Неожиданная война гитлеровской Германии с СССР. Часть 24. ЗапОВО
И.В. Кислов (инженер авиазавода): «Май 1941 года. Штаб 123 иап. Представляюсь военному инженеру 2-го ранга Н.И. Толманову: «Руководитель бригады по сборке самолетов ЯК-1»…
19 июня прибыл инспектор ВВС округа. К этому времени уже весь личный состав части прошел теоретическую подготовку и неплохо разбирался в новой машине. Все двадцать Як-1 выстроились на запасном аэродроме и были готовы к полетам…
«Когда же мы будем вводить в строй новые машины, — спросил Сурин [командир авиаполка] у инспектора, — ведь война на носу? А горючего и снарядов к ним нет»... 21.6.41 я доложил майору Сурину об окончании работ и о том, что получил приказ срочно выехать к месту службы…» И.В. Кислов 22 июня принял бой на ж/д вокзале.
В.С. Попов (командир 28 ск): «Распоряжений от командарма 4-й армии, командир 28-го ск, о выводе корпуса на государственную границу не получал. Соединения корпуса до нападения немецко-фашистских войск на советский Союз находились по месту дислокации…»
Г.С. Лукин (НШ 28 ск): «До момента нападения врага никаких указаний или распоряжений о подъеме войск и выводе их для занятия оборонительных рубежей ни от штаба 4-й А, в состав которой входил 28-й ск, ни от штаба округа получено не было, хотя телефонная связь до этого момента работала исправно…»
А.М. Игнатов (НШ 6 сд): «До начала нападения немецко-фашистских войск о каких-либо распоряжениях штаба корпуса или армии о приведении частей дивизии в боевую готовность я не слышал, и в частях дивизии ничего не делалось в этом смысле…»
П.А. Щербинин (42 сд): «Дивизия расположилась в городе Бресте, а 459 сп расположили в городе Картуз-Березка, а примерно через три месяца передислоцировали в город Жабинка…
19 июня 1941 года на совещании командного состава было объявлено, что 22 июня в 5 часов утра будут проводиться учения – показные, с боевой стрельбой. Я жил на частной квартире... 22 июня, примерно в 4 часа, от взрывов снарядов зазвенели стекла в квартире...»
А.С.Кислицын (НШ 22 тд): «22 июня 1941 года, примерно в 3-30 ночи мне позвонил командир дивизии генерал-майор Пуганов В.П. и сказал, чтобы я быстро прибыл в штаб дивизии. В кабинете командира дивизии я увидел НШ 14-го тк подполковника И.В. Тутаринова… Пуганов мне и говорит, что приказано дивизию привести в боевую готовность к рассвету, но не объявляя тревоги. Я обратился к Тутаринову и говорю ему: Иван Васильевич! Как же можно поднять дивизию без тревоги, ведь это не батальон, а времени до рассвета полчаса? Тутаринов подтвердил мне, что командующий армией не разрешает поднимать дивизию по тревоге, чтобы не побеспокоить соседей. Тогда я тут же в кабинете комдива начал звонить на квартиры командирам полков и приказывал им бежать в штаб дивизии за получением указаний комдива. Я успел вызвать командиров танковых и мотострелковых полков…»
В.А. Рожняковский (начальник оперативного отделения штаба 22 тд): «Докладывал командиру дивизии содержание сводок. И однажды пытался высказать свои соображения. Было бы целесообразно с профилактической целью, не нарушая хода боевой подготовки, вывести дивизию и расположить лагерем на некотором удалении, в условиях, где можно быстро изготовиться к бою. Генерал дал мне понять, что свои соображения я могу оставить при себе. Тогда, в период культа личности, не принято было высказывать мнение по таким вопросам.
Все осталось по-старому. Больше того, один из полков к 21 июня возвратился из лагерей. Таким образом, 22 июня все подразделения дивизии были на месте. Никто из нас не знал, когда начнется война… На воскресенье, 22 июня, был запланирован показ новой техники. Накануне, в субботу, вне всякого плана командир корпуса провел дивизии строевой смотр. Затем в клубе состоялся концерт… Поднялся очень рано — часа в три утра. Нужно было собрать командиров для поездки на полигон, проконтролировать выезд частей. Одевая гимнастерку… только успел ее одернуть, как грохот разрывов потряс городок...»
Г.К. Тесля: «За 16 дней до начала Великой Отечественной войны, в воинском звании лейтенанта, был направлен служить в воинскую часть 5473 [22 гап 22 тд], которая находилась в 4-х км около Брестской крепости, в лесу…
22.6.41… Закончено мое дежурство подвижного патруля в деревне, что в 3 км северо-западнее города Бреста… Отправились в ап отдыхать, было 2 часа ночи, наступил крепкий солдатский сон. И вдруг, проснувшись, слышим взрывы снарядов и бомб, летели стекла в окнах…»
Н.Н. Болотов (НШ 30 тд): «Даже танков Т-26 был некомплект... Артполк имел орудия, но не было тягачей, полностью отсутствовали зенитные средства. Боеприпасы хотя и имелись согласно нормам, но склады располагались на большом расстоянии от ППД дивизии…
22 июня в 4-00 утра вражеская авиация бомбила аэродром Пружаны. Это в нескольких километрах от расположения нашей дивизии. И мы поняли — война! Командир дивизии полковник С.И.Богданов в 4-15 поднял дивизию по боевой тревоге. К 6-00 части вышли в район сосредоточения в лес юго-восточнее Поддубно. Только тп майора Иванюка, который проводил ночные стрельбы, прибыл на час позже…»
В состав войск прикрытия 4-го района входил 62-й (Брестский) УР в составе трех отд.пулеметных батальонов (опб): 16, 17 и 18. В ночь с 21 на 22 июня проводная связь между штабами батальонов и рот, а также со штабом 62 УР была нарушена диверсантами.
18 опб. В первые минуты войны части и подразделения УР по приказу его командира вступили в бой. В течение 6 часов бойцы 1-й роты 18 опаб из дотов вели пулеметно-артиллерийский огонь по фашистам, не давая им переправиться через Буг. К концу дня гарнизоны израсходовали боеприпасы…
Стойко отражала атаки 3 рота под командованием лейтенанта С.И. Веселова. Вначале противник обстреливал доты из орудий, затем применил огнеметы. Двое суток вел огонь по врагу гарнизон артиллерийского дота под командованием младшего лейтенанта А.К. Шанькова. После двух суток непрерывного боя в доте младшего лейтенанта И.Т. Глинина кончились боеприпасы. Из 258 бойцов и командиров роты чудом остались в живых младший лейтенант Шаньков и пулеметчик Ф.А. Чиж.
А.К. Шаньков (командир взвода): «В нашей роте было 6 построенных и относительно готовых к бою огневых точек… Кроме того, в бою участвовал еще один недостроенный дот. Наши позиции размещались у селения Орля. Хорошо помню свой дот. Он имел два капонира, в каждом по одной 76-мм пушке, спаренной с пулеметом «максим». У обоих входных дверей — по бойнице для ручного пулемета. Но ручных пулеметов, к сожалению, у нас не было. Взвод, составлявший гарнизон дота, имел три отделения — по одному на орудие и пулемет, третье отделение должно было обслуживать ручные пулеметы.
Почти весь апрель 1941 года личный состав находился неотлучно в дотах. Оружие очистили от зимней смазки, в сооружения завезли боеприпасы и продовольствие. Но в начале мая поступил новый приказ, и гарнизоны были выведены из дотов. Бойцов вновь поселили в казарме примерно в километре от сооружений, офицеры вернулись к семьям. Продовольствие, патроны и снаряды возвратили на ротный склад. При этом снаряды обильно смазали пушечным салом для длительного хранения. Таким образом, к началу войны в огневых точках не было ни продовольствия, ни боеприпасов, кроме нескольких ящиков патронов в доте караульного взвода.
С нападением гитлеровцев занимать доты пришлось под огнем. Это вызвало большие потери. Из 18 солдат и сержантов моего взвода в дот пробрались только 5, потом прибежали еще три пограничника. Я был девятым. За снарядами, патронами и продуктами бойцы ползали на ротный склад уже в ходе боя. В такие моменты в доте оставались только часовой и я. С самого начала войны позиции роты были окружены…»
Наиболее напряженные и длительные бои с противником вели воины 17 опб. Рано утром 22 июня первый приказ отразить атаку противника отдал комбат капитан А.И. Постовалов. Трехамбразурный дот «Орел» сражался 12 дней. На 13-й, когда кончились боеприпасы, фашисты его окружили. На предложение сдаться ответили отказом. Фашисты применили газы и огнеметы.
29 июня фашисты взорвали дот «Быстрый». Оставшийся в живых пулеметчик П.П. Плаксий вынес на плечах тяжело раненного командира И.Н. Шибакова. По мере того как в дотах заканчивались боеприпасы, бойцы прорывались в еще действовавшие огневые точки. По сообщениям местных жителей и жен командиров, последние три дота 3-й роты сражались до 29 июня 1941 г.
И.Н. Шибаков (командир взвода): «Оборонительные сооружения нашей 3-й роты 17-го опб располагались… у д. Слохи-Аннопольские… Из 8 огневых точек на этом участке рота занимала 7. Один дот, артиллерийский, пустовал, т.к. орудия в нем еще не были установлены… Все эти точки, за исключением дота «Горки», были пулеметными. Каждая из них имела две амбразуры с установленными в них пулеметами «максим». «Горки» имел один пулемет «максим» и 45-мм пушку, спаренную с пулеметом. Все доты были еще не достроены. Сооружения стояли оголенные, не засыпанные землей, не замаскированные. Водоснабжение, освещение, подземная связь не были оборудованы, рации отсутствовали, не хватало перископов. Сектора обстрела не расчищены. В стенах дотов зияли отверстия для кабеля связи и гильзоотводов. Материальная часть хотя и была установлена, но не приведена в боевую готовность, находилась на консервации…»
Меньше известно о боевых действиях 16 опб. И.И.Змейкин (командир роты): «Оборонительная позиция 16-го опб располагалась по берегу Буга между деревнями Крупица и Путковицы… 2-я рота этого батальона, которой командовал я, занимала участок в районе деревни Минчево. Командиры жили на частных квартирах в деревне. Личный состав располагался в землянках поблизости от огневых точек.
Лишь только начался артиллерийский обстрел и бомбежка, я бросился на КП. Добраться до него оказалось трудно: почти на каждом шагу рвались снаряды. По пути меня контузило и ранило… Смог доползти до КП. Командиры уже были здесь, и я им отдал приказ — занять доты и любой ценой задержать врага. Через 20 минут наши четыре дота и три вкопанных в землю танка были готовы открыть огонь. Все они приняли активное участие в бою. Техник-лейтенант Федоров, который подвозил боеприпасы, успел совершить лишь одну поездку. При втором рейсе был убит…»
В.Ф. Осауленко: «Летом 40-го года мы выехали... Брест, форт Красный... Там, в 18 опб 62 Брестского УР я и начинал войну… Самый первый дот был в 50-ти метрах от Западного Буга (границы), а остальные в 75-100 от нее. Затянули мощной маскировкой, металл с деревом. там такая была маскировка, что ее неделю надо убирать. Но они установили все это. Что было бы, успев мы туда прийти я не знаю… Но когда война началась мы же в эти доты так и не попали. К июню 41 года я был сержант… помкомвзвода и командиром двухорудийного дота… Через два месяца надеялся сдать экзамены на младшего лейтенанта запаса…
Все командиры наши — отсутствовали. Часть находилась в крепости, они там жили. А часть жила между гарнизоном и крепостью, там был городок. Вечером 21 июня они ушли все, конечно, без оружия. Все их оружие было у меня под замком, как у дежурного… В ночь на 22 заступил дежурным по батарее... Через какое-то время, полчаса — час, появляется командир нашей первой батареи. «Как вы там? Ребят подготовь, как следует. Предупреди, чтобы все дружно возвратились домой. А в понедельник, 23 июня, мы начнем загружать доты боеприпасами и продовольствием…»
Примерно в 2 часа ночи подбегает ко мне повар: «Володя, на кухне отключена вода! Завтрак я не могу готовить». Через 10-15 минут он выскакивает опять, «отключили электричество!..» Где-то в полчетвертого уже раздается могучий гул сотен самолетов, которые перелетают с запада на восток, на нашу территорию… Я побежал в штаб, там должен был быть офицер, дежурный по гарнизону. Никого нет. Я схватил трубку, чтобы позвонить НШ. Телефон не работает…»
И.Н. Швейкин (начальник артснабжения 18–го опб): «Осенью 1940 года наши подразделения прибыли на границу из Мозыря… Наш 18-й опб имел участок более 30 километров… Качество и боевое снаряжение [сооружений] по сравнению с дотами на старой границе было намного выше. Там на батальон было всего четыре орудия, а остальное вооружение составляли пулеметы. Здесь же многие доты имели по одному или несколько орудий, спаренных с пулеметами стальным шаровым креплением. Орудия действовали полуавтоматически… К июню 1941 года построенных и оборудованных точек было мало. Боеприпасы хранились в окружающих Брест фортах, а также в дотах и складах при красных казармах…
Чувствовали ли мы тогда приближение войны? И да, и нет. Да — потому что накануне войны было немало случаев, когда немецкие самолеты перелетали границу и, безнаказанно покружив над городом, уходили обратно. Да — потому что мы постоянно слышали шум передвигающихся войск и техники и догадывались об их сосредоточении по ту сторону Буга. Нет — потому что не получали каких-либо предупреждающих приказов и распоряжений. Успокаивающе действовала также нормальная ж/д связь с Германией…
Вечером 21 июня 1941 года в нашем клубе демонстрировалась кинокартина «Ветер с востока». Посмотреть фильм приехали бойцы всех рот, а также семьи командиров… В тот вечер у нас все было спокойно, никто не подозревал о скором начале войны…
Подъем 22 июня был необычным. Нас разбудила сильная канонада. Глянув в окно, я увидел, как со стороны границы летят на крепость и прилегающую к ней территорию трассирующие снаряды. Обстрел был очень интенсивный… Нападение гитлеровцев застигло врасплох. Поэтому даже готовые доты занимались в спешке, под обстрелом. В некоторые сооружения гарнизоны попасть не смогли...»
В отличии от Гродненского УРа Брестский УР не был поднят поздним вечером 21 июня. Боеприпасы не были загружены. Вы помните, что похожая ситуация была и в некоторых УРах КОВО.
А.П. Кузнецов (начальник 17-го Краснознаменного пограничного отряда Белорусского погранокруга войск НКВД): «Начиная с апреля, в штаб погранотряда каждый день шли донесения о тревожном положении на границе. Отряд своевременно доносил об этом не только в штаб пограничных войск БССР, но информировал и командование 4-й армии, 28-го ск, областной комитет ВКП(б)… Наиболее важные вопросы, связанные с приготовлениями врага, командование отряда доносило и в Москву, в ГУ пограничных войск НКВД СССР… Для пограничников подготовка врага к нападению не являлась секретом. Но никто не ожидал, что это произойдет так скоро, так подло и так вероломно.
21.6.41 я возвратился с границы, где проверял боевую готовность… Во второй половине дня, заслушав доклады НШ, заместителей, в 16-00 пошел домой. Очень хотелось повидать 11-месячную дочурку, да и отдохнуть надо было после длительной командировки. Но ни прилечь, ни пообедать не удалось. Примерно в 17-00 доложили о пожаре в районе 11-й заставы… Пришлось выехать на место происшествия и принять срочные меры к ликвидации пожара и усилению охраны границы на этом участке. Только вернулся в штаб — вызов к прямому проводу. Получил приказ от зам.начальника пограничных войск округа комбрига А.П.Курлыкина: отправить утренним поездом в один из пограничных отрядов на Литовской границе 100 пограничников. Чтобы точно и в срок выполнить приказ, распорядился к 21-00 собрать заместителей, начальника штаба, секретаря партбюро, начальника 4-го отделения и начсанслужбы отряда…
После 24-00 мой заместитель по разведке майор В.В.Видякин доложил, что на участке 2-й заставы с сопредельной стороны перешел местный житель и сообщил, что в 4-00 начнутся военные действия против Советского Союза… Выслушав рапорт Видякина, я тут же доложил о случившемся дежурному по штабу войск округа… от которого получил ответ: «Ждите указаний.»
После этого мною было отдано распоряжение комендантам участков повысить готовность подразделений, а офицерскому составу быть в полной боевой готовности. Затем… проинформировал своих соседей справа — начальника 88-го пограничного отряда… и слева — начальника 98-го пограничного отряда Украинского пограничного округа… Оба подтвердили данные о подтягивании войск противника к границе. Обстановку я подробно изложил также ЧВС 4-й армии… Начиная с 2-00 – 2-20 со всех комендатур, а иногда и прямо с застав начали поступать тревожные донесения о выходе танков и скоплении фашистских войск непосредственно у линии государственной границы. Еще несколько раз мы звонили в штаб округа. Ответы одни и те же: «Доложено в Москву. Ждите.»
Не имея указаний, по собственной инициативе я отдал распоряжение привести все подразделения в боевую готовность, а на участке 13-й заставы подготовить средства для поджога или взрыва моста через Буг. Я брал на себя большую ответственность, т.к. в то время любая инициатива сковывалась специальными приказами и директивами Берия. Время приближалось к 4-00… Штаб отряда приступил к передаче приказа о приведении подразделений в боевую готовность, но до подразделений к 4-00 он еще не дошел.
В период авиационной и артиллерийской подготовки… фашистские войска заняли исходные позиции для форсирования р. Западный Буг. Они сняли наших часовых и захватили ж/д мост севернее крепости и автотранспортный у Страдич. Захват исправных мостов в значительной степени облегчил противнику переправу на правый берег, особенно в районе Бреста…»
Мы видим, что по линии погранвойск НКВД 21 июня также не приходило указания о подготовке к войне и сами пограничники особо войну не ожидают. Да, было указание о осторожности и расположения нарядов не ближе 300 метров от границы. Но это указание могло означать и ожидание провокаций, а не войны... Из погранотряда забирают 100 пограничников, которые утром 22 июня будут в дороге. Тревожная обстановка, а будет ли война неизвестно. В воспоминаниях упоминается о личной инициативе начальника погранотряда.
В.Н. Горбунов (начальник 2-й заставы 17-го Краснознаменного пограничного отряда): «Последний день перед войной. Завтра воскресенье… Около 22 часов наряд заметил, как мужчина подбежал к Бугу, бросился в воду и поплыл к нашему берегу... Рассказывал мельник сбивчиво. Видно было, что он очень волновался, голос его дрожал, в глазах стояли слезы: «...Переправу они, видимо, будут наводить у старого шоссе, где был паром. Другую переправу, возможно, подготовят у большого камня и, может быть, третью — у брода…»
— Когда же они думают переправляться?
— Кажется, в 4 часа утра по вашему времени.
— А ты не врешь? Возможно, они тебя подослали?
Мельник с горечью посмотрел на меня, потом с какой-то внутренней гордостью выпрямился и сказал: «Я старый солдат русской армии, воевал еще в 1914 году, хочу помочь вам, русским. Они завтра идут на вас войной — вся Германия, верьте мне. Там осталась моя семья, мои внуки...»
О происшествии я доложил коменданту, ст.лейтенанту М.С.Величко. Приехали из комендатуры и капитан Ф.Л.Солдатов из штаба. Снова опрос. И верим и не верим. Факты говорят: завтра война. А разум — нет, это абсурд…
Позвонил начальнику 1-й заставы ст. лейтенанту К.Т. Кичигину. Передал ему по кодовой таблице: «Сегодня ожидаются с той стороны гости, прими меры. Я в район 114 погранстолба (наш стык) выслал для встречи гостей с машинами (гости — противник, машины — пулемет).» Зазвенел телефон. С 1-й заставы звонил старший инструктор пропаганды политотдела отряда старший политрук Н. А. Суховей: «Горбунов, доложите подробно обстановку».
Потом я услышал голос начальника заставы и передал ему уже открыто: «Слушай, Кузьма! Еще раз тебе говорю. На наши заставы в районе Немирув и 114 погранстолба в 4-00 нападет немец. Туда дополнительно высылаю наряд с ручным пулеметом. Вот теперь и решай сам, действуй, как тебе подсказывает совесть».
После 1-00 в канцелярии собрались младшие командиры. Я рассказал им о готовящемся нападении на заставу. Поставил перед ними боевую задачу. Каждому в отдельности указал район обороны, бойцов и оружие. Предупредил, чтобы никто не поднимал паники, а действовали хладнокровно. Особое внимание обратил на то, что фашист превосходит нас в живой силе…
В 2-00 в район 114 погранстолба выслал дополнительный наряд в составе ефрейтора Ивана Сергеева и Владимира Чугреева с ручным пулеметом и собакой: «Задержите наряд у мельницы. Несите службу вместе до особого распоряжения. В случае переправы немцев огонь открывайте самостоятельно. О численности противника на заставу доложить собакой. Нашей помощи не ждите. Действуйте по обстановке...»
В 3-00 мы с Горбачевым подняли заставу в ружье: «Через 5 минут построиться всем здесь с оружием. Из вещмешков выложить лишнее.» Люди стояли, недоуменно оглядываясь: «Что же это будет?» Пришлось объявить четко и прямо: «Германия нападает на нас. Перед нами стоит задача: оборонять участок, вверенный нам Родиной…» На той стороне тишина. Немцы притихли… А через час артиллерийский и минометный огонь…»
Мы видим тоже принятие инициативы на себя командиром заставы и его четкое понимание, что Германия нападает на нас. Командир опередил решение ГШ на много часов...
10-я армия. П.И.Ляпин (НШ 10 А): «План обороны госграницы 1941 года мы делали и переделывали с января до самой войны, да и так не закончили. Изменения к первой директиве по составлению плана за это время поступало три раза, и все три раза приходилось переделывать заново. Последнее изменение оперативной директивы было получено лично мною в Минске 14 мая, в которой было приказано к 20 мая закончить разработку плана и представить на утверждение командующему округом…
«Волынка» с утверждением разработанного нами плана обороны госграницы – с одной стороны, явная подготовка немцев к решительным действиям, о чем мы были подробно осведомлены через РО – с другой, совершенно дезориентировали нас и настраивали на то, чтобы не придавать серьезного значения обстановке, в которой созревало военное нападение немцев…
С 16 по 20 июня штабом округа проводилась отчетная, армейская полевая поездка войсковых штабов и штаба 10 армии, на которую также были привлечены управления корпусов из восточных районов округа... Вечером 20 июня, после разбора результатов полевой поездки, проведенного генералом армии Павловым, в ДКА в Белостоке, командующий 10 армией генерал-майор Голубев под строжайшим секретом объявил генералам и ответственным старшим офицерам о том, что командующий войсками БОВО разрешил: «Большим начальникам отправить свои семьи и имущество вглубь страны, но без лишнего шума…»
Поскольку в ПрибОВО по указанию наркома обороны отъезд семей был запрещен с 20-го июня и семьи снимались с поездов и возвращались в военные городки, то разрешение командующего ЗапОВО — это хоть какой-то поступок. Хоть это и касалось только семей больших начальников, но вопреки указанию наркома обороны...
Значительно позже 23 часов 21 июня генерала Голубева вызвали в штаб для переговоров с Павловым. Минут через 40 вызвали в штаб и П.И. Ляпина: «Я явился в кабинет командарма, который был уже заполнен генералами и старшими офицерами… Понял, что никому не известна истинная цель нашего присутствия в штабе в такой поздний час. Было около двух часов ночи. Полушепотом мне доложил подполковник Маркушевич следующее: по телеграфу идет какая-то особо важная ШТ, а командарм ожидает у прямого телефона распоряжений командующего войсками БОВО. Все командиры корпусов и дивизий находятся уже в своих штабах у телефонов и ждут указаний командарма, только нет связи с 113-й дивизией. Буквально через несколько минут после моего прихода дежурный по связи доложил, что прямая телеграфная связь с Минском прервана, попытка принять ШТ через Гродно также не удалась, приняли половину одной части через телеграф пограничной связи, но и она прекратилась; из Белостока на Бельск связь тоже не работает.
По видимому, генерал-майор Голубев тоже понял, что произошло что-то неладное, и немедленно стал вызывать Минск по прямому телефону. Телефон ВЧ на Минск еще работал. Положение со связью было доложено командующему войсками округа генералу армии Павлову, и в ответ на это в 2-30 22 июня 1941 года генерал-майор Голубев получил приказ: «Вскрыть «красные пакеты» и действовать как там указано» и это все!
Нам нечего было вскрывать, т.к. документы штаба армии, подлежащие опечатыванию в «красный пакет», лежали в сейфе оперативного отдела неутвержденными командующим БОВО, а потому не опечатаны. В частях и соединениях армии, как было уже сказано, в «красных пакетах» хранились документы только для поднятия по тревоге и по материальному обеспечению. Боевые приказы для всех соединений были выражены на картах-схемах, выданных командирам дивизий в штабе армии месяц назад. Все это очень быстро позволило нам передать приказание лично командирам соединений не только сигналом по телефону, но и короткими ШТ, т.к. связь работала еще со всеми соединениями, кроме 113-й дивизии…»
Рапорт начальника 3-го отдела 10-й армии полкового комиссара Лося 15.7.41: «21 июня 1941 г. в 24-00 мне позвонил ЧВС и просил прийти в штаб… Командующий 10-й армией Голубев сказал, что обстановка чрезвычайно напряженная и есть приказ из округа руководящему составу ждать распоряжений, не отходя от аппарата. В свою очередь к этому времени были вызваны к проводу и ждали распоряжений все командиры корпусов и дивизий.
Примерно в 1 час ночи 22 июня бывший командующий ЗапОВО Павлов позвонил по «ВЧ», приказал привести войска в план боевой готовности и сказал, что подробности сообщит шифром. В соответствии с этим были даны указания всем командирам частей. Около 3 часов все средства связи были порваны. Полагаю, что противником до начала бомбардировки были сброшены парашютисты и ими выведены все средства связи…»
М.М. Барсуков (начальник артиллерии 10-й А): «Артиллерия армии собиралась только в одном лагере, полигон Червонный Бор, район Замброво. К 22.6.41 года в лагере находились: 124 гап и 310 пап РГК [С.Л.Чекунов — 311 пап – пушечный ап], кап [корпусной ап] и ткап [С.Л.Чекунов — тяжелый корпусной ап] 1 ск… Сбор артиллерийских частей в лагерь проводился согласно лагерного расписания, объявленного в приказе командующего войсками ЗапОВО.
Артиллерия шести сд, кк и формируемого 13 тк, 301 гап [С.Л.Чекунов — вероятно, 375 гап РГК] и формируемая истребительно-противотанковая артиллерийская бригада находились в районах постоянной дислокации и должны были выходить в лагеря на период артиллерийских стрельб на полигоны Червонный Бор и Обуз-Лесна. Сд со своей артиллерией распоряжением командующего армией выведены в районы сосредоточения на свои направления, если память не изменяет, 20.6.41 г. Артиллерийские части, находящиеся в лагере Червонный Бор, в боевую готовность приведены по боевой тревоге, объявленной мною лично в период времени между 5-00 – 7.00 22.6.41…».
М.В. Бобков (НШ 5 ск): «По окончании учений 20.6.41 тов.Голубев на совещании руководящего состава армии, командиров, комиссаров, НШ корпусов и других должностных лиц сказал: «Мы не можем сказать точно, когда будет война. Она может быть и завтра, и через месяц, и через год… Приказываю к 6-00 21.6 штабам корпусов занять свои КП.»
КП 5-го ск находился в г.Замбров, в военном городке 13-й сд, куда штаб корпуса переместился точно к 6-00 21.6, как указывал командующий армией. При этом никакого распоряжения о выводе частей корпуса на Госграницу и занятия ими оборонительных рубежей отдано не было. Дивизии корпуса начали выходить на Госграницу в 3 — 4-00 22.6, когда уже немецкие фашисты вероломно напали на нашу Родину. Распоряжение о выходе на Госграницу и занятии оборонительных рубежей было отдано командующим 10 армией по телеграфу Морзе в 2-00 — 3-00 22 июня 1941 года…»
М.А. Зашибалов (командир 86 сд): «21 июня 1941 года на территории полковых участков обороны находились и вели оборонительные работы: 1-й и 2-й стрелковые батальоны 169 Краснознаменного полка с одной полковой артиллерийской батареей… 1-й стрелковый батальон 330 сп с одной полковой батареей…
Остальные части дивизии и подразделения стрелковых и артиллерийских полков дивизии находились в лагерях по месту постоянной дислокации…
169-й Краснознаменный полк… в удалении от своего участка обороны от 25 до 40 км. 330-й сп… в удалении от своего участка обороны от 20 до 40 км. 248-й сп… в удалении от своего участка обороны от 30 до 40 км. 248-й и 383-й ап к 21.6.41 были на окружных сборах артиллерийских частей округа… на удалении от участков обороны стрелковых полков и подготовленных огневых позиций от 30 до 40 км. Озадн был на окружных сборах зенитных частей в районе гор.Белосток, на удалении 130-150 км от района боевых позиций…
В час ночи 22 июня 1941 года командиром корпуса был вызван к телефону и получил нижеследующие указания – штаб дивизии, штабы полков поднять по тревоге и собрать их по месту расположения. Стрелковые полки по боевой тревоге не поднимать, для чего ждать его приказа… В 1-10 22.6.41 штаб дивизии был поднят по тревоге… В 1-25 командиры сп доложили, что штабы полков и штабы батальонов собраны и ждут дальнейших распоряжений. Кроме того, командиры полков на транспортных автомобилях послали офицеров штаба с приказанием в стрелковые батальоны, находящиеся на Государственной границе СССР с тем, чтобы поднять их по тревоге и занять подготовленные районы обороны…
В 2-00 22.6.41 НШ дивизии доложил сведения, полученные от начальника Нурской пограничной заставы, что немецко-фашисткие войска подходят к реке Западный Буг и подвозят переправочные средства. После доклада НШ в 2-10 22.6.41 приказал подать сигнал «Буря» и поднять сп по тревоге и выступить форсированным маршем для занятия участков и районов обороны в подготовленной на 50% дивизионной полосе обороны. Командующему артиллерией дивизии полковнику Бойкову приказал с необходимым автомобильным транспортом, для переброски артиллерии на ОП, выехать в район окружного сбора артиллерийских частей, поднять ап по боевой тревоге и к 6 часам 22.6.41 вывести их в районы ОП полковых и дивизионных артиллерийских групп. НШ дивизии штаб дивизии, штабы полков и батальонов со средствами связи на транспортных автомобилях к 4 часам с 22 июня 1941 года вывести на подготовленные командные и НП, где к приходу сп организовать связь для управления оборонительным боем. Разведывательному батальону дивизии в полном составе в 2-30 22 июня 1941 года выступить из района расквартирования в район Домброва, где сосредоточиться в 4-30 22.6.41…»
Ю.Д. Кузнецов (117 гап, 8 сд): «К началу войны наша часть располагалась в летних лагерях «Червены Бур»... Наш полк готовился к спортивным соревнованиям, которые были назначены на воскресенье 22 июня... На рассвете 22 июня я проснулся от шума летавших самолетов и голосов около палатки... Выйдя за переднюю линейку на опушку леса, мы увидели самолеты, которые кружились над аэродромом, вернее над летной площадкой, расположенной недалеко от нас. Затем послышалась стрельба. Подошел дежурный по лагерю. Долго мы смотрели на то, как колесом кружились эти самолеты, и не могли понять, что происходит...»
На 22.06.41 6-я кд входила в состав 6-го кк. 21 июня в Ломжинском ДКА прошел праздничный вечер по случаю выпуска мл.лейтенантов. 22 июня ожидались дивизионные и корпусные конно-спортивные соревнования. Два эскадрона 3-го кп, усиленные двумя взводами танков, 19 июня направлены на усиление 87 отряда погранвойск НКВД.
После полуночи командира 6-й кд генерал-майора Константинова, ночевавшего в расположении штаба, вызвал к телефону начальник погранотряда майор И.М.Горбатюк и сообщил, что его наблюдатели фиксируют концентрацию на польской стороне границы больших сил германской пехоты, и что переход ими границы возможен в ближайшее время. Во втором часу ночи командир 6 кк генерал-майор И.С.Никитин вызвал генерала Константинова к себе; они прорабатывали алгоритм действий на случай перехода Вермахтом границы. Около 3-00 из штаба ЗапОВО по телефону был получен приказ вскрыть «красный пакет». Кавполки дивизии около 4-00 утра выступили из военных городков. 35-й тп несколько задержался, готовя к маршу бронетехнику.
В 4 часа 22 июня 36-я кд была поднята по тревоге и вскоре выступила с задачей соединиться с 6-й кд.
ЖБД ЗФ: «[На 22.6.41 находились] 6 мк – штаб Белосток... 4 тд – Белосток... 7 тд – Хорощ... 29 мсд – накануне перехода из Слонима в район Белостока...»
Доклад командира 7 тд 6 мк: «6 мк в период войны с немцами с 22 по 30.6.41 г. не был использован в целом как механизированное соединение, он перебрасывался с одного направления на другое, находясь под ударами авиации противника…
20.6.41 Командиром корпуса было проведено совещание с командирами дивизий, на котором была поставлена задача о повышении боевой готовности, т.е. было приказано окончательно снарядить снаряды и магазины, вложить в танки, усилить охрану парков и складов, проверить еще раз районы сборов частей по боевой тревоге, установить радиосвязь со штабом корпуса, причем командир корпуса предупредил, чтобы эти мероприятия проводить без шумихи, никому об этом не говорить, учебу продолжать по плану. Все эти указания были выполнены в срок...
22.6.41 в 2-00 был получен пароль через делегата связи о боевой тревоге со вскрытием «Красного пакета». Через 10 минут частям дивизии была объявлена боевая тревога, и в 4-30 части дивизии сосредоточились на сборном пункте по боевой тревоге. В 4-00 авиация противника бомбила Белосток, м.Хорош и Новоселки, но части дивизии не были подвержены бомбардировке, кроме остатков 13 тп. Потери: 26 чел.раненых и 4 убито, мат.часть не пострадала.
Боевые действия 7 тд. 22.6.41г. по приказу командира корпуса дивизия выполняла разведывательную службу разведывательным батальоном по Варшавскому шоссе на запад. Разведка работала хорошо, сведений о действиях противника было достаточно, кроме этого разведка имела задачу восстановить связь с частями 1-го ск. Первый день войны дивизия больше задач не имела до 22-00 22.6.41…»
Протокол допроса в немецком плену командира 4 й тд (6 й мк) Потатурчева 30.8.41: «22 июня в 24-00 он был вызван к командиру 6 мк генерал майору Хацкилевичу. Около 2 часов ночи cо слов командира корпуса, вернувшегося от командующего 10 й Армии генерал майора Голубева, [он узнал], что между Германией и Россией – война. После 2 часов ожидания он получил первый приказ – поднять части по тревоге и занять предусмотренные позиции…»
После объявления тревоги 22 июня дивизионы ПВО 6-го мк находились в 120 км восточнее Минска.
В состав войск 2-го района прикрытия входили 64-й и 66-й УРы.
64 (Замбровский) УР. А.Г.Низов (зам.политрука 12 опб): «В декабре 1940 года наша часть переехала... в 64 Замбровский УР, который только строился. Кое-где стояли доты, полные капониры и полукапониры, а, где-то было еще пустое место – «мертвое пространство». доты хорошие, но не все там было. Не было фильтро-вентиляционной системы, трансформаторов и т.д. Пунктом дислокации нашего батальона была д.Кончаны, которая находилась в 11 км от города Чижев и в 100 км от Белостока. Наш дот стоял недалеко от шоссе Москва-Варшава…
С первых часов войны пришлось принять бой самостоятельно, т.к. связь сразу была прервана, да и между дотами связи тоже не было. Передовые части немцев, конечно, сразу же ушли вперед… В перископ ПДН было видно, как буквально походным маршем, немцы все глубже уходили на нашу территорию, а обстрелять их не было возможности – они маршировали вне сектора обстрела нашего дота. Снаряды же немецких пушек нашим дотам вреда почти не причиняли. В наших дотах спаслись несколько пограничников из 88 погранотряда во главе с НШ комендатуры ст.лейтенантом Шепеленко… Командование решило разбиться на группы и передвигаться на восток…»
66 (Осовецкий) УР. Гарнизон УРа к началу войны составляли восемь опб и четыре артиллерийские батареи. В составе УР были также две танковые роты, вооружённые танками Т-18. С 22.6.41 гарнизон вступил в бой вместе с войсками 1-го ск, частью успевшими занять позиции в УРе.
А.М.Логинов: «Штаб нашего 87 пограничного отряда находился недалеко от Гродно, 25 км наверное, город Ломже. Сперва я служил на 24-й заставе, а потом меня перевели старшиной на 3-ю заставу. Дня за 3 до войны к нам на заставу приехал начальник техснабжения отряда, а у меня для двух пулеметов 24 ленты заряжены патронов. Так он приехал, осмотрел ленты и приказал: «Разрядить и просушить». А это же все руками надо было делать… Я одну коробку взял, начинаю разряжать, тут он уехал. Я снова эту ленту и поставил. Через три дня война. Если бы все разрядили…
В 3-45 на охрану границы заступал очередной наряд. Я поставил перед ним боевую задачу, и тут небо покрылось заревом, прошли самолеты, а потом начался артобстрел. Начальник заставы тогда отдыхал, политрук был в отпуске, ну да мы сами знали что делать, только пограничники у меня спрашивают: «Ну, что старшина, война или провокация?» Я говорю: «Война». Какая уж тут провокация, когда Беловский участок обстреливают, Сорокинский, Малиновский обстреливают. По всей границе стрельба...»
13-я армия. С.П.Иванов (зам.НШ 13 армии): «Вздох облегчения невольно вырвался у меня [речь идет о заявлении ТАСС 14 июня]. Я подумал в тот момент, что наше правительство, видимо, прозондировало почву у немецкой стороны и получило соответствующие заверения… Полковник Ляпин вручил мне предписание о срочном выезде в Могилев и сказал, что… я назначаюсь начальником оперативного отдела – зам.НШ 13 армии… К.Д.Голубев принял меня сразу и на мою просьбу сокрушенно ответил: «Я уже и сам просил НШ округа оставить тебя у нас, но он наотрез отказался...»
Поздно вечером 21 июня мы закончили работу… Ранним утром был разбужен дежурным радистом, который сообщил, что танкисты получили приказ поднять личный состав по тревоге. Часы показывали 5-30... Ни с Минском, ни с Могилевом связи в этот трагический день установить не удалось…»
И.Н.Руссиянов (командир 100 сд): «В субботу 21 июня… мы готовились к торжественному открытию построенного своими руками стадиона... Вечером… все разошлись по домам. Разбудил резкий телефонный звонок. «Руссиянов слушает», — сказал я в трубку и услышал знакомый, но странно тревожный голос заместителя командующего войсками ЗапОВО генерал-лейтенанта И.В.Болдина: «Ты меня узнаешь?»
— Узнаю. Слушаю вас, товарищ генерал.
— Германия без объявления войны напала на нас. «Вариант № 1». Ясно, что делать?
— Так точно!
— Действуй!..»
С.И. Гуров (НШ 49 сд): «Распоряжение о приведении в боевую готовность частей ни от кого получено не было. 21.6.41 в 21 час, после оперативной игры, я выехал из Кобрина. По пути заехал к комдиву в г.Высоко-Литовск. От него узнал, что штаб дивизии сегодня, т.е. 21.6., переехал на новое место в штаб 31лап [легкого ап], и что командиры частей, НШ должны к 6-00 22.6 прибыть на учения на Брестский артполигон…
Я, будучи в Кобрине, 21.6 получил телеграмму о том, что должен прибыть с мобпланом в штаб БВО 22 июня к 10-00. В 23-00, прибыл в штаб дивизии на новое место… Около 4-00 командиры частей и НШ собрались к старому штабу, а в 4-05 немецкая авиация стала бомбить 212, 222 сп, 31 лап, автобат, медсанбат, старый штаб и склады дивизии…»
Н.И. Коваленко (командир 212 сп 49 сд): «Полк перед началом войны был дислоцирован в лесу во вновь выстроенных казармах по-батальонно на ж/д станции Нурец… 3-й стрелковый батальон, …саперная рота… в это время находились в районе пограничной комендатуры…, которые занимались отрывкой ПТ рвов, устройством проволочного заграждения и ПТ надолб. 22.6.41 при нападении немецких фашистов, по донесению начальника инженерной службы полка и 4-х бойцов, которые прибежали оттуда в нательном белье и доложили, что батальон противником уничтожен…»
ЖБД 44 ск: «15.6.41 44 ск получил приказ – выйти в подвижный лагерь… Все части корпуса не были полностью обеспечены положенным вооружением и боеприпасами. В результате чего события развернувшиеся 22.6 застали части корпуса не подготовленными к вступлению в бой…»
ЖБД 108 сд: «22 июня 108-я сд с приданным 49-м Краснознаменным кап в составе 44-го ск 13-й Армии из Дрогобужских лагерей выехала на фронт…»
ЖБД 55 сд: «В 7-30 22.6.41 телеграфно комвойсками ЗапОВО приказал: привести войска в боевую готовность, выдать патроны, артиллерии снаряды. В 8-00 этот приказ был подтвержден опердежурным штаба ЗапОВО…»
Д.А. Морозов: «В мае 1941 года штаб артиллерии и все артиллерийские части 55-й сд выехали в Уреченские лагеря, расположенные километрах в 15 к востоку от Слуцка. Оказавшись на новом месте, подразделения сразу приступили к занятиям… На рассвете 22 июня полковник Семенов, мл.лейтенант Макаров и я отправились на рыбалку. Едва подъехали к реке — услышали нарастающий гул самолетов. «Выходной день, а авиаторы наши трудятся. Наверное, учение какое-нибудь», — сказал Саша Макаров.
«Им теперь суток не хватает. Осваивают новые машины. А сегодня погодка хорошая, вот и ловят момент», — пояснил Семенов. «Десять... двадцать... тридцать», — считал я черные точки, двигавшиеся навстречу восходящему солнцу. «Больше полка!» — удивился Саша. «Это не наши, немецкие!» — встревоженно воскликнул я, увидев в бинокль кресты на крыльях машин…»
ЖБД 121 сд: «11 июня по приказу командующего войсками БВО 121 сд из района Бобруйска перешла в новое место Обух (станция) – Лесная, где и сосредоточилась. В ночь с 22 на 23 июня 1941 года дивизия заняла оборону в районе Слонима…»
В ночь на 22.6.41 13 мк был поднят по тревоге. В два часа ночи штаб корпуса перешел на полевой КП в лесу, в 15 км юго-западнее Бельска.
Оперсводка 31 озад (31 тд 13 мк): «23.6.41 6-00. Дивизион из лагеря еще не прибыл…»
Н.Г. Ильин, В.П. Рулин (129 иап 9 сад): «Поступила команда на подготовку к перебазированию в летний лагерь… Летное поле напоминало прямоугольник, вытянутый с запада на восток… «Все бы хорошо, да граница близковата», — вздохнул… командир… По всему чувствовалось, что немцы что-то замышляют. Совершая патрульные полеты вдоль границы, наши летчики наблюдали, как по дорогам Польши двигались гитлеровские войска, танки, автомашины. Однако не хотелось верить, что война у порога.
Неожиданно 21 июня в Белосток вызвали все руководство полка. В связи с началом учения в приграничных ВО предлагалось рассредоточить до наступления темноты всю имеющуюся в полку материальную часть, обеспечить ее маскировку. Когда в конце дня с совещания в лагерь вернулся командир полка, работа закипела. Все самолеты на аэродроме рассредоточили и замаскировали… Нас разбудил гром артиллерийской канонады, доносившейся с границы… Резко залилась, завыла сирена...»
«Капитан Ю. Беркаль, командир 129-го иап... в 4-05 успел поднять две эскадрильи МиГ-3 на прикрытие города Острув-Мазовецка и одну эскадрилью И-153 в район Ломжи. Четвертая эскадрилья И-153 патрулировала в районе аэродрома...»
П.И.Цупко (13 сбап 9 сад): «22 июня… объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали! Особенно напряженными были последние два дня, когда по приказу из авиадивизии полк занимался 200-часовыми регламентными работами… Летчики и техники разбирали самолеты на составные части, чистили, регулировали их, смазывали и снова собирали. Трудились от зари до зари. Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие летчики и техники уехали к семьям в Россь, а оставшиеся в лагере с наступлением темноты отправились на площадку импровизированного клуба смотреть новый звуковой художественный фильм «Музыкальная история». Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору мл. лейтенант Усенко…
Вдруг он услышал еле уловимый гул авиационных моторов... Звук стремительно нарастал. Доносился он с запада… «СБ, что ли?» — попытался на расстоянии определить тип самолетов летчик и хотел продолжить путь, но какая-то подсознательная тревога удержала на месте. Самолеты подлетели к границе аэродрома, зашли с правой стороны, и вдруг с ведущего часто-часто засверкали ярко-красные вспышки огня…»
Н.С.Титов (13 сбап): «Вопрос: А противовоздушная оборона аэродрома?
Этого у нас в полку не было. Может быть, зенитки в стороне и стояли, но непосредственно на аэродроме не было...
Вопрос: 22 июня полк был уничтожен фактически полностью?
Полностью.
Вопрос: Сколько самолетов удалось сохранить?
Ни одного. Один почти…
Вопрос: А аэродром замаскирован был? Или стояли как по линейке?
По линейке стояли, а персонал в палатках жил на другой стороне аэродрома... Стоянка была как по линейке, и у кого прострелили мотор, у кого шасси. Вывели из строя две или три эскадрильи. А четвертая была на опушке леса, и она сохранилась — немцы, наверно, не видели ее — четыре часа было, еще темновато, заходили они со стороны леса... Эскадрилья, про которую я говорил, что она осталась после первого налета неповрежденной, взлетела, ресурс бензина выработала, и как раз перед этим, вторым налетом вернулась и села. Но теперь только один самолет успел взлететь. Улетел, в Орле посадку сделал, но разбился...»
В.И. Олимпиев (9 сад): «Штаб 9-й сад размещался на главной улице города в окруженном просторным двором особняке с башенкой. В полуподвале дома — казарма роты связи. Вернувшись с дежурства в казарму поздно вечером 21 июня 1941 года с увольнительной в кармане на воскресенье, я уже задремал, когда сквозь сон услышал громкую команду дневального «в ружье». Взглянул на часы — около двух ночи. Рота быстро построилась во дворе штаба. Боевая тревога нас не удивила, т.к. ожидались очередные войсковые учения.
Неординарные команды — выставить на башенке штабного здания наблюдение за воздухом, получить боевые патроны и гранаты, погрузить на машину неприкосновенный запас кабеля воспринималась нами как часть входивших тогда в моду учений в обстановке, максимально приближенной к реальным боевым условиям. Мысли о самом худшем по молодости отбрасывались. Оставив конец кабеля в штабе, мое отделение начало в темноте безлунной ночи привычную работу — прокладку полевой телефонной линии на запасной КП, расположенный на хуторе в нескольких километрах за городом. Почти рассвело, когда наш спецгрузовик, предназначенный для размотки и намотки кабеля, достиг военного аэродрома на окраине города. Все было тихо. Бросились в глаза замаскированные в капонирах вдоль летного поля 37-мм орудия, вооруженные карабинами расчеты которых были в касках. Такие зенитные полуавтоматы были тогда новинкой и только начали поступать в подразделения ПВО.
Наша машина отъехала от аэродрома не более километра, когда послышались взрывы и пушечно-пулеметные очереди. Обернувшись, мы увидели пикирующие на аэродром самолеты, светящиеся трассы снарядов и пуль, разрывы бомб. Однако страшная действительность дошла до нас лишь тогда, когда на выходящем над нами из пике бомбардировщике ясно обозначились черные кресты...»
По разному сложилась судьба 129-го иап и 13-го сбап одной авиадивизии. Недостаточно данных, чтобы говорить о инициативе одного командного состава и отсутствия оной у других...
С.Ф. Долгушин (122 иап, 11 сад): «Вопрос: Аэродром фактически был у границы?
На границе. На север 5,5 км. В процессе подготовки мы летали по всем пограничным аэродромам Белоруссии. На всех аэродромах размещались по 4-5 истребителей в нескольких километрах от границы. Мы облетали все аэродромы. Эскадрилья садится, если все сели и хватает горючего вернуться, — разворачиваемся, взлетаем и уходим...
В пятницу 20-го июня мы летали, разведывали... В пятницу прилетел Павлов, прилетел Копец, и командир дивизии полковник Ганичев на своем самолете. Собрали нас в штабе, я докладываю, что видел группу самолётов штук в сорок. Это мы с рассветом, утром слетали с Сережей... Снимали то мы с двух тысяч, все это обследовали, и теперь доложили — было столько-то самолетов, такого -то типа. Увеличение на столько-то, весь аэродром Сувалки забит полностью.
А позже видим легковую машину, которая направляется к нам на стоянку... Выходит Копец, генерал-лейтенант, спрашивает «Как тебя зовут? Ты мне дашь самолет слетать? Не беспокойся, Сергей, я не сломаю...»
Полетели тогда: командующий, командир полка, и наш полковник Николаев... Слетали, заруливают. Я подхожу, а Копец выходит. «Самолет действительно хороший. Все, что вы докладывали, все точно. Мы самолеты не смогли посчитать с точностью, а болтаться там мне много не хотелось».
Потом к нам на аэродром прибыла комиссия из ВВС. Возглавлял ее зам.начальника оперативного управления, полковник. Я его хорошо знал, после войны он еще стал генералом. С ними был и заместитель Копца по строевой подготовке, генерал-майор...
В субботу 21 июня мы отлетали, к вечеру полеты закончились, и нам сообщают: «Снять оружие и ящики с боеприпасами, и хранить их отдельно». Да что же это такое! Мы все были взволнованы.
Вопрос: До этого такого приказа не было?
Нет. Мы же летали на перехват! Пушки и пулеметы на одну перезарядку, нажимай и бей. А тут — снять! Оружейников у нас нет, мотористов у нас нет...
В субботу мы немножко выпили перед ужином, но водка и шпроты еще оставались на воскресенье. В 2-30 раздается сигнал — тревога!.. Примчались к самолетам, расчехлили. Техники начали пробовать двигатели, прогревать. А нам пора таскать пушки, пулеметы. Но что я сделал? Я в субботу сказал: «Давайте ящики не снимать!» — «Ну как же?» — «Товарищ командир, все будет нормально».
И вот в 2-30 — тревога! Нашей 2-й эскадрилье и 4-й эскадрилье через аэродром нужно бежать, а 1-я и 3-я стояли прямо около палаток. Мы прибежали, а те ящики уже убрали, начали таскать пушки. Техники тоже подключились, нужно быстро. А у нас ящики в самолетах, и мое звено подготовилось первым, все три самолета. Я пошел, доложил командиру эскадрильи, что звено готово. Он не стал спрашивать, как это нам так удалось раньше всем подготовиться… Только начался рассвет… И вдруг с южной стороны к аэродрому подходят два самолета. В хвосте этого самолета раздается очередь, длинная очередь — и по стоянкам самолетов...
Мы рассредоточили машины, и опять таскать пушки и боеприпасы. Первыми подготовились мы, затем 1-я эскадрилья, которая стояла около палаток. Они выбежали из палаток, — и уже через 5-10 метров их самолеты. Смотрим: идет шестерка самолетов, — три идут, и сзади еще три. Что это такое? Учения что ли? Опять мы ничего не поймем. Решили, что это МиГ-3 с Белостока, — там был полк на МиГ-3. И тут они развернулись и начали нас бить. Причем, сначала из пулеметов, а когда проходят на малой высоте бросают «ракушки»... Вот такой шарик, когда сбросили он втыкается в землю, и потом распадается на четыре лепестка, как роза. Лепестки эти разбрасывают осколки пластиковые...»
Следует отметить, что это единственное упоминание об снятии авиационного вооружения и патронных ящиков в авиачастях. Это указание, почему связывают с указанием самого командующего генерала Павлова. В частях о ЗапОВО приведено достаточно много воспоминаний ветеранов ВВС о начале войны и нигде нет похожей ситуации. Это единственное воспоминание о таком случае. Если это единственное, а не единое по всем приграничным авиаполкам, то это или случай искажения фактов или инициатива прибывшей в полк комиссии ВВС.
Г.Н.Захаров (командир 43 иад): «Мы до памятного 22 июня приняли еще ряд мер. Все отпускники были отозваны и вернулись в части, увольнения в субботу и воскресенье я отменил, было увеличено число дежурных звеньев, эскадрилий. Вот, собственно, в те дни я и прилетел на дивизионные курсы командиров звеньев... Сначала пришла директива [Директива №1] за подписью С.К.Тимошенко и Г.К.Жукова. Она начиналась словами: «В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев…»
Надо ли говорить, что за те считанные часы, которые оставались до начала войны, рассредоточить десятки авиационных полков, сотни машин, скопившихся на приграничных аэродромах, да еще и таких, скажем, машин, как «миги», на которых никто, кроме отдельных командиров полков и эскадрилий, не летал, оказалось невозможным. Поэтому после первых массированных ударов с воздуха по приграничным аэроузлам уцелели и сохранили боеспособность только те отдельные авиационные полки и эскадрильи, которые согласно планам предвоенных летних учений уже находились на полевых аэродромах и площадках...»
Командир авиадивизии однозначно говорит, что до Директивы №1 не было указания о рассредоточении ВВС. Однако, он не говорит, что 21 июня части ВВС ЗапОВО были приведены в боевую готовность, а днем это указание было отменено. В 10-й сад часть самолетов остались рассредоточенными...
Н.А.Козлов (162-й иап 43-я иад): «[21.6.41] Этот вечер я провел со своей маленькой семьей в парке. И никто из нас не предполагал, что остались считанные часы до роковой минуты, предопределившей на годы не только нашу личную жизнь, но и жизнь всей нашей Родины... В 17 часов я заступил на дежурство на аэродроме. Оно проходило, как всегда, спокойно, но звонки из штаба дивизии были частыми. Часа через два было получено распоряжение подготовить все для приема самолетов ночью. Я поинтересовался:
— Кто будет?
— Это не ваша забота. Подготовьте и доложите, — ответили мне.
Закончив подготовку к приему, я доложил о готовности. На мой запрос, когда ориентировочно будет посадка, дежурный штаба дивизии ответил: данные получите дополнительно.
К 23 часам связь со штабом дивизии прекратилась. Телефонист сообщил, что повреждена линия. Около 24 часов меня сменил заместитель командира соседнего полка капитан Корягин.
— Как дежурство, Николай?
Я высказал удивление, что ни один самолет так и не прилетел.
Корягин в раздумье произнес: «Да, что-то делается, а что – непонятно»…
Резкие завывания сирены подняли нас на ноги. Было около пяти часов… Простившись с женой и спящей дочуркой, взяв летное обмундирование, я побежал на аэродром…»
Факт об ожидании прибытия каких-то самолетов около 19 часов 21.6.41 интересный. Однако, из-за большого расстояния от границы до аэродрома, расположенного около города Могилев (300 км), трудно связать этот факт с ожиданием или не ожиданием войны на рассвете 22 июня.
И.Гейбо (зам.командира 46 иап 14 сад): «У меня в груди похолодело. Передо мною четыре двухмоторных бомбардировщика с чёрными крестами на крыльях. Я даже губу себе закусил. Да ведь это «юнкерсы»! Германские бомбардировщики Ю-88! Что же делать?.. Возникла ещё одна мысль: «Сегодня воскресенье, а по воскресеньям у немцев учебных полётов не бывает». Выходит, война?..»
Ф.Я.Фалалеев (1-й зам.начальника ГУ ВВС КА): «В ночь на воскресенье 22 июня 1941 года я решил поехать в город Луцк, где находился штаб [14 сад]. Мы с комиссаром дивизии М.М.Москалевым легли спать часов в 12 ночи... Около 4-х часов утра, раздался телефонный звонок. Нас по тревоге вызывали в штаб дивизии… В это время раздались взрывы бомб, сброшенных немецкими бомбардировщиками на аэродром и город Луцк…»
Представителю ГУ ВВС КА в ночь на 22 июня ничего не известно об ожидаемом начале войны на рассвете. Похожий случай мы видели в ЛВО, когда начальник отдела ГУ ВВС КА звонил командующему ВВС. Этот факт подтверждает, что в ГУ ВВС КА в ночь на 22 июня не ожидали начало войны на рассвете...
М.А.Ильченко (128 бап, 12 бад): «21 июня, командир взвода Гребенников принёс увольнительные всем двадцати солдатам на 22 июня с 6-00 до 20-00...
Вечером мы встретили знакомых хлопцев из аэродромной роты, которые рассказали нам, что по тревоге подняли караульную роту и роту обслуживания. Приказали все самолёты со стоянок убрать и замаскировать их на опушке леса. [Вероятно мероприятия проводились в рамках ШТ Тараненко от 21.6.41]
Целый день катали самолёты танкеткой и вручную. «Командирам, наверное, нечего делать и они заставляют нас катать самолёты с места на место, чтобы мы не скучали» — говорили они. Другие добавляли со значением: «Командование говорит, что будут учения». «Ученья так ученья, нам-то что, нас это не касается, нас командование освободило от учений и выдало увольнительные» — думали мы...
В 5 часов 22 июня 1941 года, как и договаривались, дневальный разбудил всех, кто должен ехать в Витебск… В 5-25 защелкали динамики и грозный голос объявил: «Внимание, внимание, внимание! Боевая тревога, боевая тревога, боевая тревога!» Весь городок сразу пришёл в движение...»
Ф.П.Полынин (командир 13 бад): «Особое внимание я уделял ночным полетам. Некоторые командиры… в шутливой форме, начали жаловаться: «Жены развод просят. По неделям в дом не заглядываем...» 21.6.41 к нам… из Минска прибыла бригада артистов… Было уже за полночь, когда… отправили их обратно в Минск. Только пришел домой и лег спать, как раздался продолжительный телефонный звонок. «Боевая тревога!» — слышу взволнованный голос дежурного по штабу.
— Откуда сообщили?
— Из Минска...
— Сигнал тревоги немедленно передайте во все гарнизоны, — приказал я дежурному. Сам быстро оделся и побежал в штаб... Снимаю трубку, связываюсь с командирами полков. Те уже готовы, ждут боевого приказа. Разговор шифром предельно краток. Цели такие-то, встреча с истребителями там-то. Звоню в штаб ВВС округа, чтобы доложить о готовности, Его начальника полковника С.А.Худякова на месте нет, командующего ВВС И.И.Копеца — тоже. На наш запрос: «Готовы ли к боевой работе истребители, как предусматривается планом?» — поступил ответ: «Их не будет. Лететь на задание без сопровождения…» На всякий случай делаем еще один запрос. Нам отвечают: «Выполняйте задачу самостоятельно. Прикрытия не будет…»
В.В.Толстиков (стрелок-радист 24 сбап 13 бад): «Война для меня наступила в 2 часа утра 22 июня. Полк был поднят по тревоге, и в 3-30 всем полком мы были в воздухе, взяв боевой курс на Запад, к р.Буг, чтобы бомбить переправляющиеся танки фашистов. Мы прицельно сбросили бомбы на противника, но на обратном пути нас настигли немецкие истребители «Мессершмидты», а мы шли без всякого прикрытия своих истребителей, и «Мессершмидтам» удалось сбить половину самолетов нашего полка. В числе сбитых самолетов был и мой самолет. Правда, мне и штурману удалось выброситься из горящего самолета…»
Е.В.Кояндер (сотрудник штаба 59 иад, Минск): «Подъем! Боевая тревога!» — набатом ворвалась в комнату команда ответственного дежурного по дивизии. Командиров, жильцов общежития, в котором проживали такие же временные холостяки, как и я, словно ветром сдуло с коек. На ходу застегивая поясные ремни и портупеи, расправляя складки на гимнастерках, спешим в учебный класс, чтобы получить личное оружие. Кто-то походя сорвал с календаря вчерашний листок. На очередном заалело: «22 июня». Я взглянул на часы — четыре утра.
В классе дежурный проверял по списку собравшихся. Что делать дальше — никто не знал. Наша дивизия находилась в стадии формирования. На случай тревоги еще не составили даже расписания действий личного состава штаба. Однако все-таки надо проверить связь с аэродромами. Вызываю Пуховичи. Отвечают немедленно. Тревога там уже объявлена. Собственно, так и должно быть: дежурный по дивизии по получении сигнала тревоги обязан немедленно оповестить штабных командиров и передать этот сигнал в подчиненные авиачасти.
«Наверное, штаб ВВС проверяет нашу бдительность в выходной день», — высказал я предположение...»
И.Г.Старчак (начальник парашютно-десантной службы ЗапОВО): «Утром 21 июня 1941 года, испытывая новый парашют, я повредил ногу… Смеркалось, когда в палату вошел мой начальник по службе в штабе ВВС ЗапОВО полковник С.А.Худяков [НШ ВВС ЗапОВО]. Он тоже оказался в числе больных: у него определили острый плеврит…
Я не заметил прихода полночи. Об этом возвестил перезвон кремлевских курантов. Наступило воскресенье 22 июня. Худяков ушел... Пробудился я от какого-то толчка… Со стороны нашего аэродрома донеслись четыре сильных взрыва... Запрыгал на здоровой ноге в палату полковника Худякова. Он говорил по телефону. Я понял: с дежурным по штабу округа. Наконец Сергей Александрович положил трубку. Я молчал, ожидая, что он заговорит сам. По его лицу видел: произошло что-то очень серьезное, такое, о чем даже не хватало духу спросить…
Худяков на мой невысказанный вопрос ответил: «Погоди, капитан, сейчас позвоню командующему...» Из трубки донеслось: «Он на заседании Военного Совета». Худяков тяжело вздохнул, машинально поправляя выведенные из брюшной полости наружу резиновые трубки: «Вот что, парашютист: кажется, началась война. Не вовремя мы с тобой здесь очутились...»
А.А.Горобец: «С мая 1941 личный состав [39 бап] размещался в лагерных палатках лесистой местности в районе аэродрома. 22.6.41 в 4 часа утра была объявлена боевая тревога в связи с началом войны с Германией... Из пяти авиаэскадрилий... взлетели самолеты трех. Четвертая и пятая авиаэскадрильи... были подвержены штурмовке немецких самолетов...»
И.И.Коновалов: «Мне предложили пойти учиться в бомбардировочное летное училище, которое было организовано в городе Слоним… Весной нас повезли в лагеря, располагавшиеся у села Михалишки [26 км от границы], где мы продолжили летную подготовку. Обучение продолжалось вплоть до 22.6.41. В субботу офицеры уехали в гарнизон к семьям. На аэродроме остались лишь курсанты, да несколько дежурных офицеров. Утром вдруг прошел слух, что война началась. Объявили тревогу.
Мы взяли шинели в скатках и противогазы, опустили полога палаток, по две ветки на них кинули, вроде как замаскировали. И ведь никому в голову не пришло рассредоточить самолеты! Они стояли в центре аэродрома крыло к крылу. Как сейчас помню семнадцать красавцев СБ и напротив них столько же Р-5-ых. Днем пошли в столовую, пообедали. Дело уже к вечеру. Вдруг летят бомбардировщики Хе-111, я их насчитал двадцать четыре штуки… Немцы закончили бомбометание, начали разворот и в это время хвостовые стрелки стали обстреливать нас из пулеметов… Вся стоянка горит. От семнадцати самолетов СБ в целости остался только один самолет. От Р-5-ых — ни одного…»
Н.С.Скрипко (командир 3 дальнебомбардировочного корпуса): «Далеко за полночь я лег спать… На рассвете 22 июня 1941 года, меня поднял телефонный звонок. Оперативный дежурный по управлению авиакорпуса доложил, что из Минска меня вызывают к аппарату ВЧ… Я приказал дежурному передать НШ авиакорпуса, чтобы он, не теряя времени, подошел к телефону, а сам начал быстро одеваться. Мгновенно последовал повторный звонок. На этот раз докладывал уже НШ: «К аппарату ВЧ вызывают именно вас». Бегу в штаб...
Около 4-40 минут к телефону подошел командующий ВВС ЗапОВО генерал-майор И.И.Копец. Он сразу же задал вопрос: «Имеете ли вы какие-либо указания из Москвы?» Я доложил, что не получал никаких указаний, и в свою очередь спросил: «Что случилось?» Копец возбужденно скороговоркой ответил: «Немецкая авиация бомбит аэродромы Лида, Белосток, Гродно, Пружаны, Барановичи и другие. На аэродромах горят наши самолеты. Немедленно приведите все части авиакорпуса и Смоленского авиагарнизона в боевую готовность. Если не получите боевую задачу из Москвы, вам ее поставит округ…»
А.А.Аветикян: «О начале войны… нам сообщили в казарме на рассвете 22.6.41 от командиров 7-й воздушно-дсантной бригады 4-го ВДК, в котором я проходил службу. Корпус, закончив формирование в мае 1941 г., дислоцировался в военном городке близ местечка Марьина Горка южнее Минска… Начало боевых действий можно считать 22.6.41, когда по приказу исполняющего обязанности командира корпуса Казанкина группа боевого охранения из 7-й бригады была направлена на запад по шоссе для соприкосновения с передовыми отрядами наступающего врага…»
З.И.Кондратьев (представитель ВОСО в ЗапОВО): «Увидев меня, Матишев подошел и доложил, что строительство идет полным ходом. А когда мы остались наедине, он сказал: «Разговорчики идут: не сегодня-завтра война с немцами. Крестьяне говорят, что немцы наводят на нас пушки». «Как реагируют на это бойцы и командиры?» — осведомился я.
— Говорят: пусть попробуют сунуться… «Возможно, фашисты затевают крупную провокацию? — размышлял я. — Ведь они часто теперь нарушают нашу границу». В Москву я прибыл на рассвете 22 июня. День предвещал быть теплым, солнечным, и москвичи торопились за город. Выйдя на площадь перед Белорусским вокзалом, я стал искать такси. Вдруг за спиной услышал: «Товарищ генерал!» Я обернулся.
— Вы Захар Иванович Кондратьев?
Передо мной стоял запыхавшийся старший техник-лейтенант. Вскинув руку к пилотке, он представился и передал приказание начальника ВОСО генерал-лейтенанта Н.И.Трубецкого: прямо с вокзала прибыть в штаб.
— Что-нибудь случилось?
Старший техник-лейтенант как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Распахнув дверцу, он предложил сесть в машину. Через минуту мы уже неслись по московским улицам в сторону Арбата. Только теперь мой спутник проронил: «Там, откуда вы приехали, неспокойно». Я все понял. За время, которое мне пришлось провести в дороге, случилось непоправимое. Мыслью перенесся в лес, под город Бельск. Как там сейчас держатся Ахлюстин, железнодорожная бригада, Матишев? «А возможно, это всего лишь крупный инцидент?» — мелькнуло в голове…»
И.Г.Старинов: «В двадцатых числах июня 1941 года ГШ КА намечал провести учения войск ЗапОВО. От Главного военно-инженерного управления РККА на учения командировали двух человек: зам.начальника управления военно-инженерной подготовки подполковника З.И.Колесникова и меня, занимавшего в ту пору должность начальника отдела заграждений и минирования… Вечером 19 июня мы выехали из Москвы, чтобы представиться в Минске командованию, а затем продолжать путь в Брест, в штаб будущих учений.
Встречавший нас ст.лейтенант сообщил, что начальник инженерного управления округа генерал Васильев просит прибыть в штаб. «И что ему не спится?» — удивился Колесников. Генерал Васильев, гладко выбритый, подтянутый, являл собою образец отменного здоровья и отличного настроения. Сообщил, что на полигоне к предстоящим учениям все готово, предложил пройти к НШ округа. «Неужели из-за учений все начальство уже в штабе?» — спросил я. «У начальства всегда есть причины недосыпать!» — отшутился Васильев.
НШ округа В.Е.Климовских, в отличие от генерала Васильева, выглядел хмурым, замкнутым. Поздоровался кивком, но от телефонной трубки не оторвался. Минуту-другую спустя извинился, сказал, что крайне занят: «Встретимся на полигоне!» Командующий округом Павлов тоже говорил по телефону. Раздраженно требовал от собеседника проявлять по-больше выдержки. Показали командующему программу испытаний. Он посмотрел ее, недовольно заметил, что инженеры опять взялись за свое: слишком много внимания уделяют устройству ПТ заграждений и слишком мало — способам преодоления их.
В это время вошел Климовских: «Товарищ генерал армии, важное дело...» Павлов взглянул на нас: «Подумайте над программой. До свидания. До встречи на учениях». Пока мы не закрыли за собою дверь, генерал Климовских не проронил ни слова.
Озадаченный и встревоженный увиденным и услышанным, я решил повидать генерала Клича, командующего артиллерией округа. Может, он что-нибудь разъяснит? «Вольф!» — воскликнул Клич, вспомнив мой испанский псевдоним – «на учения? Рад тебе, рад! Только боюсь, сейчас не до учений». Он сообщил, что гитлеровцы непрерывно подтягивают к границе войска, подвозят артиллерию и танки, совершают разведывательные полеты над нашей территорией, а многие командиры в отпусках, большая часть автомашин и тракторы-тягачи артполков забраны на строительство УР. «Случись что — орудия без тяги!» — возмущался Клич – «Павлов каждый день докладывает в Москву о серьезности положения, а нам отвечают, чтобы не разводили панику и что Сталину все известно».
«Но ведь немецкие войска отведены на восточные границы Германии для отдыха?» — осторожно заметил я – «во всяком случае, в сообщении ТАСС от 14 числа так и говорится».
«Я не сотрудник ТАСС, а солдат!» — отрезал Клич – «и привык держать порох сухим. Особенно имея дело с фашистской сволочью! Кому это я должен верить? Гитлеру? Ты что, Вольф?» Продолжить беседу не удалось: Клича срочно вызвали к Павлову.»
[Мы встретили подтверждение того, что командующий войсками ЗапОВО регулярно докладывал в Москву о серьезности положения на границе: «Павлов каждый день докладывает в Москву о серьезности положения, а нам отвечают, чтобы не разводили панику». Представитель инженерного управления КА отвечает словами, которые официально озвучиваются: «Но ведь немецкие войска отведены на восточные границы Германии для отдыха?» Это лишнее подтверждение того, что в Центральном аппарате КА (и в частности в инженерном управлении) не ожидали начало войны 22 июня. Многие свидетельства этого мы рассмотрели в 11-й части.]
«День прошел в подготовке к учениям: уточняли и изменяли пункты программы испытаний в соответствии с пожеланиями командующего округом. В конце дня я попытался еще раз увидеть Клича, но безуспешно. «Поезжайте отдыхать!» — сказал генерал Васильев – «утро вечера мудренее. Случись что-нибудь серьезное, учения давно бы отменили, а все, как видите, идет по плану», В словах начальника инженерного управления был резон. Мы отправились в гостиницу, выспались и ранним утром 21 июня, в субботу, выехали поездом в Кобрин, где располагался штаб 4 армии, прикрывавшей брестское направление; необходимо было повидать начальника инженерных войск армии полковника А.И.Прошлякова, обсудить с ним изменение программы учений.
Добрались до Кобрина к вечеру. Прошляков подтвердил, что фашисты подтягивают к Западному Бугу военную технику, соорудили множество наблюдательных вышек, на открытых местах установили маскировочные щиты. «Нас предупредили, что германская военщина может пойти на провокации и что поддаваться на провокации нельзя», — спокойно сказал Прошляков – «Ничего. Слабонервных в штабе армии нет». Начальник инженерного управления устроил нас на ночлег в собственном служебном кабинете. Условились, что поутру вместе поедем в Брест... Около двадцати двух часов возвратились в штаб. Дежурный доложил: звонили из округа, учения отменены, нам следует возвратиться в Минск. Невольно вспомнились доводы генерала Васильева...
«Неужто немецкие генералы решатся на провокацию?» — сидя на краю штабного дивана и стягивая сапоги, спросил Колесников… «Спи спокойно, Захар Иосифович! Утром все узнаем!» — ответил я. Мы проснулись внезапно. То ли взрывные работы, то ли бомба с самолета сорвалась... Разрывы, следуя один за другим, слились в чудовищный грохот…»
В 4-30 утра на квартире 1-го секретаря ЦК КП(б)Б П.К.Пономаренко раздался телефонный звонок — командующий округом Д.Г.Павлов сообщил о событиях на границе. В 4-45 началось совещание командования и начсостава округа.
Распоряжение: «Бобруйск Командиру 47 ск. Управление и части отправить по железной дороге эшелонами… Начало перевозки 23.6.41. Обеспечьте погрузку в срок по плану. Сохранить тайну переезда. Перевозочных документах станцию назначения не указывать. Вопросу отправления свяжитесь лично с «З» Белорусской. Доносить каждом отправленном эшелоне шифром. Климовских. 21.6.41.»
На документе отметка: «Аналогичные указания 21.6.41 даны командирам 17-й сд 21-го ск, 50-й сд, 44-го ск, 121-й и 161-й сд». « Начало перевозки было установлено для 50 сд – 22.6.41, для 161 сд – 23.6.41, для 21 ск 17 и 121 сд – 24.6.41.» Возможно, происходило увеличение количества соединений у границы для парирования увеличения численности немецких войск...
М.Ю.Заполь (прораб управления аэродромного строительства НКВД): «22.6.41 рано утром местные жители стали говорить, что началась война. В 12 часов на строительной площадке собрали на митинг вольнонаемный состав строителей (военнослужащие и заключенные отдыхали в воскресенье в бараках) и по радио заслушали выступление В.М.Молотова... Примерно в 13-00 из-за леса, примыкающего к строительной площадке, на низкой высоте появилась эскадрилья самолетов с черными крестами на фюзеляжах... Самолеты... развернулись и открыли огонь по собравшимся...»
В представленных материалах отсутствуют даже намеки на следы мифической директивы (директив) ГШ. Также отсутствует подтверждение, что в рамках этих директив поднимались мехкорпуса округа. А вот случаи подъема соединений по личной инициативе имеются...
В частях, посвященных КОВО, имеется всего несколько упоминаний о вскрытии красных пакетов. Одно из них это НШ 62-й сд 15-го ск П.А.Новичкова: «В 3-00 по распоряжению штакора 15 штаб был поднят по тревоге, в распоряжении был указан литер о вскрытии пакета и карт...»
Эту информацию не подтверждает командир 15-го ск, а НШ 15-го ск приводит совершенно иную информацию: «Примерно в 3-20 22.6.41 командующий 5-й армией… передал, примерно, следующее: «Немцы кое-где начали вести бой с нашими погранзаставами. Это очередная провокация. На провокацию не идти. Войска поднять по тревоге, но патронов на руки не выдавать…» Поднять войска по тревоге — это не вывести их в районы сосредоточения по «Планам прикрытия»...
Г.И.Шерстюк (командир 45-й сд 15-го ск) в принципе подтверждает информацию НШ 15-го ск и указывает, что приказ на вскрытие пакетов отдал он сам: «В 8-00 – 8-30 НШ сд полковник Чумаков восстановил связь… и вызвал меня к телефону. На мой первый вопрос: «Каковы распоряжения свыше на действия 45 сд», — получил ответ комкора 15 через НШ 45: «Провокация, частям сд быть в гарнизонах в полной готовности, категорически запретить погранотряду ведение огня, ждать дополнительных распоряжений». Проинформировав НШ штаба дивизии о положении на границе, о вскрытии пакетов мобпланов...»
К.К.Рокоссовский (командир 9 мк): «Около четырёх часов утра 22 июня по получении телефонограммы из штаба вынужден был вскрыть особый секретный оперативный пакет...» К.К.Рокоссовский пишет, что вынужден был вскрыть пакет. Следовательно, такого приказа он в телефонограмме не увидел. Только в 9-27 он получает ШТ приказ о том, что следует приступить к выполнению плана прикрытия.
Н.П.Иванов (НШ 6-й армии): «Командующий КОВО запретил выдвигать части прикрытия, приводить войска в боевую готовность, а тем более усиливать их даже после обстрела госграницы и налетов авиации ночью с 21 на 22 июня 1941 года. Только днем 22 июня это было разрешено...» Из этого высказывания НШ 6-й армии можно сделать только вывод, что на рассвете приказа о вскрытии красных пакетов в штабе не получали.
Б.И.Арушунян (НШ 12 армии): «Возьмите бумагу, карандаш и записывайте, — потребовал командующий. Немецко-фашистская авиация сегодня в 3-00 бомбила Киев, Одессу, Севастополь и другие города. С 3-30 артиллерия ведет сильный огонь по нашим пограничным заставам и УР.Приказываю...»
Через час после разговора с командующим округом НШ 12-й армии вызвал к телефону генерал М.А.Пуркаев и по аппарату «Бодо» передал условный сигнал для введения в действие Плана прикрытия государственной границы — «КОВО-41» Получается, что приказ на введение «Планов прикрытия» и вскрытии красных пакетов в КОВО произошло после 4-30 22.6.41 г.
Забегая вперед относительно событий в ОдВО можно сказать, что и там вскрытие пакетов произошло позже, чем такая команда прошла в ЗапОВО.
Е.Е.Мальцев (зам.командира 74 сд): «Примерно в половине четвертого утра 22 июня был получен сигнал «Гроза», по которому следовало вскрыть красный пакет, содержащий план действий корпуса по прикрытию Государственной границы СССР...»
В мемуарах М.В.Захарова нет ни слова об отдаче им приказа на вскрытие пакетов до 3-45...4-00 22.6.41 г.
В тоже время Вам были представлены воспоминания ветеранов войны, которые утверждали, что лично командующий войсками ЗапОВО по телефону после 2-00 22.6.41 начал отдавать приказания о вскрытии пакетов. В указанное время таких указаний не было ни в КОВО, ни в ОдВО.
Нам неизвестно почему Д.Г.Павлов на допросе указал, что прибыл в штаб округа в час ночи 22 июня. Вероятно, не хотел подставлять возможного защитника — наркома обороны Тимошенко. В тоже время, имеются воспоминания согласно которым Павлов находился в штабе до указанного времени.
К.Н.Галицкий (56 сд 4 ск): «Поздно ночью 21 июня, вернувшись из Августова, генерал Кузнецов заехал в штаб армии, ознакомился с последними донесениями и собрался ехать домой. Но тут зазвонил телефон ВЧ. Кузнецов получил приказание генерала армии Д.Г.Павлова находиться у аппарата, ожидая особо важного распоряжения. Командарм тут же вызвал в штаб всех офицеров полевого управления и политотдела армии...»
«Значительно позже 23 часов 21 июня генерала Голубева вызвали в штаб для переговоров с Павловым. Минут через 40 вызвали в штаб и П.И.Ляпина...»
Завершить часть, посвященную ЗапОВО, мне хочется словами Сергея Леонидовича Чекунова: «По изучению комплекса документов ясно видно, что Павлов четко выполнял все приказы Генштаба. Никакой отсебятины, только выполнение приказов». Автор приводит некоторые комментарии С.Л. Чекунова на вопросы, связанные с событиями накануне войн, в комментариях к 23-й части.
19 июня прибыл инспектор ВВС округа. К этому времени уже весь личный состав части прошел теоретическую подготовку и неплохо разбирался в новой машине. Все двадцать Як-1 выстроились на запасном аэродроме и были готовы к полетам…
«Когда же мы будем вводить в строй новые машины, — спросил Сурин [командир авиаполка] у инспектора, — ведь война на носу? А горючего и снарядов к ним нет»... 21.6.41 я доложил майору Сурину об окончании работ и о том, что получил приказ срочно выехать к месту службы…» И.В. Кислов 22 июня принял бой на ж/д вокзале.
В.С. Попов (командир 28 ск): «Распоряжений от командарма 4-й армии, командир 28-го ск, о выводе корпуса на государственную границу не получал. Соединения корпуса до нападения немецко-фашистских войск на советский Союз находились по месту дислокации…»
Г.С. Лукин (НШ 28 ск): «До момента нападения врага никаких указаний или распоряжений о подъеме войск и выводе их для занятия оборонительных рубежей ни от штаба 4-й А, в состав которой входил 28-й ск, ни от штаба округа получено не было, хотя телефонная связь до этого момента работала исправно…»
А.М. Игнатов (НШ 6 сд): «До начала нападения немецко-фашистских войск о каких-либо распоряжениях штаба корпуса или армии о приведении частей дивизии в боевую готовность я не слышал, и в частях дивизии ничего не делалось в этом смысле…»
П.А. Щербинин (42 сд): «Дивизия расположилась в городе Бресте, а 459 сп расположили в городе Картуз-Березка, а примерно через три месяца передислоцировали в город Жабинка…
19 июня 1941 года на совещании командного состава было объявлено, что 22 июня в 5 часов утра будут проводиться учения – показные, с боевой стрельбой. Я жил на частной квартире... 22 июня, примерно в 4 часа, от взрывов снарядов зазвенели стекла в квартире...»
А.С.Кислицын (НШ 22 тд): «22 июня 1941 года, примерно в 3-30 ночи мне позвонил командир дивизии генерал-майор Пуганов В.П. и сказал, чтобы я быстро прибыл в штаб дивизии. В кабинете командира дивизии я увидел НШ 14-го тк подполковника И.В. Тутаринова… Пуганов мне и говорит, что приказано дивизию привести в боевую готовность к рассвету, но не объявляя тревоги. Я обратился к Тутаринову и говорю ему: Иван Васильевич! Как же можно поднять дивизию без тревоги, ведь это не батальон, а времени до рассвета полчаса? Тутаринов подтвердил мне, что командующий армией не разрешает поднимать дивизию по тревоге, чтобы не побеспокоить соседей. Тогда я тут же в кабинете комдива начал звонить на квартиры командирам полков и приказывал им бежать в штаб дивизии за получением указаний комдива. Я успел вызвать командиров танковых и мотострелковых полков…»
В.А. Рожняковский (начальник оперативного отделения штаба 22 тд): «Докладывал командиру дивизии содержание сводок. И однажды пытался высказать свои соображения. Было бы целесообразно с профилактической целью, не нарушая хода боевой подготовки, вывести дивизию и расположить лагерем на некотором удалении, в условиях, где можно быстро изготовиться к бою. Генерал дал мне понять, что свои соображения я могу оставить при себе. Тогда, в период культа личности, не принято было высказывать мнение по таким вопросам.
Все осталось по-старому. Больше того, один из полков к 21 июня возвратился из лагерей. Таким образом, 22 июня все подразделения дивизии были на месте. Никто из нас не знал, когда начнется война… На воскресенье, 22 июня, был запланирован показ новой техники. Накануне, в субботу, вне всякого плана командир корпуса провел дивизии строевой смотр. Затем в клубе состоялся концерт… Поднялся очень рано — часа в три утра. Нужно было собрать командиров для поездки на полигон, проконтролировать выезд частей. Одевая гимнастерку… только успел ее одернуть, как грохот разрывов потряс городок...»
Г.К. Тесля: «За 16 дней до начала Великой Отечественной войны, в воинском звании лейтенанта, был направлен служить в воинскую часть 5473 [22 гап 22 тд], которая находилась в 4-х км около Брестской крепости, в лесу…
22.6.41… Закончено мое дежурство подвижного патруля в деревне, что в 3 км северо-западнее города Бреста… Отправились в ап отдыхать, было 2 часа ночи, наступил крепкий солдатский сон. И вдруг, проснувшись, слышим взрывы снарядов и бомб, летели стекла в окнах…»
Н.Н. Болотов (НШ 30 тд): «Даже танков Т-26 был некомплект... Артполк имел орудия, но не было тягачей, полностью отсутствовали зенитные средства. Боеприпасы хотя и имелись согласно нормам, но склады располагались на большом расстоянии от ППД дивизии…
22 июня в 4-00 утра вражеская авиация бомбила аэродром Пружаны. Это в нескольких километрах от расположения нашей дивизии. И мы поняли — война! Командир дивизии полковник С.И.Богданов в 4-15 поднял дивизию по боевой тревоге. К 6-00 части вышли в район сосредоточения в лес юго-восточнее Поддубно. Только тп майора Иванюка, который проводил ночные стрельбы, прибыл на час позже…»
В состав войск прикрытия 4-го района входил 62-й (Брестский) УР в составе трех отд.пулеметных батальонов (опб): 16, 17 и 18. В ночь с 21 на 22 июня проводная связь между штабами батальонов и рот, а также со штабом 62 УР была нарушена диверсантами.
18 опб. В первые минуты войны части и подразделения УР по приказу его командира вступили в бой. В течение 6 часов бойцы 1-й роты 18 опаб из дотов вели пулеметно-артиллерийский огонь по фашистам, не давая им переправиться через Буг. К концу дня гарнизоны израсходовали боеприпасы…
Стойко отражала атаки 3 рота под командованием лейтенанта С.И. Веселова. Вначале противник обстреливал доты из орудий, затем применил огнеметы. Двое суток вел огонь по врагу гарнизон артиллерийского дота под командованием младшего лейтенанта А.К. Шанькова. После двух суток непрерывного боя в доте младшего лейтенанта И.Т. Глинина кончились боеприпасы. Из 258 бойцов и командиров роты чудом остались в живых младший лейтенант Шаньков и пулеметчик Ф.А. Чиж.
А.К. Шаньков (командир взвода): «В нашей роте было 6 построенных и относительно готовых к бою огневых точек… Кроме того, в бою участвовал еще один недостроенный дот. Наши позиции размещались у селения Орля. Хорошо помню свой дот. Он имел два капонира, в каждом по одной 76-мм пушке, спаренной с пулеметом «максим». У обоих входных дверей — по бойнице для ручного пулемета. Но ручных пулеметов, к сожалению, у нас не было. Взвод, составлявший гарнизон дота, имел три отделения — по одному на орудие и пулемет, третье отделение должно было обслуживать ручные пулеметы.
Почти весь апрель 1941 года личный состав находился неотлучно в дотах. Оружие очистили от зимней смазки, в сооружения завезли боеприпасы и продовольствие. Но в начале мая поступил новый приказ, и гарнизоны были выведены из дотов. Бойцов вновь поселили в казарме примерно в километре от сооружений, офицеры вернулись к семьям. Продовольствие, патроны и снаряды возвратили на ротный склад. При этом снаряды обильно смазали пушечным салом для длительного хранения. Таким образом, к началу войны в огневых точках не было ни продовольствия, ни боеприпасов, кроме нескольких ящиков патронов в доте караульного взвода.
С нападением гитлеровцев занимать доты пришлось под огнем. Это вызвало большие потери. Из 18 солдат и сержантов моего взвода в дот пробрались только 5, потом прибежали еще три пограничника. Я был девятым. За снарядами, патронами и продуктами бойцы ползали на ротный склад уже в ходе боя. В такие моменты в доте оставались только часовой и я. С самого начала войны позиции роты были окружены…»
Наиболее напряженные и длительные бои с противником вели воины 17 опб. Рано утром 22 июня первый приказ отразить атаку противника отдал комбат капитан А.И. Постовалов. Трехамбразурный дот «Орел» сражался 12 дней. На 13-й, когда кончились боеприпасы, фашисты его окружили. На предложение сдаться ответили отказом. Фашисты применили газы и огнеметы.
29 июня фашисты взорвали дот «Быстрый». Оставшийся в живых пулеметчик П.П. Плаксий вынес на плечах тяжело раненного командира И.Н. Шибакова. По мере того как в дотах заканчивались боеприпасы, бойцы прорывались в еще действовавшие огневые точки. По сообщениям местных жителей и жен командиров, последние три дота 3-й роты сражались до 29 июня 1941 г.
И.Н. Шибаков (командир взвода): «Оборонительные сооружения нашей 3-й роты 17-го опб располагались… у д. Слохи-Аннопольские… Из 8 огневых точек на этом участке рота занимала 7. Один дот, артиллерийский, пустовал, т.к. орудия в нем еще не были установлены… Все эти точки, за исключением дота «Горки», были пулеметными. Каждая из них имела две амбразуры с установленными в них пулеметами «максим». «Горки» имел один пулемет «максим» и 45-мм пушку, спаренную с пулеметом. Все доты были еще не достроены. Сооружения стояли оголенные, не засыпанные землей, не замаскированные. Водоснабжение, освещение, подземная связь не были оборудованы, рации отсутствовали, не хватало перископов. Сектора обстрела не расчищены. В стенах дотов зияли отверстия для кабеля связи и гильзоотводов. Материальная часть хотя и была установлена, но не приведена в боевую готовность, находилась на консервации…»
Меньше известно о боевых действиях 16 опб. И.И.Змейкин (командир роты): «Оборонительная позиция 16-го опб располагалась по берегу Буга между деревнями Крупица и Путковицы… 2-я рота этого батальона, которой командовал я, занимала участок в районе деревни Минчево. Командиры жили на частных квартирах в деревне. Личный состав располагался в землянках поблизости от огневых точек.
Лишь только начался артиллерийский обстрел и бомбежка, я бросился на КП. Добраться до него оказалось трудно: почти на каждом шагу рвались снаряды. По пути меня контузило и ранило… Смог доползти до КП. Командиры уже были здесь, и я им отдал приказ — занять доты и любой ценой задержать врага. Через 20 минут наши четыре дота и три вкопанных в землю танка были готовы открыть огонь. Все они приняли активное участие в бою. Техник-лейтенант Федоров, который подвозил боеприпасы, успел совершить лишь одну поездку. При втором рейсе был убит…»
В.Ф. Осауленко: «Летом 40-го года мы выехали... Брест, форт Красный... Там, в 18 опб 62 Брестского УР я и начинал войну… Самый первый дот был в 50-ти метрах от Западного Буга (границы), а остальные в 75-100 от нее. Затянули мощной маскировкой, металл с деревом. там такая была маскировка, что ее неделю надо убирать. Но они установили все это. Что было бы, успев мы туда прийти я не знаю… Но когда война началась мы же в эти доты так и не попали. К июню 41 года я был сержант… помкомвзвода и командиром двухорудийного дота… Через два месяца надеялся сдать экзамены на младшего лейтенанта запаса…
Все командиры наши — отсутствовали. Часть находилась в крепости, они там жили. А часть жила между гарнизоном и крепостью, там был городок. Вечером 21 июня они ушли все, конечно, без оружия. Все их оружие было у меня под замком, как у дежурного… В ночь на 22 заступил дежурным по батарее... Через какое-то время, полчаса — час, появляется командир нашей первой батареи. «Как вы там? Ребят подготовь, как следует. Предупреди, чтобы все дружно возвратились домой. А в понедельник, 23 июня, мы начнем загружать доты боеприпасами и продовольствием…»
Примерно в 2 часа ночи подбегает ко мне повар: «Володя, на кухне отключена вода! Завтрак я не могу готовить». Через 10-15 минут он выскакивает опять, «отключили электричество!..» Где-то в полчетвертого уже раздается могучий гул сотен самолетов, которые перелетают с запада на восток, на нашу территорию… Я побежал в штаб, там должен был быть офицер, дежурный по гарнизону. Никого нет. Я схватил трубку, чтобы позвонить НШ. Телефон не работает…»
И.Н. Швейкин (начальник артснабжения 18–го опб): «Осенью 1940 года наши подразделения прибыли на границу из Мозыря… Наш 18-й опб имел участок более 30 километров… Качество и боевое снаряжение [сооружений] по сравнению с дотами на старой границе было намного выше. Там на батальон было всего четыре орудия, а остальное вооружение составляли пулеметы. Здесь же многие доты имели по одному или несколько орудий, спаренных с пулеметами стальным шаровым креплением. Орудия действовали полуавтоматически… К июню 1941 года построенных и оборудованных точек было мало. Боеприпасы хранились в окружающих Брест фортах, а также в дотах и складах при красных казармах…
Чувствовали ли мы тогда приближение войны? И да, и нет. Да — потому что накануне войны было немало случаев, когда немецкие самолеты перелетали границу и, безнаказанно покружив над городом, уходили обратно. Да — потому что мы постоянно слышали шум передвигающихся войск и техники и догадывались об их сосредоточении по ту сторону Буга. Нет — потому что не получали каких-либо предупреждающих приказов и распоряжений. Успокаивающе действовала также нормальная ж/д связь с Германией…
Вечером 21 июня 1941 года в нашем клубе демонстрировалась кинокартина «Ветер с востока». Посмотреть фильм приехали бойцы всех рот, а также семьи командиров… В тот вечер у нас все было спокойно, никто не подозревал о скором начале войны…
Подъем 22 июня был необычным. Нас разбудила сильная канонада. Глянув в окно, я увидел, как со стороны границы летят на крепость и прилегающую к ней территорию трассирующие снаряды. Обстрел был очень интенсивный… Нападение гитлеровцев застигло врасплох. Поэтому даже готовые доты занимались в спешке, под обстрелом. В некоторые сооружения гарнизоны попасть не смогли...»
В отличии от Гродненского УРа Брестский УР не был поднят поздним вечером 21 июня. Боеприпасы не были загружены. Вы помните, что похожая ситуация была и в некоторых УРах КОВО.
А.П. Кузнецов (начальник 17-го Краснознаменного пограничного отряда Белорусского погранокруга войск НКВД): «Начиная с апреля, в штаб погранотряда каждый день шли донесения о тревожном положении на границе. Отряд своевременно доносил об этом не только в штаб пограничных войск БССР, но информировал и командование 4-й армии, 28-го ск, областной комитет ВКП(б)… Наиболее важные вопросы, связанные с приготовлениями врага, командование отряда доносило и в Москву, в ГУ пограничных войск НКВД СССР… Для пограничников подготовка врага к нападению не являлась секретом. Но никто не ожидал, что это произойдет так скоро, так подло и так вероломно.
21.6.41 я возвратился с границы, где проверял боевую готовность… Во второй половине дня, заслушав доклады НШ, заместителей, в 16-00 пошел домой. Очень хотелось повидать 11-месячную дочурку, да и отдохнуть надо было после длительной командировки. Но ни прилечь, ни пообедать не удалось. Примерно в 17-00 доложили о пожаре в районе 11-й заставы… Пришлось выехать на место происшествия и принять срочные меры к ликвидации пожара и усилению охраны границы на этом участке. Только вернулся в штаб — вызов к прямому проводу. Получил приказ от зам.начальника пограничных войск округа комбрига А.П.Курлыкина: отправить утренним поездом в один из пограничных отрядов на Литовской границе 100 пограничников. Чтобы точно и в срок выполнить приказ, распорядился к 21-00 собрать заместителей, начальника штаба, секретаря партбюро, начальника 4-го отделения и начсанслужбы отряда…
После 24-00 мой заместитель по разведке майор В.В.Видякин доложил, что на участке 2-й заставы с сопредельной стороны перешел местный житель и сообщил, что в 4-00 начнутся военные действия против Советского Союза… Выслушав рапорт Видякина, я тут же доложил о случившемся дежурному по штабу войск округа… от которого получил ответ: «Ждите указаний.»
После этого мною было отдано распоряжение комендантам участков повысить готовность подразделений, а офицерскому составу быть в полной боевой готовности. Затем… проинформировал своих соседей справа — начальника 88-го пограничного отряда… и слева — начальника 98-го пограничного отряда Украинского пограничного округа… Оба подтвердили данные о подтягивании войск противника к границе. Обстановку я подробно изложил также ЧВС 4-й армии… Начиная с 2-00 – 2-20 со всех комендатур, а иногда и прямо с застав начали поступать тревожные донесения о выходе танков и скоплении фашистских войск непосредственно у линии государственной границы. Еще несколько раз мы звонили в штаб округа. Ответы одни и те же: «Доложено в Москву. Ждите.»
Не имея указаний, по собственной инициативе я отдал распоряжение привести все подразделения в боевую готовность, а на участке 13-й заставы подготовить средства для поджога или взрыва моста через Буг. Я брал на себя большую ответственность, т.к. в то время любая инициатива сковывалась специальными приказами и директивами Берия. Время приближалось к 4-00… Штаб отряда приступил к передаче приказа о приведении подразделений в боевую готовность, но до подразделений к 4-00 он еще не дошел.
В период авиационной и артиллерийской подготовки… фашистские войска заняли исходные позиции для форсирования р. Западный Буг. Они сняли наших часовых и захватили ж/д мост севернее крепости и автотранспортный у Страдич. Захват исправных мостов в значительной степени облегчил противнику переправу на правый берег, особенно в районе Бреста…»
Мы видим, что по линии погранвойск НКВД 21 июня также не приходило указания о подготовке к войне и сами пограничники особо войну не ожидают. Да, было указание о осторожности и расположения нарядов не ближе 300 метров от границы. Но это указание могло означать и ожидание провокаций, а не войны... Из погранотряда забирают 100 пограничников, которые утром 22 июня будут в дороге. Тревожная обстановка, а будет ли война неизвестно. В воспоминаниях упоминается о личной инициативе начальника погранотряда.
В.Н. Горбунов (начальник 2-й заставы 17-го Краснознаменного пограничного отряда): «Последний день перед войной. Завтра воскресенье… Около 22 часов наряд заметил, как мужчина подбежал к Бугу, бросился в воду и поплыл к нашему берегу... Рассказывал мельник сбивчиво. Видно было, что он очень волновался, голос его дрожал, в глазах стояли слезы: «...Переправу они, видимо, будут наводить у старого шоссе, где был паром. Другую переправу, возможно, подготовят у большого камня и, может быть, третью — у брода…»
— Когда же они думают переправляться?
— Кажется, в 4 часа утра по вашему времени.
— А ты не врешь? Возможно, они тебя подослали?
Мельник с горечью посмотрел на меня, потом с какой-то внутренней гордостью выпрямился и сказал: «Я старый солдат русской армии, воевал еще в 1914 году, хочу помочь вам, русским. Они завтра идут на вас войной — вся Германия, верьте мне. Там осталась моя семья, мои внуки...»
О происшествии я доложил коменданту, ст.лейтенанту М.С.Величко. Приехали из комендатуры и капитан Ф.Л.Солдатов из штаба. Снова опрос. И верим и не верим. Факты говорят: завтра война. А разум — нет, это абсурд…
Позвонил начальнику 1-й заставы ст. лейтенанту К.Т. Кичигину. Передал ему по кодовой таблице: «Сегодня ожидаются с той стороны гости, прими меры. Я в район 114 погранстолба (наш стык) выслал для встречи гостей с машинами (гости — противник, машины — пулемет).» Зазвенел телефон. С 1-й заставы звонил старший инструктор пропаганды политотдела отряда старший политрук Н. А. Суховей: «Горбунов, доложите подробно обстановку».
Потом я услышал голос начальника заставы и передал ему уже открыто: «Слушай, Кузьма! Еще раз тебе говорю. На наши заставы в районе Немирув и 114 погранстолба в 4-00 нападет немец. Туда дополнительно высылаю наряд с ручным пулеметом. Вот теперь и решай сам, действуй, как тебе подсказывает совесть».
После 1-00 в канцелярии собрались младшие командиры. Я рассказал им о готовящемся нападении на заставу. Поставил перед ними боевую задачу. Каждому в отдельности указал район обороны, бойцов и оружие. Предупредил, чтобы никто не поднимал паники, а действовали хладнокровно. Особое внимание обратил на то, что фашист превосходит нас в живой силе…
В 2-00 в район 114 погранстолба выслал дополнительный наряд в составе ефрейтора Ивана Сергеева и Владимира Чугреева с ручным пулеметом и собакой: «Задержите наряд у мельницы. Несите службу вместе до особого распоряжения. В случае переправы немцев огонь открывайте самостоятельно. О численности противника на заставу доложить собакой. Нашей помощи не ждите. Действуйте по обстановке...»
В 3-00 мы с Горбачевым подняли заставу в ружье: «Через 5 минут построиться всем здесь с оружием. Из вещмешков выложить лишнее.» Люди стояли, недоуменно оглядываясь: «Что же это будет?» Пришлось объявить четко и прямо: «Германия нападает на нас. Перед нами стоит задача: оборонять участок, вверенный нам Родиной…» На той стороне тишина. Немцы притихли… А через час артиллерийский и минометный огонь…»
Мы видим тоже принятие инициативы на себя командиром заставы и его четкое понимание, что Германия нападает на нас. Командир опередил решение ГШ на много часов...
10-я армия. П.И.Ляпин (НШ 10 А): «План обороны госграницы 1941 года мы делали и переделывали с января до самой войны, да и так не закончили. Изменения к первой директиве по составлению плана за это время поступало три раза, и все три раза приходилось переделывать заново. Последнее изменение оперативной директивы было получено лично мною в Минске 14 мая, в которой было приказано к 20 мая закончить разработку плана и представить на утверждение командующему округом…
«Волынка» с утверждением разработанного нами плана обороны госграницы – с одной стороны, явная подготовка немцев к решительным действиям, о чем мы были подробно осведомлены через РО – с другой, совершенно дезориентировали нас и настраивали на то, чтобы не придавать серьезного значения обстановке, в которой созревало военное нападение немцев…
С 16 по 20 июня штабом округа проводилась отчетная, армейская полевая поездка войсковых штабов и штаба 10 армии, на которую также были привлечены управления корпусов из восточных районов округа... Вечером 20 июня, после разбора результатов полевой поездки, проведенного генералом армии Павловым, в ДКА в Белостоке, командующий 10 армией генерал-майор Голубев под строжайшим секретом объявил генералам и ответственным старшим офицерам о том, что командующий войсками БОВО разрешил: «Большим начальникам отправить свои семьи и имущество вглубь страны, но без лишнего шума…»
Поскольку в ПрибОВО по указанию наркома обороны отъезд семей был запрещен с 20-го июня и семьи снимались с поездов и возвращались в военные городки, то разрешение командующего ЗапОВО — это хоть какой-то поступок. Хоть это и касалось только семей больших начальников, но вопреки указанию наркома обороны...
Значительно позже 23 часов 21 июня генерала Голубева вызвали в штаб для переговоров с Павловым. Минут через 40 вызвали в штаб и П.И. Ляпина: «Я явился в кабинет командарма, который был уже заполнен генералами и старшими офицерами… Понял, что никому не известна истинная цель нашего присутствия в штабе в такой поздний час. Было около двух часов ночи. Полушепотом мне доложил подполковник Маркушевич следующее: по телеграфу идет какая-то особо важная ШТ, а командарм ожидает у прямого телефона распоряжений командующего войсками БОВО. Все командиры корпусов и дивизий находятся уже в своих штабах у телефонов и ждут указаний командарма, только нет связи с 113-й дивизией. Буквально через несколько минут после моего прихода дежурный по связи доложил, что прямая телеграфная связь с Минском прервана, попытка принять ШТ через Гродно также не удалась, приняли половину одной части через телеграф пограничной связи, но и она прекратилась; из Белостока на Бельск связь тоже не работает.
По видимому, генерал-майор Голубев тоже понял, что произошло что-то неладное, и немедленно стал вызывать Минск по прямому телефону. Телефон ВЧ на Минск еще работал. Положение со связью было доложено командующему войсками округа генералу армии Павлову, и в ответ на это в 2-30 22 июня 1941 года генерал-майор Голубев получил приказ: «Вскрыть «красные пакеты» и действовать как там указано» и это все!
Нам нечего было вскрывать, т.к. документы штаба армии, подлежащие опечатыванию в «красный пакет», лежали в сейфе оперативного отдела неутвержденными командующим БОВО, а потому не опечатаны. В частях и соединениях армии, как было уже сказано, в «красных пакетах» хранились документы только для поднятия по тревоге и по материальному обеспечению. Боевые приказы для всех соединений были выражены на картах-схемах, выданных командирам дивизий в штабе армии месяц назад. Все это очень быстро позволило нам передать приказание лично командирам соединений не только сигналом по телефону, но и короткими ШТ, т.к. связь работала еще со всеми соединениями, кроме 113-й дивизии…»
Рапорт начальника 3-го отдела 10-й армии полкового комиссара Лося 15.7.41: «21 июня 1941 г. в 24-00 мне позвонил ЧВС и просил прийти в штаб… Командующий 10-й армией Голубев сказал, что обстановка чрезвычайно напряженная и есть приказ из округа руководящему составу ждать распоряжений, не отходя от аппарата. В свою очередь к этому времени были вызваны к проводу и ждали распоряжений все командиры корпусов и дивизий.
Примерно в 1 час ночи 22 июня бывший командующий ЗапОВО Павлов позвонил по «ВЧ», приказал привести войска в план боевой готовности и сказал, что подробности сообщит шифром. В соответствии с этим были даны указания всем командирам частей. Около 3 часов все средства связи были порваны. Полагаю, что противником до начала бомбардировки были сброшены парашютисты и ими выведены все средства связи…»
М.М. Барсуков (начальник артиллерии 10-й А): «Артиллерия армии собиралась только в одном лагере, полигон Червонный Бор, район Замброво. К 22.6.41 года в лагере находились: 124 гап и 310 пап РГК [С.Л.Чекунов — 311 пап – пушечный ап], кап [корпусной ап] и ткап [С.Л.Чекунов — тяжелый корпусной ап] 1 ск… Сбор артиллерийских частей в лагерь проводился согласно лагерного расписания, объявленного в приказе командующего войсками ЗапОВО.
Артиллерия шести сд, кк и формируемого 13 тк, 301 гап [С.Л.Чекунов — вероятно, 375 гап РГК] и формируемая истребительно-противотанковая артиллерийская бригада находились в районах постоянной дислокации и должны были выходить в лагеря на период артиллерийских стрельб на полигоны Червонный Бор и Обуз-Лесна. Сд со своей артиллерией распоряжением командующего армией выведены в районы сосредоточения на свои направления, если память не изменяет, 20.6.41 г. Артиллерийские части, находящиеся в лагере Червонный Бор, в боевую готовность приведены по боевой тревоге, объявленной мною лично в период времени между 5-00 – 7.00 22.6.41…».
М.В. Бобков (НШ 5 ск): «По окончании учений 20.6.41 тов.Голубев на совещании руководящего состава армии, командиров, комиссаров, НШ корпусов и других должностных лиц сказал: «Мы не можем сказать точно, когда будет война. Она может быть и завтра, и через месяц, и через год… Приказываю к 6-00 21.6 штабам корпусов занять свои КП.»
КП 5-го ск находился в г.Замбров, в военном городке 13-й сд, куда штаб корпуса переместился точно к 6-00 21.6, как указывал командующий армией. При этом никакого распоряжения о выводе частей корпуса на Госграницу и занятия ими оборонительных рубежей отдано не было. Дивизии корпуса начали выходить на Госграницу в 3 — 4-00 22.6, когда уже немецкие фашисты вероломно напали на нашу Родину. Распоряжение о выходе на Госграницу и занятии оборонительных рубежей было отдано командующим 10 армией по телеграфу Морзе в 2-00 — 3-00 22 июня 1941 года…»
М.А. Зашибалов (командир 86 сд): «21 июня 1941 года на территории полковых участков обороны находились и вели оборонительные работы: 1-й и 2-й стрелковые батальоны 169 Краснознаменного полка с одной полковой артиллерийской батареей… 1-й стрелковый батальон 330 сп с одной полковой батареей…
Остальные части дивизии и подразделения стрелковых и артиллерийских полков дивизии находились в лагерях по месту постоянной дислокации…
169-й Краснознаменный полк… в удалении от своего участка обороны от 25 до 40 км. 330-й сп… в удалении от своего участка обороны от 20 до 40 км. 248-й сп… в удалении от своего участка обороны от 30 до 40 км. 248-й и 383-й ап к 21.6.41 были на окружных сборах артиллерийских частей округа… на удалении от участков обороны стрелковых полков и подготовленных огневых позиций от 30 до 40 км. Озадн был на окружных сборах зенитных частей в районе гор.Белосток, на удалении 130-150 км от района боевых позиций…
В час ночи 22 июня 1941 года командиром корпуса был вызван к телефону и получил нижеследующие указания – штаб дивизии, штабы полков поднять по тревоге и собрать их по месту расположения. Стрелковые полки по боевой тревоге не поднимать, для чего ждать его приказа… В 1-10 22.6.41 штаб дивизии был поднят по тревоге… В 1-25 командиры сп доложили, что штабы полков и штабы батальонов собраны и ждут дальнейших распоряжений. Кроме того, командиры полков на транспортных автомобилях послали офицеров штаба с приказанием в стрелковые батальоны, находящиеся на Государственной границе СССР с тем, чтобы поднять их по тревоге и занять подготовленные районы обороны…
В 2-00 22.6.41 НШ дивизии доложил сведения, полученные от начальника Нурской пограничной заставы, что немецко-фашисткие войска подходят к реке Западный Буг и подвозят переправочные средства. После доклада НШ в 2-10 22.6.41 приказал подать сигнал «Буря» и поднять сп по тревоге и выступить форсированным маршем для занятия участков и районов обороны в подготовленной на 50% дивизионной полосе обороны. Командующему артиллерией дивизии полковнику Бойкову приказал с необходимым автомобильным транспортом, для переброски артиллерии на ОП, выехать в район окружного сбора артиллерийских частей, поднять ап по боевой тревоге и к 6 часам 22.6.41 вывести их в районы ОП полковых и дивизионных артиллерийских групп. НШ дивизии штаб дивизии, штабы полков и батальонов со средствами связи на транспортных автомобилях к 4 часам с 22 июня 1941 года вывести на подготовленные командные и НП, где к приходу сп организовать связь для управления оборонительным боем. Разведывательному батальону дивизии в полном составе в 2-30 22 июня 1941 года выступить из района расквартирования в район Домброва, где сосредоточиться в 4-30 22.6.41…»
Ю.Д. Кузнецов (117 гап, 8 сд): «К началу войны наша часть располагалась в летних лагерях «Червены Бур»... Наш полк готовился к спортивным соревнованиям, которые были назначены на воскресенье 22 июня... На рассвете 22 июня я проснулся от шума летавших самолетов и голосов около палатки... Выйдя за переднюю линейку на опушку леса, мы увидели самолеты, которые кружились над аэродромом, вернее над летной площадкой, расположенной недалеко от нас. Затем послышалась стрельба. Подошел дежурный по лагерю. Долго мы смотрели на то, как колесом кружились эти самолеты, и не могли понять, что происходит...»
На 22.06.41 6-я кд входила в состав 6-го кк. 21 июня в Ломжинском ДКА прошел праздничный вечер по случаю выпуска мл.лейтенантов. 22 июня ожидались дивизионные и корпусные конно-спортивные соревнования. Два эскадрона 3-го кп, усиленные двумя взводами танков, 19 июня направлены на усиление 87 отряда погранвойск НКВД.
После полуночи командира 6-й кд генерал-майора Константинова, ночевавшего в расположении штаба, вызвал к телефону начальник погранотряда майор И.М.Горбатюк и сообщил, что его наблюдатели фиксируют концентрацию на польской стороне границы больших сил германской пехоты, и что переход ими границы возможен в ближайшее время. Во втором часу ночи командир 6 кк генерал-майор И.С.Никитин вызвал генерала Константинова к себе; они прорабатывали алгоритм действий на случай перехода Вермахтом границы. Около 3-00 из штаба ЗапОВО по телефону был получен приказ вскрыть «красный пакет». Кавполки дивизии около 4-00 утра выступили из военных городков. 35-й тп несколько задержался, готовя к маршу бронетехнику.
В 4 часа 22 июня 36-я кд была поднята по тревоге и вскоре выступила с задачей соединиться с 6-й кд.
ЖБД ЗФ: «[На 22.6.41 находились] 6 мк – штаб Белосток... 4 тд – Белосток... 7 тд – Хорощ... 29 мсд – накануне перехода из Слонима в район Белостока...»
Доклад командира 7 тд 6 мк: «6 мк в период войны с немцами с 22 по 30.6.41 г. не был использован в целом как механизированное соединение, он перебрасывался с одного направления на другое, находясь под ударами авиации противника…
20.6.41 Командиром корпуса было проведено совещание с командирами дивизий, на котором была поставлена задача о повышении боевой готовности, т.е. было приказано окончательно снарядить снаряды и магазины, вложить в танки, усилить охрану парков и складов, проверить еще раз районы сборов частей по боевой тревоге, установить радиосвязь со штабом корпуса, причем командир корпуса предупредил, чтобы эти мероприятия проводить без шумихи, никому об этом не говорить, учебу продолжать по плану. Все эти указания были выполнены в срок...
22.6.41 в 2-00 был получен пароль через делегата связи о боевой тревоге со вскрытием «Красного пакета». Через 10 минут частям дивизии была объявлена боевая тревога, и в 4-30 части дивизии сосредоточились на сборном пункте по боевой тревоге. В 4-00 авиация противника бомбила Белосток, м.Хорош и Новоселки, но части дивизии не были подвержены бомбардировке, кроме остатков 13 тп. Потери: 26 чел.раненых и 4 убито, мат.часть не пострадала.
Боевые действия 7 тд. 22.6.41г. по приказу командира корпуса дивизия выполняла разведывательную службу разведывательным батальоном по Варшавскому шоссе на запад. Разведка работала хорошо, сведений о действиях противника было достаточно, кроме этого разведка имела задачу восстановить связь с частями 1-го ск. Первый день войны дивизия больше задач не имела до 22-00 22.6.41…»
Протокол допроса в немецком плену командира 4 й тд (6 й мк) Потатурчева 30.8.41: «22 июня в 24-00 он был вызван к командиру 6 мк генерал майору Хацкилевичу. Около 2 часов ночи cо слов командира корпуса, вернувшегося от командующего 10 й Армии генерал майора Голубева, [он узнал], что между Германией и Россией – война. После 2 часов ожидания он получил первый приказ – поднять части по тревоге и занять предусмотренные позиции…»
После объявления тревоги 22 июня дивизионы ПВО 6-го мк находились в 120 км восточнее Минска.
В состав войск 2-го района прикрытия входили 64-й и 66-й УРы.
64 (Замбровский) УР. А.Г.Низов (зам.политрука 12 опб): «В декабре 1940 года наша часть переехала... в 64 Замбровский УР, который только строился. Кое-где стояли доты, полные капониры и полукапониры, а, где-то было еще пустое место – «мертвое пространство». доты хорошие, но не все там было. Не было фильтро-вентиляционной системы, трансформаторов и т.д. Пунктом дислокации нашего батальона была д.Кончаны, которая находилась в 11 км от города Чижев и в 100 км от Белостока. Наш дот стоял недалеко от шоссе Москва-Варшава…
С первых часов войны пришлось принять бой самостоятельно, т.к. связь сразу была прервана, да и между дотами связи тоже не было. Передовые части немцев, конечно, сразу же ушли вперед… В перископ ПДН было видно, как буквально походным маршем, немцы все глубже уходили на нашу территорию, а обстрелять их не было возможности – они маршировали вне сектора обстрела нашего дота. Снаряды же немецких пушек нашим дотам вреда почти не причиняли. В наших дотах спаслись несколько пограничников из 88 погранотряда во главе с НШ комендатуры ст.лейтенантом Шепеленко… Командование решило разбиться на группы и передвигаться на восток…»
66 (Осовецкий) УР. Гарнизон УРа к началу войны составляли восемь опб и четыре артиллерийские батареи. В составе УР были также две танковые роты, вооружённые танками Т-18. С 22.6.41 гарнизон вступил в бой вместе с войсками 1-го ск, частью успевшими занять позиции в УРе.
А.М.Логинов: «Штаб нашего 87 пограничного отряда находился недалеко от Гродно, 25 км наверное, город Ломже. Сперва я служил на 24-й заставе, а потом меня перевели старшиной на 3-ю заставу. Дня за 3 до войны к нам на заставу приехал начальник техснабжения отряда, а у меня для двух пулеметов 24 ленты заряжены патронов. Так он приехал, осмотрел ленты и приказал: «Разрядить и просушить». А это же все руками надо было делать… Я одну коробку взял, начинаю разряжать, тут он уехал. Я снова эту ленту и поставил. Через три дня война. Если бы все разрядили…
В 3-45 на охрану границы заступал очередной наряд. Я поставил перед ним боевую задачу, и тут небо покрылось заревом, прошли самолеты, а потом начался артобстрел. Начальник заставы тогда отдыхал, политрук был в отпуске, ну да мы сами знали что делать, только пограничники у меня спрашивают: «Ну, что старшина, война или провокация?» Я говорю: «Война». Какая уж тут провокация, когда Беловский участок обстреливают, Сорокинский, Малиновский обстреливают. По всей границе стрельба...»
13-я армия. С.П.Иванов (зам.НШ 13 армии): «Вздох облегчения невольно вырвался у меня [речь идет о заявлении ТАСС 14 июня]. Я подумал в тот момент, что наше правительство, видимо, прозондировало почву у немецкой стороны и получило соответствующие заверения… Полковник Ляпин вручил мне предписание о срочном выезде в Могилев и сказал, что… я назначаюсь начальником оперативного отдела – зам.НШ 13 армии… К.Д.Голубев принял меня сразу и на мою просьбу сокрушенно ответил: «Я уже и сам просил НШ округа оставить тебя у нас, но он наотрез отказался...»
Поздно вечером 21 июня мы закончили работу… Ранним утром был разбужен дежурным радистом, который сообщил, что танкисты получили приказ поднять личный состав по тревоге. Часы показывали 5-30... Ни с Минском, ни с Могилевом связи в этот трагический день установить не удалось…»
И.Н.Руссиянов (командир 100 сд): «В субботу 21 июня… мы готовились к торжественному открытию построенного своими руками стадиона... Вечером… все разошлись по домам. Разбудил резкий телефонный звонок. «Руссиянов слушает», — сказал я в трубку и услышал знакомый, но странно тревожный голос заместителя командующего войсками ЗапОВО генерал-лейтенанта И.В.Болдина: «Ты меня узнаешь?»
— Узнаю. Слушаю вас, товарищ генерал.
— Германия без объявления войны напала на нас. «Вариант № 1». Ясно, что делать?
— Так точно!
— Действуй!..»
С.И. Гуров (НШ 49 сд): «Распоряжение о приведении в боевую готовность частей ни от кого получено не было. 21.6.41 в 21 час, после оперативной игры, я выехал из Кобрина. По пути заехал к комдиву в г.Высоко-Литовск. От него узнал, что штаб дивизии сегодня, т.е. 21.6., переехал на новое место в штаб 31лап [легкого ап], и что командиры частей, НШ должны к 6-00 22.6 прибыть на учения на Брестский артполигон…
Я, будучи в Кобрине, 21.6 получил телеграмму о том, что должен прибыть с мобпланом в штаб БВО 22 июня к 10-00. В 23-00, прибыл в штаб дивизии на новое место… Около 4-00 командиры частей и НШ собрались к старому штабу, а в 4-05 немецкая авиация стала бомбить 212, 222 сп, 31 лап, автобат, медсанбат, старый штаб и склады дивизии…»
Н.И. Коваленко (командир 212 сп 49 сд): «Полк перед началом войны был дислоцирован в лесу во вновь выстроенных казармах по-батальонно на ж/д станции Нурец… 3-й стрелковый батальон, …саперная рота… в это время находились в районе пограничной комендатуры…, которые занимались отрывкой ПТ рвов, устройством проволочного заграждения и ПТ надолб. 22.6.41 при нападении немецких фашистов, по донесению начальника инженерной службы полка и 4-х бойцов, которые прибежали оттуда в нательном белье и доложили, что батальон противником уничтожен…»
ЖБД 44 ск: «15.6.41 44 ск получил приказ – выйти в подвижный лагерь… Все части корпуса не были полностью обеспечены положенным вооружением и боеприпасами. В результате чего события развернувшиеся 22.6 застали части корпуса не подготовленными к вступлению в бой…»
ЖБД 108 сд: «22 июня 108-я сд с приданным 49-м Краснознаменным кап в составе 44-го ск 13-й Армии из Дрогобужских лагерей выехала на фронт…»
ЖБД 55 сд: «В 7-30 22.6.41 телеграфно комвойсками ЗапОВО приказал: привести войска в боевую готовность, выдать патроны, артиллерии снаряды. В 8-00 этот приказ был подтвержден опердежурным штаба ЗапОВО…»
Д.А. Морозов: «В мае 1941 года штаб артиллерии и все артиллерийские части 55-й сд выехали в Уреченские лагеря, расположенные километрах в 15 к востоку от Слуцка. Оказавшись на новом месте, подразделения сразу приступили к занятиям… На рассвете 22 июня полковник Семенов, мл.лейтенант Макаров и я отправились на рыбалку. Едва подъехали к реке — услышали нарастающий гул самолетов. «Выходной день, а авиаторы наши трудятся. Наверное, учение какое-нибудь», — сказал Саша Макаров.
«Им теперь суток не хватает. Осваивают новые машины. А сегодня погодка хорошая, вот и ловят момент», — пояснил Семенов. «Десять... двадцать... тридцать», — считал я черные точки, двигавшиеся навстречу восходящему солнцу. «Больше полка!» — удивился Саша. «Это не наши, немецкие!» — встревоженно воскликнул я, увидев в бинокль кресты на крыльях машин…»
ЖБД 121 сд: «11 июня по приказу командующего войсками БВО 121 сд из района Бобруйска перешла в новое место Обух (станция) – Лесная, где и сосредоточилась. В ночь с 22 на 23 июня 1941 года дивизия заняла оборону в районе Слонима…»
В ночь на 22.6.41 13 мк был поднят по тревоге. В два часа ночи штаб корпуса перешел на полевой КП в лесу, в 15 км юго-западнее Бельска.
Оперсводка 31 озад (31 тд 13 мк): «23.6.41 6-00. Дивизион из лагеря еще не прибыл…»
Н.Г. Ильин, В.П. Рулин (129 иап 9 сад): «Поступила команда на подготовку к перебазированию в летний лагерь… Летное поле напоминало прямоугольник, вытянутый с запада на восток… «Все бы хорошо, да граница близковата», — вздохнул… командир… По всему чувствовалось, что немцы что-то замышляют. Совершая патрульные полеты вдоль границы, наши летчики наблюдали, как по дорогам Польши двигались гитлеровские войска, танки, автомашины. Однако не хотелось верить, что война у порога.
Неожиданно 21 июня в Белосток вызвали все руководство полка. В связи с началом учения в приграничных ВО предлагалось рассредоточить до наступления темноты всю имеющуюся в полку материальную часть, обеспечить ее маскировку. Когда в конце дня с совещания в лагерь вернулся командир полка, работа закипела. Все самолеты на аэродроме рассредоточили и замаскировали… Нас разбудил гром артиллерийской канонады, доносившейся с границы… Резко залилась, завыла сирена...»
«Капитан Ю. Беркаль, командир 129-го иап... в 4-05 успел поднять две эскадрильи МиГ-3 на прикрытие города Острув-Мазовецка и одну эскадрилью И-153 в район Ломжи. Четвертая эскадрилья И-153 патрулировала в районе аэродрома...»
П.И.Цупко (13 сбап 9 сад): «22 июня… объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали! Особенно напряженными были последние два дня, когда по приказу из авиадивизии полк занимался 200-часовыми регламентными работами… Летчики и техники разбирали самолеты на составные части, чистили, регулировали их, смазывали и снова собирали. Трудились от зари до зари. Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие летчики и техники уехали к семьям в Россь, а оставшиеся в лагере с наступлением темноты отправились на площадку импровизированного клуба смотреть новый звуковой художественный фильм «Музыкальная история». Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору мл. лейтенант Усенко…
Вдруг он услышал еле уловимый гул авиационных моторов... Звук стремительно нарастал. Доносился он с запада… «СБ, что ли?» — попытался на расстоянии определить тип самолетов летчик и хотел продолжить путь, но какая-то подсознательная тревога удержала на месте. Самолеты подлетели к границе аэродрома, зашли с правой стороны, и вдруг с ведущего часто-часто засверкали ярко-красные вспышки огня…»
Н.С.Титов (13 сбап): «Вопрос: А противовоздушная оборона аэродрома?
Этого у нас в полку не было. Может быть, зенитки в стороне и стояли, но непосредственно на аэродроме не было...
Вопрос: 22 июня полк был уничтожен фактически полностью?
Полностью.
Вопрос: Сколько самолетов удалось сохранить?
Ни одного. Один почти…
Вопрос: А аэродром замаскирован был? Или стояли как по линейке?
По линейке стояли, а персонал в палатках жил на другой стороне аэродрома... Стоянка была как по линейке, и у кого прострелили мотор, у кого шасси. Вывели из строя две или три эскадрильи. А четвертая была на опушке леса, и она сохранилась — немцы, наверно, не видели ее — четыре часа было, еще темновато, заходили они со стороны леса... Эскадрилья, про которую я говорил, что она осталась после первого налета неповрежденной, взлетела, ресурс бензина выработала, и как раз перед этим, вторым налетом вернулась и села. Но теперь только один самолет успел взлететь. Улетел, в Орле посадку сделал, но разбился...»
В.И. Олимпиев (9 сад): «Штаб 9-й сад размещался на главной улице города в окруженном просторным двором особняке с башенкой. В полуподвале дома — казарма роты связи. Вернувшись с дежурства в казарму поздно вечером 21 июня 1941 года с увольнительной в кармане на воскресенье, я уже задремал, когда сквозь сон услышал громкую команду дневального «в ружье». Взглянул на часы — около двух ночи. Рота быстро построилась во дворе штаба. Боевая тревога нас не удивила, т.к. ожидались очередные войсковые учения.
Неординарные команды — выставить на башенке штабного здания наблюдение за воздухом, получить боевые патроны и гранаты, погрузить на машину неприкосновенный запас кабеля воспринималась нами как часть входивших тогда в моду учений в обстановке, максимально приближенной к реальным боевым условиям. Мысли о самом худшем по молодости отбрасывались. Оставив конец кабеля в штабе, мое отделение начало в темноте безлунной ночи привычную работу — прокладку полевой телефонной линии на запасной КП, расположенный на хуторе в нескольких километрах за городом. Почти рассвело, когда наш спецгрузовик, предназначенный для размотки и намотки кабеля, достиг военного аэродрома на окраине города. Все было тихо. Бросились в глаза замаскированные в капонирах вдоль летного поля 37-мм орудия, вооруженные карабинами расчеты которых были в касках. Такие зенитные полуавтоматы были тогда новинкой и только начали поступать в подразделения ПВО.
Наша машина отъехала от аэродрома не более километра, когда послышались взрывы и пушечно-пулеметные очереди. Обернувшись, мы увидели пикирующие на аэродром самолеты, светящиеся трассы снарядов и пуль, разрывы бомб. Однако страшная действительность дошла до нас лишь тогда, когда на выходящем над нами из пике бомбардировщике ясно обозначились черные кресты...»
По разному сложилась судьба 129-го иап и 13-го сбап одной авиадивизии. Недостаточно данных, чтобы говорить о инициативе одного командного состава и отсутствия оной у других...
С.Ф. Долгушин (122 иап, 11 сад): «Вопрос: Аэродром фактически был у границы?
На границе. На север 5,5 км. В процессе подготовки мы летали по всем пограничным аэродромам Белоруссии. На всех аэродромах размещались по 4-5 истребителей в нескольких километрах от границы. Мы облетали все аэродромы. Эскадрилья садится, если все сели и хватает горючего вернуться, — разворачиваемся, взлетаем и уходим...
В пятницу 20-го июня мы летали, разведывали... В пятницу прилетел Павлов, прилетел Копец, и командир дивизии полковник Ганичев на своем самолете. Собрали нас в штабе, я докладываю, что видел группу самолётов штук в сорок. Это мы с рассветом, утром слетали с Сережей... Снимали то мы с двух тысяч, все это обследовали, и теперь доложили — было столько-то самолетов, такого -то типа. Увеличение на столько-то, весь аэродром Сувалки забит полностью.
А позже видим легковую машину, которая направляется к нам на стоянку... Выходит Копец, генерал-лейтенант, спрашивает «Как тебя зовут? Ты мне дашь самолет слетать? Не беспокойся, Сергей, я не сломаю...»
Полетели тогда: командующий, командир полка, и наш полковник Николаев... Слетали, заруливают. Я подхожу, а Копец выходит. «Самолет действительно хороший. Все, что вы докладывали, все точно. Мы самолеты не смогли посчитать с точностью, а болтаться там мне много не хотелось».
Потом к нам на аэродром прибыла комиссия из ВВС. Возглавлял ее зам.начальника оперативного управления, полковник. Я его хорошо знал, после войны он еще стал генералом. С ними был и заместитель Копца по строевой подготовке, генерал-майор...
В субботу 21 июня мы отлетали, к вечеру полеты закончились, и нам сообщают: «Снять оружие и ящики с боеприпасами, и хранить их отдельно». Да что же это такое! Мы все были взволнованы.
Вопрос: До этого такого приказа не было?
Нет. Мы же летали на перехват! Пушки и пулеметы на одну перезарядку, нажимай и бей. А тут — снять! Оружейников у нас нет, мотористов у нас нет...
В субботу мы немножко выпили перед ужином, но водка и шпроты еще оставались на воскресенье. В 2-30 раздается сигнал — тревога!.. Примчались к самолетам, расчехлили. Техники начали пробовать двигатели, прогревать. А нам пора таскать пушки, пулеметы. Но что я сделал? Я в субботу сказал: «Давайте ящики не снимать!» — «Ну как же?» — «Товарищ командир, все будет нормально».
И вот в 2-30 — тревога! Нашей 2-й эскадрилье и 4-й эскадрилье через аэродром нужно бежать, а 1-я и 3-я стояли прямо около палаток. Мы прибежали, а те ящики уже убрали, начали таскать пушки. Техники тоже подключились, нужно быстро. А у нас ящики в самолетах, и мое звено подготовилось первым, все три самолета. Я пошел, доложил командиру эскадрильи, что звено готово. Он не стал спрашивать, как это нам так удалось раньше всем подготовиться… Только начался рассвет… И вдруг с южной стороны к аэродрому подходят два самолета. В хвосте этого самолета раздается очередь, длинная очередь — и по стоянкам самолетов...
Мы рассредоточили машины, и опять таскать пушки и боеприпасы. Первыми подготовились мы, затем 1-я эскадрилья, которая стояла около палаток. Они выбежали из палаток, — и уже через 5-10 метров их самолеты. Смотрим: идет шестерка самолетов, — три идут, и сзади еще три. Что это такое? Учения что ли? Опять мы ничего не поймем. Решили, что это МиГ-3 с Белостока, — там был полк на МиГ-3. И тут они развернулись и начали нас бить. Причем, сначала из пулеметов, а когда проходят на малой высоте бросают «ракушки»... Вот такой шарик, когда сбросили он втыкается в землю, и потом распадается на четыре лепестка, как роза. Лепестки эти разбрасывают осколки пластиковые...»
Следует отметить, что это единственное упоминание об снятии авиационного вооружения и патронных ящиков в авиачастях. Это указание, почему связывают с указанием самого командующего генерала Павлова. В частях о ЗапОВО приведено достаточно много воспоминаний ветеранов ВВС о начале войны и нигде нет похожей ситуации. Это единственное воспоминание о таком случае. Если это единственное, а не единое по всем приграничным авиаполкам, то это или случай искажения фактов или инициатива прибывшей в полк комиссии ВВС.
Г.Н.Захаров (командир 43 иад): «Мы до памятного 22 июня приняли еще ряд мер. Все отпускники были отозваны и вернулись в части, увольнения в субботу и воскресенье я отменил, было увеличено число дежурных звеньев, эскадрилий. Вот, собственно, в те дни я и прилетел на дивизионные курсы командиров звеньев... Сначала пришла директива [Директива №1] за подписью С.К.Тимошенко и Г.К.Жукова. Она начиналась словами: «В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев…»
Надо ли говорить, что за те считанные часы, которые оставались до начала войны, рассредоточить десятки авиационных полков, сотни машин, скопившихся на приграничных аэродромах, да еще и таких, скажем, машин, как «миги», на которых никто, кроме отдельных командиров полков и эскадрилий, не летал, оказалось невозможным. Поэтому после первых массированных ударов с воздуха по приграничным аэроузлам уцелели и сохранили боеспособность только те отдельные авиационные полки и эскадрильи, которые согласно планам предвоенных летних учений уже находились на полевых аэродромах и площадках...»
Командир авиадивизии однозначно говорит, что до Директивы №1 не было указания о рассредоточении ВВС. Однако, он не говорит, что 21 июня части ВВС ЗапОВО были приведены в боевую готовность, а днем это указание было отменено. В 10-й сад часть самолетов остались рассредоточенными...
Н.А.Козлов (162-й иап 43-я иад): «[21.6.41] Этот вечер я провел со своей маленькой семьей в парке. И никто из нас не предполагал, что остались считанные часы до роковой минуты, предопределившей на годы не только нашу личную жизнь, но и жизнь всей нашей Родины... В 17 часов я заступил на дежурство на аэродроме. Оно проходило, как всегда, спокойно, но звонки из штаба дивизии были частыми. Часа через два было получено распоряжение подготовить все для приема самолетов ночью. Я поинтересовался:
— Кто будет?
— Это не ваша забота. Подготовьте и доложите, — ответили мне.
Закончив подготовку к приему, я доложил о готовности. На мой запрос, когда ориентировочно будет посадка, дежурный штаба дивизии ответил: данные получите дополнительно.
К 23 часам связь со штабом дивизии прекратилась. Телефонист сообщил, что повреждена линия. Около 24 часов меня сменил заместитель командира соседнего полка капитан Корягин.
— Как дежурство, Николай?
Я высказал удивление, что ни один самолет так и не прилетел.
Корягин в раздумье произнес: «Да, что-то делается, а что – непонятно»…
Резкие завывания сирены подняли нас на ноги. Было около пяти часов… Простившись с женой и спящей дочуркой, взяв летное обмундирование, я побежал на аэродром…»
Факт об ожидании прибытия каких-то самолетов около 19 часов 21.6.41 интересный. Однако, из-за большого расстояния от границы до аэродрома, расположенного около города Могилев (300 км), трудно связать этот факт с ожиданием или не ожиданием войны на рассвете 22 июня.
И.Гейбо (зам.командира 46 иап 14 сад): «У меня в груди похолодело. Передо мною четыре двухмоторных бомбардировщика с чёрными крестами на крыльях. Я даже губу себе закусил. Да ведь это «юнкерсы»! Германские бомбардировщики Ю-88! Что же делать?.. Возникла ещё одна мысль: «Сегодня воскресенье, а по воскресеньям у немцев учебных полётов не бывает». Выходит, война?..»
Ф.Я.Фалалеев (1-й зам.начальника ГУ ВВС КА): «В ночь на воскресенье 22 июня 1941 года я решил поехать в город Луцк, где находился штаб [14 сад]. Мы с комиссаром дивизии М.М.Москалевым легли спать часов в 12 ночи... Около 4-х часов утра, раздался телефонный звонок. Нас по тревоге вызывали в штаб дивизии… В это время раздались взрывы бомб, сброшенных немецкими бомбардировщиками на аэродром и город Луцк…»
Представителю ГУ ВВС КА в ночь на 22 июня ничего не известно об ожидаемом начале войны на рассвете. Похожий случай мы видели в ЛВО, когда начальник отдела ГУ ВВС КА звонил командующему ВВС. Этот факт подтверждает, что в ГУ ВВС КА в ночь на 22 июня не ожидали начало войны на рассвете...
М.А.Ильченко (128 бап, 12 бад): «21 июня, командир взвода Гребенников принёс увольнительные всем двадцати солдатам на 22 июня с 6-00 до 20-00...
Вечером мы встретили знакомых хлопцев из аэродромной роты, которые рассказали нам, что по тревоге подняли караульную роту и роту обслуживания. Приказали все самолёты со стоянок убрать и замаскировать их на опушке леса. [Вероятно мероприятия проводились в рамках ШТ Тараненко от 21.6.41]
Целый день катали самолёты танкеткой и вручную. «Командирам, наверное, нечего делать и они заставляют нас катать самолёты с места на место, чтобы мы не скучали» — говорили они. Другие добавляли со значением: «Командование говорит, что будут учения». «Ученья так ученья, нам-то что, нас это не касается, нас командование освободило от учений и выдало увольнительные» — думали мы...
В 5 часов 22 июня 1941 года, как и договаривались, дневальный разбудил всех, кто должен ехать в Витебск… В 5-25 защелкали динамики и грозный голос объявил: «Внимание, внимание, внимание! Боевая тревога, боевая тревога, боевая тревога!» Весь городок сразу пришёл в движение...»
Ф.П.Полынин (командир 13 бад): «Особое внимание я уделял ночным полетам. Некоторые командиры… в шутливой форме, начали жаловаться: «Жены развод просят. По неделям в дом не заглядываем...» 21.6.41 к нам… из Минска прибыла бригада артистов… Было уже за полночь, когда… отправили их обратно в Минск. Только пришел домой и лег спать, как раздался продолжительный телефонный звонок. «Боевая тревога!» — слышу взволнованный голос дежурного по штабу.
— Откуда сообщили?
— Из Минска...
— Сигнал тревоги немедленно передайте во все гарнизоны, — приказал я дежурному. Сам быстро оделся и побежал в штаб... Снимаю трубку, связываюсь с командирами полков. Те уже готовы, ждут боевого приказа. Разговор шифром предельно краток. Цели такие-то, встреча с истребителями там-то. Звоню в штаб ВВС округа, чтобы доложить о готовности, Его начальника полковника С.А.Худякова на месте нет, командующего ВВС И.И.Копеца — тоже. На наш запрос: «Готовы ли к боевой работе истребители, как предусматривается планом?» — поступил ответ: «Их не будет. Лететь на задание без сопровождения…» На всякий случай делаем еще один запрос. Нам отвечают: «Выполняйте задачу самостоятельно. Прикрытия не будет…»
В.В.Толстиков (стрелок-радист 24 сбап 13 бад): «Война для меня наступила в 2 часа утра 22 июня. Полк был поднят по тревоге, и в 3-30 всем полком мы были в воздухе, взяв боевой курс на Запад, к р.Буг, чтобы бомбить переправляющиеся танки фашистов. Мы прицельно сбросили бомбы на противника, но на обратном пути нас настигли немецкие истребители «Мессершмидты», а мы шли без всякого прикрытия своих истребителей, и «Мессершмидтам» удалось сбить половину самолетов нашего полка. В числе сбитых самолетов был и мой самолет. Правда, мне и штурману удалось выброситься из горящего самолета…»
Е.В.Кояндер (сотрудник штаба 59 иад, Минск): «Подъем! Боевая тревога!» — набатом ворвалась в комнату команда ответственного дежурного по дивизии. Командиров, жильцов общежития, в котором проживали такие же временные холостяки, как и я, словно ветром сдуло с коек. На ходу застегивая поясные ремни и портупеи, расправляя складки на гимнастерках, спешим в учебный класс, чтобы получить личное оружие. Кто-то походя сорвал с календаря вчерашний листок. На очередном заалело: «22 июня». Я взглянул на часы — четыре утра.
В классе дежурный проверял по списку собравшихся. Что делать дальше — никто не знал. Наша дивизия находилась в стадии формирования. На случай тревоги еще не составили даже расписания действий личного состава штаба. Однако все-таки надо проверить связь с аэродромами. Вызываю Пуховичи. Отвечают немедленно. Тревога там уже объявлена. Собственно, так и должно быть: дежурный по дивизии по получении сигнала тревоги обязан немедленно оповестить штабных командиров и передать этот сигнал в подчиненные авиачасти.
«Наверное, штаб ВВС проверяет нашу бдительность в выходной день», — высказал я предположение...»
И.Г.Старчак (начальник парашютно-десантной службы ЗапОВО): «Утром 21 июня 1941 года, испытывая новый парашют, я повредил ногу… Смеркалось, когда в палату вошел мой начальник по службе в штабе ВВС ЗапОВО полковник С.А.Худяков [НШ ВВС ЗапОВО]. Он тоже оказался в числе больных: у него определили острый плеврит…
Я не заметил прихода полночи. Об этом возвестил перезвон кремлевских курантов. Наступило воскресенье 22 июня. Худяков ушел... Пробудился я от какого-то толчка… Со стороны нашего аэродрома донеслись четыре сильных взрыва... Запрыгал на здоровой ноге в палату полковника Худякова. Он говорил по телефону. Я понял: с дежурным по штабу округа. Наконец Сергей Александрович положил трубку. Я молчал, ожидая, что он заговорит сам. По его лицу видел: произошло что-то очень серьезное, такое, о чем даже не хватало духу спросить…
Худяков на мой невысказанный вопрос ответил: «Погоди, капитан, сейчас позвоню командующему...» Из трубки донеслось: «Он на заседании Военного Совета». Худяков тяжело вздохнул, машинально поправляя выведенные из брюшной полости наружу резиновые трубки: «Вот что, парашютист: кажется, началась война. Не вовремя мы с тобой здесь очутились...»
А.А.Горобец: «С мая 1941 личный состав [39 бап] размещался в лагерных палатках лесистой местности в районе аэродрома. 22.6.41 в 4 часа утра была объявлена боевая тревога в связи с началом войны с Германией... Из пяти авиаэскадрилий... взлетели самолеты трех. Четвертая и пятая авиаэскадрильи... были подвержены штурмовке немецких самолетов...»
И.И.Коновалов: «Мне предложили пойти учиться в бомбардировочное летное училище, которое было организовано в городе Слоним… Весной нас повезли в лагеря, располагавшиеся у села Михалишки [26 км от границы], где мы продолжили летную подготовку. Обучение продолжалось вплоть до 22.6.41. В субботу офицеры уехали в гарнизон к семьям. На аэродроме остались лишь курсанты, да несколько дежурных офицеров. Утром вдруг прошел слух, что война началась. Объявили тревогу.
Мы взяли шинели в скатках и противогазы, опустили полога палаток, по две ветки на них кинули, вроде как замаскировали. И ведь никому в голову не пришло рассредоточить самолеты! Они стояли в центре аэродрома крыло к крылу. Как сейчас помню семнадцать красавцев СБ и напротив них столько же Р-5-ых. Днем пошли в столовую, пообедали. Дело уже к вечеру. Вдруг летят бомбардировщики Хе-111, я их насчитал двадцать четыре штуки… Немцы закончили бомбометание, начали разворот и в это время хвостовые стрелки стали обстреливать нас из пулеметов… Вся стоянка горит. От семнадцати самолетов СБ в целости остался только один самолет. От Р-5-ых — ни одного…»
Н.С.Скрипко (командир 3 дальнебомбардировочного корпуса): «Далеко за полночь я лег спать… На рассвете 22 июня 1941 года, меня поднял телефонный звонок. Оперативный дежурный по управлению авиакорпуса доложил, что из Минска меня вызывают к аппарату ВЧ… Я приказал дежурному передать НШ авиакорпуса, чтобы он, не теряя времени, подошел к телефону, а сам начал быстро одеваться. Мгновенно последовал повторный звонок. На этот раз докладывал уже НШ: «К аппарату ВЧ вызывают именно вас». Бегу в штаб...
Около 4-40 минут к телефону подошел командующий ВВС ЗапОВО генерал-майор И.И.Копец. Он сразу же задал вопрос: «Имеете ли вы какие-либо указания из Москвы?» Я доложил, что не получал никаких указаний, и в свою очередь спросил: «Что случилось?» Копец возбужденно скороговоркой ответил: «Немецкая авиация бомбит аэродромы Лида, Белосток, Гродно, Пружаны, Барановичи и другие. На аэродромах горят наши самолеты. Немедленно приведите все части авиакорпуса и Смоленского авиагарнизона в боевую готовность. Если не получите боевую задачу из Москвы, вам ее поставит округ…»
А.А.Аветикян: «О начале войны… нам сообщили в казарме на рассвете 22.6.41 от командиров 7-й воздушно-дсантной бригады 4-го ВДК, в котором я проходил службу. Корпус, закончив формирование в мае 1941 г., дислоцировался в военном городке близ местечка Марьина Горка южнее Минска… Начало боевых действий можно считать 22.6.41, когда по приказу исполняющего обязанности командира корпуса Казанкина группа боевого охранения из 7-й бригады была направлена на запад по шоссе для соприкосновения с передовыми отрядами наступающего врага…»
З.И.Кондратьев (представитель ВОСО в ЗапОВО): «Увидев меня, Матишев подошел и доложил, что строительство идет полным ходом. А когда мы остались наедине, он сказал: «Разговорчики идут: не сегодня-завтра война с немцами. Крестьяне говорят, что немцы наводят на нас пушки». «Как реагируют на это бойцы и командиры?» — осведомился я.
— Говорят: пусть попробуют сунуться… «Возможно, фашисты затевают крупную провокацию? — размышлял я. — Ведь они часто теперь нарушают нашу границу». В Москву я прибыл на рассвете 22 июня. День предвещал быть теплым, солнечным, и москвичи торопились за город. Выйдя на площадь перед Белорусским вокзалом, я стал искать такси. Вдруг за спиной услышал: «Товарищ генерал!» Я обернулся.
— Вы Захар Иванович Кондратьев?
Передо мной стоял запыхавшийся старший техник-лейтенант. Вскинув руку к пилотке, он представился и передал приказание начальника ВОСО генерал-лейтенанта Н.И.Трубецкого: прямо с вокзала прибыть в штаб.
— Что-нибудь случилось?
Старший техник-лейтенант как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Распахнув дверцу, он предложил сесть в машину. Через минуту мы уже неслись по московским улицам в сторону Арбата. Только теперь мой спутник проронил: «Там, откуда вы приехали, неспокойно». Я все понял. За время, которое мне пришлось провести в дороге, случилось непоправимое. Мыслью перенесся в лес, под город Бельск. Как там сейчас держатся Ахлюстин, железнодорожная бригада, Матишев? «А возможно, это всего лишь крупный инцидент?» — мелькнуло в голове…»
И.Г.Старинов: «В двадцатых числах июня 1941 года ГШ КА намечал провести учения войск ЗапОВО. От Главного военно-инженерного управления РККА на учения командировали двух человек: зам.начальника управления военно-инженерной подготовки подполковника З.И.Колесникова и меня, занимавшего в ту пору должность начальника отдела заграждений и минирования… Вечером 19 июня мы выехали из Москвы, чтобы представиться в Минске командованию, а затем продолжать путь в Брест, в штаб будущих учений.
Встречавший нас ст.лейтенант сообщил, что начальник инженерного управления округа генерал Васильев просит прибыть в штаб. «И что ему не спится?» — удивился Колесников. Генерал Васильев, гладко выбритый, подтянутый, являл собою образец отменного здоровья и отличного настроения. Сообщил, что на полигоне к предстоящим учениям все готово, предложил пройти к НШ округа. «Неужели из-за учений все начальство уже в штабе?» — спросил я. «У начальства всегда есть причины недосыпать!» — отшутился Васильев.
НШ округа В.Е.Климовских, в отличие от генерала Васильева, выглядел хмурым, замкнутым. Поздоровался кивком, но от телефонной трубки не оторвался. Минуту-другую спустя извинился, сказал, что крайне занят: «Встретимся на полигоне!» Командующий округом Павлов тоже говорил по телефону. Раздраженно требовал от собеседника проявлять по-больше выдержки. Показали командующему программу испытаний. Он посмотрел ее, недовольно заметил, что инженеры опять взялись за свое: слишком много внимания уделяют устройству ПТ заграждений и слишком мало — способам преодоления их.
В это время вошел Климовских: «Товарищ генерал армии, важное дело...» Павлов взглянул на нас: «Подумайте над программой. До свидания. До встречи на учениях». Пока мы не закрыли за собою дверь, генерал Климовских не проронил ни слова.
Озадаченный и встревоженный увиденным и услышанным, я решил повидать генерала Клича, командующего артиллерией округа. Может, он что-нибудь разъяснит? «Вольф!» — воскликнул Клич, вспомнив мой испанский псевдоним – «на учения? Рад тебе, рад! Только боюсь, сейчас не до учений». Он сообщил, что гитлеровцы непрерывно подтягивают к границе войска, подвозят артиллерию и танки, совершают разведывательные полеты над нашей территорией, а многие командиры в отпусках, большая часть автомашин и тракторы-тягачи артполков забраны на строительство УР. «Случись что — орудия без тяги!» — возмущался Клич – «Павлов каждый день докладывает в Москву о серьезности положения, а нам отвечают, чтобы не разводили панику и что Сталину все известно».
«Но ведь немецкие войска отведены на восточные границы Германии для отдыха?» — осторожно заметил я – «во всяком случае, в сообщении ТАСС от 14 числа так и говорится».
«Я не сотрудник ТАСС, а солдат!» — отрезал Клич – «и привык держать порох сухим. Особенно имея дело с фашистской сволочью! Кому это я должен верить? Гитлеру? Ты что, Вольф?» Продолжить беседу не удалось: Клича срочно вызвали к Павлову.»
[Мы встретили подтверждение того, что командующий войсками ЗапОВО регулярно докладывал в Москву о серьезности положения на границе: «Павлов каждый день докладывает в Москву о серьезности положения, а нам отвечают, чтобы не разводили панику». Представитель инженерного управления КА отвечает словами, которые официально озвучиваются: «Но ведь немецкие войска отведены на восточные границы Германии для отдыха?» Это лишнее подтверждение того, что в Центральном аппарате КА (и в частности в инженерном управлении) не ожидали начало войны 22 июня. Многие свидетельства этого мы рассмотрели в 11-й части.]
«День прошел в подготовке к учениям: уточняли и изменяли пункты программы испытаний в соответствии с пожеланиями командующего округом. В конце дня я попытался еще раз увидеть Клича, но безуспешно. «Поезжайте отдыхать!» — сказал генерал Васильев – «утро вечера мудренее. Случись что-нибудь серьезное, учения давно бы отменили, а все, как видите, идет по плану», В словах начальника инженерного управления был резон. Мы отправились в гостиницу, выспались и ранним утром 21 июня, в субботу, выехали поездом в Кобрин, где располагался штаб 4 армии, прикрывавшей брестское направление; необходимо было повидать начальника инженерных войск армии полковника А.И.Прошлякова, обсудить с ним изменение программы учений.
Добрались до Кобрина к вечеру. Прошляков подтвердил, что фашисты подтягивают к Западному Бугу военную технику, соорудили множество наблюдательных вышек, на открытых местах установили маскировочные щиты. «Нас предупредили, что германская военщина может пойти на провокации и что поддаваться на провокации нельзя», — спокойно сказал Прошляков – «Ничего. Слабонервных в штабе армии нет». Начальник инженерного управления устроил нас на ночлег в собственном служебном кабинете. Условились, что поутру вместе поедем в Брест... Около двадцати двух часов возвратились в штаб. Дежурный доложил: звонили из округа, учения отменены, нам следует возвратиться в Минск. Невольно вспомнились доводы генерала Васильева...
«Неужто немецкие генералы решатся на провокацию?» — сидя на краю штабного дивана и стягивая сапоги, спросил Колесников… «Спи спокойно, Захар Иосифович! Утром все узнаем!» — ответил я. Мы проснулись внезапно. То ли взрывные работы, то ли бомба с самолета сорвалась... Разрывы, следуя один за другим, слились в чудовищный грохот…»
В 4-30 утра на квартире 1-го секретаря ЦК КП(б)Б П.К.Пономаренко раздался телефонный звонок — командующий округом Д.Г.Павлов сообщил о событиях на границе. В 4-45 началось совещание командования и начсостава округа.
Распоряжение: «Бобруйск Командиру 47 ск. Управление и части отправить по железной дороге эшелонами… Начало перевозки 23.6.41. Обеспечьте погрузку в срок по плану. Сохранить тайну переезда. Перевозочных документах станцию назначения не указывать. Вопросу отправления свяжитесь лично с «З» Белорусской. Доносить каждом отправленном эшелоне шифром. Климовских. 21.6.41.»
На документе отметка: «Аналогичные указания 21.6.41 даны командирам 17-й сд 21-го ск, 50-й сд, 44-го ск, 121-й и 161-й сд». « Начало перевозки было установлено для 50 сд – 22.6.41, для 161 сд – 23.6.41, для 21 ск 17 и 121 сд – 24.6.41.» Возможно, происходило увеличение количества соединений у границы для парирования увеличения численности немецких войск...
М.Ю.Заполь (прораб управления аэродромного строительства НКВД): «22.6.41 рано утром местные жители стали говорить, что началась война. В 12 часов на строительной площадке собрали на митинг вольнонаемный состав строителей (военнослужащие и заключенные отдыхали в воскресенье в бараках) и по радио заслушали выступление В.М.Молотова... Примерно в 13-00 из-за леса, примыкающего к строительной площадке, на низкой высоте появилась эскадрилья самолетов с черными крестами на фюзеляжах... Самолеты... развернулись и открыли огонь по собравшимся...»
В представленных материалах отсутствуют даже намеки на следы мифической директивы (директив) ГШ. Также отсутствует подтверждение, что в рамках этих директив поднимались мехкорпуса округа. А вот случаи подъема соединений по личной инициативе имеются...
В частях, посвященных КОВО, имеется всего несколько упоминаний о вскрытии красных пакетов. Одно из них это НШ 62-й сд 15-го ск П.А.Новичкова: «В 3-00 по распоряжению штакора 15 штаб был поднят по тревоге, в распоряжении был указан литер о вскрытии пакета и карт...»
Эту информацию не подтверждает командир 15-го ск, а НШ 15-го ск приводит совершенно иную информацию: «Примерно в 3-20 22.6.41 командующий 5-й армией… передал, примерно, следующее: «Немцы кое-где начали вести бой с нашими погранзаставами. Это очередная провокация. На провокацию не идти. Войска поднять по тревоге, но патронов на руки не выдавать…» Поднять войска по тревоге — это не вывести их в районы сосредоточения по «Планам прикрытия»...
Г.И.Шерстюк (командир 45-й сд 15-го ск) в принципе подтверждает информацию НШ 15-го ск и указывает, что приказ на вскрытие пакетов отдал он сам: «В 8-00 – 8-30 НШ сд полковник Чумаков восстановил связь… и вызвал меня к телефону. На мой первый вопрос: «Каковы распоряжения свыше на действия 45 сд», — получил ответ комкора 15 через НШ 45: «Провокация, частям сд быть в гарнизонах в полной готовности, категорически запретить погранотряду ведение огня, ждать дополнительных распоряжений». Проинформировав НШ штаба дивизии о положении на границе, о вскрытии пакетов мобпланов...»
К.К.Рокоссовский (командир 9 мк): «Около четырёх часов утра 22 июня по получении телефонограммы из штаба вынужден был вскрыть особый секретный оперативный пакет...» К.К.Рокоссовский пишет, что вынужден был вскрыть пакет. Следовательно, такого приказа он в телефонограмме не увидел. Только в 9-27 он получает ШТ приказ о том, что следует приступить к выполнению плана прикрытия.
Н.П.Иванов (НШ 6-й армии): «Командующий КОВО запретил выдвигать части прикрытия, приводить войска в боевую готовность, а тем более усиливать их даже после обстрела госграницы и налетов авиации ночью с 21 на 22 июня 1941 года. Только днем 22 июня это было разрешено...» Из этого высказывания НШ 6-й армии можно сделать только вывод, что на рассвете приказа о вскрытии красных пакетов в штабе не получали.
Б.И.Арушунян (НШ 12 армии): «Возьмите бумагу, карандаш и записывайте, — потребовал командующий. Немецко-фашистская авиация сегодня в 3-00 бомбила Киев, Одессу, Севастополь и другие города. С 3-30 артиллерия ведет сильный огонь по нашим пограничным заставам и УР.Приказываю...»
Через час после разговора с командующим округом НШ 12-й армии вызвал к телефону генерал М.А.Пуркаев и по аппарату «Бодо» передал условный сигнал для введения в действие Плана прикрытия государственной границы — «КОВО-41» Получается, что приказ на введение «Планов прикрытия» и вскрытии красных пакетов в КОВО произошло после 4-30 22.6.41 г.
Забегая вперед относительно событий в ОдВО можно сказать, что и там вскрытие пакетов произошло позже, чем такая команда прошла в ЗапОВО.
Е.Е.Мальцев (зам.командира 74 сд): «Примерно в половине четвертого утра 22 июня был получен сигнал «Гроза», по которому следовало вскрыть красный пакет, содержащий план действий корпуса по прикрытию Государственной границы СССР...»
В мемуарах М.В.Захарова нет ни слова об отдаче им приказа на вскрытие пакетов до 3-45...4-00 22.6.41 г.
В тоже время Вам были представлены воспоминания ветеранов войны, которые утверждали, что лично командующий войсками ЗапОВО по телефону после 2-00 22.6.41 начал отдавать приказания о вскрытии пакетов. В указанное время таких указаний не было ни в КОВО, ни в ОдВО.
Нам неизвестно почему Д.Г.Павлов на допросе указал, что прибыл в штаб округа в час ночи 22 июня. Вероятно, не хотел подставлять возможного защитника — наркома обороны Тимошенко. В тоже время, имеются воспоминания согласно которым Павлов находился в штабе до указанного времени.
К.Н.Галицкий (56 сд 4 ск): «Поздно ночью 21 июня, вернувшись из Августова, генерал Кузнецов заехал в штаб армии, ознакомился с последними донесениями и собрался ехать домой. Но тут зазвонил телефон ВЧ. Кузнецов получил приказание генерала армии Д.Г.Павлова находиться у аппарата, ожидая особо важного распоряжения. Командарм тут же вызвал в штаб всех офицеров полевого управления и политотдела армии...»
«Значительно позже 23 часов 21 июня генерала Голубева вызвали в штаб для переговоров с Павловым. Минут через 40 вызвали в штаб и П.И.Ляпина...»
Завершить часть, посвященную ЗапОВО, мне хочется словами Сергея Леонидовича Чекунова: «По изучению комплекса документов ясно видно, что Павлов четко выполнял все приказы Генштаба. Никакой отсебятины, только выполнение приказов». Автор приводит некоторые комментарии С.Л. Чекунова на вопросы, связанные с событиями накануне войн, в комментариях к 23-й части.
Информация