«Недаром помнит вся Россия». Ранение Багратиона
Тем временем схватка у флешей продолжалась с неослабевающим ожесточением.
«Ужаснейший огонь с обеих сторон не преставал ни на минуту, – пишет Ахшарумов; – земля стонала от грома батарей; густые облака дыма носились над сражающимися; быстро похищаемы были смертью ряды храбрых воинов, и жестокость истребления превосходила всякое вероятие.»
Наполеон направляет в подкрепление своих атакующих войск корпус Жюно, который должен был следовать между войсками Даву и Понятовского, стараясь обойти флеши. В то же время дивизии Фриана приказано подкрепить Нея. Направление французских атак вполне определилось: Ней шёл на северную флешь, Даву – на южную; восточная (средняя) флешь стала для французов сюрпризом и доставила им дополнительные трудности при их атаках. Численным превосходством своих сил французам удалось овладеть флешами.
Багратион вводит в бой все свои силы: 4 батальона 12-й дивизии от корпуса Раевского, 2-ю гренадерскую дивизию Карла Мекленбургского и в подкрепление пехоты – 2-ю кирасирскую дивизию Дуки.
«Вся неприятельская линия двинулась на нас»,
— пишет Жомини. Мюрат, заметив движение нашей пехоты, двинулся ей навстречу с вюртембергскими конными егерями. Но кирасиры Дуки опрокинули вюртембергцев, погнали их на флеши, выбили из них французов и овладели 6-ю конными орудиями, которые не смогли увезти в пылу битвы. При этом, как пишет Жомини,
«сам Мюрат должен был искать убежища посреди дивизии Разу.»
По свидетельству офицера французского 2-го кирасирского полка дивизии генерала Сен-Жермена:
«Вся местность перед флешами была завалена телами французов, а сами флеши и местность позади них — телами русских. На этом пункте русские переходили несколько раз в наступление. Тела убитых затрудняли движение сражающихся, они ходили по крови, которую насыщенная земля отказывалась поглощать. Этот редут (флеши) — ключ для поля сражения — был блистательно атакован и столь же мужественно обороняем.»
Из донесения Кутузова:
«Неприятель, усилясь артиллериею и пехотою против укреплений нашего левого крыла, решился вновь атаковать оные. Многократные его атаки были отбиты, где много содействовал с отличною храбростию генерал-майор Дорохов. Наконец, удалось овладеть ему нашими тремя флешами, с коих мы не успели свезти орудий. Но не долго он воспользовался сею выгодою; полки Астраханский, Сибирский и Московский, построясь в сомкнутые колонны под командою генерал-майора Бороздина, с стремлением бросились на неприятеля, который был тотчас сбит и прогнан до самого леса с большим уроном. После чего неприятель, умножа силы свои, отчаянно бросился опять на батареи наши и вторично уже овладел оными, но генерал-лейтенант Коновницын, подоспев с 3-ю пехотною дивизиею и видя батареи наши занятыми, стремительно атаковал неприятеля и в мгновение ока сорвал оные. Все орудия, на оных находившиеся, были опять отбиты нами; поле между батареями и лесом было покрыто их трупами, и в сем случае лишились они лучшего своего кавалерийского генерала Монбрена и начальника главного штаба генерала Ромефа, находившегося при корпусе маршала Давуста.»
Но и наши потери были чувствительны: были ранены генералы Горчаков и Неверовский, «получил сильную контузию от ядра в бок» командующий 2-й гренадерской дивизией принц Карл Мекленбургский, который «с мужеством и отличной храбростью ударил с полками Киевским, Московским и Астраханским гренадерскими в штыки на наступающего неприятеля и несколько раз сряду опрокидывал колонны»; Московского гренадерского полка полковник Шатилов получил смертельную рану; командир Астраханского гренадерского полка полковник Буксгевден, «уже истекая кровью от полученных трех ран, пошёл вперёд и пал на батарее»; командир Ревельского пехотного полка г.-м. Тучков 4-й, «соединявший с прекрасною наружностью душу пламенную, ум, обогащённый всеми плодами просвещения», повёл свой полк на неприятеля со знаменем в руке и был сражён, по одним сведениям, неприятельской пулей, по другим – неприятельским ядром. Супруге его, Маргарите Михайловне Тучковой, мы обязаны основанием на Бородинском поле Спасо-Бородинского монастыря, ставшего первым памятником Бородинской битвы.
Из рапорта г.-л. Коновницына:
«Пехотные полки 3-й дивизии Черниговской, Муромской, Ревельской и Селенгинской потребованы... на левой фланг второй армии, в подкрепление генерала от инфантерии князя Багратиона, куда, прибыв, были употреблены тотчас к завладению важной высоты, занимаемой неприятелем. Сие было исполнено с совершенным успехом, сказанные полки, презирая всю жестокость неприятельского огня, пошли на штыки, и с словом «ура», опрокинув превосходного неприятеля, привели в крайнее замешательство его колонны, и заняли высоту, с самого начала сражения упорно защищаемую.»
Рассказ унтер-офицера Тихонова передаёт живые подробности этой атаки:
«Коновницын повел нас к Багратионским шанцам часу в восьмом, коли не позднее. Подошли наши две бригады, а третья в кустах была, построились, ударили в штыки: французы заметались, как угорелые (смеется). Француз храбр. Под ядрами стоит хорошо, на картечь и ядра идет смело, против кавалерии держится браво, а в стрелках ему равного не сыщешь. А на штыки, нет, не горазд. И колет он зря, не по-нашему: тычет тебя в руку, или в ногу, а то бросит ружье и норовит с тобою вручную схватиться. Храбр он, да уж очень нежен.»
Сен-При пишет, что Коновницын
«был поддержан кавалерией 2 армии, отбросившей французские колонны в лес. Французы, однако, возобновили атаку, снова овладели флешами, и пришлось двинуть против них резерв гренадер, которые выбили их оттуда в третий раз.»
То, что здесь происходило тогда, неподвластно уже никакому воображению и иначе как «свалкой» не называют. Атаки и контратаки следовали одна за другой и сменялись с такой быстротой, что установить их последовательность с точностью просто невозможно, и всякое упорядоченное описание этой неистовой борьбы будет только условным. Все рода войск: пехота, артиллерия, кавалерия, – смешались здесь в одной общей схватке, ожесточение которой превосходило всякое вероятие,
«непостижимое для того, кто не был очевидцем такой ужасной борьбы.»
«Мне еще ни разу не приходилось видеть такой резни»,
— пишет Рапп. И не ему одному. Это мнение мы услышим потом не раз с обеих сторон, у обоих противников. То, что составляло движущую силу Бородинского сражения, его неотъемлемое качество, не встречается потом уже нигде, ни в одном сражении ни в этой, ни другой войне. Это была вдохновенная битва, в которой пламенели души: одни – гордыней и любовью к славе, другие – любовью к Отечеству и готовностью умереть за него.
«Отчего в Бородине дрались так храбро? – спрашивает рядовой 1812 года и сам же отвечает. – Оттого, сударь, что тогда никто не ссылался и не надеялся на других, а всякий сам себе говорил: «Хоть все беги, я буду стоять! Хоть все сдайся, я умру, а не сдамся!». Оттого все стояли и умирали!»
О том же говорит и унтер-офицер Тихонов:
«Начальство под Бородином было такое, какого не скоро опять дождемся. Чуть бывало кого ранят, глядишь, сейчас на его место двое выскочат. Ротного у нас ранили, понесли мы его на перевязку, встретили за второй линией ратников. «Стой! – кричит нам ротный (а сам бледный, как полотно, губы посинели). – Меня ратнички снесут, а вам баловаться нечего, ступайте в батальон! Петров! Веди их в свое место!». Простились мы с ним, больше его не видали. Сказывали, в Можайске его французы из окна выбросили, от того и умер. А то поручика у нас картечью ранило. Снесли мы его за фронт, раскатываем шинель, чтоб на перевязку нести. Лежал он с закрытыми глазами, очнулся, увидал нас и говорит: «Что вы, братцы, словно вороны около мертвечины собрались. Ступай в свое место! Могу и без вас умереть!». Как перешли мы за овраг, после Багратиона, стали мы строиться. Был у нас юнкерок, молоденький, тщедушный такой, точно девочка. Ему следовало стать в 8-м взводе, а он, возьми, да в знаменные ряды и стань. Увидал это батальонный командир, велит ему стать в свое место. «Не пойду я, говорит, Ваше Высокоблагородие, в хвост, не хочу быть подлецом: хочу умереть за Веру и Отечество». Батальонный у нас был строгий, разговору не любил; велел он фельдфебелю поставить юнкера на свое место. Взял его, раба Божьего, Иван Семенович за крест (Перевязь и портупея, перекрещивающиеся на груди в форме Андреевского креста. – Примеч. автора), ведет, а он туда же, упирается. Когда б не такое начальство, не так бы мы и сражались. Потому что какое ни будь желанье и усердье, а как видишь, что начальство плошает, так и у самого руки опускаются. А тут в глаза всякому наплевать бы следовало, если бы он вздумал вилять, когда он видит, что отрок, и человеком его назвать еще нельзя, а норовит голову свою положить за Веру и Отечество. Да вилять никто и не думал.»
И эта вот готовность к самопожертвованию, одухотворяющая Бородинское сражение, остаётся неуловимой и недосягаемой при попытках его рационального описания. Потому и говорится:
«Описание Бородинского сражения будет всегда несовершенным, какая бы кисть или перо ни предприняли начертать оное.»
Из донесения Кутузова:
«После сей неудачи французы, приняв несколькими колоннами как пехотными, (так) и кавалерийскими вправо, решились обойти наши батареи. [Едва] появились они из лесу, как генерал-лейтенант князь Голицын, командовавший кирасирскими дивизиями, влево от третьей пехотной дивизии находившимися, приказал генерал-майору Бороздину и генерал-майору Дуке ударить на неприятеля. Вмиг был он обращен в бегство и принужден скрыться в лес, откуда хотя несколько раз потом и показывался, но всегда (был) с уроном прогоняем.»
Здесь говорится о блистательной атаке наших кирасир против вестфальского корпуса Жюно, направленного Наполеоном в промежуток между дивизиями Даву и войсками Понятовского. Вестфальцы медленно продвигались по местности, поросшей частью лесом, а частью кустарником, оттесняя егерей Шаховского, но были остановлены атакою наших кирасир. Вестфальский офицер фон Лоссберг пишет, что русские кирасиры наскочили на их батарею и «порубили оторопевших артиллеристов, оставивших свои пушки»; вестфальцы вынуждены были укрыться в кусты и сомкнуться в каре. Сообщается также, что в действии против вестфальцев особенно отличилась лейб-гвардии конная артиллерия полковника Козена, удерживавшая с большим успехом более двух часов войска Жюно, покушавшиеся обойти с левого фланга наши флеши. А. С. Норов (в Бородинском сражении прапорщик гвардейской артиллерии) пишет в своих воспоминаниях:
«1-я легкая батарея гвардейской конной артиллерии капитана Захарова, завидя выходящий из-за Утицкого леса корпус маршала Жюно, быстро понеслась на него. Вся голова неприятельской колонны была в полном смысле положена на месте под его картечными выстрелами, чем он и дал случай нашим кирасирам произвести блестящую атаку и отбить несколько орудий. Храбрый Захаров был убит.»
Об отражении атаки вестфальцев огнём нашей артиллерии пишет и Сиверс в своём рапорте:
«Когда передние две флеши нашими оставлены были, усмотрел я намерение неприятеля кустарниками, в несколько колоннах пехоты и кавалерии следующего, под прикрытием тиральеров, обойти наш левой фланг, чрез что мог бы зайти в тыл всей нашей позиции и отрезать корпус генерал-лейтенанта Багговута. В ту минуту взяты были мною от ближайшей батареи два батарейных орудия и три легкие, учредя из оных батарею гораздо впереди позиции 2-й армии, на пригорке возле самого лесу. Действие картечных выстрелов по оным колоннам было столь разительно, что колонны были опрокинуты и неприятель уже не осмелился повторить атаку...»
Упомянутая Сиверсом «ближайшая батарея» принадлежала к 17-й артиллерийской бригаде полковника Дитерикса 2-го, которая состояла в 17-й пехотной дивизии 2-го пехотного корпуса г.-л. Багговута и которая, следовательно, успела подойти сюда и поддержать войска нашего левого фланга. Мы специально обращаем внимание на этот факт, который подтверждает сказанное Липранди в опровержение французских пасквилей:
«Войска наши, занимавшие правый фланг в начале сражения, оставляли свои места... и всегда вовремя поспевали туда, куда их направлял Кутузов.»
В записках прапорщика Любенкова из легкой роты № 33 артиллерийской бригады Дитерикса 2-го находим описание данного эпизода сражения:
«Неприятель усиливал свои выстрелы, сосредоточивал их противу нас, но мы достигли своего назначения, быстро очутились на левом фланге, где помощь наша была необходима, стали разделяться, замещать промежутки, и вступили в жаркое дело — здесь целый ад был против нас, враги, в воспаленном состоянии, полутрезвые, с буйными криками, толпами валили на нас, ядра их раздирали нашу линию, бой был уже всеобщий, стрелки наши отступали, неприятель теснил их. Офицеры их были перебиты, неприятель, не видя на этом месте пушек, делал уже кавалерийские атаки, но появление батареи ободрило наших стрелков. Батарея стой, с передков долой — она хлынула картечью, опрокинула колонны, отряды неприятельской кавалерии смешались, и линия врагов подалась назад, стрелки наши бросились вперед, завладели высотами, мы твердо стали на этой позиции. (Где прежде еще грозный Воронцов с своими гренадерами и князь Голицын с кирасирами уничтожали колонны неприятельские). Солдаты наши любят пушки и грудью стоят за и них: «Вперед ребята, – кричат они, – родимые приехали».
Здесь сражение сделалось как бы поединком, трупы усеяли землю, лошади без всадников, разметав гривы, ржали и скакали; отбитые орудия, остовы ящиков были разбросаны, дым, пламя, гул орудий, изрыгающих беспрерывный огонь — стонали раненые, дрожала земля. Мужественный неустрашимый Генерал Багговут, командовавший нашим корпусом, прискакал к нам. У вас очень жарко, сказал он; мы греемся с неприятелем, отвечали мы. — Вам нужно подкрепление, стойте, братцы, ни шагу, вы изумляете неприятеля.»
Здесь сражение сделалось как бы поединком, трупы усеяли землю, лошади без всадников, разметав гривы, ржали и скакали; отбитые орудия, остовы ящиков были разбросаны, дым, пламя, гул орудий, изрыгающих беспрерывный огонь — стонали раненые, дрожала земля. Мужественный неустрашимый Генерал Багговут, командовавший нашим корпусом, прискакал к нам. У вас очень жарко, сказал он; мы греемся с неприятелем, отвечали мы. — Вам нужно подкрепление, стойте, братцы, ни шагу, вы изумляете неприятеля.»
Обращаем также внимание на слова Сиверса о двух передних флешах, которые были уже оставлены нашими войсками; средняя флешь ещё держалась, и свалка на флешах ещё продолжалась. Об этом свидетельствует уже знакомый нам поручик Данилов, чья пушка «выстрелила до свету». Он рассказывает:
«Как французы пошли в обход левого фланга в кусты, Беллинсгаузен сошел первый со своей батареей из укрепления.»
(И здесь мы имеем прямое свидетельство того, что орудия с флешей были увезены нашими войсками при отступлении, а не брошены или захвачены неприятелем).
После этого, продолжает поручик Данилов, французы «начали [ему] во фланг бить». Он со своими пятью орудиями занимал заднюю (среднюю) флешь.
«Скоро убыло много людей и лошадей, и французы медленным шагом огромными массами продвигались к нему в левый фланг. Он должен был в боковом валу проделать амбразуру, тесаком и руками раскапывать землю. Перед тем, как он стрелял картечью, вдруг услышал за собой выстрелы из орудий. Все думали: верно неприятель обошел в тыл. Но это Кутузов в Семеновке, деревне, разрытой в час, поставил батарею большого калибра и через его батарею действовал навесно. Это несколько приостановило неприятеля. Когда ему надо было съезжать с батареи, но выход был узкий и между двух рвов, лошади первого орудия, раненые – из них кровь лила – взяли на сторону; колёса орудия сошли с проезда. Он велел рубить постромки, орудие сбросил в ров, переправлял другие; последнее везли парой раненых лошадей, и из всех артиллеристов был только один с банником, за которым он шел, накинув солдатскую шинель. Французы уже ворвались в укрепление, а трое обежало кругом; один схватил за повода лошадей, а двое бросились со штыками на него сзади. Разом в шинель по сторонам воткнули штыки; он ее мгновенно сбросил с себя на штыки, которые запутались. В это мгновение артиллерист, за которого он и теперь молится ежедневно: ежели жив – за здравие, а умер – за упокой, – банником, размахнувшись, ударил одного, а там другого, они упали замертво. Схвативший лошадь под уздцы, увидав, убежал прочь, а оглушенных подняли и привели пленными, к величайшему всех удивлению. Начальник его отвел, где и другая разбитая батарея была, и велел из двенадцати орудий составить, сколько можно; он с трудом составил 6, и его оставили ими командовать.»
Время, когда наши войска оставили флеши, установить в точности не удаётся. Традиционно оно связывается с ранением Багратиона и последовавшим затем якобы расстройством в руководстве войсками левого фланга. Но, во-первых, никакого расстройства ни в войсках, ни в руководстве войсками здесь не наблюдается, а во-вторых, время ранения Багратиона слишком расходится в свидетельствах участников сражения. Коновницын пишет, что послав донести об успехе своей первой контратаки Багратиону, он получил прискорбное известие о его ранении и обратился поэтому к г.-л. Раевскому, как к старшему после Багратиона командиру 2-й армии, принять командование над войсками левого фланга, но тот отвечал, что прийти не может, так как сам был в то время атакован.
Из Записок генерала Раевского:
«С самого утра увидел я колонны неприятельской пехоты против нашего центра, сливавшиеся в огромную массу, которая, пришед потом в движение, отделила сильную часть от себя, направившуюся к моему редуту. Колонна сия шла ко мне косвенно, и сражение завязалось спустя три четверти часа после атаки, направленной против князя Багратиона. В эту-то минуту генерал Коновницын приглашал меня в Семеновское, по случаю полученной князем Багратионом раны. Я отвечал ему, что не могу отлучиться, не отразив прежде атаки, направленной против меня, и просил его действовать до прибытия моего сообразно с обстоятельствами, прибавив, что не замедлю явиться к нему в Семеновское.»
Из сказанного Раевским вытекает, что Багратион был ранен «спустя три четверти часа» после начала атаки на флеши, но это представляется совершенно невероятным, учитывая продолжительность военных действий на флешах до момента ранения Багратиона. Сен-При, который, согласно документам, сам «ещё часу в 10-м утра был ранен» и который находился рядом с Багратионом, пишет, что Багратион был ранен «около 9 часов утра, пулей в ногу». Ординарец же Багратиона, Н. Б. Голицын, вообще относит время ранения Багратиона к 11 часам, как и адъютант Барклая, А. Н. Муравьев, который около 11 часов отправился отыскивать своего раненого брата Михаила и пишет, что «сильнейший огонь тогда производился на батарее Раевского» и что «дорогой он встретил раненого князя П. И. Багратиона, которого несли несколько человек». Так что из сказанного Раевским для нас бесспорно вытекает лишь одно – что ранение Багратиона совпадает по времени с атакой на его, Раевского, батарею. В целом это как будто согласуется и с тем, что пишет и полковник Никитин, а именно – что «к 9 часам битва разгорелась по всей линии»; а также с тем, что пишет Толь в своём описании Бородинской битвы после того, как нами была отбита атака Дельзона на Бородино:
«Между тем неприятель с батарей, около села Бородина расположенных, открыл огонь по всему фронту нашей линии, но превосходство позиции, нами занимаемой, доставляло батареям нашим удобность неоднократно заставлять молчать неприятельскую артиллерию. Французские дивизии Моран и Жерар, прикомандированные в сей день к корпусу вице-короля италианского, и дивизия генерала Брюссье, перешедшие на правый берег реки Колочи, вступили в перестрелку с егерями 26-й и 12-й дивизий, занимавшими кустарник, перед позицией нашей находящийся.»
И хотя герцог Евгений Вюртембергский говорит: «Хронологический порядок битвы – задача, почти неразрешимая», – попробуем всё-таки разобраться в ситуации с ранением Багратиона и посмотрим, что же происходило тогда в центре нашей позиции.
Информация