пошло по классике: действие рождает противодействие в виде жестких мер по подавлению выступлений, причем настолько жестких, что против них выступила часть традиционалистов:
Даже Ассамблея преподавателей и исследователей Кумского теологического центра и Общество преподавателей религиозных учебных заведений Исфагана, – отмечают востоковеды Е.В. Дунаева, Н.М. Мамедова, В.И. Сажин, – опубликовали обращение, в котором потребовали освобождения всех задержанных и призвали власти к разрядке социальной напряженности.
Традиционалистами в контексте политических реалий Исламской Республики я называю сторонников сохранения шиитской теократии, но без фанатизма в виде назидательных патрулей и прочих средневековых атрибутов власти.
К умеренным традиционалистам относится, например, экс-президент М. Хатами. Он и его последователи давно пытаются сохранить баланс светского и духовного в рамках повседневной жизни соотечественников, учитывая ее трансформацию за условно сорокапятилетний период господства в стране теократии.
Попытки начались после смерти Р. Хомейни, когда президент А. Рафсанджани отказался от тоухидной (исламский аналог военного коммунизма) экономики и развернул Иран к рынку. Его курс продолжил Хатами.
Результат не замедлил сказаться: пусть и ограниченные, но реформы породили пласт альтернативной навязанной Хомейни бытовой культуры. Стал меняться внешний облик Тегерана.
В.И. Сажин описывает это в очень ярких красках:
Всего несколько лет назад (речь о конце минувшего века – И.Х.) невозможно было представить себе здесь женщину в босоножках, теперь же многие девушки смело демонстрируют педикюр. О макияже и говорить нечего: редкая молодая тегеранка не подводит брови и ресницы, а иной раз «боевой» раскрас превосходит допустимое. Говорят, это своеобразный символ протеста юных персиянок против все еще насаждаемых сверху пуританских норм (статья была написана задолго до недавнего постановления о необязательности ношения хиджаба – И.Х.). Изменились и мужчины. Прежде они были обязаны носить рубашки с длинными рукавами и забыть о галстуках. Ныне в ходу спортивные открытые майки, а зачастую и сорочки с галстуками, которые свободно продаются в тегеранских Рафсанджани магазинах. Вышли из моды и окладистая борода, и революционная трехдневная щетина. Большинство молодых мужчин чисто выбриты или носят аккуратные испанские бородки.
Но любой процесс имеет и оборотную сторону. Иранское общество не только эволюционировало, но и падало в омут социального расслоения. Здесь стоит вспомнить Ф. Гегеля с его диалектическим взглядом на ход исторического процесса.
Бесспорно, Рафсанджани и Хатами много сделали для открытия Исламской Республики внешнему миру. Но в приоткрытую дверь, как образно отметил В. И. Сажин:
Не столько ворвался свежий воздух свободы, сколько проникла коррупция на всех уровнях власти, подпитываемая потоком нефтедолларов, которые оседали в карманах немногочисленной элиты.
Помимо коррупции, росла безработица, в основном среди молодежи, вместе с ней – преступность. Бедность затронула порядка 70% населения.
Рафсанджани был не только президентом Ирана, но и одним из богатейших его граждан
Не удивительно, что именно у этой части общества «сформировался, – отмечает Владимир Игоревич, – образ классового врага – прослойки «новых шахов», которые, как образно отметил один журналист, «начали пользоваться ноутбуками, ездить на шестисотых «Мерседесах» и отдыхать в местном Куршевеле – на острове Киш». А породивший их либеральный режим аятоллы Хатами (да и Рафсанджани входил в число богатейших иранцев – И.Х.) стал восприниматься как «антинародный».
Маятник качнулся
В этой связи не удивительна победа на выборах 2005 г. М. Ахмадинежада – парня, если перефразировать слова известной революционной песни, вышедшего из народа и из семьи трудовой, к тому же сторонника укрепления шиитской теократии и много рассуждавшего про социальную справедливость.
Да, его внутренняя, не говоря уже о внешней, политика оказалась не слишком успешной, что вновь качнуло маятник социальной напряженности: в 2009-м проигравший на выборах соперник Ахмадинежада, либерал М.Х. Мусави, призвал своих сторонников выйти на акции протеста. Призыв нашел отклик прежде всего в молодежной среде, равно как и среди среднего класса. Начались столкновения с полицией.
Бунтующая молодежь Ирана
Иран опять заштормило. А упомянутый год стал в каком-то смысле переломным в его истории, поскольку протесты продемонстрировали, по словам ираниста А. Н. Филина, «что при существовании исламских институтов, созданных в результате Исламской революции, через 30 лет в стране частично сложилась альтернативная политическая культура, и эти изменения отразились в слоганах, которые скандировали люди в ходе акции протеста».
Добавлю, тот год породил в среде оппозиции и своих мучеников, но о них, как феномене шиитской культуры, ниже.
Однако протестное движение не приняло всенародный характер. Более того, когда спустя пару лет после выборов Мусави вновь попытался вывести своих сторонников на улицы, то их разогнали, по словам востоковеда И. Панкратенко, народные дружины без участия полиции.
Удивительно? Нет, ибо в Иране против теократии «не зафиксировано ни одного значимого выступления со стороны мелкобуржуазных слоев населения или крестьян, – пишет востоковед С. Б. Дружиловский, – которые составляют основу современного иранского общества и в свое время выступали главной движущей силой антишахской революции».
Словом, опора у власти существует и довольно крепкая, в том числе и женская. Дальше скажу о ней. Однако нерешенность социально-экономических проблем может поменять вектор настроений и лояльных власти слоев общества. Это первое.
Второе и более важное: революция – об этом шла речь в прошлом материале – делается прежде всего в столице, и в фарватере антиправительственных выступлений неизменно следует молодежь. Особенно если ее, не обеспеченный перспективами карьерного роста и высокооплачиваемой в будущем работой, процент избыточен.
Плюс: «Возможности молодежного досуга, – пишет С. Б. Дружиловский, – не отличаются разнообразием: отсутствуют молодежные клубы, дискотеки, введены запреты на коллективное прослушивание западной музыки. Гендерные ограничения препятствуют общению молодежи в неформальной обстановке. Молодое поколение не участвовало в революции, свергнувшей шаха, и плохо помнит национальный подъем в период ирано-иракской войны, но именно оно будет формировать новую элиту иранского государства, которая потеснит стоящую у кормила государственной власти революционную гвардию. Этот процесс начинается очень медленно».
Так было по историческим меркам до недавнего времени. По поводу отсутствия развлекательной инфраструктуры: взбудораживший недавно российских подростков сериал «Слово пацана» вспомнился. Не смотрел, но в старших классах советской школы много читал о Казанском феномене 1980-х, познакомился с посвященными ему документальными фильмами и проводил о нем политинформацию.
Обуславливался феномен, по словам Р. Гараева, автора положенной в основу кинокартины книги, следующими причинами: бурный рост городского строительства, превращение вчерашних колхозников в горожан при неразвитости индустрии досуга и развлечений для подростков привели к примитивно-жестоким «развлечениям» внутри самой молодежной субкультуры.
В Иране подобного рода выхлоп нередко обращается со стороны молодежи в сторону власти. При этом и последняя, и сочувствующая ей общественность не ожидали следование молодежи в фарватере протестного движения.
Протесты: вместо трудяг – школьницы
В одной из своих статей В. И. Сажин привел слова профессора Тегеранского университета, политолога С. Зибакалама:
Мы всегда были убеждены, что общенациональный протест возглавят интеллигенция, писатели или трудяги из незащищенных слоев населения. А ими оказались школьницы.
Они иной раз не то чтобы открыто бунтуют, но пассивный протест против вчера еще обязательного дресс-кода выражают: несколько лет назад на дне скейтбординга в Ширазе полиция арестовала девочек-подростков за снятие ими хиджабов.
Разумеется, консервативная часть иранского общества возмутилась нарушением прописанных в законе норм поведения со стороны подростков. Но именно часть, другая выразила недовольство задержанием.
Да, бунтарские настроения с годами проходят, но вряд ли сойдет на нет секуляризация сознания. Думается, в реалиях Ирана наиболее рельефно данная проблема находит отражение в гендерном вопросе.
Адепты хиджаба и основанного на шариате дресс-кода ссылаются на высокий статус женщины в стране и разрушают стереотипы о ее якобы забитости. С одной стороны, не поспоришь – взять те же инициированные девушками протесты 2022 г. – забитые дома сидят, а не хиджабы жгут; или познакомиться с биографией жены Мусави – З. Рахнавард.
Но в данном случае, полагаю, проблема не в предоставленных иранским женщинам законодательством правах или их ограничениях, а скорее в отношении самих иранок к той мелочной опеке, которую власть осуществляет время от времени касательно их повседневной жизни.
Ныне ставший частью истории назидательный патруль — верно, вот эта мелочная опека и раздражает иранок с секуляризированным сознанием; причем девушка из патруля — внешне ровесница с остановленной.
Соответственно, ущемление прав женщин в информационном и всё более открытом обществе — а интернет стирает наложенные государством даже самые жесткие перегородки — формирует среди них протестную среду. Я бы даже точнее сформулировал: представления самих иранок об ущемлении их прав и свобод формирует протестную среду.
При этом важно отметить, что либеральная и лояльная власти часть иранского общества не выступает против ислама как такового, равно как и против хиджаба. Она полагает опасным принуждение к его ношению, что, замечу, согласуется со словами Мохаммеда: «Нет принуждения в религии».
Но только ли дресс-код создает повод для социального напряжения в стране? А внешняя политика Тегерана?
Порванный пояс
Религиозно-идеологические принципы Исламской Республики нашли выражение, по словам В.И. Сажина, в формуле: «Наша религия – это наша идеология, наша идеология – это наша политика».
Одним из ее краеугольных камней на международной арене стало формирование шиитского пояса или оси сопротивления, ныне рухнувшей.
Мне думается, неудачная реализация данной стратегии, обошедшейся Тегерану в копеечку при экономическом кризисе в стране и наложенных на нее санкциях, также не прибавила нынешней власти популярности, скорее наоборот, вызвала кухонный ропот, подобный тому, что был свойственен советскому социуму в 1970-е вследствие вбухивания немалых средств в декларировавших вступление на социалистический путь развития африканских режимов, да еще на фоне знаменитого дефицита.
В Иране, полагаю, в чем-то схожая ситуация. Например, во время протестов 2009 г. в ходу, по словам А. Н. Филина, был лозунг: «Где деньги за нефть? Они были истрачены на Басидж».
Протестующие, 2022 г
Да, в данном случае речь идет не напрямую о внешней политике, но недовольство вызвало нецелесообразное расходование средств: крен в сторону финансирования силовиков в испытывающей серьезные экономические проблемы стране.
Вообще крах внешней политики государства или перенапряжение его сил нередко приводит к потрясениям. Перенапряжение военных усилий Франции в XVIII в. стало не последней причиной революции, Первая мировая похоронила ряд монархий и аккумулировала приход к власти фашистов в Италии и нацистов в Германии.
Женское плечо теократии
Впрочем, говорить о перенапряжении сил Ираном, думаю, рано, во всяком случае, если проблемы социально-экономического плана будут решаться, а удары израильтян более не повторятся. Плюс устойчивость теократии обеспечивается армией и силовыми структурами в целом. В любом обществе они — консервативный институт. И иранское — не исключение. Со времен Хомейни кого ни попадя туда не берут, особенно в КСИР.
Проправительственный митинг в Иране 2022 г., обратите внимание на более чем средний возраст демонстрантов и отсутствие женщин в их рядах
Мне думается, в реалиях Ирана преданные идеалам исламской революции силовики — подлинная опора теократии. И неважно, преданы они ей исходя из корыстных побуждений или по велению сердца. Они понимают: трансформация власти может сломать их карьеру, а то и поставить под угрозу жизнь. Причем под силовиками я подразумеваю не только мужчин, но и женщин.
Выше было сказано о гендерном факторе противостояния власти и социума. Собственно, гендерный фактор власть и решила использовать при подавлении протестов несколько лет назад:
Для повышения, — пишут Е.В. Дунаева, Н.М. Мамедова, В.И. Сажин, — эффективности антипротестной борьбы впервые на подавление акций был брошен недавно сформированный в стране женский батальон особого реагирования.
В ополчении Басидж женский батальон называется «Аль-Зохра». Как говорится: клин клином. Консервативная часть женского сообщества в Иране также присутствует. Она стала главным оппонентом выступавших против обязательного ношения хиджаба соотечественниц в марте 1979-го.
Неслабый слабый пол как опора власти в Иране
И если в Иране женщины, освободившись от обязательности хиджаба, пойдут дальше в своих требованиях — а отмена обязательности покрытия головы не тождественна отмене основанного на шариате дресс-кода в целом, — власти есть кого им противопоставить. Но это в моменте. А в условном завтра?
Иранское общество трансформируется в сторону секуляризации сознания. Например, при сопоставлении с другими мусульманскими странами в первой четверти наступившего тысячелетия в Исламской Республике сравнительно невысокий уровень рождаемости:
1,9 ребенка на женщину по сравнению с 2,8 детей в регионе Ближнего Востока и Северной Африки в 2012 г. Из этого следует, — пишут востоковеды А. Н. Бурова и А. С. Ходунов, — что большинство иранских женщин планируют число детей, в то время как в других ближневосточных странах распространено убеждение, что контролировать деторождение нельзя по религиозным соображениям.
Еще фактор секуляризации: в 2022 г. протестующие, по словам В.И. Сажина, «срывали портреты лидера исламской революции и основателя ИРИ аятоллы Хомейни и нынешнего верховного лидера аятоллы Хаменеи, а также национального героя генерала Сулеймани».
Добавлю, в ходе протестов был подожжен Дом-музей Хомейни и погибли шиитские религиозные деятели.
Откуда такое отношение к Хомейни у части общества?
Он соединил, – отмечает Владимир Игоревич, – ислам и политику, одной из главных своих целей определив полную исламизацию всего общества путем насильственного расширения сферы влияния религии на позиции, которые в других обществах занимает идеология, с одновременным превращением их в орудие политической борьбы.
Собственно, против этого соединения, обернувшегося крахом на международной арене, часть – подчеркиваю: пока только часть – общества и выступает.
Столь жесткое отношение части социума к священной в рамках шиитской теократии памяти Хомейни и Сулеймани говорит о тектонических процессах внутри иранского общества, причем не в пользу нынешней власти.
При этом архетип сознания — а здесь никуда не деться от многовековой истории шиизма в Иране — в протестной среде формирует свой культ мучеников, только, по словам А. Н. Филина, убитых властями. Например, Неда Солтани, застреленная — до сих пор неясно кем и по причине ли случайности — в ходе протестов 2009 г., в которых она, к слову, не принимала участие. Последние минуты ее жизни были сняты на видео, обнародованы и потрясли часть общества, в том числе и за пределами Ирана.
Неда была молодой девушкой, одетой, – пишет А. Н. Филин, – в такой вариант хиджаба, который показывает, что она была эмансипирована. Эта свободная вариация исламской одежды стала популярной после победы на президентских выборах 1997 г. Мохаммада Хатами. С политической точки зрения, сочетание робуш-русари означает, что его обладатель находится в оппозиции к режиму и является, скорее, светски настроенным реформистом и/или просто противником власти. Мужчины, которые пытаются спасти Неду, одеты в рубашки и футболки с коротким рукавом, что отходит от исламских норм, хотя и не запрещено в Иране.
Почему Неду воспринимают в части социума как мученицу? Ответ в традиции шиизма, в свойственном ему культе мученичества. Да и в целом, что такое шиизм?
Это конфессия протеста, борьбы против угнетения, тирании и несправедливости, конфессия мученической гибели в этой борьбе, – пишет историк А. Г. Евстратов, – и сакрализации данной гибели, в то время как суннизм – государственническая идеология, конфессия правящей верхушки халифатов, эмиратов, султанатов или королевств. Мученичество и мученики – неотъемлемая часть шиитской агиографии и в настоящее время.
Вероятно, поэтому-то власть и идет на уступки в отношении того же хиджаба. В противном случае подавление протестов может породить новый, альтернативный официальному, культ мучеников.
В этой непростой для Ирана ситуации, на мой взгляд, оптимальный для него путь в постепенной трансформации государства из теократического в светское или в обретении разумного баланса между ними. Как это ни будет звучать парадоксально, но именно данный путь позволит сохранить хиджаб как часть религиозно-культурной традиции иранского общества и даже реанимировать интерес к ней в молодежной и образованной среде.
Закручивание же гаек может привести к социальному взрыву, а их слишком быстрое ослабление — к дезориентации общества, к хаосу и беспределу на улицах, что, собственно, пережила наша страна в эпоху ельцинизма.
Скажем, отмена дресс-кода вообще, открытие ночных клубов — если не ошибаюсь, они были закрыты на излете правления последнего шаха распоряжением премьер-министра Д. Шарифа-Эмами — способно обернуться уличными столкновениями с поборниками традиционализма и пр. Отношения между разными социальными слоями общества и так сейчас простыми не назовешь.
Словом, Иран на пороге перемен, вопрос только — каких? В интересах России и Ближнего Востока в целом — сохранение стабильности в стране при любой форме правления.
Использованная литература
Мамедова Н.М. Политическая система Исламской Республики Иран: особенности и возможности трансформации // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. Т. 11. № 3. С. 152–165
Евстратов А.Г. Современный мученик: сакрализация образа генерала Касема Сулеймани
Новая реальность: Иран без хиджаба
Панкратенко И. Ностальгия протеста: Иран и «зеленое движение»
Сажин В.И. Вооруженные силы Исламской Республики Иран: десятилетия в бушующем неспокойном мире
Сажин В.И. Маятник иранской демократии
Филин Н.А., Кокликов В.О., Ходунов А.С Массовые протестные акции в Иране осенью 2022 г.: факторы, динамика, реакция властей
Филин Н.А. Образы, символы и слоганы массовых протестов «Зеленого движения» в Иране (2009-2010 гг.)
Филин Н.А., Кокликов В.В., Медушевский Н.А. Концепция «Исламского пробуждения» как внешнеполитическая доктрина Исламской Республики Иран в XXI в. // Вестник РГГУ. Серия «Политология. История. Международные отношения». 2019. № 2. С. 98–109
Информация